3
В салоне "Ан-24", кроме экипажа и двух штабных работников, никого не было, и каждый занял целый ряд кресел. Николай устроился впереди у столика в надежде заглушить чтением детектива клокотавший в нем гнев, но разве могли сейчас волновать его чужие страсти, когда у самого случилась такая трагедия?!
Как он любил ее, как верил! Вытащил из нужды, из грязи… Восемь классов образования, ни специальности, ни умения жить. На что она надеялась? На то, что этот ловелас женится на ней?.. Что ж, пусть узнает настоящую цену ему. Николай тоже слишком долго обольщался: хороший летчик, замечательный человек, товарищ, пора продвигать по службе… И добился: вчера полковник Щипков подписал рапорт о направлении старшего лейтенанта Симоненкова Артема Владимировича на курсы командиров кораблей дальних бомбардировщиков. И хорошо, что подписал: оставаться в одном экипаже после того, что случилось, невозможно. Командировку Николай еще выдержит, хотя члены экипажа уже заметили, что между командиром и "праваком" пробежала черная кошка; обычно они всегда сидели рядом, как и в самолете: Николай слева, Артем справа, а теперь Симоненков забился в дальний угол и делал вид, что спит. Врешь, много раз ты выкручивался из всевозможных ситуаций - где хитростью, где ложью, теперь попался с поличным, не выкрутишься, и понимаешь - проблем прибавилось: то ли поедешь на учебу, то ли нет? То ли станет твое прелюбодеяние достоянием всего полка, то ли капитан Громадин простит жену и оставит все в тайне?
По существу, он уже простил ее, не сказав: "Убирайся прочь!" А хотелось сказать. Но дочь…
Когда у них это началось?.. Хотя, какая разница! Ясно, что не неделю назад, коль Артем домой в его отсутствие стал заявляться. И не пытается объясниться, рад, что с глаз долой отсылают. Быстрее бы вернуться и отправить его из полка раз и навсегда. Правда, теперь, уедет он или останется, значения не имеет - Николай принял решение. Стыдно только будет, если узнают однополчане.
А может, в Афганистан попроситься? Нет, боевого опыта у него в самом деле маловато. Да и война непонятная, не очень-то популярная в народе…
Подготовка к перелету заканчивалась, завтра можно давать заявку, а Симоненков вдруг не явился на ночь в гостиницу. Раньше такое поведение "правака" ни у кого не вызывало удивления или беспокойства - дело холостое, утром явится. В этот же раз все ждали грозы: командирское терпение кончилось еще перед командировкой, Симоненков, видно, получил хороший нагоняй, коль боится командиру на глаза попадаться. А тут снова, и в тот самый момент, когда решается судьба - поехать ему на курсы или оставаться еще на неопределенное время в роли правого летчика.
Симоненков явился перед самым завтраком, помятый, с мешками под глазами. От него несло перегаром.
Николай не сказал ни слова, попросил штурмана:
- Передайте ему, пусть отправляется в гостиницу и отсыпается. Никуда не отлучаться, завтра рано улетаем.
Было непонятно, почему он напился. Не выдержали нервы? Смотреть каждый день в глаза человеку, которому за доброту и дружбу ты отплатил подлостью, наверное, нелегко. Или решил, что командирского кресла ему не видать и теперь все равно? А возможно, этой пьянкой хочет подчеркнуть, что такова его натура и Наталья - рядовой эпизод из его жизни, которому он не придает значения? Или специально нарывается на ссору, чтобы вызвать Николая на разговор?..
Какую бы цель он ни преследовал, объясняться с ним Николай не собирался. И шума поднимать не станет. Как-нибудь до Белозерска доберутся, а там вольному воля.
Николай сам сделал заявку на перелет, сам на следующее утро осмотрел самолет, проверил все узлы и агрегаты, топливо в баках. С Симоненковым - ни слова. Штурман и борттехник молча наблюдали за командиром и "праваком", ожидая, когда разразится гроза. Артем делал вид, что тоже занят подготовкой к перелету, суетился то в кабине, то около заводских рабочих, но держался от командира подальше. А после последних указаний даже сострить попытался, кивнув на штурмана:
- С картами, а не факир, с компасом, а блудит.
- Острота твоя стара, за такое бить пора, - серьезно отозвался на шутку оператор. - Ты лучше ответь на такую загадку: вечером орлом клекочет, ночью свиньей хрюкает, а утром зайцем по кустам прячется. Что за животное?
- Не смешно. - Симоненков повернулся и пошел от оператора.
На взлете он, как и бывало ранее, стал помогать командиру. Николай подождал, когда самолет перешел в набор высоты, и потребовал категорично:
- Убери со штурвала руки.
Симоненков отпустил управление и уставился в форточку. Так и просидел весь полет до Белозерска.
4
Едва за Николаем захлопнулась дверь, Наталья стала собирать вещи. Она еще не знала, куда пойдет или поедет. Да и ехать, собственно, некуда - Артем в командировке, дома в селе ее тоже никто не ждет, но и оставаться здесь после того, что случилось, безрассудно. Только теперь она поняла, в какое положение попала: чувствовала себя перед всем гарнизоном опозоренной. Как смотреть в глаза знакомым, друзьям, сослуживцам Николая, которые его уважают, ценят? И как она могла так забыться, что позволила Артему приходить сюда, лежать с ним в постели, хранившей еще тепло тела мужа?! Словно напилась какого-то дурмана - кроме Артема, никого не видела. С ним и впрямь было очень хорошо, но разве можно было так глупо и безрассудно отдаваться страсти? Если он любит, мог бы подождать, поступить по-людски, увезти ее в другой гарнизон и жениться. Она тоже хороша, поддалась уговорам пойти поужинать в ресторан, очутилась с ним в одном номере гостиницы.
…Жалеет ли она о случившемся? Лишь в какой-то степени - что была непредусмотрительна, неблагоразумна, - в остальном… Артем стоит того, чтобы пострадать. Она любит его и пойдет за ним куда угодно, даже если его уволят из армии. А он предусматривал и такие последствия: "Поступлю в гражданскую авиацию, хорошие летчики всюду нужны". Да, теперь надо бежать отсюда, и чем быстрее, тем лучше. Но куда? Она перестала собирать вещи, села, и слезы невольно побежали из глаз. Ах, если бы Артем был рядом, он утешил бы и непременно нашел выход.
Она знала, где он живет, но ни разу на его квартире не была.
"У хозяйки слишком длинный язык, сразу весь город будет знать", - предупредил Артем. Значит, к нему нельзя. Уехать в деревню к родителям? Очень "обрадуются" они нелюбимой дочери, которую считали лентяйкой, хитрюгой, умеющей свою работу свалить то на старшую, то на младшую сестру. Хотели, чтобы она одна за всех тянула. И так ей доставалось, как Золушке, - и младших нянчила, и за огородом следила, и в поле вкалывала. А носила обноски старшей сестры, ела не досыта… Нет, туда дорожка заказана. С малых лет мечтала вырваться из деревни. А когда прочитала "Сестру Керри", во сне снился город, красивая жизнь.
И вот повстречался Николай. В тот вечер, шестого ноября, она пошла в Дом культуры. Сколько там было красивых летчиков! Но Николай увидел ее, посадил на первый ряд, а едва кончился концерт, протиснулся к ней и не отпускал от себя ни на минуту. Проводил домой, назначил встречу еще. Через полгода сделал предложение. Она хотела было повременить - все-таки рассчитывала на лучшую партию, а Николай ни красотой не выделялся, ни ростом, ни смелостью: обыкновенный середнячок, широкоскулый, сероглазый и мямля порядочный - сколько раз пытался что-то сказать ласковое и начинал вдруг заикаться, путаться - тоже летчик; но когда мать и старшая сестра заметили ее колебание, зашипели, как на слабоумную. "Тоже мне красавица нашлась, - съязвила сестрица. - Кому ты нужна с восьмью классами? Это один дурачок нашелся, и быстрее соглашайся, пока он не передумал".
И она согласилась…
Что же делать теперь? А если Артем откажется? Восемь классов - это еще полбеды, а вот Аленка… Нет, он не такой, он добрый, благородный, любит ее.
И она стала ждать.
5
Николай приземлил бомбардировщик и порулил на стоянку, где виднелась группа людей - поджидали авиаспециалисты. Еще издали узнал среди них командира полка, и на душе сразу полегчало. Сколько он пережил и передумал в эти дни! И решение принято, бесповоротно - он едет на полигон. Только бы за это время не послали никого другого. Не должны бы… Желающих особенно не находилось. А Наталье он даст право выбора…
Полковник Щипков выслушал рапорт Николая, пожал ему руку.
- Поздравляю с возвращением. Как машина?
- Превосходная. Будто ласточка, легкая в управлении, устойчивая. На всех режимах ведет себя безупречно. На таком корабле летать одно удовольствие.
- Вот и хорошо, дадим его твоему "праваку", когда он вернется с курсов. Кстати, товарищ старший лейтенант, - обратился полковник к Симоненкову, - берите бегунок и оформляйте документы на отъезд.
- Есть! - Симоненков вытянулся в струнку и бросил беглый взгляд на Николая, в котором нетрудно было увидеть страх, и тут же успокоился, поняв, что командир не собирается препятствовать ему. - Разрешите идти?
- Так сразу? - усмехнулся полковник. - Вы хоть корабль-то сдайте. И командиру экипажа можете понадобиться.
- Пусть идет, - как можно спокойнее сказал Николай. - Обойдемся.
И Симоненков шмыгнул из строя, как лиса из клетки.
- Ишь, обрадовался, - кивнул вслед Щипков. - Мы по пять лет "праваками" вкалывали и не рыпались, а им на третьем году командирский штурвал подай. Шустрые ребята. Хотя их тоже понять можно… А разнарядку на одного прислали… Ну что ж, сдавайте машину и - отдыхать. Свободны. - И полковник пошел к машине.
- Разойдись! - скомандовал Николай и догнал командира полка.
- Разрешите обратиться, товарищ полковник. По личному вопросу.
- Слушаю вас.
- Я по поводу полигона. Еще не подобрали кандидатуру?
Щипков внимательно посмотрел ему в глаза, не догадываясь о причине вопроса. Помолчал.
- Может, и подобрали. А почему это вас волнует?
- Я хотел просить, чтобы послали меня.
- Вас? - Лицо командира стало озабоченным - он старался понять причину такой необычной просьбы. - Вы хоть имеете представление, куда это и зачем?
- Вполне. И потому очень прошу. Летал я, сами знаете, на пяти типах, парашютных прыжков имею более двух десятков…
- Не надо, - остановил полковник. - О достоинствах ваших я знаю. Но не спешите. Посоветуйтесь с семьей. И поговорим завтра… А что у вас с рукой? - обратил внимание полковник на перевязанный палец.
- Пустяк, порезал немного.
- Зайдите в поликлинику, пусть хоть перевязку сделают квалифицированно.
Николай и сам подумывал об этом. Повязку он действительно сделал неумеючи: намотал бинт кое-как, конец его выбился, растрепался. Но не только из-за плохой перевязки не заживала рана. Николай и марганцовкой промывал порез, и йодом прижигал, а кровь продолжала сочиться, ранка не заживала.
Сестра в перевязочной осмотрела его палец, покачала головой.
- Неделю назад, говорите, порезались?.. Странно. Боюсь, как бы у вас не гемофилия.
- Что-что? - не понял Николай.
- Гемофилия - пониженная свертываемость крови. Сейчас я позову Евгения Ивановича.
Врач тоже долго и внимательно осматривал ранку и заключил:
- Да, гемофилия, несомненно. Возьмите у него кровь на анализ, - давал он указания сестре, - тщательно промойте раствором новокаина, сделайте тугую повязку и введите антигемофильный глобулин. Завтра зайдите ко мне, - бросил Николаю. - И впредь старайтесь не допускать никаких ранок!
"Чушь какая-то, - чертыхнулся Николай, выходя из поликлиники. - Знал бы, никогда не пошел. Этим эскулапам только доверься, здорового зарежут".
Через минуту боль в пальце утихла, и он забыл о предупреждении врача…
Николай ехал домой, сдерживая нетерпение и страх, - вдруг ушла?! Все равно в полку оставаться нельзя; сегодня или завтра все станет известно, а ловить на себе сочувствующие или насмешливые взгляды он не хотел.
Она оказалась дома. Но когда он увидел ее решительное лицо, холодные глаза, приготовленное "Здравствуй" застряло у него в горле. Заныло сердце от обиды, от беспомощности.
Николай молча прошел в комнату, долго переодевался, убирал взятые в командировку вещи, потом пошел в ванную, умылся, обдумывая, как же себя вести, о чем говорить. Если она настроена так воинственно, значит, приняла решение. Что ж, как бы он ее ни любил, как бы ни желал, чтобы она осталась, прежде всего он должен быть мужчиной. И хватит унижений. Этим любовь тоже не завоюешь.
Когда он вышел из ванной, она сидела на диване, забросив ногу на ногу, нервно рассыпая веером листы книги.
- Ты, наверное, ждешь объяснений? - спросила с вызовом, злым и срывающимся голосом.
- Зачем? - ответил он на вопрос вопросом сдержанно и тоже не своим голосом, только без срывов, глухо и твердо. - Все и без того ясно.
- Тем лучше… Артем тоже вернулся?
- К сожалению.
- Тогда, с твоего позволения, я должна с ним поговорить.
- Тебе потребовалось мое позволение? - не удержался он, чтобы не уколоть ее.
- Собственно… - Она поднялась, готовясь уйти.
- Ты хочешь уехать с ним?
- Ты сам понимаешь, так будет лучше для нас обоих.
- Я так и предполагал, что о дочери ты не подумаешь, - сказал он, чувствуя, как ожесточается сердце. - Предупреждаю сразу - дочь я вам не отдам.
- Ну это мы еще посмотрим.
- И смотреть не надо. Вот мои условия: если ты едешь с Артемом, я подаю завтра же на развод. Причины скрывать не в моих интересах. И уверен - однополчане и члены женсовета настоят, чтобы воспитание дочери доверили мне.
Наталья закусила губу.
- А если?.. Ты предусмотрел другой вариант?
- Да… Ты можешь поехать со мной.
Она удивленно вскинула брови.
- Куда?
- Есть такая неприметная точка на земле - Кызыл-Бурун. В пустыне.
- Ты хочешь в порядке мести зажарить меня живьем? - вдруг повеселела она, но на глаза навернулись слезы. Отчего бы это? От его благодушия или от жалости к себе?
- Ты вправе не ехать.
- Но… разреши мне все-таки поговорить с Артемом?
- Пожалуйста.
6
Она не понимала, что заставило ее колебаться, дать мужу какую-то надежду. Зачем? Пожалела? Жалей не жалей, а любит-то она Артема и ни за что не останется с Николаем, прощай он ее или не прощай. Путь избран, и сворачивать с него поздно.
Она мчалась к Артему, как на крыльях, боясь не застать - у него столько друзей, а возможно, и женщин. От этой мысли ей сделалось дурно, и она постаралась успокоить себя: нет, он любит только ее, зачем же в таком случае ему было подвергать себя опасности, рисковать авторитетом? И зачем было ему говорить ей слова любви, заверять, что без нее он не представляет теперь себе жизни? Нет, он не лгал, не лицемерил: ради нее пойдет на все…
Артем удивился ее приходу - он тоже укладывал чемодан, вещи были разбросаны по всей комнате, и ему помогала молодая симпатичная женщина.
- Проходи, знакомься, - после секундного замешательства пригласил ее Артем в комнату. - Моя хозяйка - Татьяна Ивановна. А это жена моего командира и приятеля - Наталья, - представил он.
Отступать было поздно, и Наталья сказала решительно:
- Мне нужно с тобой поговорить, Артем, по очень важному и срочному делу.
- Ох уж эти женщины, жены военных, - засмеялся Артем. - Вечно у них, как и у мужей, военные тайны. Оставь нас, Таня, на полчасика, я потом тебя позову.
Таня дернула плечиком, чему-то усмехнулась и выскользнула в другую комнату.
- Помощница? - кивнула Наталья вслед. - А говорил - мегера.
- Я имел в виду ее характер. Но ты знаешь меня, я ни с кем не ссорюсь. Тем более с хозяйкой.
- Хорошо, меня это сейчас меньше всего волнует. Я сказала Николаю, что уезжаю с тобой.
Веселость будто сдуло с лица Артема. Он сел, согнул спину, уставившись в пол. Наконец поднял на нее глаза.
- Но ты знаешь, куда я уезжаю? На курсы. А там квартир нет - общежития.
- Ничего, квартиру я найду. С твоей помощью опыт кое-какой имею.
Он кисло усмехнулся, помотал головой.
- Но зачем такая спешка? И скандала не избежать.
- Ты хочешь, чтобы весь скандал обрушился на меня?
- Нет, не хочу. Но ты должна дать мне возможность устроиться там. Потом я тебя заберу. Хотя, - он помялся, - учеба есть учеба и времени у меня…
- Это я знаю. - Она уже еле сдерживала гнев: чего он крутит, юлит, как напроказивший первоклашка перед учителем. - Ты скажи честно, нужна я тебе или… или мне лучше остаться с Николаем?
Он опять опустил голову.
- Ты снова с места в карьер. Нельзя так.
- Можно! Николай поставил условие: или я еду с ним, или он завтра же подает на развод, чтобы отнять у меня дочь.
- Думаю, не такой он глупый, чтобы придать этой истории гласность.
- Ты прав, он не глупый, но ради дочери пойдет на все.
- В таком случае, может, договориться с ним, оставить ему дочь?
- Вот как? Ты же… ты же обожал ее, - она не сдержала слез.
- Ну вот, начинается. Перестань, я не выношу слез.
Она и сама понимала, что слезы ни к чему, что только унижают ее, но они катились помимо ее воли.
- Перестань! - почти крикнул он. И когда она вытерла слезы - он даже не соизволил подать платок, - сказал твердо, категорично, оттопыривая свои и без того толстые губы: - И давай без истерик, без нажима. Главное сейчас - погасить скандал. Думаю, это в интересах всех нас. В том числе и твоего Николая…