7
Наталья услышала гул бомбардировщика - она научилась узнавать его самолет по звуку, - бросилась к окну. Да, это, несомненно, его самолет. За трое суток отсутствия мужа она многое передумала и многое поняла. То, что он не позвонил с аэродрома вынужденной посадки, вполне объяснимо: разумом он простил ее, а душой - нет. Что ж, она того заслужила. Другой на его месте не стал бы церемониться: иди на все четыре стороны и живи как хочешь. Куда бы она сунулась без средств к существованию, без профессии?..
Николай вернулся домой часа через три после посадки - всегда у него находятся дела на службе, - усталый, почерневший, а она услужливо приготовила ванну, подала полотенце, мыло. Несмело спросила:
- Тебе помочь?
- Не надо.
Мылся он долго и неторопливо, а ей так хотелось поговорить, узнать, что случилось, почему он не позвонил. Правда, как задать эти вопросы, чтобы не показались они фальшивыми, она еще не знала, но, не уйди он в ванную, они давно слетели бы у нее с языка. А теперь его усталый вид, отчужденность - видимо, он догадался, что она приготовилась к разговору, и не хотел его - сдерживали.
Когда он вышел, посвежевший, будто смыв вместе с потом и пылью усталость, она решилась:
- Хочешь кофе?
- Чашечку можно.
Наталья включила газ, поставила кофеварку и пригласила его на кухню.
- Посиди здесь. Расскажи, где был, что видел.
- Разве тебе дежурный диспетчер не звонил?
- Звонил. После того как я надоела ему своими звонками.
- Афганец нарушил связь, - виновато сказал Николай. - Мы тоже долгое время не могли дозвониться. А потом… это же не Москва и даже не Белозерск. Кстати, сейчас самая трудная пора, может, домой съездишь, дочурку проведаешь?
Его предложение удивило ее: что это, очередная жалость или он наконец решился?..
- По Аленке я соскучилась, но почему ты предлагаешь именно теперь?
- Я тебе объяснил. И у меня начинается серьезная работа.
- Разве я тебе мешаю?
- Так будет лучше для нас обоих.
- Все-таки ты не простил?
- Я забыл о прошлом, как о дурном сне. Но кое-кто считает, что я приехал сюда за длинным рублем и не желаю поступиться семейными благами, тебя за собой таскаю, мучаю.
- Сташенков?
- Какая разница. Только я один…
- А Вихлянцев?
- У него другая служба и другое положение.
- Мало ли кто что думает! На каждый роток не накинешь платок.
- И все-таки я тебя прошу.
- Хорошо, я поеду. Но поверь - мне не хочется уезжать.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Отъезд Натальи не облегчил душевного состояния Николая, как он надеялся, наоборот, без нее он почувствовал себя неприкаянным - дома давили стены, а на службе встречи со Сташенковым, который после вынужденной посадки и нагоняя от начальника центра еще откровеннее предъявлял претензии к Николаю, отчитывал его за малейшую оплошность, гонял на предполетной подготовке и на разборе полетов, сосредоточивал на нем все внимание, выставляя его как жалобщика, неженку.
Николай терпел, не вступал в пререкания, догадываясь, что майор того и добивается, чтобы при случае был повод выпроводить его из отряда как нерадивого и мало пригодного для испытательской работы летчика.
Однажды на розыгрыше полетов он вернулся к вопросу, непосредственно касающемуся действий Николая во время афганца:
- Вы (все-таки Николай заставил его обращаться на "вы") подходите к полигону. Задание: бомбометание с большой высоты и с малой. Вам передают штормовое предупреждение: пыльная буря движется со скоростью семьдесят километров в час в сторону аэродрома, где вы должны производить посадку. Если делать все три захода на бомбометание, пыльная буря закроет аэродром. Ваше решение?
Николай сразу понял, куда клонит командир отряда, и постарался объяснить летчикам, почему он так поступил:
- Поскольку бомбометание экспериментальное и задействовано немало людских и технических средств, буду выполнять задание согласно плану.
- Садитесь, - махнул майор рукой, выражая безнадежность. - Бездумное усердие равно безрассудной храбрости - много шума и мало проку. Конечно, престижнее выглядеть в глазах товарищей этаким смельчаком, ухарем, но ставить во имя этого под угрозу жизнь экипажа и самолета никому не позволено. Надеюсь, всем это понятно?
- Но разрешите, - хотел возразить Николай: пыльная буря никакой опасности экипажу и самолету не представляла - запасные аэродромы были открыты, но Сташенков прервал:
- Не разрешаю. Дискутировать в курилке будете.
А вчера снова напомнил о звонке Николая генералу:
- …Экипаж по метеоусловиям посажен на запасной аэродром, телефонная связь отсутствует, проходимость радиоволн минимальная. Зарядная аккумуляторная отсутствует. Ваши действия? - Обвел присутствующих летчиков взглядом. Остановился на Николае. - Прошу, товарищ Громадин, поделитесь опытом.
Николай встал, чувствуя, как кровь ударила в голову и грудь: сколько он еще будет мучить и чего он добивается? Но взял себя в руки и как можно спокойнее ответил:
- Чтобы сэкономить энергию аккумулятора, подожду, пока улучшится проходимость радиоволн, затем обращусь за указаниями к тому начальнику, который оперативнее решит вопрос возвращения на свой аэродром.
- В таком случае надо прямо к главкому, - съязвил Сташенков.
- Можно и к главкому, если другого выхода нет, - подтвердил Николай.
Командир отряда набычил шею, прошелся вдоль стены, увешанной схемами разных тактических приемов атак наземных и воздушных целей, остановился посередине класса.
- У главкома только и дел, чтобы каждому дитяти носы вытирати. Я уже объяснял вам, уважаемый Николай Петрович, в испытательском деле нужен думающий летчик, умеющий самостоятельно оценивать обстановку и принимать грамотные решения…
По тому, как он продуманно и методично осуществлял свой план выживания строптивого подчиненного, Николай понял, насколько он коварен и мстителен. Спустя несколько дней Сташенков изменил тактику, вдруг стал планировать Николаю полет за полетом. А однажды объявил:
- Запланируйте на завтра полет с правого сиденья. Слетаю с вами и дам допуск к инструкторской работе. Один я не справлюсь.
В обязанности командира отряда входила проверка летчиков к полетам ночью, в облаках, которые бывали здесь преимущественно весной и осенью, после длительных перерывов. До приезда Николая Сташенкову помогал предшественник, уехавший по замене. В отряде были другие опытные летчики. Почему Сташенков предпочтение отдал Николаю? Хочет примирения? Такие честолюбивые люди, у которых гордыня превалирует над здравым смыслом, вряд ли пойдут на уступки. Что же тогда?..
Вскоре Николай понял что. Инструкторские права и обязанности ничего, кроме лишних хлопот и нервотрепки, не давали, зато отнимали уйму времени и самостоятельные полеты на испытание новой техники, за которые хорошо платили; от инструкторских "привилегий" все открещивались как от наказания. Николаю же отказываться не было оснований, да и отказ еще более убедил бы Сташенкова, что Николай напросился в пустыню за длинным рублем.
Майор слетал с ним и сказал с улыбкой:
- Поздравляю. Теперь вы моя правая рука. Надеюсь, оправдаете доверие.
От Николая не укрылась насмешка в глазах. Но приказ начальника - закон для подчиненного…
Инструкторские полеты особенно не докучали, их было немного, но кроме них Сташенков посылал Николая то за почтой в Кызыл-Бурун, то за запчастями на завод, то заставлял облетывать после ремонта самолеты. Давал "чистый" налет, чтобы в конце года не упрекнули его за неравномерную нагрузку. Зато и получка тоже была "чистая" - только за должность и звание. И ни копейки испытательских. Николая это не расстраивало: Наталье и Аленке хватает, а он в столовой питается. Но расстроило членов экипажа, и после получки штурман заявил Николаю:
- Слишком дорого, товарищ командир, обходится нам ваше психологическое несоответствие со Сташенковым. Обижайтесь не обижайтесь, а мы вынуждены проситься в другой экипаж.
И Николаю пришлось летать с другими людьми. Штатного экипажа у него, по существу, не было, что являлось нарушением Наставления по производству полетов. Как-то Николай напомнил об этом командиру отряда.
- У нас особые задания, и разрешается выполнять их нештатным экипажем, - парировал Сташенков.
- Но не каждый раз, - возразил Николай.
- А кого я вам дам, если с вами не хотят летать? - отрезал Сташенков. И спросил: - Кто желает в экипаж Громадина?
У Николая от стыда заполыхало лицо - с ним не хотят летать: к кому он ни поворачивался, те опускали глаза.
Сташенков торжествовал - вот чего он добился!
- Может, вы, товарищ Кандыбин? - продолжал майор издеваться, назвав фамилию известного своей жадностью штурмана, о котором местные острословы слагали анекдоты.
- Не-е, - заблажил Кандыбин. - Лучше с Румянцевым.
Класс содрогнулся от хохота: еще недавно Кандыбин жаловался на своего командира экипажа, что тот несправедлив к нему, и просился в другой экипаж. Теперь же, когда ему предложили, отказался.
В худшее положение Николай, казалось, еще не попадал. Что может быть унизительнее, когда тебя отвергают товарищи!
Сердце так сдавило, словно он получил удар в солнечное сплетение. Перехватило дыхание, и он не мог вымолвить ни слова.
Вдруг встал капитан Мальцев.
- Я желаю в экипаж Громадина, - сказал твердо, будто гвоздь забил. - Мне не раз доводилось летать с ним, и, скажу честно, испытывал большое удовлетворение. Да и вы, товарищ майор, знаете, как он летает, иначе не назначили бы инструктором. Только непонятно, почему вы сделали его летчиком на подхвате? Что у нас, других нет, с кем можно чередовать второстепенные задания?
Это был ответный удар, которого Сташенков никак не ожидал, и, хотя до нокаута было далеко, торжество майора спало, он призадумался, обвел класс взглядом;
- Кто еще?
- Запишите и меня, - встал старший лейтенант Светиков, штурман-оператор. - Я тоже летал с капитаном Громадиным, и мне понравилось, как он работает. Только чтоб по справедливости: чего греха таить, все мы прибыли сюда, чтобы опыта поднабраться и подзаработать.
Усмешка окончательно покинула лицо Сташенкова. Он полез за папиросой, достал и долго мял ее в своих могучих пальцах, пока не посыпался табак на стол.
- Ах, вон оно в чем дело, - сказал он так, словно впервые слышал о дополнительной плате за испытательные полеты. - Коль заработок вам важнее доверия - с большим удовольствием. - Помолчал, подумал. - Что ж, быть посему. С завтрашнего дня мы приступаем к эксперименту с ракетами класса "земля - воздух". Будем отрабатывать различные системы в различных тактических и погодных условиях. Пригодились наши "старушки", которых скопилось здесь немало. Начнем с винтомоторных самолетов. В эксперименте участвуют только летчики. Члены экипажа будут заниматься решением других задач. Учитывая, что машины старые и все ценное оборудование с них снято, нужен особенно тщательный контроль на земле. В полете летчик будет один, и там некогда разбираться, что к чему: взлетаем, набираем заданную высоту, отстраиваем автопилот, выводим самолет на "боевой", сообщаем на полигон, что к работе готовы, и по их команде покидаем самолет. Вот и вся недолга. Остальное - дело ракетчиков. Первым иду я, вторым, - Сташенков неторопливым взглядом прошелся по летчикам и остановился на Николае, - вторым - капитан Громадин.
У Николая от неожиданности холодок пробежал по коже. Что за этим - признание его как летчика, первый шаг к примирению или новая хитрость, коварство?
Сташенков смотрел на него с любопытством - какое впечатление произвело решение, - ухмыльнулся довольно; значит, Николай не сумел скрыть смятения. Плохо. Надо в любых ситуациях сдерживать эмоции.
Наконец майор отвел взгляд (многое отдал бы Николай, чтобы понять, чего больше было в глазах майора - упоения властью, удовлетворенного самолюбия или торжества от предстоящей победы?) и пошел вдоль класса.
- Подготовку начинаем с сегодняшнего дня. Как только самолеты будут готовы, получим конкретную задачу. Экипажу Румянцева задание прежнее - эксперимент с истребителями; Алехину - отработка системы дозаправки в воздухе.
Нет, ничего не понял Николай, ни по глазам командира отряда, ни по лицу, ни по голосу…
2
Это был его третий полет с покиданием машины. Первый бомбардировщик истребитель расстрелял из пушек, он сгорел, пока Николай опускался на парашюте. Второй - ракетой. Николай тоже видел, как полыхнула она в самом чреве громадной крылатой машины и разнесла ее в клочья. Теперь по бомбардировщику будут бить с земли, тоже ракетой.
Сташенков взял на себя более трудные задачи: выводил на полигон реактивные самолеты и покидал их с помощью катапульты. Первый полет обошелся благополучно, а во втором при приземлении майор вывихнул ногу. Ходит теперь с палочкой, прихрамывая, и все полеты на имитацию летящих целей, по которым ракетчики отрабатывали стрельбы, легли на плечи Николая.
Третий бомбардировщик был самым старым и самым запущенным - стоял года три без действия и без присмотра; технику самолета и Николаю пришлось немало повозиться на земле, чтобы заставить работать тронутые коррозией агрегаты.
- Если ракета не попадет, он сам развалится в воздухе, - шутил техник.
Но вот наконец бомбардировщик к полету готов. Осмотрены все узлы и детали, проверены приборы, опробованы двигатели. Николай запросил разрешение на запуск.
- Все сделали, ничего не упустили? - еще раз спросил по радио командир отряда.
- Все в порядке. "Лайба" (так летчики окрестили самолеты, подлежащие уничтожению) дрожит от нетерпения, рвется в Пятый океан, - пошутил Николай.
- Запуск разрешаю.
Несмотря на то что с бомбардировщика были сняты турельные пушечные установки, бомбодержатели, радиостанции, кроме командной, штурманское оборудование, радиолокационный прицел и многое другое, самолет бежал непривычно долго и никак не хотел отрываться от бетонки. Николай начал уже подумывать, а не потеряли ли былую мощь двигатели (ресурс их заканчивался), когда почувствовал, что колеса перестали стучать по стыкам бетонных плит и машина медленно начала уходить от земли.
Пока взлетал, взмок, как мышь под дождем, пот ручьями стекал из-под шлемофона на лоб, резал глаза, оставлял на губах соленый привкус. Солнце едва оторвалось от горизонта, а болтало, как в штормовом море.
Когда скорость возросла до крейсерской и бомбардировщик пошел устойчивее, Николай достал платок и стал вытирать лицо.
Стрелка высотомера энергичнее пошла по окружности, в кабине заметно посвежело, поутихла болтанка. Николай подождал еще немного, пока самолет набрал две тысячи метров, и стал настраивать автопилот. Вдруг ему показалось, что сзади за ним кто-то наблюдает. Он повернул голову и удивился: на него глаза в глаза смотрела ящерица. Как, когда она попала в самолет, было непонятно: то ли с чехлом ее затащили, то ли еще с чем. И ему стало жаль эту безобидную и безвредную тварь: и не подозревает она, в какую ситуацию попала, что через несколько минут все ее заботы - как выбраться отсюда, как добыть пищу - отпадут. А ящерица словно поняла грозящую ей опасность, переступила лапками, приближаясь к человеку. Но чего-то испугалась, метнулась влево, вправо - выхода нигде не было. И снова уставилась на Николая.
А неделю назад, зайдя в солдатскую казарму, Николай наблюдал такую сцену: солдат-узбек гонялся за ящерицей, прячущейся то под одной, то под другой тумбочкой.
- Пусть бегает; есть захочет, сама найдет, как выбраться на волю, - посоветовал Николай.
- Плохо, очень плохо, когда она в жилье человека идет, - возразил солдат.
- Чем же плохо? Ведь она не кусается.
- Беда, несчастье кличет…
"С Аленкой или с Натальей что?" - мелькнула мысль. И он усмехнулся над собой: с каких это пор он стал верить в бабушкины сказки? Ящерица сама ищет у него защиты, а он напугался. Но чтобы она больше не отвлекала его, замахнулся - и ящерица юркнула вдоль обшивки в хвост самолета.
Пошутил тогда солдат или в самом деле в народе существует такое поверье, но с появлением ящерицы с самолетом начало твориться что-то непонятное: и рулей управления он слушался плохо, и автопилот совсем не хотел признавать. Николай изменил высоту - не турбулентность ли и струйное течение виноваты? Не помогало. Увеличивал скорость - тот же результат.
Поразмышляв, Николай пришел к выводу - виноват автопилот: по какой-то причине гироскопы не набирают нужных оборотов и не удерживают машину в прямолинейном полете.
Пришлось заняться электротумблерами: Николай отключил почти все агрегаты, за исключением генераторов, пощелкал главным рычагом автопилота. Кажется, помогло. Теперь надо было заново настраивать коррекции курса, поперечной и продольной устойчивости. Пока он добился мало-мальски терпимой работы автопилота, бомбардировщик вошел в зону стрельбы. С земли уже вели цель и запросили у летчика, почему не докладывает о готовности.
- Минутку терпения, - успокоил ракетчиков Николай, - для вас стараюсь, чтобы самолет с курса не ушел.
- Вас поняли. Ждем.
Николай подкорректировал еще "высоту" - чтобы бомбардировщик не снижался и не лез вверх - и скомандовал:
- На боевом. Работу разрешаю.
Поправил плечевые лямки парашюта и нажал кнопку выпуска передней ноги - летчики и штурманы покидали самолет в аварийной ситуации через этот люк.
Зашумела электролебедка и вдруг замолчала.
"Только этого не хватало!" - чертыхнулся Николай. Выключил и снова включил тумблер. Электромотор молчал. "Перегорел предохранитель!"
С земли то ли что-то спросили, то ли предупредили, что произвели пуск - было не до разговоров, - и Николай, сбросив наушники, рванулся к гнезду, где находился предохранитель выпуска переднего колеса. Вытащил его. Так и есть - перегорел. Тут же, за щитком бортинженера, поблескивала пластмассовая коробочка для запасных предохранителей. Крышка просвечивала насквозь - коробка пуста. Николай не поверил своим глазам, открыл крышку - ни одного предохранителя. Технику была дана команда забрать из самолета все лишнее и ценное до винтика, вот он и постарался. А заглянуть в коробку у Николая и мысли не мелькнуло…
Что же делать?.. Хоть бы кусочек проволоки… Но где его здесь найдешь…
И тут же рука наткнулась на провод, свисающий с шеи, от ларингофонов. Вот она, проволока! А нож Николай всегда носил в куртке.
Он достал нож, открыл лезвие и отхватил небольшой кусок прямо с шеи. Зачистил концы, сунул в гнездо предохранителя выпуска передней ноги. Включил тумблер. Знакомого шума не появилось: видимо, плохо вставил концы в гнезда - руки были потными, а движения от нервного возбуждения неточными. Может, что и другое. А на повторную манипуляцию, по мысленным подсчетам, времени уже не оставалось - ракета на подходе к самолету. Завыла сирена.