* * *
Прозябание в тупике не входило в планы капитана Меньшова, который в душе считал, что в связи с известными событиями на Кавказе их обязаны мчать туда с курьерской скоростью, и никак уж не бросить на станции в отстойник.
- Странно, - пробормотал он, выглядывая в окно. И спросил лейтенантов, словно они были информированы лучше его:
- С чего бы это?
Щуплый Баранов всем своим видом показывал, что удивлен не меньше. Черемушкин, на ком задержал раздосадованный взгляд ротный, покраснел, словно в незапланированном простое крылась его вина.
- Черт знает что!
Меньшов надел бушлат и шапку и полез в проход.
- Пойду, узнаю, в чем дело.
Взяв у проводниц ключ, он отомкнул дверь и спрыгнул на насыпь.
"Ох, и дыра…" - озираясь, подумал он.
Слева от него вплотную примыкали к путям приземистые кирпичные ангары. Возле платформы, загруженной щебнем, возились рабочие в оранжевых жилетах поверх телогреек, стучали кувалдой по стальному колесу. Звонкое эхо, сопровождавшее удары, разлеталось по занесенным снегом крышам…
От вокзала к вагону шли двое, железнодорожник и военный.
Капитан в длиннополой шинели и куцей шапке, козырнув, уточнил:
- Вы старший подразделения?
- Я, - ответил Меньшов, оглядывая визитеров. - Вы кто будете?
- Комендант вокзала, - капитан протянул удостоверение личности.
Бегло просмотрев документ, Меньшов кивнул.
- Все верно… Надолго мы здесь?
- Часов на восемь, - ответил железнодорожник и простужено закашлялся. - Сейчас… кхе-кхе… идет переформировка. Дальше пойдете с другим составом. Имейте в виду, ориентировочно в 18 часов по Москве трогаемся.
Меньшов задрал рукав и сверился с часами.
- Вы солдат не выпускайте, - посоветовал комендант. - Потом не досчитаетесь. И часовых выставить не забудьте.
С их уходом озадаченный Меньшов влез по ступеням в вагон.
- Таварищ капитан, разрешите обратиться? - подошел к нему в тамбуре Мавлатов.
- Валяй. Что у тебя?
- Если долга будем стоять… может, успею гарячее сгатовить?
- Где? - не понял Меньшов. - На чем?..
- А пряма на рельсах! Вы толька прикажите, чтобы вады и дров натаскали.
- Воды? Дров?!
- Ну да… Палок сухих… деревяшек.
Убеждать его долго не требовалось. Еда всухомятку разбередила застарелую язву капитана, а тут повод убить сразу двух зайцев: и поесть по-человечески, не обрыдевшей тушенкой, которая поперек глотки встала, и бойцов хоть чем-то занять, опухли уже от безделья…
Спустя двадцать минут вдоль вагона с оружием прохаживался Быков и, попинывая пустые консервные банки и камешки, изредка смотрел на близлежащий пустырь, где орудовал повар.
Мавлатов где-то отыскал липкие, пахнущие дегтем, шпалы. Водрузив на них пяти-ведерный алюминиевый бак, подсунул сухие ветки и поджег, прикрывая затрепетавший огонь от ветра.
Заметалось пламя, затрещало, пожирая ветки и промасленную ветошь; набирая силу, жадно лизало бак.
Скучающие солдаты собрались у костра, кто просто поглазеть на огонь, кто подсобить повару.
Вода забурлила, вспенилась, плеснулась через край. Посыпалась в нее резанная квадратиками картошка, морковь и консервированная капуста. Поплыл аппетитный запах варева. Путейцы, возившиеся у товарной площадки, прекратили долбежку, глотая слюну…
Мавлатов кружил вокруг бака, уклоняясь от лезшего в глаза дыма, колдовал над борщом: что-то добавлял, мешал, пробовал на вкус.
- Ну, скоро?.. - теребили его самые нетерпеливые.
- Когда?… Не томи, Рустам.
- Имей совесть!
- Жрать охота…
Мавлатов лишь помалкивал, подсыпал соль и специи. Закрасив прозрачный бульон томатной пастой, зачерпнул ложкой и поднес к губам, дуя. И, улыбаясь довольной улыбкой, вынес вердикт, которого ждали все:
- Тепер гатова!..
* * *
- Кто взял мои часы?! - гремел в вагоне крик Сургучева. - Лучше сознайтесь! Найду, плохо будет!
Сумин, отодвинув миску с горячим еще борщом, с любопытством высунул голову в коридор.
По проходу, заглядывая в отсеки, шел взбешенный ефрейтор.
- Я спрашиваю, кто часы подрезал?! Что, крыса у нас завелась? В последний раз добром спрашиваю, чья работа?
Валера Клыков - невзрачный парнишка лет девятнадцати, еще недавно несший службу на полковом подсобном хозяйстве в должности свинаря, покривил щеку:
- Ну, вот… чего и следовало ожидать. Нашлись-таки ухари…
Сумин согласился с ним, неопределенно кивнув головой.
- В нашей роте тоже гад такой был. По тумбочкам, по карманам шарил. И ведь знал, к кому лезть. Кто без копейки, не трогал. А кому перевод пришел - лучше на ночь прячь под подушку.
В краже часов никто сознавался. Сургучеву казалось, что его претензии не просто игнорируют, но и втихую подсмеиваются над ним. Ищи, мол, ветра в поле.
- Ты! - возникнув в отсеке, он обличительно ткнул пальцем в Сашу Сумина. - Я видел, когда ты шел с полотенцем в умывальник…
- И что из этого?
- А то! - брызжа слюной, взорвался ефрейтор. - Задирай матрас! Вываливай все из вещмешка.
Клыков побледнел, не сводя глаз с соседа по купе.
Саша через силу улыбнулся, не собираясь скандалить.
- Я у тебя ничего не брал. А умываться - да, ходил. Не зарастать же!
- Давай сюда мешок! - выкрикнул Сургучев, протягивая руку.
Сумин сполз с лежанки и встал босиком на холодный пол.
- Я у тебя ничего не брал! Понял?
На шум из дальнего конца вагона на шум подошел лейтенант Черемушкин.
- В чем дело?
- Часы сперли! - разминая пальцы, пробухтел ефрейтор. - В умывальнике снял, чтобы не намочить, положил на полку. И забыл. Хватился минут через десять. Думал, с людьми еду, никто не возьмет. Черта с два…
Он нервно повел скошенными плечами. Под майкой заиграли мускулы.
Черемушкин призадумался.
- Так… А кто заходил после тебя?
- А я откуда знаю. Вот и пытаюсь выяснить. Надо весь вагон перетрясти. У кого найду - убью!
- Тихо, терминатор! - цыкнул на него Черемушкин. - Обыск устраивать не будем. Взял кто-то один, а подозревать будем всех? И, думается мне, под подушкой он вряд ли их хранит. Оставим на его совести… Хотя жаль! - он посмотрел на собравшихся у купе солдат. - Жаль… Я рассчитывал, что дорога нас сблизит, хоть немного притрет. Только о каком коллективе заводить речь, когда сами у себя воруете?! У меня остается надежда, что тот, кто пригрел часы, спохватится. И пусть не открыто, коль кишка тонка, но подбросит… Ежели нет, мне трудно даже представить… А!..
Он рубанул ладонью воздух с такой обидой, будто часы украли именно у него, и ушел к себе…
* * *
Уже начало темнеть, когда с вокзала вернулся Меньшов. Отведя рукой занавеску, отгораживающую офицерский отсек от прохода, он выложил на столик пачку газет. Раздевшись, подсел к слабенькому светильнику.
- Видали передовицу? - он развернул "Московский комсомолец", на первой полосе которого аршинными буквами пестрело: "Срыв российско-чеченских мирных переговоров. Россия на пороге полномасштабной кавказской войны".
Баранов оторвался от книжки и свесил голову вниз.
- Борисыч, а не попадем мы, как… хм… в рукомойник?
- Ты думаешь, я больше тебя знаю?
Он поскоблил ногтями шершавую щеку, вчитываясь в мелкий шрифт.
Баранов слез на нижнюю полку и вытащил из пачки другую газету.
- О-о! Почти то же самое… Под райцентром Шали совершено вооруженное нападение на войсковую колонну. Есть погибшие, число которых командование пока не раскрывает.
- И все-таки я надеюсь, что мы не туда, - подал голос Черемушкин. - Слух шел, что в Чечню в основном танкистов и десантников гонят. А мы же так… залатывать дыры.
- Угу… На бога надейся, да сам не плошай. Чем же тогда объяснить скрытность нашего следования? Из дома отправляли втихую, как каторжников. И здесь прячут, как бы кто не увидел…
- Понятия не имею, господа офицеры, - захрустел газетой Меньшов. - Не дело, конечно, ехать туда, не зная куда и делать то, не зная что. Наше дело солдатское. Прикажут, пойдем и в Чечню. Хотя мне, признаться, такой поворот нравится меньше всего.
* * *
Как командиры не пытались скрыть от людей информацию, она все же просочилась в вагон. Проводница, растапливающая котел, сболтнула лишнего часовому, тот не удержал язык за зубами и, едва сменившись, поделился ею с приятелями.
К вечеру в вагоне пересказывали одну и ту же новость…
- Грозный бомбят… Дудаев джихад объявил.
- А что это такое?
- Не знаю, спроси у Черемушкина…
- Давно пора к ногтю. Совсем оборзели черножопые!
- А у меня брат в Афгане…
Весть о возможном участии в боевых действиях не только никого не смутила, но наоборот, возбуждала нездоровый ажиотаж. Голоса стали какими-то торжественными, причем воевать хотели все: и Сургучев, враз забывший о украденных часах, и молчун Клыков, и Володька Кошкин, и таежник Бурков… За исключением разве что Мавлатова. Услышав известие, повар еще больше потемнел лицом и молча, не впадая в общую возбужденную эйфорию, ушел в тамбур…
* * *
Коновалов, завалившись на полку, мечтательно глазел в потолок.
Теперь все изменится, и ему не будет стыдно за проведенные в ротной каптерке время.
В каптенармусы он попал случайно. Прежний каптер увольнялся на гражданку, и ему срочно подыскивали замену. Вадима призвали, когда он пребывал в академическом отпуске, отлынивая от учебы в институте народного хозяйства.
Заполняя личное дело, он сгоряча сознался, что учился на экономиста, и эта его несостоявшаяся специальность и стала причиной армейских злоключений.
Попав в каптеры, на блатную, в общем-то, должность, он только и занимался, что получал, пересчитывал и сдавал на склады белье и обмундирование, сутками не вылезал из четырех стен, не познав настоящей службы, тогда как его погодки мерзли на полигоне, выматывались на маршах и вкалывали на хозработах. Нет, ему претензий никто не высказывал: кто на что учился. Но сам он ощущал собственную неполноценность, и даже в мыслях краснел, предвидя расспросы о службе старшими братьям.
И вот появился исключительный шанс изменить все к лучшему, хоть как-то отличиться, сдвинув на задний план упоминания о непыльной каптерной жизни.
Он вдруг представил себе поле боя, явственно слыша стрельбу и артиллерийские разрывы…
Рота засела в окопах, не решаясь даже высунуть голову. А надо вперед! Туда! На пулеметы!..
И именно он, Вадим Коновалов, студент-недоучка, опередив замешкавшегося Черемушкина, с кличем: "За мно-ой!.." перемахивает через бруствер. Пули свистят так близко, но минуют его…
Та… та… та… та… Стучит на вражеской стороне пулемет. Позади топот, хрипы… Кто-то падает. Пуля ударяет его в плечо, но… совсем не больно. Он врывается на чужие позиции, крушит прикладом горбоносые лица и ликует, когда противник, в панике бросая оружие, беспорядочно бежит…
Бой окончен. Красивая медсестра, похожая на Клаудию Шиффер, перебинтовывает ему рану. Появляется ротный.
Он вскакивает с земли и начинает докладывать, чуть морщась от слабой боли в плече. Но Меньшов не дает ему выговориться, сминает в объятия и объявляет о награждении его - Вадима Коновалова, боевым орденом. Орден вручает смущенный личной несостоятельностью лейтенант Черемушкин…
Картину эту сменяет другая, не менее красочная.
Весна, - Коновалов даже ощущал ее тепло. В новеньком камуфляже, с дембельским дипломатом в руке, он идет к родному дому. На расправленной груди сияет орден, под ним желтая нашивка за ранение.
Окна настежь, собравшиеся на скамейке старухи, гонявшие его в босоногом детстве, пооткрывали от удивления беззубые рты.
Весть о том, что он вернулся, мгновенно облетает дом. Из подъезда с распростертыми руками спешит плачущая от радости мать, а за ней он видит Катю Камышову, самую недоступную девочку их класса, на которую раньше он боялся и глаз поднять…
Красивые, обжигающе красивые грезы…
* * *
Но никому из них, тридцати пяти, не могло и присниться в самом кошмарном, неправдоподобном сне, в какую мясорубку судьба забросит в самое ближайшее время. Война, казавшаяся отсюда, из этого плацкартного вагона, загнанного в железнодорожные тупики Самары, невинным развлечением, увеселительной прогулкой, напрочь перевернет сознание, отношение к жизни, да и саму жизнь…
Но пока разве что Всевышнему ведомо, кому суждено выжить, а кому умирать под зимним небом, щедро полив кровью чужую и в то же время свою, российскую, землю, проклиная все и вся и задаваясь запоздалым вопросом: ЗА ЧТО?..
Глава восьмая
Двадцать пятого декабря, в разгар дня, скорый поезд "Самара - Владикавказ" прибыл на станцию назначения.
Снега почти не было, да и откуда ему взяться, когда теплое южное солнце по-осеннему пригревало, и складывалось впечатление, что зима обошла стороной курортный город.
Воинский вагон (что стало привычным) оттянули на запасники.
На разгрузочной площадке их уже ждали. Около насыпи стояли замызганные Уралы, рядом притулился тентованный внедорожник с еле читаемой забрызганной надписью: "Сев. Кав. в. окр.".
Выровняв вагон с площадкой, маневровый издал пиратский свист и умчался. Меньшов критически осмотрелся в зеркало, потрогал шершавую синеву щек и досадливо подумал, в каком неприглядном виде предстанет перед встречающими. Судят, ведь, по одежке… В лоб, конечно, не выскажут, но мыслишка у кого мелькнет: "И это капитан российской армии?! Да какой он подает пример подчиненным?!"
Проиграв в воображении подобную сцену, Меньшов еще больше помрачнел. Но делать нечего - ждут! - и спустился по ступеням на площадку.
Из уазика вышел плотный офицер в пятнистом, незатегнутом бушлате и неспеша направился навстречу.
Обнаружив, что на его погонах отсутствуют знаки различия, Меньшов пришел в замешательство, не зная, как обратиться. Но встречающий, ничуть не смутившись, протянул огрубелую ладонь и отрекомендовался:
- Майор Серебров. Начальник штаба №-ского полка.
Меньшов представился, зацепившись взглядом за несвежий подворотничок Сереброва…
- Как добрались?
- Без происшествий.
- Хорошо, - майор улыбнулся уголками губ, внешне оставаясь серьезным. - Припозднились что-то вы…
Меньшов потускнел. Фразу он воспринял как упрек в свой адрес.
- Да… сначала в Самаре, потом в Минводах проторчали… черт знает что!
- План-график сбился. Не теряйте времени: начинайте разгрузку и следуйте в поселок Чермен. Это близко, минут сорок езды. Поступаете в распоряжение командира третьего батальона майора Сушкина. Он на месте доведет все подробности. Я пока в полк, доложу о вашем прибытии. Бывай, капитан. И удачи тебе.
Меньшов козырнул вслед начальнику штаба.
Майор залез в машину, уазик зафырчал и, разбрызгивая грязь, вырулил на дорогу.
* * *
За дорожным указателем: ЧЕРМЕН показалась бетонная, раскрашенная черными полосами, коробка блокпоста. Тлел хилый костерок, на скамье грелись трое заросших бородами автоматчиков в милицейских серых куртках.
Заслышав шум моторов, один из бородачей шевельнулся и встал, привычно поправляя сползающий с плеча ремень автомата. Но, увидев армейские грузовики, опустился на скамью.
Миновав мост, переброшенный через речушку, именуемую Камбелеевкой, машины объехали второй блокпост, где влажная, вытаявшая из-под снега земля желтела ободранными мандариновыми корками.
Оседлавший бревно автоматчик, втыкая в землю штык-нож, скучающе покосился на них.
- Кто они? - спросил водителя Черемушкин.
- А, менты… - коротко ответил белобрысый парень, переключая рычаг скорости. - Командированные…
- Хм… - не нашелся, что сказать лейтенант. - Ну и видок у них. Как партизаны… прямо. Не хватает красной ленты наискось.
При въезде в поселок шоссе сузилось в грязную улочку, раскатанную колесами большегрузов.
Черемушкин смотрел на разрушенные дома, на обваленные каменные ограды, за которыми виднелись запущенные и поросшие бурьяном огороды, впервые видя последствия войны. Не той, давно вошедшей в историю, и саму ставшую историей, где все было понятно - здесь друг, а там враг, и его надо убить. Спустя неполные полвека эту землю обожгла война другая: не менее жестокая и беспощадная, лишенная всякого здравого смысла…
Урал свернул в проулок, утопая колесами в жирной грязевой каше. Грязь была всюду - на дороге и на тротуаре, на сапогах заросшего щетиной пьяного в распахнутом милицейском бушлате, что матерясь и тщетно выбирая места посуше, пробирался к металлическим воротам - облезлым, ржавеющим, до сих хранящим от прошлой, забытой уже жизни, отпечаток пятиконечной звезды.
Обгоняя пьяного милиционера, грузовик окатил его брызгами. Вдогонку понеслась разухабистая русская брань.
В прилегающей к воротам, обложенной мешками с песком, будке возник автоматчик, снова исчез и, появившись уже на дороге, налег на железную створку, со скрежетом сдвигая ее.
- Видали? - водитель мотнул головой на обгоревший пятиэтажный дом, с пустыми оконными провалами.
Утопив педаль газа, он въехал на территорию комендатуры.
- Снайпер туда забрался. Засел на пятом этаже и давай сверху лупить наших. Пятерых уложил. Раненые орут, а не вытащить. Только сунешься, бьет на поражение. Вывели из бокса бронетранспортер. Из пулеметов считай в упор дал. Только что толку? Снайпер за плитами укрылся, не достать. И штурмовать не полезешь. Пока к нему доберешься, больше людей потеряешь…
Давя колесами раскисшую землю, грузовик подъехал вплотную к серому трехэтажному строению, имеющему весьма мрачный вид.
- Так чем закончилось? - спросил заинтригованный историей Черемушкин.
- Танк запросили! - солдат положил на руль руки. - Против лома нет приема. Подошел ближе, да как шарахнул! Этаж почитай снес… Вместе со снайпером.
Черемушкин молодецки спрыгнул из кабины, утонув в податливом чавкающем месиве. Начищенные до самоварного блеска берцы враз потеряли щегольский вид, сроднившись кирзачам скотника.
Грязь непролазнейшая! В ней утопало и серое здание с облупившейся штукатуркой, и разлапистые густые ели, росшие под стенами…
"М-да… - окинув заложенные мешками окна, подумал Меньшов, осторожно сойдя на землю. - Как тут запущено! И это - армия?!"
Ему пришелся на память дивизионный плац, который летом дневальные начищают сапожными щетками, чтобы выглядел как новый; чисто выметенные дорожки - ни пылинки, ни спичинки, зимняя окантовка сугробов… Все для порядка! Ведь говоря "порядок", подразумевают армию, а, упоминая армию - подразумевают чистоту и порядок.
Картина запущенности, представшая перед ними, ни в коем случае не могла отождествляться с армейским бытом. Не в каждом захолустье встретишь такой свинарник!..