Приказав Сомову поставить перед танками заградительный огонь, он вскоре убедился, что этого далеко не достаточно. Доложил о создавшейся перед фронтом полка обстановке в дивизию, но и оттуда ничего утешительного не получил. Тяжелый бой продолжался и перед фронтом других полков, и комдив был вынужден задействовать все имевшиеся у него резервы. "Значит, надо выжимать все до последнего у себя", - заключил Дремов и, когда стало ясно, что Лаптев своими силами дольше сдерживать натиск танков не сможет, поставил на прямую наводку две последние батареи из своего резерва. Но тут случилось непредвиденное: часть танков, а в последующем и пехота отвернули в сторону и бросились на высотку, на которой размещался полковой НП.
Когда воздух над высотой пропороли очереди крупнокалиберных пулеметов, а у ее подножия разорвалось несколько танковых снарядов, Дремов услышал выкрики сержанта-связиста:
- Кончай жевать! Вон танки на нас валят. Бери гранаты!
В ту же минуту в окопе рядом зарокотал пулемет. Дремов увидел, что сержант-связист, сросшись с бруствером, посылал в сторону противника одну за другой прицельные очереди. Не отставал от сержанта и солдат. Перезаряжая диск за диском, он бил по приближавшейся пехоте из автомата, когда же к высотке подошли танки, выхватил из ниши связку гранат и бросился против одного из них. Дремов только теперь узнал, что это был тот самый солдат-связист, который тогда в обороне панически бежал от вражеского танка.
После отражения атаки сержант нашел солдата недалеко от подожженного танка. У того на детском лице светилась улыбка исполненного долга. Понял, что рядом с ним находится сержант, потянулся к нагрудному карману.
- Отошли домой, - прошептал он, протягивая замусоленный треугольничек…
7
Когда уже было хорошо видно расположение роты, занявшей оборону вдоль неглубокой канавы, над головой комбата взвизгнула короткая пулеметная очередь. Свалившись в бурьян, он понял, что по нему стрелял пулемет, расположенный где-то рядом, на фланге роты.
- Что за черт?! - выругался Заикин, прижавшись к земле, а про себя подумал: "Вроде свой, но рисковать не стоит. Даст еще очередь, и конец…"
Спустя несколько минут комбат, взглянув в ту сторону, откуда бил пулемет, увидел поднявшегося во весь рост солдата. Тут же послышался окрик:
- Какой шайтан?!
- Никакой не шайтан! Комбат я! Понял? - прокричал Заикин в ответ.
Солдат вскинул голову и, присмотревшись, бросился к комбату. Часто моргая узкими глазами, солдат скривился, его жидкая седеющая бороденка вздрогнула. Прижимаясь к Заикину, он с волнением повторял:
- Наша комбата! Наша комбата!
Хлопая солдата по спине расслабленной рукой, расчувствовался и комбат.
- А обзываешь шайтаном, - улыбнулся он. - Да еще и строчишь из пулемета.
Солдат мотнул головой в сторону канавы, где находился его окопчик.
- Командира приказай, окопа копай, немец стреляй. Чуть тебя не убил!
- Где командир? - спросил комбат, торопливо пробегая взглядом по расположению обороны.
- Там командира, - указал пулеметчик куда-то в сторону.
Взглянув еще раз на солдата, Заикин поторопился к ротному, а встретив пробегавшего мимо автоматчика, позвал:
- Солдат!
- Слушаю, - остановившись, ответил автоматчик.
- Где Светличный?
Солдат не торопился с ответом. Посмотрев на комбата усталыми глазами, нехотя кивнул вперед:
- Тут они, в окопе, только, кажись, уже отвоевались…
Заикин не дослушал последних слов. Пошел широкими шагами вперед, устремляя взгляд то в конец канавы, то в сторону большака, где после небольшого затишья бой заклокотал с новой силой. "Отвоевался? Такого не может быть", - думал комбат о ротном, а когда солдат, выбежав вперед, наклонился над замаскированной ячейкой, Заикин подошел к нему. Остановившись, почувствовал, как зазвенело в ушах. Взбудораженная кровь, казалось, мгновенно остыла: в глубокой, узкой щели, очень похожей на могилу, лежал, вытянувшись во весь рост, младший лейтенант Светличный. Его лицо тускло серело, заострившийся нос и посиневшие губы застыли, а широко открытые немигающие глаза уставились куда-то далеко, в одну точку.
Увидев комбата, он болезненно пошевелил бескровными губами. Его руки потянулись вдоль тела, а в горле что-то захрипело. Заикин понял, что ротный, напрягая последние силы, намеревался что-то сказать, доложить о роте, но не смог.
- Что с командиром? - неожиданно выкрикнул комбат, обращаясь к солдату.
- Пропороло их… Пулеметной очередью в живот… Утром, когда поднялись в атаку…
Светличный не сводил с комбата глаз, видно, боролся со смертью, стремясь еще прожить хотя бы те немногие минуты, которые потребуются для доклада о том, как рота воевала, выполняя его приказ. Он еще больше вытянулся и, пытаясь подняться, рванулся всем телом, но тут же снова упал. Голова стукнулась оземь. Посиневшее лицо скривилось в еле уловимой улыбке, на верхней губе, казалось, все еще подрагивавшей, взъерошился белесый пушок.
Заикин поднялся. Рядом, над окопом, обнажив головы, стояли Кузьмич и автоматчик.
После ранения Светличного командование ротой принял на себя старшина Хоменко, но он не знал ни поставленных роте задач, ни установленных ей для связи с батальоном сигналов. У ротного он не стал допытываться, так как видел, что тому тяжело и без его вопросов. Но чувствовал он всем нутром, что и там внизу, у оврага, и у гребня лесистой высотки вели бой свои.
Туда и спешил он пробиться с ротой. Был уверен, что в том направлении наносят удары и другие роты батальона.
Перед комбатом старшина появился неожиданно. Похудевший, в обметанной липкой грязью, перекосившейся под широким офицерским ремнем шинели, с копной мокрых волос, выбившихся из-под суконной довоенной пилотки, представился:
- Старшина Хоменко.
Заикин нахмурился.
- Как же так, Светличного не уберегли?
Хоменко помрачнел.
- Как только развернулись для атаки, он бросился вперед. Рота дружно устремилась за ним. Фашисты заорали по-своему, драпанули, а с тыла подкрался броневик. Он и полоснул. Погибли там еще несколько наших. Ротный еще и после не сдавался, все командовал. - Взглянув под ноги, старшина со вздохом закончил: - Заберем с собой. Схороним в деревне, чтобы рядом с людьми.
Далее старшина доложил, что связаться с батальоном не удалось потому, что не могли туда прорваться посыльные.
На скатах, у большака в небе вспыхнуло несколько сигнальных ракет. Заикин выхватил у старшины бинокль, поднес к глазам.
- Роты Лаптева и Супрун пошли в атаку! Точно! - закричал он. - Давай ракеты, красные… А впрочем, хрен с ними! Давай какие есть. Поймут!
Хоменко отскочил в сторону, сложив рупором ладони, крикнул что было мочи:
- Рябоконь! Рябоконь! Где ты, сатана тебя бери?!
Из кустов, повисших над канавой, вынырнул приземистый, быстроглазый солдатик. Вытянувшись перед старшиной точно так, как вытягивался сам старшина перед начальством, придерживая два повисших на шее автомата и поправляя унизанный не менее чем десятком осколочных гранат ремень, не моргнув глазом выпалил:
- Тут я, товарищ гвардии старшина!
- Ты что?! - зарычал на солдата Хоменко.
- Набивал, товарищ гвардии старшина! Вот они, магазины, - хлопая по брезентовой сумке грязной рукой, оправдывался солдат, хотя было по всему видно, что паренек не из робкого десятка и подобран старшиной себе в ординарцы строго с учетом своего характера.
- Где ракеты?
Солдат, как будто только того и ждал, одним движением выхватил из сумки ракету и, зарядив ракетницу, спросил:
- Палить, товарищ гвардии старшина? - Хитро зыркнув глазами и не ожидая ответа, взмахнул ракетницей над головой.
Сырой воздух пронзили одна за другой несколько ракет, а старшина все торопил солдата:
- Давай! Давай! Пали!
Мотая головой то в направлении большака, где, судя по всему, началась атака главных сил батальона, то в небо, где гроздьями искр рассыпались выпущенные солдатом ракеты, Заикин выжидал подходящий момент, а когда почувствовал, что пора двинуться вперед, скомандовал:
- Рота, в атаку, ура-а-а!
Рота поднялась и с криками "ура!", стреляя, бросилась вниз по скатам высоты.
Удар роты оказался не только внезапным, но и достаточно сильным. Чувствовалось, что поредевшая боевая цепь противника прошивалась ее огнем насквозь.
Решающая роль в успехе атаки, несомненно, принадлежала комбату. Не чувствуя земли под ногами, он показывал пример бойцам, бесстрашно шел впереди. И, несмотря на грохот боя, он уловил приближавшийся из-за высоты, со стороны переправ на Десне, гул и рев танковых моторов. Спустя немного времени он увидел, как от гребня высоты на нескольких направлениях откатывались вражеские танки. От радости сжалось сердце. Василий понял, что противник не только опрокинут, но полностью сломлен, что ему не удалось отвоевать плацдарм и что в достигнутой победе есть немалый вклад и его батальона. Собравшись с силами, комбат еще раз закричал "ура!", и его крик, подхваченный ротой, слился с общим порывом атаковавшего батальона.
Перевалив через небольшую высотку и увидев невдалеке бежавшего к нему капитана Рындина, комбат остановился. Облизав горячие губы, он смачно сплюнул и уселся на траву.
- Ух-х! - громко выдохнув, смахнул градом катившийся по лицу пот. - Что же ты, чертов бес, так долго мурыжил, не атаковал? - усмехнулся он, взглянув в глаза свалившемуся рядом начальнику штаба. Рындин сгреб пилотку, отер лоб.
- Какая там атака? Вон сколько их поднаперло, - взглянул он в сторону догоравших, тщательно закамуфлированных вражеских бронетранспортеров. - Уж думал, хана. Людей погубишь, да и только.
- Все видел, только был не в силах чем-то помочь. К роте еле пробился, а там беда.
- Что случилось? - участливо спросил Рындин.
- Со Светличным встретился в последнюю минуту… Погиб.
Какое-то время оба сидели молча, а затем Заикин выпрямился.
- Жаль. Очень жаль. Прекрасный был парень. Но его уже не вернешь. Давай. Пошли.
Подхватившись, комбат поспешил вперед, туда, где собирался после атаки его батальон. Рындин не отставал, а когда преодолели лощину и оказались у подножия крутой высотки, запыхавшись, остановился.
- Смотри, сколько их здесь навалено, - обратился Заикин к Рындину, обводя взглядом скаты высоты, сплошь устланные трупами немецких солдат. Среди них были и раненые. Один из немцев, потянувшись к Василию руками, простонал:
- Шмерц… Шмерц…
Комбат не остановился. Он спешил на вершину высотки, где навстречу бойцам роты Светличного бросились бойцы полкового НП. Еще один рывок, и он оказался рядом с ними, но, спрыгнув в задымленную пороховой гарью траншею, услышал голос знакомого фельдшера: "Теперь, товарищ полковник, будет легче. Самое опасное позади".
Остановившись, чтобы пропустить санитаров, уносивших Дремова, Василий успел взглянуть на командира. Таким он его еще никогда не видел: лицо осунулось, побледневшие щеки запали, из-под фуражки выбилась прядь опаленных волос.
Когда Дремова унесли, Заикин, оставаясь на месте, окинул взглядом полковой НП. Он только теперь увидел застывших в разных позах в ходах сообщения и ячейках офицеров и солдат штаба полка. С некоторыми из них ему довелось пройти по дорогам войны с первых ее дней.
Направляясь к начальнику штаба за получением новой боевой задачи, Заикин встретился с замполитом.
- Ну вот! Прямо сказать, чудеса! Жив? Цел? А тут распустили слух… - обрадовался майор, протягивая Василию руку. - Как себя чувствуешь? - посмотрел он комбату в утомленные глаза.
- Нормально, - скупо отозвался Заикин.
- Видишь, что тут творилось, - Климов обратил внимание комбата на скаты высотки, на которых со стороны НП еще лучше были видны многочисленные трупы гитлеровцев.
- Что с командиром? - спросил комбат.
- Ранение неопасное, но был еще и контужен, потерял сознание…
Замполит пошел догонять санитаров, а Заикин поспешил к подполковнику Великому, оставшемуся исполнять обязанности и начальника штаба, и командира полка…
* * *
…Вечером полк Дремова получил приказ, оставаясь на месте, готовиться к выполнению задач на новом направлении. Батальону Лаптева было приказано сосредоточиться в орешнике позади бывшего скотного двора.
"Сосредоточить батальон", - с болью в душе думал комбат, когда радист, наклонившись к нему, докладывал о приказе.
Собрав последние силы, Лаптев пытался подняться, чтобы посмотреть, что осталось от его батальона, но не смог. Потеряв сознание, упал.
Он не знал, сколько находился в таком состоянии, а очнувшись, услышал чьи-то шаги.
- Кто здесь? - спросил он.
- Я это, товарищ капитан. Радист Денисов.
- А-а, ты, - тяжело дыша, простонал комбат. - Где наши? Давай руку. Пойдем.
Солдат опустился рядом. Стараясь помочь командиру, положил его голову к себе на колени, отер запекшуюся на лице кровь, а поправляя спустившуюся на глаза почерневшую повязку, вздрогнул. Он увидел, как из чуть-чуть затянувшегося пятнышка выше виска стала сочиться кровь. Такое же пятнышко было и с другой стороны над виском.
- Ой-ой-ой! - вырвалось у Денисова. Он понял, что пуля прошла через лобную пазуху от одного виска к другому. Не зная, как дальше поступить, он прижал бинтом рану: - Все, все, товарищ капитан!
Опустив комбата на землю, Денисов с тревогой думал, как ему быстрее помочь Лаптеву, а затем, взвалив капитана на плечи, поспешил к батальону.
Лаптев негромко стонал, а когда солдат осторожно спустился по крутому склону в овраг, куда после окончания боя тянулись бойцы их батальона, и пошел по сырому руслу, слабым голосом произнес:
- Что там они?
- Да, да, товарищ комбат. Там наши.
- Спусти меня. Пойду сам к батальону, - прошептал Лаптев.
Денисов остановился, положил капитана на землю, но когда тот хотел подняться на колени, придержал его:
- Вам нельзя подниматься, товарищ капитан. Отдохните.
Лаптев скривился от боли, но возражать не стал. Когда же Денисов поднял его на ноги, чтобы вновь взять на спину, сквозь стиснутые зубы простонал:
- Вот и сосредоточил батальон…
Многие бойцы видели комбата во время первой и во время второй контратаки шедшим в их боевой цепи, видели, как спустя несколько минут он, взмахнув руками, упал как подкошенный. После этого батальон еще несколько раз поднимался для удара, но уже без него. Комбата не было видно и в то время, когда роты, потеряв всех своих офицеров, отходили к оврагу.
Здоровый широкоплечий радист, принеся Лаптева к его бойцам, осторожно опустился на колени.
Многие из солдат поспешили к капитану, чтобы поудобнее усадить его под стенку, а те, кто не смог подняться, повернулись в его сторону.
Сержант Богун из роты старшего лейтенанта Сироты, принявший на себя командование батальоном во время последней контратаки, нервно подергивая головой, доложил комбату:
- В строю сорок шесть бойцов и одна дивчина!
И не успел Богун закончить доклад, как с той стороны, где лежали тяжелораненые, послышалось:
- Там, наверху, остальные… Отвоевались.
Лаптев прислушался к незнакомому голосу. И когда те же слова повторились, а оторвавшаяся от земли тощая, узловатая рука взмахнула в ту сторону, где батальон вел последний бой, вспомнил старика, прибывшего в батальон вместе со своим внуком еще в обороне.
- Там и мой Ванюшка… - вновь простонал старик. - Захоронить бы, командир… Всех бы предать землице, а то ведь ворон…
Лаптев почувствовал, как что-то горячее плеснуло в глаза, обожгло лоб.
Когда боль несколько притупилась, он, чуть приподнявшись, окинул взором лежавших бойцов, как бы прощаясь с ними. Одни, встретив взгляд командира, отвечали доверчивой улыбкой, другие, не мигая, смотрели холодно, тяжелым взглядом, как бы упрекая комбата в том, что здесь, на дне глубокого сырого оврага, истекали последние минуты их жизни.
* * *
Дождь перестал моросить. День начинал проясняться. В разрывы облаков время от времени проглядывало солнце. Над мокрыми солдатскими спинами поднимался парок. Лаптев лежал молча, боясь открыть глаза. Ему не хотелось думать ни о прошедшем бое, ни о потерях, ни даже о приближавшейся смерти, но где-то глубоко в сознании звучало: "Вот и все, что осталось от батальона… Сорок шесть бойцов и дивчина. Ни одного офицера. Все убиты или ранены". Тяжкие мысли проплывали, как набрякшие тучи. Что-то тяжелое навалилось на грудь, но комбат, преодолевая это состояние, все же нашел силы распорядиться:
- Веди, сержант… Веди всех к штабу полка и доложи… И я тоже с батальоном…
Он не успел сказать, что не хочет расставаться с батальоном. Голова закружилась, и он провалился в небытие.
Ушли солдаты, унося раненых. Ушли остатки батальона, а Лаптев, потеряв сознание, оставался там же, в овраге. Он очнулся после того, когда ощутил чье-то теплое дыхание и услышал обращенные к нему слова:
- Пейте, товарищ капитан, пейте…
Жадно глотая из фляги, Лаптев почувствовал, как к нему стали возвращаться силы.
- Где батальон? - спросил он у Денисова.
- Увели его, - ответил радист.
Когда солдаты вынесли Лаптева из оврага и поставили носилки, чтобы передохнуть, он повел глазами по избитым скатам высоты, по обглоданному кустарнику, находившемуся рядом с носилками, как бы стараясь проникнуть сознанием в глубину той земли, за которую отдали свои жизни бойцы его батальона, отвоевывая ее у врага, но мысли улетели вместе с грохотом все еще рвавшихся где-то за речкой снарядов. Носилки вновь закачались, комбат старался себе представить тот путь, по которому его несли солдаты. "Доложить бы…" - где-то глубоко пробудилась беспокойная мысль, но горло перехватило, для дыхания не хватало воздуха.
Неожиданно опустив носилки в мокрую траву на крутом скате, Денисов о чем-то заговорил шепотом с другим солдатом. Тот оглянулся в сторону, куда Денисов указывал рукой. Лица солдат стали скорбными. Преодолевая боль, Лаптев посмотрел туда же. У тропки он увидел собранных на поле боя и уложенных в один ряд бойцов его батальона. Первым лежал старший лейтенант Сирота. Лежал как живой, с открытыми глазами. На его посиневших, перекошенных губах застыла усмешка над смертью.
8
Закончив сосредоточение в назначенных районах, части дивизии получили новый приказ: подняться по тревоге и, соблюдая требования маскировки, отойти на восточный берег Десны.
Поскольку наступление подошедших соединений развивалось успешно, приказ об отходе за реку вызвал разного рода кривотолки среди офицеров, но разбираться с ними не было ни нужды, ни времени. Великий спешил. Стукнув кулаком по столу, сооруженному из ящиков из-под боеприпасов, твердо пресек разговоры:
- Выполняйте приказ!
Сидя в углу тесной землянки, чуть ли не подпирая головой ее потолок, он вызывал офицеров, слушал короткие доклады, ставил задачи, стараясь скрупулезно точно выполнить приказ комдива.