Из подкатившего к входу в ресторан очередного сверкающего лимузина вальяжно вылез какой-то маленький человек, к которому сразу устремилась ожидающая его публика. Со всех сторон послышались восторженные возгласы, истеричный визг экзальтированных поклонниц. Софья услышала произнесённое имя известного американского актёра. Ей тоже стало любопытно своими глазами увидеть мировую знаменитость, и она даже привстала на цыпочки. В этот момент серия фотовспышек на какое-то время ослепила молодую женщину, а когда её глаза вновь обрели способность видеть, она вдруг обнаружила рядом с собой пригласившего её кавалера. Майэр стоял и молча любовался ею. Его было не узнать: безупречный фрак явно от лучшего берлинского портного сидел на нём идеально и даже обычно непокорная его шевелюра теперь стараниями модного парикмахера приобрела вполне импозантный вид.
- Я счастлив, что вы всё-таки пришли! - смущаясь, он протянул ей пышный букет. - Но почему вы не позволили заехать за вами в институт? Я очень хотел, чтобы в этот вечер вы почувствовали себя, наконец, красивой женщиной, а не только талантливым учёным.
Софья немного растерялась от такого напористого начала. Ещё её смущал собственный наряд. Немного постояв у входа в ресторан, она достаточно насмотрелась, в каких великолепных вечерних платьях приходят сюда дамы. На ней же было простое и строгое тёмно-вишнёвое платье. Оно было пошито ещё в Москве, в специальном ателье для жён особо ответственных советских работников. И прежде казалось Софье шикарным, и вселяло в неё уверенность, что случись необходимость появиться где-то в обществе, ей есть что надеть, чтобы произвести должное впечатление. Но теперь Софья понимала, что будет выглядеть крайне невыгодно на фоне других дам. Даже зная за собой природную красоту, Софья стеснялась появляться в таком жалком виде посреди всеобщей роскоши и великолепия.
- Знаете, что, Александр Эрнстович, что-то я себя неважно чувствую после трёх дней почти безвылазной работы в лаборатории. Может быть, нам стоит остаться на свежем воздухе и просто прогуляться в сторону собора? Должна признаться, что, будучи давно в Берлине, я так и не имела случая осмотреть местные достопримечательности.
- Да, но у нас заказан столик - растерялся Майэр. Став только недавно "господином со средствами", он страшно хотел произвести самое выгодное впечатление на понравившуюся даму. - Прошу вас, уважаемая Софья Георгиевна! Мы только час посидим в этом чудесном заведении и отправимся гулять! Торжественно клянусь вам, что, как старый берлинец, проведу для вас самую подробную экскурсию по самым примечательным местам старого города! Вы согласны?
- Ну хорошо - нехотя сдалась Софья.
Когда они вошли в ярко освещённый зал ресторана, взгляды присутствующих мужчин немедленно устремились в их сторону. Майэр был счастлив видеть, с каким интересом и завистью эти холёные аристократы и звёзды кинематографа смотрят на него и его спутницу. Определённо, здесь в Берлине 1936 года его, наконец, нашла, давно искавшая его фортуна!
Метрдотель отвёл их к заказанному столику. Тут же возле гостей появился официант с меню и винной картой. Всё время, пока её спутник обсуждал заказ с официантом, Софья восхищённо глядела на ярко освещённую эстраду. Там знакомый всему миру невысокий джентльмен уверенно вёл в виртуозном танце свою партнёршу в шикарном белом платье. Софья машинально взяла в руки лежащую перед ней программку и прочитала теснённое большими буквами золотом по дорогой открыточной бумаге слова: "Специально для наших гостей! Только один вечер в Берлине самый модный танец 1936 года - фокстрот, в исполнении неподражаемого Фреда Астора и Джинджер Роджер!!!".
Между тем её кавалер в порыве счастливой откровенности рассказывал, рассеянно слушающей его даме свою жизнь:
- Хочу вам признаться, Софья Георгиевна, до двадцати двух лет я жил в глубокой провинции - в Риге. Мои родители были очень скромными людьми, они с детства внушали мне, что я не должен претендовать в жизни на большее, чем мне с самого рождения положено судьбой. Все мужчины нашего рода работали в семейной аптеке, насколько я знаю - с середины 17-го века. И это был приговор мне. Но я хотел для себя совсем другой жизни! Я не желал просиживать дни и годы напролёт в семейной аптеке. Я мечтал вырваться из сонного загона, куда меня с рождения приговорили, на свободу! Поэтому, когда меня послали в Тарту учиться на аптекаря, я втайне от родителей перевёлся на хирургическое отделение. Молодых хирургов охотно брали в армию и на флот, а мне с юности очень хотелось путешествовать, видеть разные страны, узнавать непонятные языки. Кроме того, карьера офицера представлялась мне чрезвычайно выгодным делом. Казалось, что стоит мне надеть чёрный китель с золотыми погонами, как все гимназистки начнут провожать меня заинтересованными взглядами. Всё это сбылось. Вот только иллюзия свободы быстро растаяла, а отец, узнав о моём предательстве, сказал, что такого подлеца он больше видеть не желает. Так я остался без копейки на нищенском жаловании земского врача. В науку я подался от полного отчаяния, как в монастырь…
- Вы желали спрятаться в науку от жизни? - понимающе кивнула Софья. Почему-то она чувствовала себя матерью рядом с этим нелепым мужчиной. После кражи дочери в её истосковавшемся по заботе о ком-то сердце шевельнулась искренняя жалость к нему. А от жалости до любви, как известно, путь короткий. Поэтому, когда Майэр перешёл к сути своего предложения, Софья уже была готова его принять.
- Теперь в этой стране новые вожди. Я их немного знаю. Этот сорт людей редко в цивилизованном мире получает высшую власть, но случайно подобрав её, желает всего и сразу. Вот увидите, сегодня мы им нужны для омоложения, повышения сексуальной потенции и коррекции веса, а уже завтра они потребуют бессмертия для себя и своих близких. И щедро будут платить золотом за услуги.
Впрочем, дело не только в деньгах. Как физиологу мне интересно работать для них, ведь эти господа из дешёвых пивных, не заражены интеллигентским снобизмом. Они охотно готовы верить в самые смелые обещания… И я уверен, что вам тоже будет любопытно поработать в моем институте над некоторыми проектами.
Глава 8
Проникновение в "Ковчег"
На джип было страшно смотреть: вместо колёс - ошмётки изорванной пулями резины, от чего казалось, что машина стоит на культях, капот вообще отсутствовал, похоже, вырванный "с мясом". Максим подошёл к "газону" и стал снимать его салон, сперва на фото, потом на видео. Он хорошо знал за собой "болезнь" всех операторов: бесстрастно видеть самые отталкивающие жизненные картинки сквозь видоискатель камеры. А потому уверенно направлял объектив на торчащие куски набивки сидений в том месте, где должны были сидеть их товарищи, на бурые пятна засохшей крови.
Только прекратив съёмку, Прыгунов разрешил себе немного эмоций: "Слава богу, что парни хотя бы не мучились - на них явно сразу обрушили шквал автоматного свинца… Трудно представить, что от них осталось хоть что-то напоминающее ещё живых людей"
Тем не менее, в реанимационном отделении гостям госпиталя продемонстрировали тела их товарищей, окутанные многочисленными трубками специальной аппаратуры. Правда, близко их не подпустили, позволили взглянуть на друзей через иллюминатор, объяснив, что посторонним вход в стерильное помещение реанимации запрещён.
- Наши специалисты с успехом поддерживают в них жизнь - бодрым тоном менеджера по связям с общественностью сообщил им господин без единого изъяна во внешности. Он был сама любезность и вообще излучал в отношении посетителей самое искреннее расположение.
- У нас тут никогда ещё не бывали русские, конечно, за исключением фрау Эльзы. Но она слишком давно уехала из вашей страны. Так что теперь мы счастливы познакомиться с настоящими русскими. Как вам Аргентина?
- Если не считать, что здесь замочили наших товарищей, то так ничего себе страна - в тон гиду мажорно ответил за всех Макс, чем заметно смутил улыбчивого провожатого.
Далее их путь лежал через приёмную с двумя миловидными секретаршами - в кабинет директора госпиталя. Это было просторное помещение со всем необходимым, чтобы проводить совещания в любом составе: от расширенного учёного совета до конфиденциального разговора в узком кругу за чашкой чая. В длинном ряду начинающейся от самой двери портретной галереи великих Прыгунов сразу отметил фотопортрет академика Павлова. Седобородый открыватель условного и безусловного рефлексов снисходительно прищуривался на него со стены.
Через большие окна открывался вид на территорию госпиталя. Раскинувшийся на нескольких гектарах, он представлял собой огромный парковый комплекс, в который были искусно вписаны лечебные корпуса и административные здания.
Когда гости только вошли в кабинет, к ним навстречу выкатился из-за стола очень маленький человечек с большой головой, в огромных квадратных очках на пол лица. Главный босс оживлённо заговорил с ними. Фрау Эльза начала переводить:
- Господин директор Юлиус Вандель выражает вам искреннее сочувствие в связи с тяжёлым ранением ваших друзей. Он также обещает, что он лично и персонал его клиники приложат все силы для их спасения. И вам не придётся ничего платить за их лечение, ведь мы понимаем, в какую беду они попали…
После этих слов маленький директор взял многозначительную паузу, давая гостям возможность оценить его благородство. Затем он гостеприимным жестом предложил молодым людям располагаться за длинным конференц-столом. А сам вернулся в своё кожаное кресло. Стол перед ним был заставлен крупными и дорогими вещицами из разряда антиквариата. Как многие люди с комплексом Наполеона, он обожал окружать себя громоздкими символами власти.
К теме предлагаемой работы он подходил очень осторожно, пустившись в долгие и красочные рассуждения о том, как важно в современном мире не отворачиваться от последних достижений науки, а пытаться найти им достойное применение в интересах всего человечества.
….- Так случилось, что после последней вашей большой европейской войны у нас в клинике оказались люди, которых принято называть военными преступниками.
Далее последовала многозначительная пауза, внимательная оценка реакции сидящих напротив людей.
- Но для нас они просто люди, точнее тела, которые удалось сохранить благодаря уникальным технологиям консервации. Вы меня понимаете?
- А кто эти люди? - вся подавшись вперёд, поинтересовалась Саша. Максим тоже ощутил сильное волнение, понимая, что вот он приближается кульминационный момент, ради которого они проникли сюда.
- Одного из них принято считать чуть ли не воплощением дьявола - рука говорящего завертела в воздухе карандаш, в то время как его глаза за толстыми стёклами очков сосредоточенно уставились на эту карусель.
- Но мы тут далеки от политики, нас интересует лишь чистая наука… А кстати, каковы ваши политические убеждения?
- Журналисты тоже вне политики, - ответил Макс. - Но у нас в России к нацистам отношение резко отрицательное.
Головастик смерил его недружелюбным взглядом и натянуто улыбнулся.
- Понимаю. Что ж, тогда может быть пройдём в наш "Ковчег" и договорим уже там. - Вам надо будет только переодеться в специальные защитные костюмы. Таковы наши правила.
Покинув кабинет, они пустились в долгий путь по однообразным коридорам, стандартно выкрашенным в светло-зелёный цвет. Затем опустились на несколько уровней под землю. И снова зашагали по длинному коридору, только теперь ненадолго задерживаясь у автоматических дверей. Их провожатый проводил карточкой электронного ключа по сканирующему устройству, двери раскрывались, и они шли дальше.
Наконец, их проводник в последний раз просканировал через считывающее устройство свой персональный пластиковый пропуск и отошёл в сторону, предлагая гостям войти первыми в святая святых.
бронированная дверь исчезла в стене, и искатели приключений, переступив высокий порог, оказались внутри огромной арены с высоким полукруглым куполом, похожим на цирковой От обилия яркого цвета стало больно глазам. И стены, и магистрали каких-то труб, и даже обшивка аппаратуры были выкрашены в стерильный холодный цвет снега. Взгляд мог отдыхать только на семи стальных капсулах, установленных в ряд в центре арены. К ним вели многочисленные трубы. Проникнув сюда, посетители оказались в царстве полнейшей тишины, не слышно было даже шума работающих кондиционеров. Именно поэтому голос директора прозвучал резким камнепадом, неприятно резанув по барабанным перепонкам. Фрау Эльза снова перевела:
- До вас посторонние сюда не допускались. Наши патриархи, сопровождавшие тела из Европы, почитали этих людей в некотором роде за своих богов. Но времена меняются, сегодня их храним мы - люди с деловым прагматичным подходом к делу. Нам нужны инвестиции для продолжения эксперимента, а чтобы их получить, как известно из такой полезной науки, как экономика, надо провести успешную рекламную компанию. Поэтому мы очень надеемся на вас и ваш профессионализм. У меня было время подумать, чем вас заинтересовать на эту, скажу прямо, специфическую работу. Полагаю, что 100 000 евро - вполне достойная цена.
- Каждому? - мгновенно среагировал Боря.
Директор поморщился и с плохо скрываемым раздражением поинтересовался:
- Вы считаете, что 20 000 на каждого участника вашей киногруппы, включая ваших находящихся в реанимации коллег, это не достаточно приличная сумма? Тогда позвольте узнать, молодой человек, на каких условиях вы прибыли в Аргентину снимать ваших птичек?
- Ваших птичек - с хитрой улыбочкой на плутоватом лице уточнил Макс. Это было изысканное удовольствие - разыгрывать из себя отборного идиота на краю бездны. Саша даже незаметно дёрнула его за рукав, чтобы он не зарывался и не злил этих людей.
- Ну, наших птичек! - с трудом сдерживая зреющее внутри его крохотного тела раздражение, согласился директор. Он уже искренне ненавидел этого отвратительного рыжеволосого сатира, и тешил себя только мыслью, что после окончания телесъёмок специально придумает для него какую-нибудь особо изощрённую казнь, например, ампутацию языка без наркоза.
- Так сколько?
- А это как посмотреть - загадочно улыбнулся Макс. - Согласитесь, что между гигантским кондором и этими вашими пациентами большая разница. Эксклюзивность материала, знаете ли, очень влияет на гонорары нашего брата. И если в этих ваших гробах действительно лежит что-то стоящее, то 20 000 адекватная цена.
Приблизившись вплотную к небольшому иллюминатору, Прыгунов заглянул сквозь прозрачнейшее стекло. В мельчайших подробностях он мог рассмотреть пергаментную кожу на известном всему миру почти безгубом лице человека с косой чёлкой над узким лбом и маленькими усиками-щёточками. Глаза мертвеца были плотно закрыты, но от чего-то казалось, что стоит прекратить подавать внутрь стального саркофага холодный газ, как эти веки дрогнут, и Макс увидит взгляд человека, побившего все рекорды зла.
В следующей капсуле покоился человек с очень высоким лбом, нависающим над маленькими, глубоко сидящими глазками, полуприкрытыми пухлыми веками. Черты его лица были неправильные о создавали впечатление патологической личности. Директор пояснил, что это шеф Главного управления имперской безопасности (РСХА) Рейнхард Гейдрих, тяжело раненый в 1942 году британскими агентами в пригороде Праги.
- Официально он был тогда же похоронен в Берлина в Пантеоне борцов, на самом же деле его сразу доставили на специальном санитарном самолёте в секретную клинику, где погрузили в анабиоз.
В других капсулах покоились забальзамированные тела Евы Браун, Гиммлера, Гебельса, Бормана и ещё какого-то героя фашисткой авиации. Конечно, Макс совсем не разбирался в технологии длительного хранения трупов, но и на него произвело впечатление обилие вокруг всевозможной аппаратуры и компьютеров. Причём создавалось впечатление, что центр оснащён отнюдь не древней рухлядью, а самыми современными приборами. И если это действительно было так, то сюда были вложены огромные деньги.
Чтобы не говорил директор, чувствовалось, что нынешние хранители мумий относятся к их сохранности с благоговением древних жрецов: мужчины-мертвецы были облачены в парадные мундиры с наградами или в безукоризненные гражданские костюмы с обязательными золотыми значками почётных членов Национал-Социалистической Рабочей Партии Германии на лацканах. На жене Гитлера было строгое серое платье и даже скромное ожерелье из мелкого жемчуга. Частично саркофаги обтягивали бело-красно-чёрные полотнища нацистского флага. Максу стало не по себе, он с трудом скрывал накативший на него ужас, ведь им действительно позволили заглянуть в святая святых много лет остававшегося абсолютно закрытым для постороннего взгляда пантеона нацистских богов. Это выглядело, как откровение и одновременно - как приговор случайным свидетелям.
Глава 9 Заложник больших обещаний
Майэр не обманул Софью, когда заманивал её перспективами интересной работы. Их научные темы были смелыми до дерзости, а финансирование работ практически неограниченным. Их курировал лично сам Генрих Гиммлер. В то время он ещё не был тем печально знаменитым палачом миллионов людей и шефом СС, но уже имел большое влияние на Гитлера. Именно Гиммлер однажды внушил вождю мысль, что то, что не получилось у Чингисхана, обязательно получится у них. Имелось в виду открытие рецепта человеческого бессмертия. Похоже, сыграла свою роль страсть недоучившегося студента сельскохозяйственного института к научным (а точнее псевдонаучным) опытам. Согласно его приказу целые институты срочно переориентировались на новую проблематику. Было создано несколько секретных обществ, в том числе "Аненербе" и "Туле".
И довольно быстро в окружении Гиммлера появились свои любимчики, которые сумели убедить могущественного покровителя в том, что именно они могут в течении ближайших лет достичь самых фантастических результатов по омоложению нацисткой элиты, а к началу сороковых вообще предоставить в его пользование первую партию полученного эликсира бессмертия…
На первых порах Майэр во главе своего вновь образованного института взялся за то, что уже было частично сделано в соседней Советской России. Всё началось с трупа штурмовика, погибшего несколько лет назад в столкновении с коммунистами из "Союза Спартака". Именно с него доктор Пауль Йозеф Геббельс решил начать создание широко разрекламированного его газетами, радиостанциями и киножурналами пантеона новых коричневых богов. Итак, однажды ночью тело этого человека, кстати, отсидевшего по молодости за изнасилование несовершеннолетней, было эксгумировано и с большими почестями в сопровождении почётного эскорта эсесовцев доставлено с кладбища в Институт по изучению и сохранению нордической расы. Здесь уже всё было готово для мумифицирования. Через несколько дней, когда готовую мумию показали главным заказчикам, всё тот же Геббельс, слегка кивнув на свою семью, в полном составе находящуюся здесь же, цинично пошутил:
- Отличная работа, господа, поздравляю вас! Но лично я предпочитаю, чтобы в интересах будущей Великой Германии сохранили только мой мозг, так как достаточно взглянуть на моих детей, чтобы увидеть, что природа прекрасно позаботилась о том, чтобы мои потомки унаследовали телесную красоту моей супруги и мой ум. И как было бы ужасно, если бы всё оказалось наоборот.