2
Юсэк вернулся домой только под вечер. Дядя Хон никак не отпускал его без ужина. Добрая хозяйка приготовила соевый суп, приправленный сушеной капустой и листьями стручкового перца. От этой острой пищи у Юсэка жгло в желудке, в котором со вчерашнего дня не было и крошки. Боясь обидеть хозяйку, он ел все, что подкладывали ее добрые руки, а тетушка глядела на него с состраданием и часто вздыхала. Юсэк успел рассказать ей о смерти омони и больном отце. На прощанье она положила в узелок немного пшенной каши и редьки, оставшейся от ужина, и велела отнести старику.
Юсэк передал отцу гостинцы и сообщил о родственной близости семьи Хона.
- Дядя Хон с сыном собирается вас навестить, - сказал он, перекладывая еду в чашки.
- Сын мой, возьми из кувшина деньги и купи все, что нужно для гостей. Добрые гости в наше время редкость. - Отец сидел сгорбившись, всеми силами стараясь казаться бодрым. Он дышал часто и хрипло. Опухшие веки прятали его глаза, в которых Юсэк заметил отчаяние. Никогда еще Юсэк не чувствовал такого прилива нежности к отцу, как сегодня. Нет, это скорее была жалость к нему от понимания, что время разлуки совсем близко. Напрасно старик многие годы собирал дэн за дэном, отказываясь от еды и лечения; напрасно он тешил себя надеждой выкупить на них Эсуги и увидеть сына счастливым. Священный мешочек теперь превратился в обычный кошелек, из которого в любое время можно расходовать деньги. Юсэк сел к отцу, взял его сухую руку и, как в детстве, стал ею гладить свою голову и лицо. Старик улыбнулся, но не так, как раньше. Улыбались одни губы, а глаза оставались грустными. Юсэк никогда не забудет эти выцветшие глаза, вокруг которых, словно усики рисовых колосьев, пролегли глубокие морщины. И разве забудет он когда-нибудь жиденькую бородку, теперь совсем белую, как голова и брови. И кто знает, когда он снова увидит его улыбку, пусть даже грустную. И сможет ли он, Юсэк, еще раз прижаться лицом к его спине, чтобы согреться и уснуть, убаюканному ударами неутомимого отцовского сердца.
- Ободи, вы когда-то хотели переехать к морю, - неожиданно сказал Юсэк. - Вы и сейчас хотите к вашему другу Ли Дюну?
- Сын мой, дорога твоего отца пролегла не к морю. Она тянется к холму, - ответил старик.
- Вы не смеете говорить об этом, - рассердился Юсэк. - Вы еще поправитесь. Там, у моря, мы поставим хижину. Вас будут лечить, и вы подниметесь на ноги. А я… я с дядей Ли Дюном на шхуну пойду.
- Ты думаешь - тянуть сети легче, чем коляску? - поспешно произнес отец. - Нет, мой мальчик, дырявым зонтом от дождя не укроешься. Старый отец не мог осчастливить сына, значит, нет у него права мешать ему самому искать счастье. Мир необъятен - ты его весь не обойдешь, но, наверное, где-то есть над головой более ласковое небо. Поищи эту землю. Ты молод, и пусть твои силы не растратятся попусту. Дерево крепнет, когда стоит на ветру.
Юсэку тоже хотелось сказать что-то теплое и ласковое, но слова не лезли в голову, он только глядел на отца благодарными глазами. Старик сам полез в кувшин, достал мешочек и, отсчитав из него медяки, бережно положил в руку Юсэка:
- Спрячь их, сынок, подальше. В пути пригодятся. - Юсэк хотел отказаться, но Енсу крепко сдавил его руку: - Мне будет спокойнее, если в твоем кармане будут деньги.
Юсэк спрятал их в карман, подробно рассказал о встрече с Иром. Отец охотно слушал, изредка, в знак одобрения, покачивая головой. Позабыв обо всем, он радовался вместе с сыном.
* * *
Утром, когда Юсэк собрался в лавку, в лачугу вошел Санчир и попросил его следовать за собой. Отец сбросил с себя ватник, подполз к краю ондоля и в страхе спросил:
- Куда ты его уводишь?
Санчир сегодня был строг и подтянут.
- Начальник жандармерии желает лично поговорить с ним, - пояснил он, самодовольно расхаживая по дому. - Он скоро вернется, если, конечно, будет благоразумным.
- На кой черт сдался ему этот мальчик! - заорал старик, поднимаясь и цепляясь за мундир Санчира. - Ты что ему наболтал? Говори, что напридумывал?
Юсэк не испугался. За ним нет ничего такого, чтобы тревожиться. Он попробовал унять старика, но тот вырвался из его рук и, уцепившись за ворот пришельца, повис всей тяжестью.
- Уйди, Санчир, добром прошу! Ты знаешь - старому Енсу терять нечего! Он и так на краю могилы. Не кусай его, кэкхо!
Санчир разжал его руки, старик упал. Не имея сил подняться, он позвал Юсэка.
- Не троньте отца! - Юсэк сжал кулаки.
Увидев его гневное лицо, Санчир отошел к двери и, поправив мундир, подал знак солдатам, стоявшим у входа. Вбежав в дом, они скрутили Юсэку руки и выволокли на улицу. Отец дополз до порога, попытался подняться, но не смог.
3
До прихода японцев этот небольшой каменный домик принадлежал корейцу Хвану. Его прачечная имела хорошую репутацию у горожан. Даже привередливые японцы с удовольствием пользовались ее услугами. Любое белье, попав сюда, обретало первоначальную белизну. Молва о том, что здесь белье полощут не в воде, а в поту, пошла не случайно. Юсэк сам видел это, когда однажды, в поисках работы, забрел в прачечную. Сквозь плотный обжигающий и едкий пар едва можно было разглядеть мужчин. Двери и окна были закрыты наглухо, чтобы сохранить нужную температуру в моечной. Вынутое из кипящих котлов белье еще долго парилось на топчанах, после чего полуголые мужчины принимались дубасить его тяжелыми зубчатыми досками. Горячие мыльные брызги летели в разные стороны, облепляли лица, глаза. Один из рабочих, увидев Юсэка, подошел к нему:
- Ты кого ищешь, мальчик?
- Работу.
- Ты хочешь здесь трудиться?
- Если возьмете, - ответил Юсэк.
Мужчина выругался и захохотал:
- Эй, люди, работник пришел! Нет, вы только поглядите на этого трудягу! - кричал он, до боли тыча пальцем в ребра Юсэка. И вдруг закашлял долго и хрипло, повалившись на топчан.
Юсэк увидел на голой спине мужчины пузыри от ожогов, руки его тоже были в волдырях. Он попятился к двери и, не помня себя, выскочил из этого страшного дома.
Дом Хвана с его толстыми каменными стенами и узкими зарешеченными окнами как нельзя лучше подходил для жандармского управления.
Юсэка провели в сырую комнату, посреди которой стоял одинокий топчан, вероятно оставленный бывшим владельцем прачечной. Узкое окно было наполовину заложено кирпичами. На цементном полу валялись окурки, какие-то куски материи, пуговицы, видны были следы крови. "Неужели они узнали о моих планах? Ведь дядя Хон говорил, что сейчас хватают в тюрьму только за одно упоминание о России". Утром следующего дня к Юсэку вошел Санчир.
- Ну как спалось на новом месте? - спросил он, ухмыляясь.
- Чудесно, - ответил Юсэк. - Первый раз приходится спать на таком почетном месте. Но, пожалуй, на ондоле лучше.
- Жестко, наверное? - Санчир демонстративно постучал кулаком по топчану.
Юсэк присел, почесал под ребрами:
- Только вот не пойму, почему топчан голый? Разве можно гостей укладывать на доски? Ондоль и тот застилают соломой.
Санчир хитровато улыбнулся:
- У тебя будут перина, одежда и пища. Все будет, если одумаешься. Ну, а станешь упрямиться - бедный твой отец и ты всю жизнь будете валяться на голом полу. Иди, тебя ждет начальство.
Начальник управления находился в зале, где некогда была моечная. Он сидел в кресле рядом с низеньким столиком, на котором стояли лампа и графин с водой. Это был худой, бледнолицый японец. На нем, как и у большинства его соотечественников, были овальные, в тонкой оправе очки, которые без конца сползали на конец плоского носа. Это, видимо, нервировало его, потому что, поправляя их, он каждый раз кусал свои мясистые губы. Вдруг он поднялся и, высоко задрав голову, очевидно чтобы удержать очки, произнес гортанным голосом:
- Скажите, вы недовольны, что Великая империя опекает вашу Корею?
Юсэк насторожился. Кажется, он об этом никогда не распространялся.
- Доволен, - сказал Юсэк нерешительно. - Отчего быть недовольным?
- Нет, вы неискренни, - сказал японец, нервно поправляя очки.
Юсэк развел руками и как-то глуповато улыбнулся.
- По правде сказать - мне все равно. Хотите - опекайте, хотите - нет. Мне все равно. - Юсэк замолк и вдруг, подталкиваемый какой-то мыслью, спросил: - А что означает - опекать? Это примерно так же, как за моим больным отцом присматривает тетушка Синай?
- Мелко плаваешь, - вмешался Санчир. - Великая империя дала Корее электричество! Построила железные дороги! На полях появились разумные машины! Великая империя опекает всех людей Кореи!
- А почему же позабыли моего отца? Он уже три года не может подняться с циновки. А помощи ни от кого нет. Его никто не навещает. Нет, пожалуй, вру. К нему изредка наведывается Санчир. Правда, он приходит не помогать, а досаждать… Вот и вчера ни за что обидел больного старика, ударил его.
Жандарм вопросительно поглядел на Санчира.
- Я не ударил, а оттолкнул его, потому что он оказал сопротивление, - доложил Санчир.
- Мы отвлеклись от главного, - сказал японец, поправляя очки. - Я непременно дам указание, чтобы позаботились о вашем отце. Но хочу заметить - Великая империя благосклонна к тем людям, которые отвечают ей взаимностью. А вы, говорят, отказываетесь служить нам? Отвергаете честь, предоставленную вам самим генерал-губернатором!
- Думаете, мне нравится таскать коляску? - сказал Юсэк. - Но чтобы служить в жандармерии, нужно иметь хорошее здоровье. А из меня какой жандарм? Любой мальчишка одолеет меня.
Японцу, по-видимому, надоело возиться с очками, он снял их и, повертев в руке, бросил на стол.
- Тайный агент, или, как мы еще называем - осведомитель, не обязательно должен обладать бычьим здоровьем. Достаточно иметь хорошую слуховую и зрительную память. - Заложив руки назад, он прошелся вокруг Юсэка. - Мы не случайно обратились к вам. Рикше приходится общаться с разными людьми, с вашими и иностранцами, которые любят прокатиться в коляске. Как видите, у вас колоссальные возможности! Это во-первых…
- Стало быть, я должен по-прежнему таскать коляску? - перебил Юсэк.
- Непременно! - воскликнул жандарм. - Иначе теряется всякий смысл.
- Понял, - кивнул головой Юсэк. - Но… у меня не будет формы. Не будет жалованья… А в чем тогда, как вы говорите, смысл?
- Вы должны гордиться, что служите Великой империи, которая заботится о судьбе вашего народа! - снова воскликнул японец.
Опустив голову, Юсэк задумался. Собственно, его не интересовали ни форма, ни жалованье, он искал причину, чтобы отказаться. Прямой отказ осложнил бы его отношения с жандармерией и, возможно, разрушил его планы, одобренные отцом. А не лучше ли пообещать, согласиться, а потом… А если без него они станут беспокоить старика?.. Не должны, ведь отцы не всегда знают, куда сбегают их дети.
- Хорошо, - сказал Юсэк, воодушевившись своей мыслью. - Что я еще должен делать?
Японец снова надел очки и на этот раз строго и подозрительно поглядел Юсэку в глаза.
- В городе появилась большая группа мятежников, - сказал он. - Три дня назад они напали на одно из наших управлений и забрали все имеющееся там оружие. А вчера они перебили охрану крепости и выпустили особо опасных преступников. Об этом пока никто не знает, кроме вас. Один из бежавших является предводителем бунтарей. Он ваш сосед. И не исключено, что он захочет повидаться с матерью. Вот тут-то и потребуется ваша помощь.
- Понял, - закивал головой Юсэк, тщетно пытаясь скрыть радостное волнение. "Значит, Бонсек на воле!"
Словно разгадав причину его радости, Санчир сказал:
- Советую быть честным, иначе место бежавшего займешь ты.
- Понял, - опять кивнул Юсэк.
Японец еще раз недоверчиво оглядел Юсэка и протянул ему руку:
- Желаю успеха. А сумма вознаграждения будет зависеть от вашего усердия.
Юсэк поклонился и вышел из кабинета.
Глава девятая
РИКША ИДЕТ В РОССИЮ
Никогда Юсэк не торопился домой так, как сегодня. Уж очень хотелось поскорее успокоить отца и сообщить доброй тетушке Синай радостную весть! Вот уж обрадуется! Он даже представил, как она с криком вскочит с места, как задрожат ее губы. Вбежав в лачугу, Юсэк увидел дядю Хона и Ира, и, по тому, как гости с тревогой поглядели на него, Юсэк понял, что отец рассказал им обо всем.
- Тебя отпустили или ты сбежал? - первым делом спросил отец.
- Отпустили, - сказал Юсэк и, поклонившись гостям, взобрался на ондоль и сел, скрестив ноги.
- Что они от тебя хотят? - поинтересовался старик Хон.
- В городе появились мятежники, - тихо сообщил Юсэк. - Надо же! Эти смельчаки перебили охрану крепости и выпустили узников! Меня просили разнюхать след Бонсека. Он на свободе!
Сообщение Юсэка на этот раз не смутило ни дядю Хона, ни Ира.
Только отец обеспокоенно водил ладонью по своим коленям, шепча:
- Как же теперь?.. Как ты станешь выкручиваться?
- Я ведь скоро уйду, - попробовал успокоить старика Юсэк. - Только меня и видели!
- Эти псы найдут тебя где угодно! - сказал отец, переводя взгляд на гостей.
- Нужен я им очень, - прогудел Юсэк. - Я что, взял у них оружие? Или сбежал из крепости? Вас они, конечно, спросят, где сын. Скажете: мол, не знаю…
- Не учи меня, что говорить, - перебил отец строго. - Не во мне дело, сынок.
Держа в руках миски, вошла Синай.
- Вижу, люди к соседу идут, - сказала она, раскладывая на папсане еду. - Чем, думаю, он их угощать будет? Вы уж, дорогие гости, простите больного старика.
- Мы перед дорогой пообедали, и вам незачем беспокоиться, - сказал старик Хон.
- Старуху не обманете, - проворчала Синай. - Вы пришли утром, а сейчас полдень. Я отварила рис. Хранила его для моего Бонсека. Думала, вернется.
Спрыгнув к ней с ондоля, Юсэк тихо, запинаясь от волнения, сообщил о Бонсеке. Синай не шелохнулась, будто не слышала. Потом глянула на Юсэка с укором:
- Ты со мной никогда не шутил так грубо. - Она вдруг замерла, обвела глазами всех и, остановившись опять на Юсэке, зашептала, подавляя рыдания: - Нет, ты не станешь так шутить. Я знаю. Но где же тогда он? Почему не прибежал к своей омони?
Вместо Юсэка ответил Ир:
- Вашему сыну нельзя здесь появляться. И оставаться в городе тоже нельзя. Вы, может быть, не скоро увидите его. Но знайте - он на воле.
- И верно, чего это я? - сказала Синай, виновато пряча от гостей глаза.
- Ну и слава богу, - улыбнулся Юсэк. - Теперь учитесь смеяться, а то ведь, поди, забыли. И песни свои вспомните.
- Погоди ты с песнями, - сказала Синай. - Знать хочу, кто о Бонсеке весть принес? Кому следует кланяться?
Юсэк рассказал все, что узнал от начальника управления, и, когда замолк, Синай спросила, вспыхнув от злости:
- А этого щенка кэкхо тоже убили?
- Нет, - сказал Енсу. - Он еще жив.
- Это хорошо, что он жив, - проговорила Синай неожиданно. - Мой мальчик, наверное, захочет увидеться с ним. Но на этот раз я не стану его удерживать.
Наступило молчание. Все глядели на нее - на эту маленькую старую женщину, гордую и сильную в своей ненависти. Знал старый Енсу, что Синай способна перенести самые тяжкие невзгоды, но знал и про ее любовь к сыну.
С тех пор как Юсэк рассказал ей о Хэ Пхари, она заметно переменилась в своих взглядах относительно покорности судьбе и силам неба. Сознание того, что и ее сын сейчас вместе со смельчаками на свободе, наполнило ее гордостью, и она не скрывала этого.
- Видать, дела у них не ахти, коль с детьми связываются, - сказал Енсу.
- В этом есть смысл. Иные дети куда пронырливее взрослых, - заметил Ир. - Как видите, дело поставлено так, что не следует доверяться и некоторым корейцам. Если японцы узнают об уходе ваших сыновей в Россию - вам несдобровать. Восток России давно стал не только убежищем для патриотов Кореи, но и центром освободительного движения на Востоке. Не прошло бесследно для корейцев, оказавшихся в России, общение с большевиками, а революция в 1905 году заставила пересмотреть формы и методы нашей борьбы против японцев. Так что не случайно правительство Великой империи панически боится соседства прогрессивной России и не случайно обращалось с просьбой к русскому генерал-губернатору вернуть бежавших в Россию корейских мятежников после разгрома Ыйбен .
- Неужто русские помогли японцам? - спросила Синай с тревогой.
- А как же не помочь? - возразил Ир. - Ведь русского генерала просил такой же, как и он, генерал-губернатор. Многих корейских патриотов тогда заковали в кандалы и сдали японцам. В Японии они были казнены.
- Для чего вы это рассказываете? - спросил Енсу, нахмурившись. - Хотите, чтобы я удержал сына?
- Я рассказал не затем, чтобы напугать вас, - ответил Ир. - Есть люди, которые удивительно терпеливы к унижениям. Они и плачут, пряча слезы от тех, кто принес им страдания. Я сам видел, как родители несли умершего от голода и болезни ребенка, им встретился господин, и они опустили гроб на землю, чтобы низко ему поклониться. Другие предпочтут смерть унижению. Таких людей называют патриотами.
Синай опустилась на ондоль и, сложив руки на коленях, сказала задумчиво:
- Помнится, и мой сын говорил похожие слова. И все вроде бы верно. Но стоит подумать, что с ним могут сделать… Поверьте, не просто с этим смириться. Не так ли, отец Юсэка?
Енсу трудно было что-либо ответить, особенно после того как Ир рассказал о казни патриотов. Но, с другой стороны, безликое, униженное существование смерти подобно. Гибнут люди за него и ему подобных. Возможно, и они единственные дети у своих родителей, и такие же молодые, как Юсэк.
Старик до боли тер лоб, пытаясь не думать, что будет потом.
- Мать Бонсека, вы боялись, что сын погибнет в крепости. А разве вся Корея не крепость? Я буду счастлив уже тем, что хоть один из нашего рода покинет эту большую тюрьму, проклятую еще далекими предками.
- Вы отпускаете Юсэка? - спросила Синай, удивляясь решению упрямого старика.
- И если случится что-то, - продолжал Енсу, - он упадет с высоты вольного неба. Это лучше, чем погибнуть, не взмахнув крыльями.
От этих слов Синай повеселела: старик решился отпустить Юсэка! А она в свое время ругала Бонсека, когда он вот так же хотел куда-то уйти. Закатывала истерики, а когда Бонсек оскорбил Санчира, она ударила сына по лицу. Сын не обиделся, только поглядел на нее как-то странно, с укором. Лучше бы ответил грубостью - легче было бы. Обыскали они тогда лачугу и увели Бонсека. А она ничего не сказала ему, не успела.
- Лягушка в колодце о море не ведает, - молвила Синай и повернулась к Юсэку: - Мальчик наш, если тебе когда-нибудь удастся увидеть Бонсека, скажи ему, только не забудь, чтобы не сердился на омони за оплеуху. Скажи, что он получил ее незаслуженно.
- Вы думаете - Бонсек об этом помнит? - улыбнулся Юсэк. - Мне однажды отец тоже заехал в ухо. Я хранил обиду, пока звенело в голове. А потом прошло.
Гости засмеялись, а Синай сказала не без гордости: