- Очень сожалею о причиненном вам беспокойстве. Разумеется, если бы ваш шофер остановил машину по первому требованию, у нас не возникло бы необходимости стрелять.
- Полагаю, у вас была основательная причина для этой дерзости?
- Так точно. Думаю, вы найдете ее вполне основательной, когда я объясню ситуацию. У меня много тяжелораненых солдат и нет транспорта, чтобы доставить их в госпиталь. Они совершенно не способны ходить, и некоторые наверняка умрут, если им не будет срочно оказана медицинская помощь.
- Это вряд ли моя забота, лейтенант.
- Прошу прощения, но в вашей машине достаточно места, чтобы удобно разместить нескольких моих солдат.
Генерал-майор поправил монокль.
- Вы, должно быть, сошли с ума, лейтенант. Я буду настолько снисходителен, что припишу это вашему нервозному состоянию, но мне кажется, вам самому срочно требуется медицинская помощь. Считайте счастьем, что я готов забыть об этом инциденте.
Он хотел уходить, но Лёве тут же преградил ему путь.
- Герр генерал! Повторяю, некоторые из моих солдат наверняка умрут, если им не будет срочно оказана помощь.
- Идет война, лейтенант. Ежедневно гибнут тысячи людей. Я не могу допустить, чтобы моя машина была загромождена окровавленными телами. Обеспечение транспортом раненых не входит в мои обязанности. Во всяком случае, я еду в свою дивизию. У меня гораздо более неотложные дела, чем подвозка в госпиталь незначительных солдат. - Он откашлялся. - Незначительных в общем плане.
- Можно узнать, какая это дивизия?
- Нет! Будьте добры уйти с дороги, иначе я буду вынужден приказать своим людям открыть огонь!
Лёве сильно побледнел. Я мысленно взмолился, чтобы он не спасовал в эту минуту. Думаю, если бы это случилось, Порта с Малышом взяли бы дело в свои руки, но Лёве мог быть очень упорным, когда возникал вопрос принципа.
- Возьмете с собой моих раненых или нет? - спросил он таким голосом, каким даже один генерал-майор не обратится к другому.
Наступила пауза. Те двое фельдфебелей переглянулись, и я интуитивно напрягся, готовясь к перестрелке. Однако не успели раздаться выстрелы, как появилась еще одна машина, легкий транспортер для перевозки личного состава. Он остановился вблизи от нас, и мы увидели рядом с водителем офицера СС. Он лениво вылез из кабины и пошел к Лёве. Он был очень высоким, поджарым, с широкими плечами и худощавым, привлекательным лицом. Мундир его был старым, выцветшим, покрытым дорожной пылью, без эмблем на воротнике. Однако мы узнали в нем командира Двенадцатой танковой дивизии бригадефюрера "Танка-Майера", самого молодого генерала в немецких вооруженных силах. Эмблемы на воротнике Майеру были ни к чему - он мог позволить себе быть оригинальным.
- Что здесь происходит, лейтенант?
Лёве быстро ввел его в курс дела. Серые глаза бригадефюрера сузились, крепкая челюсть агрессивно выпятилась.
- Отказывается брать ваших раненых?
- Отказывается брать наших раненых, - подтвердил Лёве, все еще очень бледный. - Генерал-майор, по его словам, не может загромождать машину окровавленными телами.
"Танк-Майер" обратил холодный, ясный взгляд на генерал-майора, теперь беспокойно подергивающегося.
- Я еду в свою дивизию, - торопливо сказал он. - Этот болван лейтенант не только повредил мою машину автоматным огнем, но и задерживает меня дерзким разговором вот уже пятнадцать минут.
- В какую дивизию, генерал?
- В Двадцать первую танковую.
- Вот как? - "Танк-Майер" поджал губы и задумчиво приподнял брови. - Странно слышать. Я только что расстался с генералом Байерлингом, который, как вы, очевидно, знаете, командует ею. Могу только сказать, генерал, что вы едете совсем в другую сторону.
Генерал-майор беспокойно потрогал монокль.
- Вы обвиняете меня в дезертирстве?
- Да, пожалуй, - негромко ответил Майер, словно эта мысль только что пришла ему в голову. И кивнул Лёве. - Займитесь им. Вы знаете, что делать.
Лёве в свою очередь кивнул Малышу, которому второго приглашения не требовалось. Под испуганными взглядами двух фельдфебелей он грубо потащил генерал-майора к телеграфному столбу на обочине и привязал его собственным блестящим кожаным ремнем. Лёве взглянул на "Танка-Майера", но тот лишь слегка пожал плечами и отвернулся.
Умер генерал-майор отвратительно. Вся его надменность улетучилась, он громко вопил, моля о пощаде, пока пули из нагана Малыша не вошли ему в сердце. Оба фельдфебеля покинули его в первый же удобный миг; мы позволили им скрыться и сосредоточились на погрузке оставшихся раненых в удобный "мерседес". Колонна тронулась, "Танк-Майер" пожал руку Лёве и тоже укатил в туче пыли.
Мы пошли пешком, внезапно почувствовав подавленность после вспышки возбуждения. Оставались мы одни недолго. С рычанием подъехал мотоцикл и остановился возле нас. На нем был Вернер Крум, один из мотоциклистов связи. Он привез сообщение, что показались танки противника и нам приказано удерживать дорогу до последнего человека и последнего патрона. Лейтенант Лёве поправил повязку на голове и что-то пробормотал под нос.
- Второе отделение, колонной по одному за мной, - приказал Старик, взяв на ремень автомат.
Мы пришли в деревушку, состоявшую из нескольких беспорядочно разбросанных домов. И первым, что увидели, был разлагающийся труп парня. Мундир его был новым и сравнительно чистым, но плоть гнила.
- Давайте похороним беднягу, - предложил Старик. - Я не смогу жить здесь под его взглядом.
Вырыть могилу в той мягкой, тучной земле было не трудно. На соседнем поле росли свекла и цветная капуста; это зрелище так очаровало меня, что я стоял и смотрел еще долго после того, как остальные засыпали могилу и скрылись. Когда, наконец, я неторопливо вернулся, то застал всех следящими с испугом и возбуждением за деятельностью двух прикомандированных к нам эсэсовцев. Они что-то варили в большой кастрюле, но я не мог понять, что. Эсэсовцы так замазали крышку по краям, что она стала герметичной; неподалеку оттуда я увидел присевшего за тележкой Хайде, робко поднимавшего над ней голову.
- Что это с тобой? - спросил я.
- Ничего. Просто соображения у меня чуть побольше, чем у некоторых, - раздраженно ответил он.
- В чем дело? Что там у них в кастрюле? Динамит?
Хайде презрительно скривил губы.
- Когда она взорвется, поймешь, что это не смешно.
Я подошел к державшемуся в отдалении Барселоне.
- Что у них в кастрюле?
- Выпивка! - лаконично ответил он.
- Выпивка? - переспросил я. - А зачем наливать ее в кастрюлю?
- Там кипятится забродившая бузина с сахаром… Мы ждем, что кастрюля взорвется.
- Эй! - внезапно крикнул Малыш. - А для чего там термометр?
Эсэсовцы равнодушно поглядели на этот прибор.
- Если температура поднимется выше красной отметки, - объяснил один из них, - эта штука может взорваться.
- Вы спятили! - завопил Малыш, бросаясь вместе с нами в укрытие. - Она уже десять минут выше отметки!
Эсэсовец пожал плечами.
- Очень может быть, но у нас мало времени. Вы что, не хотите выпить до появления янки?
Мы хотели, но не ценой жизни. И благоразумно оставались в укрытии, пока опасность не миновала и жидкость была объявлена готовой к употреблению. Учитывая то, как мы вели себя, я счел, что со стороны винокуров было очень щедро дать нам ее хотя бы попробовать, тем более прикончить вместе с ними. Когда она иссякла, мы были всецело готовы рискнуть головой и сварить еще кастрюлю, но за этим занятием нас прервали. Малыш внезапно указал на свекольное поле.
- Вон идут освободители! На выпивку у янки определенно хороший нюх!
Мы в испуге подскочили, но американцев было всего двое, они беззаботно шли по грязи, совершенно не догадываясь о нашем присутствии.
- Придется взять их в плен, - сказал Старик.
- Шутишь? - запротестовал Порта. - Кому охота приниматься за дело после этого легкого возлияния?
Неохота было всем, но, как непременно напоминал какой-нибудь обормот, шла война. Охмелевшие, нетвердо стоявшие на ногах, мы спрятались в рощице и наблюдали за приближением двух ничего не подозревавших американцев. Один из них был капралом, другой рядовым. Разговаривая и смеясь, они подошли к траншее, которую мы вырыли для себя, и спрыгнули в нее. Мы небрежно вышли из своего укрытия и подошли к ним.
- Вы арестованы! - крикнул Хайде.
Они выскочили из траншеи так, словно туда бросили гранату.
- Черт возьми, что вы здесь делаете? - спросил капрал.
- Дышим воздухом, - ответил Порта. - Возражения есть?
- Еще бы. Нам сказали, что здесь нет ни единого треклятого фрица!
- Начальство скажет что угодно, если ему это на руку.
- Усаживайтесь и чувствуйте себя, как дома, - предложил Барселона. - У нас готовится выпивка.
Оба эсэсовца, совершенно потеряв интерес к происходящему, уже поставили на огонь вторую кастрюлю. На сей раз мы жадно наблюдали за термометром и поднимали громкий одобрительный крик всякий раз, когда температура повышалась на градус.
- Ваши друзья, - с надеждой спросил Хайде, - должно быть, далеко отсюда?
- Друзья! - выкрикнул капрал с неожиданной яростью. - Даже не напоминай мне об этих тварях!
Мы так и не узнали, где находились остальные и что явилось причиной ссоры. Казалось, она была связана каким-то непостижимым образом с местом рождения. Капрал с рядовым были из Джорджии, а их бывшие друзья - из Нью-Йорка.
- И паршивый фриц мне больше по душе, чем гнусный нью-йоркец! - выкрикнул рядовой.
Мы тепло поблагодарили его и почувствовали к нему полное расположение.
- Гнусные нью-йоркцы - безмозглые кретины! - крикнул он.
Когда приготовилась новая порция выпивки из бузины, отношения у нас установились прекрасные. Два часа спустя мы вовсю обнимались и хвалили друг друга.
- Куда… куда вы… шли… когда мы… напали на вас? - спросил Порта, глаза его округлились от усилий произносить каждое слово.
Капрал обратился к рядовому за помощью.
- Куда мы шли?
Тот пожал плечами.
- Не знаю. Вроде бы не шли ни в какое конкретное место.
- Ты прав. Не шли ни в какое. - Капрал повернулся снова к Порте. - Мы не шли ни в какое место. Заблудились.
Порта сочувственно рыгнул.
- Поневоле заблудишься в этой чертовой стране. Все треклятые дороги выглядят одинаково.
- Эти треклятые живые изгороди сбили меня с толку. Как их, черт возьми, отличить одну от другой?
- Слушай! - неожиданно сказал рядовой. - Почему мы с тобой еще живы?
Капрал почесал коротко стриженую голову.
- Не знаю. Нам постоянно твердили, что треклятые фрицы не берут пленных.
- А нам, - что чертовы янки, - сказал Барселона.
- Это гнусная ложь!
- Знаете, что мы однажды видели? - спросил вызывающе Барселона. - Немецкого солдата, привязанного колючей проволокой к башне "черчилля". Будь я проклят, если это называется взятием пленных!
- Я вот что тебе скажу, - ответил капрал. - Спорим на какую угодно сумму, что экипаж этого "Черчилля" состоял из мерзких нью-йоркских извращенцев!
Я внезапно услышал приближающиеся шаги: лейтенант Лёве. Торопливо подал сигнал Порте, тот бесцеремонно столкнул обоих американцев в траншею, чтобы их не было видно. Старик нетвердо поднялся на ноги и оставался в вертикальном положении с явным усилием.
- Никаких происшествий.
В его голосе звучала искренность; лицо было льстивым, открытым.
- Размести свое отделение в деревне, - приказал Лёве. - Одного человека с автоматом для охраны ночью будет достаточно. Остальным советую наверстать недосып и… - Лёве умолк, ноздри его задергались. - Фельдфебель Байер, я чувствую запах перегара!
Один из эсэсовцев явно из лучших побуждений подошел сбоку к лейтенанту с полным котелком выпивки.
- Хотите попробовать? Это вино из бузины.
- Вино из бузины? - переспросил Лёве, глядя на липкую черную жидкость в котелке. - Это больше похоже на машинное масло.
- А вкус отличный.
Лёве с подозрением посмотрел на эсэсовца.
- Ты пьян! - Оглядел нас. - Вы все пьяны! Встать!… Второе отделение, на кра-ул!
Незачем говорить, что эта задача была невыполнима. Мы кое-как поднялись, поддерживая друг друга, неустойчивые, как карточный домик. Грегор в пьяной коме не мог даже открыть глаз.
Лейтенант Лёве снова пришел в ярость. Думаю, в общем, она была оправдана.
- Вы свора пьяных недоумков! Посмотрите на себя - так набрались, что даже стоять не можете! Клянусь Богом, вас нельзя оставить даже на два часа, чтобы вы не превратились в скотов! Черт возьми, всю вашу пьяную свору надо бы отправить в сумасшедший дом для преступников!
Он подошел к Грегору и слегка ткнул его в грудь. Грегор тут же упал на землю и раскинулся, как труп, вытянув ноги.
- Смотрите! - зарычал Лёве, приходя в возбуждение, так как доказал свою правоту. - Что бы вы делали, черт возьми, если б внезапно появился противник?
- Стреляли бы, - оптимистично ответил Малыш.
- Придержи язык, Кройцфельдт! Еще более важно, как бы вы оправдывались, если б майор Хинка вдруг решил прийти с инспекцией?
- Ваше здоровье, - сказал Малыш.
Вряд ли он собирался шутить. Он был так пьян, что ему наверняка это казалось вполне подходящей фразой для приветствия явившегося с инспекцией офицера. Однако Лёве воспринял это как сущую наглость. В ярости подошел к Малышу, и тот, уже ничего не соображая, уронил винтовку.
- Черт возьми! - выкрикнул Лёве, дрожа от гнева. И в бешенстве повернулся к Старику. - Фельдфебель Байер, это самое недисциплинированное отделение во всей роте, и я считаю виновным тебя. Протрезви их немедленно. Плевать мне, как ты это сделаешь. Можешь гонять их всю ночь по свекольному полю, но если через полчаса я найду хоть одного солдата из отделения пьяным, отдам всех под трибунал!
Лёве ушел, распрямив спину и высоко держа голову.
Малыш глубоко вздохнул.
- Похоже, он нас больше не любит.
- Кто может винить его? - угрюмо ответил Старик.
Он наклонился над лежавшим без сознания Грегором и стал хлопать его по щекам, отчего голова моталась из стороны в сторону.
Порта, потихоньку улизнувший во время устроенного лейтенантом разноса, появился из близлежащего дома, торжествующе размахивая аккордеоном и банджо.
- Я нашел оркестр!
- Неси обратно! - рявкнул Старик. - Если начнете играть, музыка будет слышна за пятьдесят километров. И предупреждаю: еще какое-либо нарушение - и нас всех ждут трое суток ареста, когда вернемся.
- Если вернемся, - равнодушно ответил Порта.
Американцы осторожно вылезли из траншеи и удивленно уставились вслед удалявшемуся Лёве.
- Да, круто с вами обходятся, - сочувственно сказал капрал.
Он взял у Порты банджо и сделал несколько аккордов. Барселона тут же схватил аккордеон. Порта достал свою флейту, а Малыш - губную гармошку.
- Черт возьми, - сказал Старик. - Неужели никогда ничему не научитесь?
- Поздно приобретать новые привычки, - ответил Порта. - Давай попробуем сыграть "Три лилии"… Готовы? Раз, два, три.
- Drei Lilien, drei Lilien, - громко запели мы, - Die pflanzt ich auf mein grab…
Вдали, словно бы в ответ на нашу песню, открыла огонь артиллерийская батарея. Мы проследили за яркими следами снарядов, явно летевших на Кан. Через несколько секунд услышали разрывы. А еще через несколько все небо осветилось и воздух наполнился шрапнелью. Порта, держа флейту у губ, весело плясал возле траншеи, словно дикарь, совершающий какой-то ритуал в день летнего солнцестояния. Остальные благоразумно укрылись. Американский рядовой лег на землю. Барселона бросился головой вперед в кучу навоза. Винтер, один из эсэсовцев, попытался найти убежище в курятнике и застрял на полпути в дверном проеме. Его вызволил Малыш, потянув за ногу и обрушив все хрупкое строение ему на голову. Куры в перепуге разлетелись во все стороны.
- А теперь здесь что такое, черт возьми?
Это произнес вернувшийся Лёве. Я спрятался под грудой пустых мешков и молился о том, чтобы стать невидимкой. Порта продолжал плясать, играя на флейте, к нему присоединились американский капрал с банджо и Малыш с губной гармошкой; все трое, как сумасшедшие, скакали возле траншеи.
- А этот янки здесь откуда? - спросил лейтенант.
Он пошел, обходя обезумевших кур, и тут обстановка внезапно, невероятно изменилась. Ночь разорвали громкие пулеметные очереди. Я почувствовал, как пули сорвали с меня мешки, и в панике бросился к развалинам курятника. Американский капрал громко вскрикнул, завертелся на месте и упал в траншею. Я увидел на фоне горизонта силуэты бегущих людей и с ужасом понял, что нас атакуют англичане. Я видел их поблескивающие штыки и занесенные руки с гранатами. Искать убежище было бессмысленно. Близилась рукопашная схватка, где каждый сам за себя.
Мы защищались всем, чем придется: ножами, вилками, лопатами, голыми кулаками. В этой свалке трудно было помнить о какой-то цели, кроме главной: сохранить жизнь, но я в конце концов прибился к тому месту, где был замаскирован наш пулемет. Ко мне присоединился Малыш, и вдвоем мы его установили. В нескольких шагах от нас Винтер нагнулся, чтобы поднять гранату, мирно катившуюся в нашу сторону. Но прежде, чем успел бросить ее обратно в противника, она взорвалась в его руке. Теперь к нам уже катилась оторванная голова Винтера. Барселоне пуля пробила правое легкое, и Грегор, пыхтя, обливаясь кровью из раны в голове, оттащил его в сравнительно безопасное место за нашим пулеметом. Хотя мы и беспокоились о Барселоне, времени, чтобы осведомиться о его состоянии, у нас не было. Его жизнь, наши жизни, жизни всего отделения, если на то пошло, теперь зависели от МГ.