6
- Карпухин!
- Я!
- Имя, отчество?
- Геннадий Алексеевич.
- Подойдите ко мне.
Генка выходит к столу, за которым восседает пожилой военный со старшинскими погонами на тужурке. Мы его уже знаем, он водил нас в баню, выдавал там обмундирование. Фамилия его Альхимович. Он наш ротный старшина, сверхсрочнослужащий. Со дня на день Альхимович ждет приказа о присвоении звания прапорщика. Представление на него, говорят, уже ушло в штаб округа.
У Альхимовича еще множество всяких вопросов, и, судя по всему, нам стоять и стоять в строю. Аж до самого, может быть, обеда.
- Место рождения?
- Средневолжанск.
- Местный, значит?
- Ага.
- Не "ага", а "так точно".
- Так точно.
- А это что за штука? - старшина ткнул пальцем в черный футляр.
- Это не штука, а скрипка.
- Играете?
- Ага… виноват, так точно!
- Сегодня же сдать в кладовую. У нас, Карпухин, не музыкантский взвод, а учебная танковая рота. Учебная, понятно? - старшина измеряет взглядом Генку с ног до головы. - В первый взвод. Сержант Каменев, принимайте солдата.
Наступает моя очередь. Узнав, что я тоже средневолжанский, старшина вздыхает.
- Небось домой проситься начнете?
- Так точно! - Об этом мы уже думали, и тут скрывать нечего.
- Увольнение в город после принятия присяги. До - ни-ни! Ясно? В первый взвод!
7
Взвод собрался в ленинской комнате.
- Итак, сегодня у нас первое политическое занятие. Руководить им буду я. Моим помощником назначен сержант Каменев.
Командир взвода лейтенант Астафьев, совсем еще молоденький розовощекий блондин, медленно прохаживается взад-вперед по комнате, от стола к окну и обратно - от окна к столу.
- Сегодня мы разберем один вопрос: задачи вашей предстоящей учебы. Раскройте тетради, запишите название темы…
Шелестят тетрадки, поскрипывают перья. Солдаты переписывают написанные лейтенантом на доске предложения. Как в школе.
Стены ленинской комнаты залеплены различными плакатами, диаграммами. На них и макеты орденов, и разноцветные стрелы на картах, и выписки из всех воинских уставов, и боевой путь ВЛКСМ, и итоги выполнения народнохозяйственного плана за 1-й квартал. Над классной доской во всю стену лозунг: "Танкисты! Порадуем Родину-мать новыми успехами в учебе и службе!".
Интересно, к кому обращен лозунг? К нам? Но у нас пока еще нет никаких старых успехов.
В центральном простенке - портрет солдата в аккуратной багетовой рамке. Солдат еще юноша, но у него на гимнастерке Золотая Звезда. Это тот самый Алексей Стуриков, о котором на первом нашем построении рассказывал заместитель командира полка по политчасти майор Носенко. Не то в Белоруссии, не то в Польше, нет, кажется, все-таки в Белоруссии рядовой Стуриков - солдат из стрелковой роты - во время атаки первой траншеи противника повторил подвиг Александра Матросова. В самый разгар боя, когда наши наступавшие цепи залегли под огнем ожившего фашистского пулемета, Стуриков, который ближе всех оказался к вражескому дзоту, не раздумывая, бросился вперед и телом заслонил изрыгавшую свинцовую смерть амбразуру.
Совсем юнец, моложе, поди, любого из нас. Широко расставленные глаза, маленький вздернутый нос, шея длиннющая-предлиннющая, как у всех подростков, девчоночьи ямочки на щеках… А взгляд широко расставленных глаз веселый до бесшабашности, просто озорной взгляд. У Генки часто такой бывает…
Стараюсь вспомнить все, что рассказывал о Стурикове майор Носенко. Ну да, тот бой был самым первым для него. Значит, так, это было в сорок четвертом… А он родился… Под портретом короткая биографическая справка, но буквы с завитушками и цифры, старательно выведенные черной тушью, сливаются, и никак не разобрать даты рождения Стурикова. Нешто Генку спросить, - может, он поглазастей? Тихонько подталкиваю его под столом коленкой. Он, тотчас же перехватив мой взгляд, долго смотрит на портрет, потом берет ручку и пишет в моей тетради: "Чего тебе?"
"Когда он родился?" - строчу я в его тетради.
"Зачем тебе?"
"Отвечай на вопрос!"
"Он был моложе нас."
"Знаю. На сколько?"
"Он был моложе твоего отца."
"Ну и что?"
"Ничего. Он - герой."
"А ты можешь быть героем?"
"Отстань. Лейтенант смотрит."
Это правда, лейтенант действительно посматривает на нас. А-а, была не была, спрошу у лейтенанта, пока он еще не успел сделать мне замечание.
- Разрешите вопрос, товарищ лейтенант?
- Пожалуйста.
Я встаю.
- Минуточку, - останавливает меня лейтенант и, обращаясь ко всему классу, поясняет: - Запомните порядок: если хотите обратиться во время занятий к руководителю, то поднимите руку. Спросит вас руководитель, встаньте, назовите себя: "Рядовой такой-то", а потом обращайтесь по существу. Ясно?
Все хором:
- Ясно!
- Сядьте, рядовой…
- Климов.
- … Климов, и повторите прием.
Вопрос задавать расхотелось, но прием есть прием. Выполняю его в точном соответствии с изложенным товарищем лейтенантом порядком. Интересуюсь боевым путем нашей части, ее героями.
- Вы забегаете вперед, рядовой Климов. Этот вопрос будем изучать в ходе очередной темы. Ясно?
- Так точно, товарищ лейтенант.
- Садитесь.
- Есть.
- Продолжим наш рассказ… Итак, на чем мы остановились?..
В ленкомнате душно. Кое-кого разморило, клонит в сон. Лейтенант вышагивает от стола к окну и обратно. И говорит, и говорит…
- Конец первого часа занятий! - раздается в коридоре.
Все начали складывать тетради.
- Кто вам, товарищи солдаты, разрешил складывать тетради? Отставить! - тут же среагировал лейтенант. - Запомните порядок: сигнал дневального не для вас, а для руководителя. Ясно?
Все хором:
- Ясно!
- Вот так. Сложить тетради! Перерыв!
Стараясь быть чинными, выталкиваемся в коридор. Солдат с портрета смотрит на нас с нескрываемым любопытством.
* * *
- Р-раз! Два-а! Р-раз! Два-а! Л-ле-во-ой! Л-лево-ой!
Растянувшись гуськом, мы вышагиваем по плацу.
Строевая подготовка. Сержант Каменев, притопывая на месте, упивается каждым словом команды. Растягивает его, выговаривает сочно, чувствуется, что это дело ему знакомо и очень нравится.
- Не тяните ногу, рядовой Карпухин. Н-носочек, носочек повыше!
- Как вы держите руку у головного убора, рядовой Антропов? Локоть на уровне плеча! Отставить!
Жарко. Солнце припекает. В классе тоже душно, но уж лучше бы сидеть в классе…
- Р-раз, два-а! Р-раз, два-а!
Шагаю вслед за Карпухиным, стараюсь не тянуть ногу и делать "повыше носочек", а в глазах - солдат на портрете. Ему, оказывается, не исполнилось и восемнадцати… Мальчишка… Нынешние в его возрасте у мамы на мороженое двухгривенный выклянчивают, а он уже сражался с фашистами. Как Николай Карпухин, как мой отец.
Да ко всему прочему нам с Генкой он земляком доводится. Из Майны он, это всего километров сорок от Средневолжанска… Его именем теперь колхоз называется и школа тоже. Понятно, он мог быть откуда угодно, но то, что оказался земляком, - приятно…
В перерыве я спросил Генку:
- Как ты думаешь, страшно ему было в том бою?
- Нисколько.
- Почему?
- Ты что? Разве, когда страшно, такое можно совершить?
Наверно, правда. Совершить такое можно только тогда, когда тебе нисколько не страшно.
- Климов! - голос сержанта возвращает меня на плац. - Вам что, сено-солому к ногам привязывать? Л-ле-вой, л-левой!
* * *
- Автомат Калашникова состоит… Его тактико-техническая характеристика… Рядовой Антропов, повторите, что я сказал.
Лейтенант Астафьев так же, как и на политзанятиях, не сидит на месте, а вышагивает по классу.
Молодец Антропов - все до словечка запомнил, отвечает без запинки.
- Остальные усвоили так же, как Антропов?
Хором:
- Усвоили!
- Тогда пойдем дальше. Неполная и полная разборка и сборка автомата. Когда, в каких случаях, в какой последовательности…
Генка Карпухин поднимает руку.
- Слушаю вас.
- Рядовой Карпухин. Разрешите вопрос, товарищ лейтенант?
- Да!
- Вы говорили, что механику-водителю положен пистолет. А мы автомат изучаем. Зачем?
- Рядовой Карпухин, вы чем занимались на политических занятиях? Слушали мой рассказ или бабочек ловили?
Генка вспыхивает. "Бабочки" ему явно не понравились.
- Я же объяснял, - продолжает лейтенант, - что мы обязаны изучить курс молодого бойца, научиться выполнять стрелковые упражнения из автомата. Ясно?
- Так точно!
- Садитесь!
- Есть!
- Пойдем дальше…
На перерыве Генка спросил:
- Зачем он насчет бабочек? Я же серьезно, а он про бабочек…
- Обиделся?
- Ну вот еще… Только про бабочек-то зачем?
- Сам других уколоть любишь, другие тебя - не смей?
- Да коли сколько хочешь и как хочешь, только знай - Карпухин бабочек ловить не собирается.
- Мелковато занятие?
- Мелковато! А что? Я, брат, теперь знаю, чем в жизни заниматься.
- Чем же? - Я пытался перевести разговор в обычное Генкино русло. Но не тут-то было! Он словно и не замечал моих иронических вопросов.
- Служить буду! Вот! На танкиста выучусь. На настоящего. И командиром буду - вот посмотришь.
- А я?
- Ты заметки учись писать. В стенгазету. Тебе по писарской части в самый раз. Какой из тебя командир?
- Смотри, обижусь.
- На правду обижаются хлюпики… - Он достал сигарету, чиркнул спичкой, прикурил, сказал спокойно: - Слушай, Валерка, ты бы тоже подумал о службе, а?
- Подумаю.
* * *
По вечерам, после ужина, ребята писали письма. Кое-кто по пять сразу. Уже на второй неделе службы многие из тех, кто жил неподалеку от Средневолжанска, стали получать ответные. Мы с Генкой получили от наших на третий день. Отец сообщал о новостях на работе - удивительно, сколько их набралось за неделю, раньше за полгода столько не было. Обещал навестить, посмотреть на своего солдата. В конце рукой матери было дописано: "Валерочка, сообщи, что тебе нужно. Может, ватрушку испечь? Папа привезет. Сквозняков остерегайся, у тебя - легкие. Целую. Мама".
Я дал свое письмо Генке, а Генка мне дал свое.
- Старик, может, девчонкам каким-нибудь напишем? - сказал он. - Хорошо бы для разнообразия. Другие-то пишут.
Я мог написать одному-единственному человеку в Средневолжанске, но не знал, как она отнесется к письму. Так и не сумел ей ничего сказать, олух. Как я жалел теперь об этом!
- Так что же ты молчишь? Напишем? Все равно кому. А?
- "Все равно кому" писать не стоит, - сказал я. - Зачем?
- Говорю, для разнообразия. Интересно же. Слыхал, как другие пишут: "Жду ответа, как соловей лета"… Чепуха, а приятно…
- Пиши, а я не буду.
- Ладно. Я Наташке Сурковой, так сказать, вербальную ноту направлю. Остаюсь, мол, в совершенном к вам почтении… И прочее.
- Лучше бы скрипку взял да сыграл бы…
- Да? Хочешь?
- Для разнообразия…
- Ладно.
Согласился, а скрипку так и не взял.
8
- Р-рота, строиться! Становись!
У старшины Альхимовича бас. Раскатистый, как у оперного певца. И сам он, высокий, ладный, под стать артисту.
Необыкновенная у него, оказывается, биография, у нашего старшины сверхсрочной службы Игната Романовича Альхимовича. В сорок втором году фашистские каратели дотла спалили белорусскую лесную деревушку Альхимовичи, жителей выгнали за околицу и перестреляли из пулеметов. Спасся один Игнат. При первых выстрелах упал в картофельную грядку, и тут же его придавили безжизненные тела родителей… До самого вечера лежал малец в огороде под родительскими холодными телами. А вечером пришли партизаны. Похоронили крестьян, а мальчонку взяли с собой в бригаду. Так вот и стал пацан сыном партизанской бригады. И обузой он там не был. Помогал поварихам, под видом нищего ходил в разведку на железнодорожные станции, носил распоряжения на явки подпольщиков. Медаль заслужил, не гляди, что был мужичок с ноготок. Потом, после освобождения Витебщины, паренек пристал к наступавшим танкистам. До самого Берлина дошел с ними. С той поры и служит. Посылали не раз на учебу - отказался. Закончил девять классов вечерней школы при гарнизонном Доме офицеров, дальше служба не позволила. Шутка сказать - ротный старшина, с подъема до отбоя - в казарме… Теперь вот должны прапорщика дать, уж пора бы, а приказа все нет и нет. Жаль, образования маловато. Могут и не присвоить…
Обо всем этом он рассказывал нам сам на вечере молодого солдата, в нашей ленинской комнате. Между прочим, замполит полка майор Носенко - однокашник нашего старшины. Сыном полка был у тех танкистов, что освобождали пепелища Альхимовичей. Только он теперь уже майор, академию окончил, а старшина так и остался старшиной. Хорошо, если прапорщика дадут…
- Р-равняйсь! Смир-р-на-а! Будем разучивать строевую песню. Какую желаем?
И понеслось со всех сторон:
- "По долинам и по взгорьям".
- "Тачанку".
- Эту, "Дальневосточную, опору прочную…"
- "Во солдаты меня мать…"
- "Кирпичики".
- Отставить! - скомандовал старшина. - Это что еще за собрание? Строй - святое место! Захотел высказать предложение, подними руку. Не учили разве? Ну, у кого есть предложения?
Предложений ни у кого не оказалось.
- Тогда я сам предложу. "Солдатскую походную" композитора Василь Палыча Соловьева-Седого будем учить. Наша вторая учебная танковая за нее переходящий приз на строевом смотре взяла. Ясно? Кто будет запевалой? Нет желающих? Назначим! Рядовой Антропов!
- Я!
- Будете запевалой.
- Есть!
- Р-рота, на м-месте ша-а-агом марш! Не частить, не частить! Р-раз, два, три, четыре! Антропов, запевай!
* * *
Николай Антропов - родом из-под Рязани. Пел в рязанском областном народном хоре. Голос у него чистый, высокий. В первый же вечер по просьбе земляков он устроил такой концерт в ленинской комнате - заслушались. Аккомпанировал ему на разбитой, заигранной до полусмерти трехрядке рядовой Сережка Шершень, самый низкорослый в нашей роте солдат, выпускник профессионально-технического училища из Чернигова. Гармонь подсвистывала прохудившимися мехами, всхлипывала, но Сережка, чувствовалось, играть умел.
И-эх, в Рязани синие глаза,
Широка Ока в Рязани, очи -
бирюза…
Тогда-то и заприметил Антропова старшина.
* * *
Целых полчаса, до самой поверки, шагала рота на месте, но и одного куплета не разучила. Песня не получалась.
- Да, дела, - сокрушенно подвел итог песенной науке Альхимович. - Неужто, гвардейцы, вторая учебная танковая, родная наша непромокаемая рота отдаст кому-то приз по песне? Не отдаст! Будем тренироваться. Научимся. Смир-р-на! Слушай вечернюю перекличку.
- Сержант Каменев!
- Я!
- Рядовой Ахмедов!
- Я!
Последним по списку значился рядовой Шершень, Сережка-гармонист.
- Я!
- Завтра на тренировку с гармонью, Шершень.
- Есть!
9
В один из ближайших дней вся рота выехала на танкодром. Занятия проводил лично командир роты капитан Бадамшин. Собственно, занятий как таковых для нас не было - состоялось показное вождение танков. Водили наши сержанты.
Вот уж никогда бы не подумал, что танк - неуклюжий с виду - такой юркий и стремительный, Правда, в кино не раз видел, как танки ловко скачут через рвы, валят деревья в обхват толщиной, и даже, помнится, в одном фильме танк на полном ходу протаранивает деревенскую избу-пятистенку. Но это в кино! Там что хочешь можно снять.
Оказывается, все правда. Наш замкомвзвода сержант Каменев - у него на гимнастерке знак специалиста первого класса - вот уж настоящий мастер. На трассе, изрытой танковыми гусеницами, - огромные насыпи, узкие проходы, мосты, повороты под девяносто градусов и круче, стенки, воронки и другие разные подвохи. А ему, Каменеву, все это - семечки. Да и остальные сержанты не хуже Каменева преодолевали всю трассу.
Всякий раз по возвращении танка на исходную капитан Бадамшин глядел на зажатый в руке секундомер и удовлетворенно отмечал:
- Видали? Отличный норматив. Да еще и в запасе остаются секунды. А техника, техника-то какова! Ничего, товарищи, каждый из вас вот так же будет управлять танком. Дайте только срок! Я из вас сделаю танкистов!
- Ну как? - спросил я у Генки, когда мы возвращались с танкодрома. - Понравилось?
- Будь здоров! - воскликнул Карпухин. - Асы!
Про это занятие я решил написать в солдатскую многотиражку. Заметку назвал "Асы". В редакции заголовок изменили - "Танк ведет сержант Каменев", а в тексте почти все осталось так, как было у меня.