- Ты должен благодарить господина оберштурмфюрера, - как всегда коверкая слова, проговорил фельдфебель, - это он спас тебя от расстрела. Он не мог запретить лейтенанту и его солдатам расстреливать твою семью. Но все же уговорил не трогать тебя.
- Неужели ты сам не понял этого, Готванюк? - вставил Штубер.
- Я уже ничего не понимаю, - пробормотал тот.
- Судьба оказалась милостивой к тебе. И если ты до сих пор не погиб - значит должен наконец набраться мужества. Лейтенант и его люди обошлись с твоей семьей по-зверски - это понятно. Да и старуху наказали. Но, видит Бог, я простил твой побег из леса и требовал не трогать тебя. Ну а семью… Что поделаешь, гибель семьи - это и есть плата за твою трусость.
- А ведь господин оберштурмфюрер и дальше печется о тебе, - снова заговорил фельдфебель. Он уже привык разыгрывать такие сценки. Штубер давал ему общие установки, а уж Зебольд сам высчитывал, когда удобнее ставить ту или иную реплику. - Как раз сегодня он добился, чтобы тебя назначили старостой села.
- Я понимаю, что это несколько неожиданно для тебя, Готванюк. Побег, расстрел родственников - и вдруг такое предложение! Но это реальная возможность снова стать уважаемым человеком. И на селе, и в целом районе.
- Вам-то какой смысл назначать меня старостой? - впервые за эти двое суток ожил Готванюк. Он уже слышал: в соседних селах успели назначить старост, и теперь они там большие начальники. - Я-то думал, вы меня специально оставили. Чтобы помучился пару дней. А потом туда же…
- Правильно вы считали, - вдруг перешел Штубер на "вы". - Логично. Любой другой армейский офицер так и поступил бы. Любой другой, но только не я. Потому что я верю в человеческую судьбу, стараюсь понять ее смысл, ее законы. Словом, это длинный разговор. Так вот, завтра вам официально предложат стать старостой. И вы согласитесь. Вас никто не сможет упрекнуть, что вы выслуживаетесь перед оккупантами, как это пишут в листовках о других старостах оставшиеся в тылу комиссары. Наоборот, вы пострадали. Может быть, больше, чем многие другие. Но, в отличие от многих других, поняли, что пострадали справедливо. И нашли в себе мужество искупить вину. Вы пошли на этот шаг сознательно, поддавшись идеям великого фюрера, веря в непобедимость немецкой армии, гуманность нового порядка. Как видите, я не скрываю, что у нас тоже имеется определенный интерес. Хотя, согласитесь, мы можем обойтись и без Готванюка, нас вполне устроит любой другой староста. Так что вы выигрываете значительно больше, ибо ваш выигрыш - жизнь, положение в обществе, уважение.
"Неужели они действительно не расстреляют меня?! - все еще не верил в свое спасение Готванюк. Ведь сначала ему показалось, что фашист просто решил поиздеваться над ним перед казнью. - Неужто я еще нужен им? Я, труп?"
- В селе мы организуем полицейский участок, - продолжал между тем Штубер. - Так что охрана у вас будет надежная. Дом вы, конечно, попытаетесь сменить. И мы могли бы помочь вам в этом. Но я советовал бы остаться в этих стенах. Могилы во дворе будут каждому напоминать о вашей личной тяжелой участи. Ничто так не вселяет доверие к человеку, как его трудная судьба и его мужество, благодаря которому он сумел преодолеть тяготы своей судьбы. - Вы хотите что-то добавить, мой фельдфебель? - Штубер умышленно не стал выяснять, согласен ли Готванюк.
- Вы забыли сказать, господин оберштурмфюрер, что, если он вздумает ломаться и откажется от поста старосты, ему предложат стать полицаем.
- О да, конечно! Но уже рядовым. А это собачья служба.
- Не стану я ни тем, ни другим, - неожиданно отрубил Готванюк, не поднимая головы.
- Тогда есть третий вариант, - вежливо заметил фельдфебель. - Последний. Тебя отправят в концлагерь. Куда-нибудь в Польшу или в Чехию. И там ты еще несколько лет будешь рабочей силой. Рабом. А потом тебя сожгут в газовой печи. Чтобы твоим пеплом удобрять поля. Вокруг лагерей обычно растет хорошая капуста.
- Но я думаю, что до этого дело не дойдет, - успокоил его Штубер. - Пойдем, мой фельдфебель. Не будем мешать господину Готванюку, господину старосте, наслаждаться своим одиночеством.
42
Громову и Казимиру повезло. Как только они вышли на дорогу, одна из проходящих машин остановилась, и сидевший в кабине рядом с водителем унтер-офицер предложил им подъехать. Он даже готов был уступить капитану свое место в кабине, но садиться туда Громов отказался.
Доставшийся им в попутчики раненый ефрейтор встретил их молчаливо. Он был ранен в шею, но, судя по всему, легко и уже выздоравливал.
- Село, названное унтер-офицером, находится рядом с тем, которое нужно нам? - вполголоса спросил Громов у Казимира.
- Да, в пяти километрах.
- Ехать туда минут тридцать-сорок?
- Чуть больше, господин капитан, - неожиданно вмешался в разговор раненый. - Около часа. Дорога здесь отвратительная.
- Скверная дорога - это точно, - согласился Андрей. - Но под Киевом, где сейчас сражаются наши войска, она не лучше.
- Разве наши уже дошли до Киева? - удивился раненый. - Я слышал, что бои идут только возле этого, как его… возле Житомира. Это уже недалеко от Киева, но все же…
Громов и Казимир переглянулись. Андрей специально запустил этот пробный шар, пытаясь выяснить, что ефрейтору известно об обстановке на фронте.
- А вы, господин унтер-офицер, наверное, из польских немцев, - вдруг обратился ефрейтор к Казимиру.
- Как и господин капитан. Только он раньше уехал из Польши. Намного раньше. Сейчас нашел меня. Спасибо ему, все-таки земляки. Мне будет легче.
"Вот и готова легенда, - подумал Громов. - Молодец, Казимир".
В одном месте машина притормозила и начала медленно съезжать с дороги.
- Что случилось? - выглянул из кузова Громов.
- Два дня назад здесь была взорвана машина, - ответил унтер-офицер. - Видите - огромная воронка. Говорят, появился какой-то террорист-одиночка, лейтенант Беркут.
- Беркут? Впервые слышу. Ну и что? Его до сих пор не вздернули?
- Это не так просто. Говорят, он очень агрессивный, храбрый и неплохо владеет немецким. Этим и опасен.
- Ничего, попадется. Ребята из гестапо и полевой жандармерии знают свое дело.
- Приготовьте оружие, господин капитан. Въезжаем в лес. Беркут бродит в этих местах. Вчера, слышал, пропало трое солдат. Вместе с подводой. Тоже, говорят, его работа.
- Езжайте спокойно, унтер-офицер, - весело посоветовал Громов. - Сегодня нападения не будет. Меня хранит мое везение.
- Становишься известным, - вполголоса сказал Казимир по-польски. Теперь он мог не опасаться за свой язык.
- Чем страшнее легенда, тем больше страха, - ответил ему Громов по-немецки. И по-украински добавил: - Я не честолюбивый, но считаю, что нужно поддерживать эту легенду. Вряд ли солдат сможет отличить польский от украинского.
Они проехали лес. Справа оставалось село, то самое, в котором Андрей расстался с Марией. Вон и дом старика. Как она там?
- Ты-то сам где воевал? - вдруг спросил раненого Казимир.
- Да здесь, недалеко, за Днестром. Командир сказал, что представил меня к Железному кресту. Собираются присвоить унтер-офицера. В госпитале меня проведал товарищ из нашей роты, он и передал.
- За что такие почести? Взяли в плен офицера? - поинтересовался Громов.
- Я в плен не беру. Это не в моих правилах. Поляков мы расстреливали сотнями. Непонятно, почему сейчас требуют: пленных, пленных… Дескать, нужна рабочая сила. Отбирают наиболее здоровых…
- Где ты был в Польше? - прервал его Казимир. - Ты что, и там успел повоевать?
- Там я был во втором эшелоне. Мы сгоняли в лагеря бывших солдат и евреев. Вылавливали и сгоняли. Офицеров сразу расстреливали. С поляками мы вообще не панькались. Наш ротный говорил, что они все подлежат истреблению. Все без исключения.
43
Громов сумел предвидеть, что именно должно последовать вслед за этим признанием, однако предвидение это озарило его слишком поздно, и поэтому упредить реакцию поляка он уже не успел. Казимир выхватил из-за голенища финку, бросился к фашисту и, вцепившись левой рукой ему в глотку, с силой ударил под сердце.
Конечно, майор погорячился: то, что он сделал сейчас, было совершеннейшей глупостью, - однако обсуждать или осуждать его поступок было уже бессмысленно. Прислушались. Мотор работал, как и прежде. В кабине пока не всполошились. Тем не менее эту приятную поездку пора было прерывать. Лейтенант подхватил автомат убитого и выглянул из машины.
- Впереди лесок, - предупредил он.
- В леске-то они как раз могут насторожиться.
- Плевать. Постучишь в кабину. Я объясню, что нужно побывать в кустах. Берешь на себя шофера. Машину когда-нибудь водил?
- Приходилось.
- Божественно. Руль твой. Обоих в кузов - и в лес.
Как только въехали в рощицу, Казимир постучал. Унтер-офицер высунулся из кабины и настороженно поинтересовался, что случилось. Громов объяснил.
- Сейчас, только проскочим эти заросли. Потерпите, господин капитан, они небольшие.
И захлопнул дверцу.
Громов и Казимир переглянулись. Выпрыгивать и убегать?
- Они видели нас. И хорошо запомнили, - процедил Казимир. - А нам еще как минимум два дня предстоит побыть в этой шкуре. Не дадут. Перекроют постами все дороги.
По ту сторону леса, как только впереди открылось село, унтер-офицер сам приказал водителю остановиться возле небольшого кустарника. И сразу же вышел из кабины.
Андрей и Казимир выпрыгнули из кузова, но увидели впереди, на изгибе дороги, мотоцикл с пулеметом, две машины… и снова мотоцикл.
- Ждем, - предупредил Громов, оставаясь у заднего борта машины.
Майор молча кивнул.
Шофер снова вскочил в кабину и съехал на обочину, уступая место колонне.
Все трое сидевших на первом мотоцикле подозрительно покосились на стоявших у левого борта водителя и унтер-офицера, а пулеметчик на всякий случай повернул в их сторону пулемет.
- Что случилось? - высунулся из кабины первой машины офицер.
- Все в порядке, господин лейтенант! Проверка кустов!
Чтобы не привлекать внимание своими погонами, Громов зашел за правый борт. Колонна медленно ползла, пробуксовывая в песчаных колеях. В первой машине был какой-то груз, там сидело два охранника. Во второй машине находилось еще несколько солдат.
- Эй, герой, как дела?! - крикнул унтер-офицер, обращаясь к ефрейтору, который должен был сидеть в кузове. И, поскольку ответа не последовало, пошел к задку.
- Он дремлет, - объяснил Громов. - Пусть отсыпается перед передовой.
В это время Казимир уже был возле сидящего за рулем водителя. Громов не спешил, дал возможность низкорослому унтер-офицеру стать на подножку и заглянуть в кузов. С каждой минутой колонна удалялась все дальше, и это работало на них.
Выстрел из пистолета прогремел сразу же, как только унтер-офицер понял, что произошло, и в ужасе заорал. Он так и повис на борту. Тем временем Громов схватил лежавший у края, на скамейке, автомат ефрейтора и послал длинную очередь по кузову задней машины. Через какую-то долю секунды заговорил и автомат Казимира. В колонне поднялась паника. Опасаясь засады, водители увеличили скорость. Задний мотоцикл развернулся, но выпрыгнувшая из машины охрана, отстреливаясь, отходила вслед за колонной. Она-то и не позволяла пулеметчику вести прицельный огонь.
Громов метнулся к кустарнику, послал еще две очереди, перезарядил автомат и, крикнув Казимиру: "Отгоняй машину!", - побежал к лесу, тем самым приближаясь к колонне. Это было рискованно. Немцы могли остановить машины и развернуться в цепь. Но слишком велик был страх перед лесом и засадой. Колонна уходила все дальше, наконец скрылась за перелеском, и прикрывавшие ее мотоциклисты уже поливали пулеметным и автоматным огнем придорожные кусты. Немцы увидели, что лес небольшой, и пытались во что бы то ни стало побыстрее проскочить его.
- Казимир! - крикнул Громов. - Отходи!
Садиться в машину было опасно. Впереди село. Там слышали выстрелы и уже, наверное, объявили тревогу.
- Казимир! Ты слышишь меня?!
Предчувствуя недоброе, Громов помчался назад к машине. Казимир сидел, прислонившись спиной к переднему колесу. Весь правый бок его был окровавлен.
- Не везет мне сегодня, пся крев, - проговорил он, морщась от боли. - Пулеметчик достал. Дальше иди сам.
- Брось, сейчас мы вырвемся отсюда.
Громов стащил с сиденья убитого водителя, быстро обыскал его. Но пакет обнаружился в сумке, висевшей на задней стенке кабины. Он расстегнул китель майора, однако рубашку снимать не стал, она уже припеклась к ране. Андрей наложил бинт прямо по рубашке, потуже затянул его и только успел подхватить Казимира под мышки, как увидел, что из села, из-за крайней хаты, выбегают и сразу же разворачиваются в цепь фашисты. Их было около взвода.
- Соберись с силами, Казимир. Нужно сесть в машину.
- Это я еще смогу.
Громов усадил его на место рядом с водителем и сел за руль. Водить машину его учили еще шоферы в части отца. Потом немного практиковался в училище. Теперь их наука пригодилась.
Осмотревшись, он попробовал завести мотор, но из этого ничего не вышло. Он выскочил, покрутил ручкой. Казимир пытался что-то подсказывать ему, но машина была мертва. В очередной раз бросаясь к заводной ручке, лейтенант увидел то, чего не сумел заметить раньше: стенка мотора была прошита очередью.
- Казимир, - сел он рядом с майором. - Приехали. Пулеметчик достал и мотор.
- Возьми, - протянул тот Громову маленький швейцарский пистолетик. - На память. Ты его слишком неохотно отдавал. У меня есть еще один. Стащи меня и дай автомат. Прикрою.
Рассуждать было некогда. Он вытащил Казимира из кабины и уложил за пригорком возле дороги. Потом подал ему автомат и два запасных магазина. Кроме того, Казимир выложил возле себя пистолет, нож и лимонку.
- Последний бой за великую Польшу от моря до моря, - слабо улыбнулся он, превозмогая боль.
Громов метнулся к убитым немцам, нашел еще три рожка с патронами и положил их возле Казимира. Присел рядом, чувствуя, что у него не хватает силы оставить этого человека одного.
Немцы как раз спускались в ложбинку. Как только они окажутся на этой стороне, начнется бой. Их пули и так уже вспахивали ближайший пригорок.
- Не тяни, лейтенант, - простонал Казимир. - Глупо. Уходи. Через кустарник. Пять минут подарю. Пять минут жизни. От майора Анджея Поморского. Мое настоящее имя - Анджей. Расскажи все Янеку. Слышишь? Обязательно расскажи.
- Я знаю, это твой сын. Ну спасибо, майор Поморский, за пять минут. Спасибо, тезка. Прощай.
Пока фашисты преодолевали долину, Громов успел незамеченным добежать до кустарника, а потом, прикрываемый им, скрыться в лесу. Тем временем фашисты охватывали машину полукольцом, а на помощь им из села уже мчалась танкетка. Громов понимал, что теперь они прочешут все окрестности и что в этом лесу ему не отсидеться. А вокруг поля. Значит, нужно было поскорее оказаться в том селе, где скрывается Мария. Старик наверняка спрячет и его.
Да, нужно было спешить, но все же Громов задержался и видел, как давал свой последний бой майор Анджей Поморский. Фашистов, очевидно, сбило с толку то, что он был в немецкой форме. Возможно, он и крикнул им что-то по-немецки, потому что несколько человек смело бросилось к нему, и, только подпустив совсем близко, майор встретил их автоматными очередями. К сожалению, помочь отсюда Анджею лейтенант уже не мог - нужен был пулемет.
Еще раз, теперь уже мысленно попрощавшись с майором, Громов бросился в глубину леска и уже там услышал, как возле машины грохнул взрыв гранаты.
44
До дома деда Лозинского Громов добрался, когда уже совсем стемнело. Старик сразу же открыл ему и испуганно отшатнулся:
- Зачем же ты? Тебя здесь ищут. Возле Вишняка засада на тебя.
- На меня? Откуда ты знаешь, что ищут меня, отец?
- А кого же? Лейтенанта Беркута ищут. Староста по секрету сказал. Говорит, что какой-то эсэсовец из Берлина лично тобой интересуется.
- Божественно. Однако почему у Вишняка? Кто это такой?
Старик подкрутил фитиль лампы, с которой встречал гостя, и поднес ее чуть ли не к лицу Громова.
- Да тот, у которого ты был. Это же и есть Вишняк.
- Какой Вишняк, отец? Ни у кого, кроме тебя, я здесь не был.
- Ты что, белены объелся? Что ты меня в дурни пошиваешь?! - возмутился старик. - Когда ты у Вишняка не признавался, я еще мог понять. Не хотел подавать вида, что знакомы…
- Я ничего не понимаю, старик. И у меня нет времени разгадывать твои загадки. Где Мария?
- Как где? Ушла. Как тебя начали искать, Вишняка арестовали - так она и ушла.
- Но куда, отец, куда она ушла? - еле сдержался Громов, чтобы не схватить его за грудки. - Что ты мне все про какого-то Вишняка да про Вишняка?!
- Да не знаю, куда. Говорит: надо подальше от этих мест, где никто не слышал ни о Беркуте, ни обо мне. Потом она сама даст знать о себе. Сообщит мне, а уж ты через меня… Э, да ты, вон, до сих пор в форме. Староста тоже говорит, что, мол, в немецкой форме разгуливает. Диверсант-одиночка. Ты что, и впрямь этот, диверсант?
- Будем считать, что всего-навсего партизан, отец. Неужели Мария даже приблизительно не сказала?…
- Может, и не хотела ничего говорить. Ночью ушла. За меня побоялась. Знает, что рано или поздно фашисты и до меня доберутся. А я могу выдать.
- Что, действительно мог бы?
- Мог, - отвел взгляд старик. - Мук не выдержу. Боюсь я этого всего: нагайка, пальцы в дверь… Я и сам думаю на пару недель сбежать отсюда. Брат у меня в соседнем районе. Может, потерпит полмесяца, пока все уляжется. Тут сейчас такое… Вон, Вишняка…
- О Господи, снова этот Вишняк! Объясни, пожалуйста, толком. Только сначала погаси лампу. - Громов осторожно обошел все окна, высматривая, нет ли кого поблизости. - И сразу говорю: Вишняка я не знаю и в доме у него никогда не был. Но лейтенант Беркут - это, конечно, я.
Они сели к столу. Какое-то время старик молчал, собираясь с мыслями. Категорическое отрицание Громовым того, что он бывал у Вишняка, окончательно загнало его в тупик. Вначале-то он считал, что лейтенант просто не хочет сознаваться.
- Тогда, может, это был другой парень? Очень похожий на тебя? Это я о том, который был у Вишняка. Правда, грудь у него забинтована - так я понял…
- Может быть. Он что, тоже лейтенант?
- Да нет, форма на нем не офицерская. Но я видел его, как тебя. Говорю: "Здравствуй, что ж ты сюда заходишь, а Марию не проведаешь?" А он (я-то думал, что это ты) отвечает: "Какая Мария, старик? Обознался. И вообще: ты не видел меня, я не видел тебя". Ну я, понятное дело: не видел, так не видел. Говорить дальше он со мной не захотел. Я тоже обиделся. Пришел, Марии рассказал. Она - в плач. Бросилась к Вишняку (дело это уже к ночи было), но тебя, ну, его то есть, там уже не было.
- Странная история. Он что, тоже назвал себя Беркутом?
- Нет, о Беркуте он ничего не говорил.
- И грудь у него была забинтована?
- Я видел бинт.
- Однако никакой раны на груди у меня нет. В этом очень просто убедиться.
- Теперь и так уже верю.
"Неужели это Крамарчук?! Неужто сумел вырваться из плена? Ну конечно, Крамарчук. Если похож, то кто же еще? И без раны ему не обойтись".
- Как ты попал тогда к Вишняку?