Опрокинувшись навзничь, Дремов стал вспоминать свои молодые годы, службу в Житомире, своих командиров-наставников и расставание с ними при переводе в Белоруссию. Там он встретился с Анной. Казалось, что радости не будет конца, что вместе они обретут свое счастье. И вдруг все оборвалось… Где она сейчас? Никаких вестей. Да это и понятно. Теперь ищут и еще будут долго искать друг друга миллионы людей.
От грустных мыслей не так-то просто избавиться. Дремов закрыл глаза. Тяжело вздохнул. Тихо шуршали по песку колеса тарантаса. Со стороны противника изредка потрескивали пулеметные очереди, но теперь они раздавались уже где-то далеко в стороне. Успокоившись, Дремов прикорнул.
Через час с небольшим по спицам колес дробно застучали ветки придорожного кустарника, а еще через несколько минут над головой замелькали черные шапки сосен. То здесь, то там вспархивали потревоженные появлением людей птицы. Дремов приподнялся. Далекое небо серебрилось угасавшими звездами. "Светает", - подумал он. В ушах зазвучал строгий булатовский голос: "Укрыть! Замаскировать!"
Послышалась команда. Офицеры штаба встречали подразделения и направляли их в назначенные районы. Кто-то указал место и ординарцу.
- Давай правь влево, вон туда, под сосны. - Солдат чмокнул, дернул вожжами. Тарантас, несколько раз подпрыгнув, остановился под черным шатром упругих ветвей. "Значит, дошли".
Осторожно перевернувшись на бок, Дремов сошел на землю. И справа и слева, насколько можно было различить в предутренней синеве, он видел тянувшиеся в лес подразделения полка. Со всех сторон доносились приглушенные команды. Все торопились.
Тихонько выйдя на опушку леса, Дремов прислонился к дереву и стоял под ним до тех пор, пока не подошли последние подразделения.
Лес ожил, загудел, как встревоженный улей. Потянуло табачным дымком. Закипела обычная солдатская жизнь.
Возвратясь к тарантасу, Дремов застал склонившегося над картой начальника штаба. Освещая фонарем пройденный маршрут и район сосредоточения, Великий что-то отмерял циркулем.
- Что, брат, все меряешь? - Иван Николаевич положил руку на плечо подполковника.
- Смотрю, как оно может выглядеть дальше.
- Надо полагать, будет поворот от Тихомира в сторону Гринева. Вот так. - Наклонившись к карте, Дремов провел карандашом на юго-запад.
Совершив еще три ночных марша, полк оказался в двух десятках километров от Десны южнее Гринева, и Дремова вызвали вместе с начальником штаба к генералу Булатову.
Выслушав короткий доклад о положении дел в полку, Булатов развернул на столе большую, хорошо отработанную штабистами карту. Подозвал к столу офицеров.
- Итак, - сказал комдив, - сегодня в ночь дивизия снова форсирует Десну и своими главными силами совместно с другими соединениями армии наносит удар в северо-западном направлении для разгрома противника в районе Гринева. Думаю, что здесь мы общими усилиями с поставленной задачей справимся. Вам, товарищ Дремов, особая задача. Вы будете действовать самостоятельно, в отрыве от главных сил. - Булатов указал карандашом на красный овал за Днепром и стал его заштриховывать. - Такова задумка командарма. Поняли?
- В принципе да.
- Тогда рассмотрим детали. Они заключаются в следующем: как только начнет темнеть, полк надо выдвинуть вот в эти лесочки, - комдив обвел район лесов перед Десной, - а когда главные силы дивизии будут завершать форсирование, перейти на тот берег и дальше, не ввязываясь в бой, пройти по лесам и болотам в тыл противника поближе к Днепру. Далее с ходу форсировать Днепр и, захватив плацдарм, обеспечить переправу через реку главных сил дивизии. Вы видите, что назначенный вам район за Днепром включает участки железной и шоссейной дорог. Отсюда следует, что вместе с обеспечением форсирования Днепра другими частями дивизии вы отрежете противнику подвоз к гриневской группировке всего необходимого для боя и возможность отхода уцелевших частей на запад. И вот еще что. Никакими определенными маршрутами мы вас не связываем. Полки от других дивизий, которые также ночью двинутся к Днепру, будут находиться от вас на значительном расстоянии и помехой вашему движению не будут. Полку назначается полоса. - Комдив стукнул ребром кисти по карте справа, потом слева. - Вот она! Маневрируйте, но только уклоняйтесь от боя. А главное - вперед!.. - Генерал весь загорелся, как будто он уже сам мчался во главе полка, вырвавшегося на оперативный простор. - Вам все понятно?
- Спасибо за доверие, товарищ генерал, - ответил Дремов.
Все молча поднялись с мест. Лишь Соскин, хитро взглянув Великому в глаза, скороговоркой прошептал:
- Поздравляю! Доверие вам оказано высокое. Мы за вас поручились перед командармом.
- Спасибо, товарищ полковник, за поддержку.
Уточнив у комдива некоторые детали, Дремов поспешил за шлагбаум, где оставались лошади, но, проходя мимо оперативного отделения, заметил в окне своего начальника штаба.
- Пошли, Петр Ильич, - позвал он Великого. - Чего недостанет, операторы подбросят. Так ведь? - улыбнулся он выглянувшему в окно начальнику оперативного отделения, долговязому подполковнику Бражникову.
- Так точно, товарищ полковник, - блеснул тот зубами.
- Ты что же это, Яким, не поправляешься? - протягивая руку, спросил у Бражникова Дремов.
- Некогда, Иван Николаевич. Донимает сумасшедшая служба.
- Ну да, служба. Небось девчата замучили.
- Да что вы. Боюсь этого дела как черт ладана, - краснея, подполковник в шутку несколько раз перекрестился.
Дремов уехал, а Соскин, глядя ему вслед, прислушивался к тяжело закашлявшемуся комдиву. "Не надумал бы послать туда, к Днепру. На кой пес мне он сдался? Лучше побыстрее смотаться в полк к Рослому. Там все проще и можно как-то лавировать…"
Оказавшись за селом, Дремов посмотрел на Великого.
- Понял, что нам подбросили? - спросил он.
- Задачу понял, только вот… - подполковник щелкнул пальцами свободной руки, - с чем соваться к этой реке? Не Десна ведь? Не переплюнешь. Эта вон! - Он бросил поводья и широко развел руки, стараясь изобразить ширину реки.
Дремов помолчал и громко вздохнул:
- Иметь бы хоть что-то, не было бы разговоров. Махнули бы с ходу, да и на том берегу. Но то если бы да кабы. Нам ни эти разговоры, ни вздохи не подходят. От нас ожидают действий. Уверен, что, если бы командующий что-то имел подходящее из плавсредств, обязательно бы нам дал. А так надо рассчитывать только на подручные. И что важно, даже в этих условиях от нас требуют внезапного, сокрушительного удара. Вот в чем весь смысл этого смелого решения. Ты понимаешь, что неожиданное, одновременное появление нескольких полков от разных дивизий за Днепром представляет собой величайшую, грандиозную победу. Нам надо прикинуть уже сейчас, что можно найти у реки из подручных средств.
Великий выхватил из сумки карту и, приглядываясь к приднепровской полосе, проговорил:
- В районе нашего выхода к реке лес подступает почти к берегу.
- Вот видишь, это уже хорошо. Раз лес, значит, плоты. Лес обеспечит укрытие и подразделений и тыла в исходном районе. Поищем, так еще что-нибудь найдем. Давай шевелить мозгами.
Вскоре они оказались в расположении все еще отдыхавшего полка. Лес молчал. Лишь кое-где слышались негромкие разговоры, тянуло сладким березовым дымком от походных кухонь, отмахиваясь от назойливых осенних мух, пофыркивали лошади, а на верхушке сосны трещала сорока.
Из-за кустов появился ординарец. Держа в одной руке котелок, а в другой - подкопченный с боков чайник, подошел к командиру, улыбнулся.
- Принес поесть, товарищ полковник.
- Давай чайку, во рту пересохло.
Видя, как нелегко далась командиру поездка в дивизию, солдат старался ненавязчиво ему помочь, а Дремов, глядя на его руки, в душе выражал отцовскую благодарность. "Человеческое внимание надо ценить, ценить дороже всего самого ценного, ценить именно то, что человек старается, что он это делает от души, бескорыстно".
Машинально прислушиваясь к нарастанию артиллерийского гула где-то в районе Гринева, Дремов смотрел в мрачнеющее небо, где, клубясь, все больше сгущались сизые тучи. "Побольше бы их", - думал он.
Из-за сосняка послышался оживленный разговор. Насторожившись, ординарец недовольно фыркнул:
- Не дадут человеку поесть.
- Кто там? - спросил Дремов.
- Вроде подполковник Новиков. Его голос.
- Так уж и Новиков, - усомнился Дремов, но, оглянувшись, вскрикнул: - Смотри! И правда он. Откуда ты?
- Видно, не ждали.
- Ждать-то ждали, письмо получили, но не думали, что ты, неугомонная душа, так быстро примчишься.
- А-а, хватит, - махнул Новиков рукой. - Хирурги свое сделали. Спасибо им, а остальное на воздухе. При деле всякие болячки заживают быстрее.
Подошел Великий, сел рядом.
- Только вчера вспоминали, а беглец тут как тут.
- Правда сбежал? - спросил Дремов.
- Сколько можно? Седьмой месяц. Все бока отлежал. Скучища, мозги сохнут.
- Неужели седьмой? - переспросил Дремов. - Хотя правда. Ведь это тебя еще там, под Колпной? - Разговаривая, Дремов разглядел у Новикова на бледном широкоскулом лице яркий бугристый рубец, а за правым ухом - глубокую посиневшую впадину. Новиков поймал на себе его взгляд и, поморщившись, продолжил:
- Было с этим делом много неприятностей. Думал, все, дам дуба, но, как видишь, выкарабкался. Врачи молодцы.
- Садись ближе, перекусим, - пригласил Дремов.
- Нет. Спасибо. Мы с Петром уже опрокинули по чарке чаю, а больше ничего не положено. Железный режим. Так и сказали: хочешь жить - ни капли в рот.
- Режим так режим. Нарушать не будем. Мне он тоже прописан. А скажи, как нас разыскал? Такое движение.
Новиков усмехнулся.
- Действительно, движение ужасное. Все перепутано, но, как говорят, язык до Киева доведет.
- Ну вот, и мы как раз в ту сторону. Там теперь разыграются главные события. Да и надоело бездельничать. Уж скоро неделя, как отсыпаемся по лесам. Опухли от сна.
- Ну да, опухли. Вон сколько отмахали.
- Отмашка наша называется рокировкой. А ты появился совсем ко времени, как будто подстерег. Надо бы, конечно, отдохнуть, но раз рвешься - пеняй на себя. Только сейчас от комдива, получили важную задачу.
- Петро кратко рассказал. Конечно, по карте не все ясно. По ней можно понять в общих чертах саму идею, замысел.
- Вся суть в стремительности, напоре. Достигнем этого, значит, идея будет воплощена в действительность. Прямо сейчас будем высылать разведку, а вслед за ней начнем подтягивать к реке и батальоны.
- Я тоже готов. Куда прикажете? - блеснул Новиков глазами.
- Так, видно, как всегда, в голову?
- Так и хотелось. Был у нас такой сорвиголова Сирота. Его бы мне.
Дремов тяжело вздохнул.
- Был. Теперь уже нет. Остался на Деснянском плацдарме. Прекрасный офицер, редкой души товарищ.
Лучший ротный. Придется посылать Супруна. Есть такой у Заикина. Второй ротой командует.
- Супрун? Помню такого. Только при мне он командовал взводом.
- Теперь ротой, и очень неплохо.
Слушая Дремова, Новиков понурился. Было видно, что-то такое вспомнил.
- Трудно представить, что больше нет Сироты. Казалось, такого смерть никогда не возьмет. Это с ним мы тогда под Колпной напоролись ночью на опорный пункт противника. Он меня и спас. Вытащил на себе из-под огня. А Супрун - это такой вихрастый? Чуб как у меня: ни черный, ни белый, серо-буро-малиновый, а прическа под ерша. Торчком.
- Ну-ну. Ты брось. И малиновый, и торчком. Одна девица из роты связи все тобой интересовалась. Шурка, что ли? - пошутил Дремов, назвав имя девушки наугад.
- Жива? - покраснел Новиков.
- Еще бы. Надо полагать, обрадуется.
- Ничего не поделаешь, землячка. Говорят, одна бабка принимала. Только не Шурка она, а Сашка.
Дремов взглянул на часы. Все как по команде наклонились к разостланной карте.
- Гляди сюда. Думаю, роту Супруна лучше всего направить вот в эту лощину, она вас к реке выведет…
- Очевидно, мне будет целесообразнее перебираться с первым рейсом, чтобы там принимать батальон.
- Правильно. Пока будут переправляться главные силы батальона, ты там посмотришь, куда вывести автомашины для посадки. Комдив обещал плоты, и машины мы переправим сразу за ротой Супруна. Ими займусь сам.
Присмотревшись к овалу на карте командира, Новиков обеспокоенно проговорил:
- Видно, главной задачей надо считать захват моста?
- Правильно. Только моста как такового нет. Он подорван нашими еще в сорок первом, но есть времянка. Построенная немцами. Ее и нужно захватить.
Поднимаясь, Новиков попросил разрешения отправиться в батальон, чтобы там заняться подготовкой к выдвижению, но Дремов возразил:
- Давай сделаем так. Ты для начала сходи в медпункт. Пусть врачи хорошенько тебя посмотрят да и сделают все, что надо. С дороги ведь. А Великий позовет сюда Заикина, Супруна, разведчиков. Ты вернешься - вместе и потолкуем.
- Хорошо, - согласился Новиков.
Повеяло свежим ветерком. На карту посыпались красные листья да колючие сосновые иглы. Дремов зябко поежился.
- Удачно получается, - обратил он внимание Великого на тяжелые свинцовые тучи, все больше нависавшие над землей, и вспомнил:
- Слушай, Петр Ильич! Что-то комдив говорил о торфяниках. Подожгли их там, что ли?
Подполковник оттопырил губу.
- Ей-ей, не помню. При мне такого разговора не было. Вероятно, говорил уже потом, когда вы остались вдвоем.
- Да. Вспомнил. Это было после твоего ухода. Сказал комдив, что получил сообщение от партизан, - горят торфяники, но из их сообщения трудно понять, в каком именно районе и какую опасность представляют пожары для нас. Так что надо хорошенько смотреть самим.
- Плохо, если подожгли. Мне приходилось встречаться с торфяными пожарами еще перед войной. Дело дрянное. Труднее, чем форсирование. Ни размеров площади, ни глубины огненной массы так просто не определить.
Во второй половине дня небо потемнело еще больше пошел дождь. Дремов, зная, что грязь затруднит выдвижение полка, тем не менее радовался. "Не позволит противнику применять авиацию даже для ведения разведки". Проводив к Десне Новикова с разведкой и ротой Супруна, а следом за ним и весь первый батальон, усиленный артиллерийским дивизионом, Дремов и сам намеревался побыстрее отправиться к реке, но сразу вырваться не удалось. Подошел с кипой бумаг начальник штаба.
- Что там у нас?
- Накопилось порядочно.
- Давай самое неотложное.
Великий поднес папку.
Подписав доклад об укомплектованности части, несколько аттестаций на присвоение воинских званий офицерам, наградные листы и заявку на вооружение, Дремов внимательно прочитал боевое донесение.
- Молодцы, - похвалил он своих штабников. - Научились лучше писать, но, видно, не до конца поняли, что донесение не сводка, что тут перечисления фактов, да и повторения цифр далеко не достаточно. Читая боевое донесение, начальник должен видеть перед собой подлинную картину действий. Тут нужны краски, штрихи, мазки. Притом самые строгие. Оно должно быть предельно кратким, но каждое слово - весомым. Знаешь, что писал один старый солдат с русско-японского фронта домой?
- Не знаю.
- То-то же. Было такое письмо. После поклонов родителям и всей многочисленной семье, знакомым и незнакомым, солдат в самом конце написал: "А жисть здеся хреновая. Без штыка… до ветру не ходи, иголка рупь, все с косами, а… некого". Как видишь, в одной куцей фразе все: и политика, поскольку показано плохое отношение населения к царскому солдату; и экономика - чтобы купить иголку, надо иметь не меньше рубля, да и быт. Понял, как надо писать? Что там еще?
- По службе все. Тут вот вам, - Великий протянул проштампованный конверт, каких на имя Дремова поступало немало.
Вскрыв конверт, Дремов прочитал короткое сообщение: "Сведениями о гр. Найденовой не располагаем".
- Ладно, - только и сказал он, направляясь к группе офицеров, убывавшей вместе с ним к реке.
Облачность все сгущалась, пошел мелкий дождь, но всадники поспешно тронулись в путь. Через полчаса полевую дорогу, на которой пришлось обгонять обозы разных частей, развезло. В одной из низинок Дремов обогнал хозвзвод и медпункт первого батальона. За санитарной двуколкой шла худенькая девушка с красным крестом на рукаве. Колечки выбившихся из-под пилотки золотистых волос кудрявились на поднятом воротнике тяжелой, промокшей шинели. На спине между лопатками серебрилось пятно испарины. Уклоняясь от грязи, брызгавшей во все стороны из-под конских копыт, девушка, опустив глаза, обошла двуколку с другой стороны. Неожиданная встреча с сестричкой, месившей липкую грязь большими, не по ноге, солдатскими, сапогами, взволновала его как-то по-особенному. Что-то защемило в душе, к сердцу подступила тревога. "Солдату такая нелегкая участь вроде бы подготовлена самой судьбой, а ей? В темные ночи, слякоть и стужу видеть чужую боль и слезы, стон и раны, смотреть, как смерть косит людей. Да и это не все".
Оглянувшись еще раз, Дремов увидел, как сестричка, смахнув с обветренного лица пот и ухватившись за борт повозки, упрямо зашагала дальше. Ему даже показалось, что она оглянулась, сощурив глаза, посмотрела в его сторону с кротким упреком. Он услышал, как кто-то в колонне ее громко позвал. У него в ушах долго-долго звучало: "Зина-а-а! Зина-а-а!"
Где-то далеко в стороне послышались артиллерийские разрывы, но и они не могли заглушить продолжавшееся звучание: "Зина-а! Зина-а!" Мог ли Иван Николаевич подумать, что это окликали его дочь?
По мере приближения к реке боевые порядки войск все более уплотнялись: люди и боевая техника встречались не только в окопах да ходах сообщения, но нередко и просто на чистом поле. Готовилось форсирование Десны. Вокруг стояла настороженная тишина. "Все как перед сильной грозой", - подумал Иван Николаевич.
Торопясь к переднему краю, Дремов беспокоился не только о том, как побыстрее добраться до реки, чтобы, взглянув на нее своими глазами, определить порядок переправы полка, но и о том, как осуществить скрытый прорыв в глубину. При этом основные надежды он возлагал на то, что, когда наши дивизии после форсирования перейдут в атаку на широком фронте вслед за ураганным огнем многих сотен орудий, развивая наступление в сторону Гринева, у противника, несомненно, наступит замешательство.
Дремов был очень доволен, когда лейтенант-сапер, поднявшись из окопчика у дороги, преградил ему путь. Пришлось спешиться.
- Тут и есть передний край? - улыбнулся он продрогшему офицеру.
- Так точно! Противник совсем близко. Швыряет минами по кустам, а то и вдоль всей дороги.
И как бы в подтверждение слов офицера недалеко позади грохнуло несколько разрывов. Пришлось укрываться в придорожной канаве и возобновить продвижение, когда обстрел прекратился.
- Тронулись! - подал Дремов команду.
Лейтенант впереди, Дремов за ним. Пригибаясь под набрякшими плащ-палатками, чавкая намокшими сапогами, офицеры один за другим потянулись к реке. Последним, морщась от боли в ноге, ковылял начхим. Закусывая губу, он скрипел зубами, даже тихо матерился, но не отставал. Болел человек за службу.