* * *
Фрау Эльза приехала около полудня. Она выглядела перевозбуждённой и смотрела на своих гостей немного смущённо.
- Не знаю даже, как мне об этом вам сказать…
- Что случилось-то? - заволновалась Саша.
Фрау Эльза присела на стул. Она попросила принести ей воды и только напившись, сообщила новость:
- Одним словом, идея выдать вас за поляков или чехов благополучно провалилась. Хорошо ещё, я вовремя узнала, что наши уже выяснили, что у убитых были попутчики, а главное они знают, что вы не покидали приделов провинции.
- Дерьмо! - в злобном раздражении выкрикнул Боря. - Теперь эти "ваши" окончательно запечатают все выходы и начнут методично чесать окрестности, пока не придут сюда.
- Они уже здесь - немного виновато призналась фрау Эльза. - Ждут у выезда из поместья… Там их тридцать шесть человек… все вооружены.
- Как это понимать?! - побледнев, сурово поинтересовался Макс. При этом он бросил настороженный взгляд в окно, смотрящее как раз на единственную дорогу, ведущую отсюда.
- Да что вы слушаете, эту старую стерву! - заорал Боря. - Вы что не видите, она же уже продала нас! А сюда явилась только за тем, чтобы мы были паиньками, когда придут нас убивать. Наверное не хочет, чтобы на её креслах и обоях осталась кровь.
Боря бросился к выходу
- Делаем ноги в лес, пока нас тут не передавили, как крыс!
- Поздно - со странной грустной ухмылкой произнесла дама. - Лес вокруг оцеплен… Я же сказала вам, что, слава богу, вовремя узнала о том, что вас уже ищут. Представляю, что бы со мной было, если бы я пребывала в полном неведении до того самого момента, пока чистильщики этого садиста Маркоса Бантоса не нагрянули бы в мой дом! А так я всё представила таким образом, будто бы случайно встретила вас на дороге и заманила к себе.
Фрау Эльза пояснила, что представила своим всё дало так, будто бы обманутые ею русские не подозревают ни о чём.
- Вы попадёте в "Ковчег" под своими именами и вам не придётся разыгрывать из себя чехов или румын. Я договорилась, что мы пригласим вас в госпиталь под тем предлогом, что у нас находятся ваши товарищи. Якобы, на них напали какие-то бандиты и сейчас они находятся в реанимации нашего госпиталя. Сейчас там всё готовят, так что завтра, когда вы их увидите через стекло реанимации, они будут выглядеть вполне естественно. Там же в госпитале я в присутствии нашего руководства я сделаю вам предложение снять для нас небольшой фильм, естественно, на самых выгодных для вас условиях. И вы, конечно же, согласитесь…
Глава 7 На службе у "Третьего Рейха"
Оскар Фогт был большим оригиналом, как и большинство выдающихся личностей. Например, помимо серьёзных научных монографий по неврологии и архитектонике мозга, его перу принадлежали интереснейшие работы по зоологии. Одновременно с репутацией первого невропатолога планеты Фогт так же считался крупнейшим в Европе специалистом по шмелям. Фогт обожал крылатых насекомых из своей коллекции и ради её пополнения был готов ехать в любую точку земного шара.
Учёный мог часами сидеть в своём кабинете, рассматривая сквозь мощное увеличительное стекло содержимое многочисленных коробочек с засушенными крылатыми экспонатами. Зная подлинную страсть своего патрона, Софья привезла с собой из России несколько интересных экземпляров среднеазиатского происхождения. И впоследствии, во время экспедиций в Перу и в Китай, в перерывах между расшифровкой древних манускриптов и вскрытиями мумий, София частенько ползала по горным склонам в надежде накрыть сачком ещё неизвестного науке представителя шмелиного семейства, и отослать его в подарок учителю. Их отношения постепенно сами вернулись в безлопастное русло профессионального самоуважения и взаимной человеческой симпатии. Надо сказать, что к тому моменту, когда София приехала в Германию, семейные отношения профессора переживали стадию ренессанса. Для молодой женщины узнать это было большим облегчением, ибо желала заниматься только наукой, не отвлекаясь на стычки с супругой своего шефа и выяснение любовных отношений с ним самим.
Естественно, что после того, что случилось с её мужем, Софья не собиралась возвращаться на родину. Когда закончился срок её стажировки, она просто осталась под крылом Фогта. А вскоре до неё стали доходить вести из СССР о развёрнутой на родине травле против биологов. В киосках Берлина девушка покупала советские газеты и читала в них фельетоны про то, как известные и заслуженные профессора поддались буржуазному влиянию и занимаются всякой чепухой, да ещё и имеют наглость преподавать её студентам. Всё это только подтверждало правильность её решения стать невозвращенкой. Формально Шорт имела право оставаться за границей и далее под своим паспортом советской гражданки, так как Институт Бухе, в котором она стажировалась, имел статус советско-германского. Софья просто написала в Москву письмо с просьбой о продлении стажировки за свой счёт, а её научный руководитель завизировал своей подписью данную просьбу. Тем не менее, из советского посольства Софью несколько месяцев ласково увещевали вернуться и приманивали всевозможными соблазнами:
- Ну зачем вам портить себе карьеру. Это на родине вы перспективный учёный с именем, а здесь вы бесправная эмигрантка - человек второго сорта. Хорошенько подумайте. Сейчас после престижной стажировки вас ожидает интересная работа в Ленинграде; уже есть решение поручить вам ответственную тему для самостоятельных исследований, для этого вам будет предоставлена лаборатория, возможность вести преподавательскую деятельность… Я лично готов оказать вам полное содействие в вашем возвращении - второй секретарь посольства многозначительно улыбался, буквально облизывая сладким взглядом девушку. Но Софья для себя уже всё давно решила. Главное, что с ней была дочка. Да и условия её берлинской жизни были вполне приличными. Конечно, небольшая съёмная квартирка, помещавшаяся в том же доме, что и институтская лаборатория, мало походила на их шикарную московскую квартиру в знаменитом доме с видом на кремль, зато здесь ей было куда спокойнее.
Через некоторое время от невозвращенки отстали. И Софья расслабилась, но как оказалось, совершенно напрасно.
Целыми днями Шорт работала в лаборатории, дочка же до обеда была в школе, а потом играла в отгороженном от улицы институтском дворике. Судя по всему, агенты зарубежного отделения НКВД несколько дней выясняли эти детали, так как сработали они молниеносно. Её рабочий стол находился у окна, и Шорт всегда могла бросить самоуспокоительный взгляд на двор, где играла дочь. В тот день ближе к вечеру Софью позвали к телефону. Звонили не по местному, а по городскому. Она ещё удивилась: у неё нет знакомых за пределами института. Голос неизвестного мужчины в трубке звучал немного смущённо:
- Простите, вы меня не знаете, но меня просили настоятельно передать вам, чтобы вы были благоразумны.
- Я не понимаю. Кто Вы?
- К сожалению, не имею чести быть вам представленным. Просто я желаю вам добра. Дома вас ждёт интересная работа, коллеги, друзья, а вы настойчиво пытаетесь стать предателем. Ну в самом деле, душенька Софья Георгиевна, одумайтесь! Не ломайте собственную жизнь и не портите будущее своей дочери. Неужели эти тевтоны вам ближе соотечественников. Честь имею.
Её рука ещё не успела опустить телефонную трубку на рычаги аппарата, а сердце матери уже тоскливо сжалось от тяжкого предчувствия. Шорт бросилась к окну. На дворике мирно играли дети немецких коллег, её же Настеньки там уже не было. Немец-булочник из магазина через улицу сообщил ей, что видел большую чёрную машину, куда неизвестный человек усаживал маленькую девочку. Полицейские появились в институте спустя полчаса после звонка о похищении ребёнка. Взявший дело к производству пузатый инспектор с розовощёким добродушным лицом был сама деловитость. Он беспрерывно отдавал приказания по телефону и устно, принимал донесения от своих агентов, устраивал совещания, попутно шутил с институтскими сотрудниками и рассказывал им анекдотические случаи из собственной практики. Его большая начальственная фигура, неизменно самоуверенное выражение лица не могли не внушить Софье определённую надежду. Вообще-то, имея до этого некоторый опыт общения с немецкой полицией, Софья была убеждена, что все местные полицейские, это этакие бездушные механизмы для раскрытия преступлений и озвучивания статей законов. Но конкретно этот был вполне человечен и даже трогателен.
Свой временный штаб комиссар устроил прямо в любезно предоставленном ему кабинете директора института. Только один раз он вышел перекусить в кондитерскую напротив, а в дальнейшем помощник уже носил ему еду в кабинет. С первых же минут сыщик заверил фрау Шорт, что из страны её дочь вывезти не удастся ни при каких обстоятельствах. "У нас, извините, не Россия". Я уже сообщил приметы девочки в департамент пограничной охраны, и все шлагбаумы разом захлопнулись. Вот с таким звуком - немец комично клацнул языком и испуганно округлил глаза. Оказывается, он был ещё и превосходным клоуном - этот удивительный полицейский.
- Теперь при всём желании даже туфельку вашей дочери, дорогая фрау, не удастся увезти из Германии без моего на то письменного согласия.
Но уже к утру следующего дня тон чудо-полицейского стал менее категоричным:
- Обычных мерзавцев мне бы уже давно приволокли на аркане. Но в данном случае явно действовали профессионалы, и ловить их придётся чуть дольше запланированного времени.
А к концу вторых суток, явно смущённый комиссар, свернул свой временный штаб в институте и переехал обратно в здание криминальной полиции, правда, на прощание стыдливо утешив фрау Шорт, заверением что, мол, ещё не всё потеряно.
- Детей всегда крадут ради выкупа - хмуро посапывая в роскошные усы, грустно добавил он. - Но этим людям вряд ли нужны деньги. Их цель - вы.
Каждый раз вспоминая о тех жутких месяцах, Софья кляла себя тем, что она плохая мать. Другая бы на её месте, забыв об инстинкте самосохранения, бросилась вслед за дочерью, и наверное сгинула бы в лубянских застенках, но перед этим хотя бы обняла обожаемое существо. Она же сумела перебороть в себе материнские инстинкты. Спустя три недели ей снова позвонили и на этот раз крайне жёстко поставили перед выбором: либо она возвращается за дочерью в Россию, либо девочку отдают в интернат для сирот. Софья снова ответила "нет!".
Теперь она осталась одна в чужой стране на правах изгоя без родины. В те страшные дни над её кроватью появилась репродукция знаменитой картины Иеронима Босха "Несение креста", на которой вокруг покорного своей судьбе лика Христа, из последних сил несущего на место казни свой тяжкий крест, буквально "налеплена" куча уродливых зверских физиономий, олицетворяющих собой все пороки и мерзости этого мира.
Между тем власть в Германии надёжно узурпировали нацисты во главе со своим фюрером. Довольно быстро обстановка в стране стала меняться. Коснулись перемены и научного мира. Некоторые учёные быстро поняли открывшиеся перед ними перспективы и бросились угождать новым хозяевам жизни. Фогт не относился к их числу. Он не сумел вовремя прорекламировать свою работу властям, и финансирование Института Бухе стало постепенно сокращаться. Зато Софья неожиданно оказалась на волне. Правда, это произошло далеко не сразу. Вначале ей пришлось пережить довольно тяжёлый период: из посольства сообщили о лишении Шорт советского гражданства; одновременно немецкие чиновники с большим подозрением поглядывали на недавнюю советскую подданную. Фогт стал активно хлопотать, чтобы Софья получила нансеновский паспорт, по которому можно было бы легко уехать в Америку. Но дело зависло, и Шорт стала грозить депортация в СССР. Фогт задействовал все свои связи, чтобы такое решение принято не было.
Но постепенно колесо её судьбы начало неторопливо крутиться в лучшую сторону, правда с остановками и явным скрипом. А потом произошла новая судьбоносная встреча.
В Берлине проживало довольно много эмигрантов из России. Вся эта публика собиралась в одних и тех же ресторанах, ходила на постановки русских театральных трупп. Очень долго Софья сторонилась этой жизни. Но заблуждается тот, кто высокомерно полагает, что человек только сам определяет свою судьбу. Будущее каждого из нас уже записано на священных скрижалях великой книги судеб, и чему суждено быть, от того не увернёшься при всём желании.
Однажды к ним в лабораторию заглянул смешной человек с птичьим остроносым лицом и вихрастой шевелюрой, явно давно не знавшей расчёски. Застенчиво, почти не поднимая от пола глаз, он быстро проскользнул мимо лаборантов в застеклённый закуток завлаба. Стоявший в этот момент рядом с Шорт немецкий коллега в пол голоса с откровенной завистью сообщил ей:
- Это Алекс Майэр. Он из ваших - русских. До революции жил где-то в Прибалтике. Подумать только ещё год назад он был готов у нас пробирки мыть за сто марок в месяц, а теперь набирает персонал под новый проект, который спонсирует сам Гиммлер!
После этих слов Софья уже с интересом стала украдкой рассматривать нелепый персонаж за стеклом конторы. Она слышала про то, какое место в нацисткой иерархии занимает бывший птицевод и большой любитель разной псевдонаучной чертовщины - Гиммлер, и какая огромная власть сосредоточена в его руках. Тем интереснее было взглянуть на счастливчика, кормящегося из этих рук. В какой-то момент гость почувствовал на себе её любопытный взгляд и истолковал его по-своему. Перед уходом он набрался храбрости и подошёл к Софье.
- Простите, но я давно со стороны наблюдаю за вами. Но всё не решался подойти. Знаете, научный мир тесен, все друг про друга наслышаны…
Софья улыбнулась, стянула с правой руки резиновую перчатку и протянула её коллеге.
- Софья Шорт, будем знакомы.
Мужчина радостно закивал головой.
- Да-да, я знаю! И очень и очень приятно. Я Александр Эрнстович Майэр, у меня уже давно есть для вас предложение по работе.
- Что вы говорите!
- Да-да, только не спешите иронизировать, уважаемая Софья Георгиевна. Видите ли, как вы, наверное, знаете, в Берлине скоро состоятся Олимпийские игры. И в руководстве страны приято решение создать институт по изучению и сохранению нордической расы.
- А понятно! Я уже видела эти скамейки на бульварах, выкрашенные в жёлтый цвет с табличками "только для евреев", и всех этих каменных истуканов - дискоболов, борцов, всадников с гордыми профилями, мышцами призовых быков-производителей и полным отсутствием следов интеллекта на безупречных лицах. Нет, коллега, покорно прошу меня простить, но я хочу оставаться серьёзным учёным и во все эти средневековые теории о превосходстве одной расы над другой не верю.
- Говорите, ради бога, тише! - испуганно оглядываясь, взмолился Майэр. - Давайте сегодня встретимся где-нибудь на нейтральной территории и всё обсудим спокойно.
Вечером они встретились в одном из самых фешенебельных ресторанов Берлина. Отправляясь на эту встречу, сорокалетняя женщина устало думала, что всё заранее знает про намерения этого нелепого человека. Такие типы вынуждены многие годы страдать от своей удручающей внешней непривлекательности. Чтобы добиться женского внимания им приходиться проявлять втрое больше усилий, чем их более мужественным сотоварищам. Но стоит подобным одержимым честолюбцам только получить доступ к власти и деньгам, как они тут же начинают требовать у жизни свой главный приз - хорошеньких женщин. И ей, похоже, предстоит сегодня выступить в роли такого приза. А предлагаемая работа - это скорей всего только повод завести с нею знакомство. Ну что ж, одиночество лабораторной кельи успело так ей осточертеть, что Софья была готова сыграть в предложенную ей игру.
Им предстояло провести вечер в убежище берлинской богемы и чопорной аристократии - ресторане "Бауэр". Это стильное и очень дорогое заведение располагалось в старинном особняке, принадлежавшем когда-то очень известному аристократическому роду. Со временем бывшие владельцы дома стали нуждаться в деньгах и продали или заложили свою недвижимость предприимчивым дельцам, которые и открыли здесь ресторан, со временем ставший одним из самых популярных и престижных в городе.
Улица возле "Бауэра" напоминала салон дорогих авто. Из постоянно подъезжающих длинных, похожих на стремительные крейсера кайзеровского флота "Хорьхов", "Мерседесов" и "Ролс-Ройсов" чинно выходили дамы в дорогих мехах и бриллиантах. Часто это были рослые, хорошо сложенные блондинки, словно сошедшие с экранов популярных немецких фильмов, где здоровые арийские девицы задирают свои длинные ноги, как хорошо отлаженные механизмы, под грохот бравурной музыки. У Софьи этот новый вид гебельсовского кино вызывал отвращение и изумление немецкими мужчинами, у которых подобные "механические" кинодивы, не только не отбивали сексуального желания, но напротив быстро стали символом идеальной подруги-любовницы. И теперь почти все немецкие молодые женщины изо всех сил копировали экранные образы "идеальных девушек".
Набриолиненные проборы их кавалеров отливали металлическим блеском в мягком свете уличных фонарей.
Даже дефилирующие мимо проститутки имели вид дорогих кошечек. Правда, стоило этим "девочкам" только завидеть своим намётанным глазом щуплых и очень деловитых малых в штатском, как они тут же спешили покинуть свои охотничьи угодья, чтобы не быть отправленными в концлагерь "на перевоспитание" - новая власть очень заботилась о моральном и физическом очищении германского общества. Тут же, на паперти просил милостыню военный ветеран, полный чувства собственного достоинства на строгом лице. Таких гордых и опрятных нищих в родной матушке России Софье видеть никогда не приходилось.
Впрочем, для неё это было поводом для ностальгии по оставленной стране. Софья уже давно перестала восхищаться немецким порядком и чистотой. Порой она была готова намазать каким-нибудь собственноручно приготовленным ядом дверную ручку дома своей соседки, чтобы та перестала каждое утро методично поучать её, что постиранное бельё положено развешивать на просушку не лишь бы как, а обязательно по порядку и размеру…
Продолжая с неприязнью размышлять о национальном характере жителей этой страны, Софья даже вспомнила анекдот про знаменитый немецкий порядок, очень любимый в среде немецких коммунистов-коминтерновцев, с которыми ей доводилось общаться ещё в Москве: "Когда в Германии, наконец, случится революция и восставшие рабочие под красными стягами пойдут организованной колонной по Унтер-ден-Линден, то главное, чтобы на пути им не встретился… нет, вовсе не конный заслон из контрреволюционеров, а дорожный знак "Проход запрещён", так как на этом революция сразу закончится, ибо законопослушный пролетариат просто разойдётся по домам".