Едва мы его установили, Малыш крикнул, чтобы я начинал стрелять. Побуждать меня к этому не было нужды. Англичане одерживали победу и знали это, но от частого огня МГ тут же отступили, и мы смогли отойти с тяжелыми потерями людей и снаряжения, держа путь через открытые поля под прикрытием живых изгородей, которые клял убитый американец. Заняли новую позицию среди каких-то развалин километрах в двух. Барселона был жив, однако находился в тяжелом состоянии. Было ясно, что он нуждается в срочной медицинской помощи, и пока искали транспорт, мы собрались вокруг его носилок и стали выкладывать все сигареты и деньги, какие были при нас. Барселона, слабый от потери крови, жалобно всхлипывал и просил не отправлять его в госпиталь.
- Кто я, по-вашему? - пробормотал он. - Маленький ребенок?
- Ведешь ты себя определенно как ребенок, - строго сказал Лёве. И положил руку ему на плечо. - Сам прекрасно знаешь, что место тебе только в госпитале. Почему бы не возблагодарить свою счастливую звезду, что еще жив и что тебя ждет приятный долгий отдых? Многие из нас были бы рады оказаться на твоем месте.
- К тому времени, как я вернусь, война окончится, - произнес он слабым голосом.
- Ничего подобного, - возразил Малыш.
Лёве улыбнулся.
- Не глупи, без тебя война окончиться не может! Не пройдет и месяца, как ты опять будешь с нами. - Вот… - Он порылся в карманах, нашел пустую сигаретную пачку и золотую зажигалку. Героически протянул ее. - Возьми. Это хороший амулет. Она наверняка сохранит тебя.
Единственным транспортом, какой удалось найти, был мотоцикл с коляской. Мы завернули Барселону в одеяла и плащ-палатки, уложили в коляску как можно удобнее, на всякий случай положили ему на колени пулемет и печально махали вслед увозимому в темноту.
- Ну, ладно, - устало сказал Лёве. - Строиться. Посмотрим, какие у нас потери.
Каждый командир отделения пересчитал солдат и доложил о количестве убитых, раненых и пропавших без вести. После этого мотоциклиста связи отправили в штаб полка. Через пять минут противник снова пошел в атаку. Порта в это время смотрел в бинокль. Пуля разбила его, и он ошеломленно уставился на осколки. Если б не бинокль, Порту почти наверняка убило бы.
Противник наступал с двух сторон. Нам снова пришлось отходить. Я плелся позади отделения, неуверенно ступая под тяжестью пулемета. Иногда мне хотелось, чтобы не я был лучшим пулеметчиком в роте. Чтобы кто-то другой таскал эту чертову штуку под огнем противника. Ко мне покатилась граната. Я отбросил ее сильным пинком и с удовлетворением увидел, что она взорвалась у ног двух одетых в хаки солдат. Поделом этим гадам! Им не приходилось таскать на себе чертовски тяжелый МГ-42.
Я нагнал остальных, укрывшихся за высоким пригорком. Лейтенант Лёве снова орал на них за какое-то нарушение дисциплины. Грозился, наверно, в тысячный раз за неделю отдать всех под трибунал. Оказалось, что исчез Малыш. Убитым его никто не видел, и Лёве, зная Малыша, склонен был думать, что он не выполнил приказ отходить.
- Он недавно был здесь, - сказал, оправдываясь, Старик.
- Мне плевать, где он был недавно! Я хочу знать, где он сейчас! Есть у тебя хоть какой-то контроль над отделением, фельдфебель Байер?
- Над одними есть, - ответил Старик. Сурово посмотрел в сторону Порты. - Над другими - нет.
- Я твердо намерен отдать вас всех под трибунал!
Легионер равнодушно пожал плечами.
- Если вам это доставит удовольствие, - сказал он и отвернулся.
- Что ты сказал? - выкрикнул Лёве. - Как смеешь разговаривать подобным образом с офицером, ты… французская крыса!
Легионер высокомерно улыбнулся.
- Прошу прощения, - кротко произнес я.
Лёве резко повернулся ко мне.
- Ну? В чем теперь дело, Хассель?
- Я подумал, вам будет приятно узнать, что пулемет при мне.
- О, Господи!
Лейтенант в раздражении потряс кулаком над головой и быстро ушел. Оставшуюся часть ночи мы провели в относительном покое, нас не беспокоили ни противник, ни офицеры.
Малыш появился под утро. Он спускался по склону беззаботно, будто на утренней прогулке, неся под мышками две большие банки джема. Мы сели и, разинув рты, уставились на него. Еще издали он начал орать.
- Какого черта вы так быстро отошли? Нужно было б задержаться немного. Я там один похозяйничал. Нашел тридцать один золотой зуб! У одного сержанта их был целый ряд… Жаль, вы этого не видели!
- Поделим поровну? - спросил Порта, алчно глядя на два раздувшихся мешочка, свисавших с ремня Малыша.
- Пошел ты! - ответил Малыш, благоразумно застегивая куртку.
Едва мы успели позавтракать кофе и хлебом с джемом, поступила очередная серия приказов: второму отделению предстояло отправиться на разведку к лесу Сери, находившемуся на северо-западе. Штабу полка требовалось знать, занят он противником или нет.
Дождя на сей раз не было. Не прошло часа, как солнце поднялось высоко, и теперь я уже предпочел бы обычный для этих мест ливень. Лучше уж пусть одежда липнет к телу от дождя, чем от пота. Ставший с нами строгим Старик не разрешал даже пятиминутного привала, пока мы не дошли до цели.
Мы вошли в лес и осторожно продвигались по нему, держа оружие наготове. Внезапно в правой стороне послышался шум человеческой деятельности. Старик поднял руку. Мы прислушались, но не могли разобрать, что там происходит. Украдкой двинулись туда - и замерли в удивлении при виде того, что явилось нашим глазам. То была целая деревня построек из гофрированной жести посреди леса. Мы увидели шестерых солдат в американской форме, деловито работавших среди бочек с бензином и больших куч гранат. Неподалеку стояли четыре грузовика с прицепами, загруженных доверху ящиками с боеприпасами.
- Черт возьми! - сказал Порта. - Это оружейный склад!
Что будем делать? - прошептал я.
- Подождем, посмотрим, что будет дальше. Мы не знаем, сколько их там.
- Если их всего шесть, думаю, нужно немедля атаковать, - убежденно сказал Порта, вскинув к плечу автомат.
- Да пусть хоть шестьдесят шесть, - сказал Малыш с обычной кровожадностью.
- Кончай ты! - цыкнул Легионер и схватил за руку потянувшегося к револьверу Малыша.
Один из американцев пошел в нашу сторону. Он явно не видел нас и шел к деревьям с какой-то своей целью. Я почувствовал, как лежавший рядом со мной Легионер напрягся, готовясь к действию. Американец не успел даже вскрикнуть, когда Легионер с приобретенным в Иностранном легионе мастерством обхватил его одной рукой за шею, а другой - вонзил нож в спину.
Остальные пятеро усердно грузили бочки с бензином в один из прицепов. Старик повел подбородком в их сторону. Мы бесшумно двинулись по поляне, осторожно ступая - так, как учил Легионер. В последний миг один американец оглянулся. Остальные были захвачены врасплох. Мы бросились вперед, как пантеры, и прикончили их, видимо, еще до того, как они поняли, что происходит. Этому искусству мы поневоле научились в России.
Старик огляделся и указал пальцем на длинный, низкий сборный дом. Мы подкрались к нему и осторожно заглянули в окна. Внутри за двумя большими столами завтракали солдаты. Снаружи наверняка были часовые, патрулировавшие вход. Легионер и Малыш отправились в разные стороны разделаться с ними. Остальные решительно приготовили гранаты.
Серия взрывов. Сидевших за столами подбросило, и они упали лицами в миски. Мы увидели Малыша с Легионером, ворвавшихся в заднюю дверь, увидели испуганных людей, выбежавших из душевой, прикрываясь влажными полотенцами. Легионер скосил их из автомата, и мы по сигналу Старика влезли в окна.
- Не стрелять! Вокруг слишком много бочек с бензином.
- Эй, поглядите сюда! - крикнул Малыш. Он открыл еще одну дверь и обнаружил за ней чулан с провизией.
- Жратва! - заорал Порта и бросился к нему.
Старик попытался удержать его, но было поздно.
Малыш уже откупорил первую бутылку виски; Порта уже воткнул штык в первую банку ананасов.
- Не трогайте все это! - крикнул Старик.
- Имей совесть, - сказал Грегор. - Я с самого начала войны не видел такого изобилия.
Он поспешил к двум мятежникам и издал громкий радостный крик:
- Шампанское!
Право, это было уже слишком. Я ринулся вперед вместе с остальными и схватил бутылку. Вскоре весь пол был запружен пробками, бойко подскакивающими в море шампанского. Пока мы пили, Порта лихорадочно набивал большую кастрюлю всем, что попадалось под руку: тушенкой, фрикадельками, картошкой, помидорами, беконом, яйцами, маслом, сыром…
- Почему я не родился американцем? - вздохнул он, блаженно помешивая все это деревянной ложкой.
Старик громко возмутился, но Малыш, видимо, держался того же мнения, что и Порта. Он снял со спинки стула американский мундир и с треском швов натянул на себя. В затылок ему угодила пробка от шампанского.
- Ты убит, ты убит! - забубнил Хайде, спьяну вспомнив детство.
- Кончайте дурачиться, идите есть! - крикнул, перекрывая шум, Порта.
Это походило на чудесный вакхический сон. Только, как ни странно, было явью.
- Жаль, что с нами нет нашего испанца, - пробормотал я, думая о Барселоне и рассеянно выливая шампанское в ухо вместо рта.
- Предупреждаю, - серьезным тоном заговорил Старик, - я снимаю с себя всякую ответственность за этот разгул. Вы открыто воспротивились мне с оружием в руках. - Рыгнул и постарался сделать вид, что этого не было. - Предупреждаю, - повтори он, - я записал все это в блокноте.
- Велика важность, - сказал Порта. Схватил блокнот и бросил в кастрюлю. - Выпей еще шампанского, оно развеет дурные мысли.
Малыш довольно улыбался всем. Лицо его сияло жиром и доброжелательностью.
- Адольф никому не устраивал такого пиршества, - сказал он. - Напишу мистеру Эйзенхауэру, попрошусь в его шайку.
Кутеж продолжался. Старик волей-неволей присоединился к нам. Хайде нашел бочонок коньяка, и мы преспокойно выпили все, что в нем было. Потом у нас начались игры. Нелепые детские игры, сопровождаемые истеричным смехом и грубыми шутками. Я влез на дерево, делая вид - и наверняка думая, - что я обезьяна. Единственными орехами, какие мог найти, были гранаты, и я бросал их вниз одну за другой. Чудом никто не был убит. Порта с Малышом подожгли бочку с бензином и принялись прыгать через пламя, пока Малыш не шлепнулся на задницу и едва не сгорел. Мы бросились к нему с огнетушителем и обильно поливали пеной, пока он не стал походить на громадного снежного человека. Легионер в одиночестве с серьезным видом смешивал всевозможные напитки - ром, коньяк, виски, водку и мятный ликер; Грегор бегал, лая по-собачьи и кусаясь.
Неожиданно от деревьев послышался хорошо знакомый голос. Возмущенный до крайней степени.
- На сей раз вы точно хватили через край. Где фельдфебель Байер?
Мы прекратили веселье и замерли, разинув рты. Лейтенант Лёве появился среди нас, словно черная туча, за ним следовала в возбуждении вся рота.
- Где он? - зловеще повторил лейтенант.
После долгих поисков мы нашли Старика. Он лежал на спине И громко храпел, сжимая в обеих руках по гранате.
- Он пытался нас остановить, - заговорил я со смутным, пьяным чувством преданности к Старику. - Мы воспротивились ему - открыто воспротивились - с оружием в руках.
- Он записал все это в блокнот, - добавил Хайде.
- Его блокнот в кастрюле!
Грегор неудержимо засмеялся и снова залаял. Лейтенант Лёве зарычал. Просто открыл рот и зарычал. Слова были не нужны.
- Шшш! - прошипел Старик, наконец открывая глаза. - Привлечете сюда противника.
- Выпейте особый напиток Иностранного легиона, - предложил Малыш.
Он протянул стакан с бог весть какой смесью напитков. Лейтенант неблагодарно выбил его, и жидкость выплеснулась ему на мундир.
- Смотрите, что наделали, - сказал Малыш. И достал из кармана грязную тряпку. Подался вперед, чтобы вытереть мундир лейтенанта, пьяно пошатнулся и выбросил вперед руки, чтобы сохранить равновесие. Оба грохнулись на землю, сжимая друг друга в отнюдь не любовных объятиях. Трезвый лейтенант встал первым. Малыш крепко ухватился за его ногу, пытаясь подтянуться и встать. Лёве оттолкнул его пинком.
- Пустил в ход ноги, - заметил мне Грегор с очень серьезным видом. - Он в дурном настроении.
- Скорее в гневе.
Малыш, шатаясь, поднялся на ноги, опять повалился на лейтенанта, и они снова оказались на земле, суча руками и ногами.
- Только посмотрите! - укоризненно сказал Хайде. - Офицер унизился до драки со своим солдатом. Я бы хотел услышать, что скажет трибунал по этому поводу.
Пока лейтенант и Малыш катались, сцепясь, по земле, остальная рота с громкими, радостными криками набросилась на оставленный нами кавардак. Мы услышали знакомые, приятные хлопки пробок шампанского; услышали звон разбиваемых бутылок, постукивание вилок и ножей. Наши товарищи определенно не собирались оставаться в стороне от пиршества. Один из них выстрелил из револьвера в бочонок рома, подставил рот под бьющую струю и успевал глотать жидкость, не проливая ни капли. В окно полетела банка тушенки, следом - пустая водочная бутылка. Третье отделение стало забрасывать четвертое яйцами. Я был тронут почти до жалости при виде лейтенанта Лёве, беспомощно стоявшего посреди этого разгула. И не держал на него сердца за то, что он злился на нас.
- Я не держу на вас сердца, - любезно сказал я. - За то, что злитесь на нас. Понимаю ваши чувства.
Он обратил на меня взгляд, исполненный ненависти. Признаюсь, я был слегка ошеломлен, но настойчиво продолжал:
- Может, если сами немного выпьете, настроение слегка улучшится.
Лёве потряс над головой кулаками.
- Вы поплатитесь за это! - произнес он. - Поплатитесь все!
Грегор тут же бросился к ближайшему дереву, повис на ветке, задрыгал ногами и по-обезьяньи забормотал. Малыш начал швыряться в него камнями, а я, чувствуя легкую зависть, поскольку стал изображать из себя обезьяну первым, ухватил его за ноги, как регбист, и попытался сдернуть. Вскоре мы втроем катались по земле и совершенно забыли о существовании лейтенанта.
Очевидно, это был Порта, кто, наконец, оглушил нас ударами по голове. И определенно он, выйдя из себя, свалил бульдозером сборный дом. Я услышал, как Лёве где-то кричит во все горло, и разобрал слова "грабеж и мародерство"; услышал, как Порта заорал по-ослиному, потом заявил, что теперь он солдат американской армии, и у него есть основания полагать, что в лагере находятся фрицы. Потом я сунулся лицом под носок чьего-то сапога и погрузился в забытье, пока меня не привел в чувство сотрясший землю взрыв; я увидел, что весь лагерь вокруг меня в пламени.
Учитывая, что как минимум девяносто девять процентов личного состава роты допилось почти до бесчувствия, несомненно, нужно благодарить армейское воспитание за то, что ни один человек не был убит и не получил никаких повреждений, если не считать синяков и выбитых зубов - неизбежных последствий любого загула.
- Неплохой был кутеж, - сказал Малыш, когда мы возвращались на базу. - Как-нибудь закатим такой же снова.
8
В здании гестапо на авеню Фош комиссар Гельмут Бернхардт, отдел IV/2A, допрашивал журналиста Пьера Броссолета. Его схватили на побережье Нормандии, откуда он собирался отплыть в Англию и там раскрыть планы восстания в Париже. Гельмут Бернхардт был последним в длинном ряду дознавателей.
Гестаповцы прекрасно знали о намерении Броссолета добраться до Англии. Им нужны были фамилии его сообщников, и они добивались своей цели с обычным жестоким усердием.
Бернхард действовал тоньше своих предшественников. Во всяком случае, когда Броссолет попал под его попечение, было совершенно ясно, что от физических пыток этот человек умрет раньше, чем сможет что-то сказать. Ему уже переломали ноги в нескольких местах, поэтому он мог лишь с трудом ползать по полу на локтях и коленях. Бернхардт, посмотрев на него наметанным глазом, решил, что настало время для более утонченной формы убеждения. При правильном подходе этот человек вскоре сломится.
К несчастью для Бернхардта, Броссолет точно так же понимал, что его стойкость на исходе. И поэтому в последнем усилии ухитрился выброситься из окна верхнего этажа, когда охранники отвлеклись. На пути его оказался каменный балкон. Гестаповцы высыпали на улицу и лишь успели увидеть, как он бросился с балкона на землю. Когда к нему подбежали, он был уже мертв.
В ту ночь в отместку были расстреляны восемь заложников.
ГЕНЕРАЛ ФОН ХОЛЬТИЦ ПОСЕЩАЕТ ГИММЛЕРА
Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер расположился со своим окружением в замке неподалеку от Зальцбурга. Рослые, суровые эсэсовцы день и ночь несли бдительную охрану по всему периметру. Это были солдаты особой личной роты Гиммлера, фанатики из Третьей танковой роты дивизии "Мертвая голова" - единственной дивизии СС с вышитыми шелком мертвыми головами на петлицах.
Существовала она вот уже десять лет; за это время четверо ее командиров, не поладивших с Гиммлером, бесследно исчезли. Дивизия получала приказы от Гиммлера и только от Гиммлера, была предана только ему. Гитлер относился к ней с ненавистью и недоверием.
К входу в замок подъехали три большие штабные машины. Генерал, командир пехотной дивизии, медленно, грузно поднялся по ступеням; наверху его встретил штурмбаннфюрер СС и немедленно забрал у него портфель.
- Прошу прощения, - настоятельным тоном сказал эсэсовец. - Новый приказ от двадцатого июля… Подчиняться ему будет вынужден даже сам рейхсмаршал!
- Может быть, заберете и мой пистолет? - недовольно спросил генерал.
- Нет, его можете оставить… Прошу следовать за мной.
Эсэсовец проводил генерала в роскошный кабинет рейхсфюрера, и они откозыряли друг другу - тоже в связи с новым приказом от двадцатого июля.
- Генерал Дитрих фон Хольтиц, - объявил штурмбаннфюрер. - Прибыл с докладом.