После романа "Кочубей" Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом "Над Кубанью", в трех книгах.
Роман "Над Кубанью" посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.
Роман написан приподнято, задушевно, с большим знанием Кубани и ее людей, со светлой любовью к ним и заинтересованностью. До сих пор эта эпопея о нашем крае, посвященная событиям Октября и Гражданской войны, остается непревзойденной.
Содержание:
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 1
ЧАСТЬ ПЯТАЯ 33
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ 45
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБ АВТОРЕ 64
Примечания 65
Аркадий Первенцев
Над Кубанью. КНИГА ТРЕТЬЯ
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА I
Жизнь шла, и мир был горяч и приветлив. Из тропических стран снова налетели стаи дикой птицы и снизились на прикубанских чернолозных лиманах. А казалось, осенью их всех перебили охотники, развеяли ветры и снежные вихри суровых кавказских перевалов. Ночью, когда на лунном золоте плесов играли белобрюхие карпы, высоко в безбрежном небе курлыкали вечные странники - журавли, тяжело помахивая могучими крыльями. Шумели воды Кубани, кружились над крутояром пенные стремнины, и молочай на отслоенном гнилище вытягивал липкие растопыренные стебли. Гнилище могло вот-вот рухнуть, но молочай кустился и тянулся к солнцу. Поднимались степные травы, выжженные солнцем в прошлом году и до пыли затоптанные гуртами. И даже подшибленные морозами озимки поднялись и гостеприимно принимали грачиные стаи.
…Миша и Ивга выехали на дорогу, пробитую по днищу Бирючьей балки. Цвели пахучие терны и боярышники, и в лесу гулко куковала кукушка, уцепившись за причудливую ветвь засохшего дуба. Вот она смолкла и сразу как-то потерялась, словно превратившись в серый нарост на сухостое. Не успел Миша мысленно опросить: "Кукушка, кукушка, сколько мне лет жить?" - как она вновь закуковала, покачиваясь и взмахивая острым хвостом. Ивга рассмеялась…
- Ты чего, Ивга? - спросил Миша.
- Мы будем долго-долго жить, - сказала она, - ты слышишь, как долго она…
- Ты тоже загадала о себе?
- О нас обоих.
Она прислонилась щекой к теплой дробине, наблюдая ритмичное пошатывание железных люшней. Высокие стебли прошлогоднего конского щавеля, цепляясь за мажару, осыпали ее коричневым прелым семенем. Тягучая сладкая духота кружила голову.
- Только не говори Петьке, что мы вместе купались, - тихо попросила Ивга, - он будет смеяться.
- Не скажу, - строго пообещал Миша.
Кони споро одолели подъем. Засинела Золотая Грушка.
- Поедем туда, - предложил Миша, - ведь мы ни разу там не были вместе.
- Может быть, уже поздно, и ваши будут ругаться?
- Мы только поднимемся на курган и сразу же - вниз. А оттуда все равно есть хорошая дорога.
- А не сделаем мы крюк?
- Уж кто-кто, а я знаю, - и он наклонился к девочке и шепотом сказал - Ты узнаешь тайну Золотой Грушки.
Ивга принебрежительно пожала плечами.
- Слышала. Мне рассказал Петя.
- Петя? - поразился Миша. - Что же мог он рассказать?
- Петя говорил мне, что там закопали…
- Закопали? - спросил Миша, еле сдерживая волнение.
- Да, зарыли какую-то старую лошадь. Разве это так интересно?
- Значит, ты ничего не знаешь! - обрадованно воскликнул Миша. - То, что знаю я, не знать даже Хари-стову.
Он подстегнул лошадей. На курган вбежали, взявшись за руки. Обширная панорама открылась их взорам. Ивга остановилась очарованная и молчаливая. Увлажненная земля поднимала сочно-зеленые травы, усыпанные ярким пестроцветом. По степи передвигался косяк лошадей, сопровождаемый табунщиком. Алый верх шапки вспыхивал над воронеными крупами кобылиц-кабардинок.
- Хорошо, - тихо сказала Ивга, - просторно.
- А ты не хотела сюда, - мягко укорил Миша.
- Я беспокоилась о тебе. Почти полдня мы возвращаемся с вашего поля.
Миша притронулся к ее локтю:
- Ивга!
Ивга подняла голову, и они встретились глазами. Во взгляде ее и едва заметном подергивании губ он почувствовал какое-то нетерпеливое ожидание. С некоторого времени, оставаясь наедине с Ивгой, он чувствовал неловкость. Миша смутился; опустил глаза. Он видел, как поднимаются и опускаются ее маленькие груди, обтянутые ситцевой кофточкой, видел косички, упавшие на спину, примятые ленточки на них и беленькие пуговицы, натянувшие петельки. Кофточка становилась узка, - он заметил следы переставленных пуговиц.
- Почему ты молчишь? - тихо спросила Ивга.
Она прислонилась к его плечу. Миша снова смотрел на ее косички, петельки кофточки и мокрые пятна на ее груди - следы недавнего купанья. Мальчик отвел взгляд. Кони щипали траву, позванивая удилами. Ала-рик - второй курган - сегодня казался приземистым и убогим. Овсюжки колебались на его помятой вершине, и, наклонившись, как бы вслушиваясь, стоял скифский идол - каменная баба с плоским лицом и сложенными на животе руками.
- Ты когда же расскажешь мне тайну? - осторожно спросила Ивга.
- Сейчас все узнаешь, - сказал Миша, опускаясь на траву. - Помнишь, я болел в прошлом году?
- Помню. Ты тогда еще не ходил в школу.
- Правильно, - подтвердил Миша, - я простудился здесь, у Золотой Грушки.
- Ты хотел подсмотреть, как разлетаются отсюда ведьмы?
Миша отрицательно качнул головой.
- Нет здесь никаких ведьм. - Он помедлил и тихо добавил - Под этим курганом зарыты сундуки жилей-ских полков.
- Сундуки? - Ивга встрепенулась. - Те самые сундуки, которые искали Батурин, Шульгин?
- Те самые, - твердо сказал Миша.
- Как же ты узнал?
Ивга подвинулась к нему, и ее глаза заблестели.
- Ты помнишь, когда Мостовой переплыл Кубань и прислал свой приказ станице?
- Помню, помню. Ведь это было совсем недавно.
- В ту ночь сюда отвезли сундуки.
Он указал на яму, вырытую казаками жилейских полков, прибывших с германского фронта.
- Это очень интересно, - прошептала Ивга, наклоняясь вперед, - и ты до сих пор никому об этом не рассказал?
- Нет.
- А отцу?
- Нет.
- Маме?
- Нет.
- Петьке нашему?
- Тоже нет.
- Итак никому-никому? - Ивга схватила егоза руку. - Ты мне, девчонке, веришь больше всех?
- Да.
Ивга неожиданно поцеловала его в щеку и устремилась вниз. Миша погнался, схватил за плечи. Девочка обернулась.
- Не трожь! - сказала она, гибко выворачиваясь.
Мпша смутился и покорно выпустил ее.
- Теперь домой. - Ивга поправила кофточку. - Мы что-то сегодня разгулялись.
Они ехали по верхней дороге. В пути после продолжительного молчания Ивга тихо сказала:
- Я тоже никому не расскажу, понял? Вот узнаешь, какие бывают… женщины.
Окраины станицы поднимались купами садов и цветущей акации. По выгону, голубеющему полынью, бродили свиньи, телята, стаи индюков. С песнями возвращались батуринские полольщицы. Они густо сидели на длинном рундуке и пели песни. Лука сидел в передке рядом с Францем. Хмуро ответив на Мишин поклон, старик подозрительно посмотрел на Ивгу и неодобрительно покачал головой.
Миша хотел обогнать Луку, но позади затопали копыта, и мимо пронеслась тачанка. На тачанке ехали Павло, Любка и богатунский председатель Совета Антон Миронов.
- Дядька Павло! - заорал обрадованный Миша.
Батурин обернулся, помахал рукой. Тачанка скрылась за поворотом.
- Только Васи нет, - сказала Ивга, - Васи.
И тут мальчик вспомнил, что нет не только Шаховцова, нет и Мостовых. "Может быть, побили", - промелькнула горячая мысль. Сердце тоскливо сжалось. Сегодняшний день, такой безмятежный и радостный, потускнел.
- Я сегодня узнаю, - сказал Миша Ивге, - у дядьки Павла узнаю.
У Батуриных, куда пришел Миша с отцом, собрались друзья Павла, соседи. Павло сидел в горнице, за столом, в расстегнутом бешмете, и внимательно слушал подробный отчет Шульгина.
- Все ясно, Степка, - сказал Батурин. - Выходит, можно бы еще год в бегах быть и хужее бы не было. Так, что ли, Степан?
- Что ты, - Шульгин замялся, смущенный похвалой. - Делал то, что ты мне заказал, своего ума почти что не прикидывал. Я даже приказал писарям дневник вести, все, что за день сделали, чтобы записывали. Во какая тетрадка вышла.
- Почитаем твою тетрадку, - перебил Павло, - а теперь мое слово.
Все ближе придвинулись, а Перфиловна, бросив вязанье, выглянула за дверь, притворила ее. Павло, проследив за действиями матери, усмехнулся.
- Вы, маманя, зря это… То, об чем говорить буду, всем поведаю. - Обратился к Харистову: - Кстати, дедушка, завтра воскресенье, в самый раз после обедни в колокола ударить - на майдан народ покликать.
Пожалели бы колокола. Чисто все побили, - буркнул Лука.
- Побьем - новые отольем, батя.
- Вы отольете, - Лука сердито отмахнулся, - знаем вас. Старое доколотите, доломаете, а там жди у вашего брата…
Павло снисходительно оглядел отца, ничего ему не ответил.
- Прежде всего, - сказал он, - по приезде в Ка-теринодар-город сходили мы в баню, попарились. После предоставили каждому делегату личные койки с миткалевыми простынями в самой наилучшей гостинице. Пошли на съезд. Сперва обсуждали дела гуртом, а потом разбили нас по комиссиям. И было все без особенных происшествий, не считая пустяковых свар промежду отделами - аль за землю, аль за табаки и рыбные воды. Вдруг откуда ни возьмись подкатил до города знакомый нам всем Лаврентий Корнилов со своим офицерским войском. Вот тут пришлось попотеть. Заседаем и стреляем. Стреляем и заседаем. С неделю канителились, кто кого одюжит - або он нас, або мы его. И одюжи-ли мы, а самого Корнилова насмерть пометили.
- Убили? - охнул Лука, не ожидавший такого конца.
Павло притворно вздохнул.
- Убили, батя. Вышибли у него скипетр под Кате-ринодаром-городом.
- А войско? - спросил Буревой.
- Смотря чье. Наше на гармошках играет, радуется, а кадетское войско увел генерал Деникин в Сальские степи.
- А Сенька где? - неожиданно вмешался Миша.
Павло прикрыл лоб ладонью, словно козырьком, поглядел в его сторону.
- Ага. Вы тоже здесь, товарищ урядник. Сенька жив-здоров, кланяться велел. Делов у него теперь куча. По всему городу на Баварце гоняет вместе с Василием Шаховцовым. - И обратился ко всем - Васька-то с отличием. На самого Корнилова снаряд положил.
- Неужели Васька? - удивленно переспросил Лука.
- Он, батя, он. Такой слух прошел. Может, и брехня святая, бо снаряды не меченые. Но ежели народ задымил, где-сь занялось.
- Чего-то съездом решили? - перебил Буревой, закуривая и оправляя усы. - Полезные дела для казаче-ства аль еще одну бечевку намыливают?
Батурин внимательно оглядел сурового Буревого, нахмурился.
- Не знаю, как для казачества, - строго отвечал Батурин, - но для всех станишников дела решали полезные. Кое-кто хотел самоотделения, вот съезд и решил сделать из Кубани республику, прирезав до нес весь берег черноморский от Тамани и почти до самой Грузии; во-вторых, подняли руки мы за мирный договор с германцем и австрийцем, тот договор, что подписан был в Брест-Литовском городе.
Лука возмущенно подпрыгнул на лавке.
- Мирный? Какой же это мир, раз немцы по всей Украйне ползут? Где ж он, договор, а?
- А ты откуда знаешь, батя? - спросил Павло. - Сорока на хвосте принесла?
- У этой сороки две ноги и гурт ребятишек. Беженец идет с Украйны. По железным путям едут, на баркасах плывут через Азовское море, с Крыма через Керчь.
Лука покрутил головой и расстегнул ворот на вспотевшей шее. Павло помолчал, потом тронул отца за плечо.
- Что немец идет - известно, - сказал Павло, - на Украйне тоже не без Гурдаев.
- Чего Никиту Севастьяновича трепать.
- На свои земли пустили украинские Никиты Севастьяновичи, вот почему и говорю, - вразумительно заметил Павло, не желавший ссориться с отцом в присутствии посторонних.
- Какое тебе дело до чужих земель?
- А я про что, батя? Я тоже про то самое. Пущай их земли травят. Нам печали от того мало. Мир, в Брест-Литовском подписанный, имеет силу на всю Россию, а стало быть, и на нашу область. Мы от Украйны водой отгорожены. Море переплыть тяжело.
- А по сухим путям? - вставил Буревой.
- А по сухим путям одни ворота - Дон. На тех воротах стоит войско Донское. Не допустят донцы никого ни до себя, ни до нас.
- Что-сь нема надежды на донцов, на чубатых картузников, - хмуро сказал Буревой, - любители они только до баб, до водки и до всякой смути липучие. Реияхи… Не любители они драться…
- Это ты зря, - перебил Буревого Огийченко, - войско Донское Кубанскому не уступит. Аль не видал ты их работу на фронте. А что охотники они до баб да до водки, так кубанцы тоже охулки в этом деле на руку не положат. Сдается мне, не положат. Как вы, дедушка Харистов?
Харистов коротко посмеялся, погладил бороду.
- Что верно то верно, не уважат кубанцы в этаком деле.
- До баб все казаки лютые, - неожиданно вмешалась Любка. - Да и какой это казак, ежели он бабу за три версты обходит? Разве уж какой хворый аль придурковатый.
- Любка! - прикрикнул Лука.
- Чего пужаете? - огрызнулась Любка. - За нас завелись, за баб. Срамно слухать. Вы лучше Павлушку спросите, как насчет земли в Катеринодаре решили.
- О земле решения также для всех станишников полезные, - сказал Павло. - Во-первых, приказано мне следить за тем, чтобы все свободные земли и пахотные участки предоставлять бедноте, которая захочет соединиться в товарищества аль в коммуны.
- Земли бедноте! - воскликнул Лука. - Лодырям?
- Бедноте, батя, - подтвердил Павло, сдвинув брови. - Поручили нам провести за этим наблюдение. Работников рассчитать. Молотилки к Совету приписать. Поняли?
- Выходит, и казачьи наделы начнут рушить? - тихо спросил Буревой.
- Может, что-сь возле этого предвидится, - строго согласился Павло.
Буревой недружелюбно оглядел Павла, взялся за шапку.
- По всему видать, Павел Лукич, поторопились вы Корнилову копыта отодрать. Кому-кому, казачеству от Корнилова хужее не было бы.
Шульгин попытался вмешаться, но Павло надавил ему на колено теплой и крепкой ладонью. - Шульгин сразу же как-то потух и опустил плечи. Миша видел: отец хмуро крутил шапку, уж очень внимательно оглядывая суконный верх, прошитый белым гарусом, а Харистов, наклонившись к Меркулу, полуприкрыл глаза, точно его слепил свет лампы. Тягостное молчание рассеял Лука.
- Дождались, - вздохнул он, - теперь, вндать, и аренду отменят. Сколько земли дуром погибнет.
- Почему же дуром? - спросил Шульгин, прищуриваясь.
- Потому что до земли хозяин нужен, а не бедняк этот самый. С них горлохваты хорошие… Работников рассчитать! Да работнику тому хозяин больше нужный, чем он хозяину. Работники наработают, ежели сам не будешь горбатиться. Им сало подавай, борщ, разносол всякий. Вот нанял я девчат подсолнух полоть, так они то и знай в межник бегают, говорят - от харчей, а? А хозяина с краюхи хлеба да с головки луку в межник не потянет. - Лука зашагал, твердо ступая крепкими короткими ногами. Остановился перед сыном. - Да кому какое дело, как я землю в порядок привожу. Абы была польза тебе и людям. Абы земля не пустовала. Не-вжель ты в эту программу подписался?
Павло, не ответив отцу, пошарил рукой под столом, нашел сапоги, обулся, встал.
- Пора спать, - сказал Павло. - А вы, дедушка, не запамятуйте в колокола завтра ударить.
- Неужто всей станице поведаете, Павел Лукич? - тревожно спросил Харистов.
- Поведаю.
- Зря Корнилову голову отодрали, зря, - снова повторил Буревой.
Павло приблизился к Буревому и тихо, чтобы не слышали старики, спросил:
- Против пойдешь?
Буревой поднял глаза.
- Там видно будет, Павло Лукич. Может, не со всякой тучи гром.
- А ты, Огийченко?
Огийченко взглянул на Буревого и Лучку, развел руками.
- К ворожке бы надо. Пущай бы на бобах раскинула.
Павло постоял возле них, покачал головой, криво улыбнулся.
- Ну, идите.
- И то думаем, - охотно согласился Буревой и зашагал к выходу, короткий и толстый, по-утиному покачиваясь. Огийченко подал руку Павлу.
- Надо будет по всем куткам в кубышке пошарить, Павлушка. Приманчивый клад шукать начали, яму глубокую рыть придется. Клад-то найдешь, а вот с ямы можно не высигнуть.
Огийченко подхватил под локоть Лучку и пошел вслед за Карагодиным.
После ухода гостей Павло попросил Любку отворить ставни и раскрыть окна. Пряные запахи акации и ночной фиалки наполнили горницу. Павло погасил лампу и до первых петухов прошагал по скрипучим половицам.
ГЛАВА II
Миша прилег на сухом пригорке, поросшем лютиками и незабудками. В тихой заводи протоки, взмучивая ил, лениво ходили два молодых соменка. Поверху резвились красноперки, пескари и мелкая рыбешка мальва. Не хотелось шевелиться, хотя спину и голые до колен ноги припекало. Казачата, тоже пригнавшие лошадей, купались, бегали взапуски, обсыпали друг друга песчаной пылью. Миша вспоминал вчерашний день, проведенный с Ивгой, и хотелось снова видеть ее той же новой и притягивающей. Купанье в реке, курган и неожиданный поцелуй! От презрительного отношения к "девчонкам" переход к чувству любви - в этом было что-то и отпугивающее и одновременно манящее. И снова вставала перед ним она - плечи, спина, по которой катилась вода и струйчато полз песок.
Чьи-то холодные ладони легли ему на лоб.
- Ивга!
Миша вскочил. Ивга стояла в коротком платьице из легкой сарпинки. У ее ног лежал букет кувшинок и незабудок, и рядом стояла улыбающая бабушка Ше-стерманка.
- Чего вы тут потеряли? - спросил Миша с нарочитым безразличием.
- Тебя ищем, - запальчиво бросила Ивга, оскорбленная его тоном… - Пошли, бабушка! - Ну, ну, кипяченая, - укорила ее Акулина Са-мойловна, - сама же сюда притащила. Искала. А теперь царапаешься.
- Искала? - обрадованно спросил Миша. - Меня?
- Нужен был, - обидчиво сказала Ивга. - Много вы, мальчишки, воображаете. Пойдемте, бабушка.
Ивга схватила Акулину Самойловну за руки и потащила. Они скрылись за кустами бересклета.