– Я слышал, как немцы переговаривались, – с трудом объяснял Коннов. – Хотели к нам… Но, может, решили, что утром.
– Значит, мы в любом случае вовремя, – заметил Беркут. – Сейчас там тоже какое-то движение. Поднялись, лейтенант, перебежками…
Они подхватили Коннова под руки, а капитан схватил еще и рюкзак, и короткими перебежками начали отходить назад, к косе, но в то же время все ближе подбираясь к левому берегу. Вслед за ними, с телом и рюкзаком убитого, отходили Мальчевский и Арзамасцев. И спасло группу, наверное, только то, что лейтенант вовремя вспомнил о тени под берегом. Немцы, привыкшие к громким командам и подбадриванию солдат выкриками, теперь появились на берегу скрытно, без единого звука. Черные силуэты скользнули по склону, на какое-то время исчезли в тени деревьев и вновь появились уже на залитом лунным сиянием льду.
– Не стрелять, – предупредил своих капитан.
Оказавшись в тени берега, бойцы замерли. Немцев было человек десять. Они шли цепью, но именно в том направлении, где еще недавно лежали разведчики.
– На корягу клюнули, – прошептал Кремнев.
Капитан присмотрелся. Да, такую корягу легко принять за лежащего человека.
Арзамасцев и Мальчевский снова зашевелились, подползая поближе к офицерам. Но их-то возня и насторожила немцев. Они остановились, поприседали, чтобы не залегать на льду. Но кто-то из тех вермахтовцев, что остались на косогоре, вдруг крикнул:
– Они почти у берега! Это партизаны!
– Оставайтесь здесь. Я отвлеку их, – вполголоса обронил Беркут и, поднявшись, побежал по пологому склону берега назад, чтобы оказаться напротив цепи немцев. А когда вспыхнули сразу три фонарика, и лучи их поползли к коряге, Андрей ударил по немцам длинной очередью, выскочил на гребень берега, присел и опять выдал себя стрельбой.
Он отходил к ближайшей рощице, и немцы, поняв, что то, что лежит на льду, всего лишь бревно, бросились ему наперерез, очевидно, удивляясь, почему партизан не убирается с кромки берега.
Воспользовавшись этим, остальные бойцы начали отступать по оврагу в сторону косы, все удаляясь и удаляясь от преследователей. Однако видеть этого капитан уже не мог. Чтобы основательно приковать немцев к себе, после одной из очередей, он громко, как тяжелораненый, закричал и свалился прямо на гребень склона. Упал он лицом вниз, чтобы можно было видеть врагов, и тотчас же достал гранату, выложил запасной магазин автомата…
Пули все вспарывали и вспарывали склон почти рядом с Андреем, но больше он не шевелился. Немцы поднялись со льда и начали медленно, осторожно приближаться к нему, чтобы убедиться, что партизан мертв. Но когда они уже почти подошли к берегу, капитан приподнялся и, опершись на левую реку, изо всей силы метнул гранату, а потом сразу же взялся за автомат.
Только двоим гитлеровцам удалось выбраться из ледяного месива на твердый лед, и Беркут видел, как они уползали, стараясь спастись от ледяных щупалец все расширяющейся полыньи. Однако эти двое его уже не интересовали.
С последними выстрелами луна угасла, словно тоже потеряла всякий интерес к тому, что происходило между заснеженными берегами реки. Лишь голоса убегающих немцев оглашали всю округу, словно волчье вытье. Прислушиваясь к нему, Беркут очень сожалел, что не может заставить точно так же орать: "Тревога! Русская разведка!" всех тех, кто оскалился сейчас "шмайссерами" по обе стороны этой реки.
Ветры очистили склон от снега, поэтому, хотя возвышенность и уводила в сторону от берега, капитан еще какое-то время бежал по ней, чтобы сбить с толку всех тех, кто на рассвете мог пойти по его следу.
Вот и низина. Лишь проскочив небольшую лощину, Андрей оглянулся и понял, что это и есть завершение того оврага, по которому уходили Кремнев и остальные бойцы. Вернувшись на несколько шагов к берегу, он внимательно присмотрелся и заметил на заледенелом скате следы сапог, а чуть в сторонке – полоски разметенного снега. Словно здесь прошли санки с очень широкими полозьями.
Уже не скрываясь, он метнулся по этому следу и через несколько минут услышал, как кто-то окликнул его:
– Мы здесь, капитан!
– Многовато же вы успели пройти!
– Драпали по всем канонам военного искусства, – объяснил Мальчевский, во всю орудуя штыком на дне глубокой воронки.
– Этому тоже нужно учиться. Ты что, окапываешься?
– Убивать, оказывается, легче, чем хоронить. Остальные – за руинами, Коннова перевязывают. Очевидно, там какая-то рыбацкая хижинка была.
– Жалко, что была, она бы нам сейчас пригодилась.
Беркут спустился в воронку, достал из-за голенища свой нож и тоже принялся раздалбливать ее. Он помнил, что никто в группе так и не догадался захватить с собой саперную лопатку. Разведчики, как он понял, тоже пришли без них.
– Вспушивайте землю вокруг воронки, – скомандовал Мальчевский, как только из-за прикрытых кустами руин появились Кремнев и Арзамасцев. – Вон ее сколько насыпало. Притрусить бы – и то…
– Да не притрусить, а похоронить надо по-че-ловечески.
– Может, ему еще и пирамиду возвести, как фараону Тутахтамону, или как его там?! – огрызнулся младший сержант. – Тут бы раненого до своих донести.
30
Как они ни старались, как ни спешили, прошло минут пятнадцать, прежде чем удалось настолько расширить дно воронки и надолбать столько земли, чтобы хватило хоть как-то прикрыть тело погибшего. Но едва они положили разведчика в яму, как сгустившуюся за это время темноту ночи между руинами и воронкой прорезали слившиеся воедино лучи фар.
Нет, гул моторов они услышали значительно раньше, но решили, что машины пройдут долиной, по невидимой им дороге. Поэтому их приближение оказалось полной неожиданностью. Оставшиеся наверху Кремнев и Арзамасцев мигом упали наземь и тоже скатились в воронку.
Не доезжая до руин, первая машина свернула к реке и остановилась почти напротив воронки-могилы, в которой живые, замерев, лежали вместе с мертвым. Бойцы слышали, как последовали команды германского офицера сойти с машины, растянуться цепью и прочесать берег. В это же время вторая машина остановилась почти рядом с руинами, и повторилось то же самое. Солдаты из этой машины прозвенели подковами по мерзлому грунту буквально в нескольких метрах от их замогильного укрытия.
Не будь такой спешки и будь гитлеровцы повнимательнее, они конечно же заметили бы что-то чернеющее посреди белесой равнины. Впрочем, опасность еще не миновала. В той стороне, куда они направились, находился тот самый овраг, со следами на склонах.
– По одному, за мной, – полушепотом скомандовал Беркут и, приняв то единственное решение, которое, по его мнению, могло спасти их сейчас, рывком перебросил тело за глиняную насыпь, чтобы поползти к руинам.
Бесшумно обойдя кустарник, он подкрался к углу разрушенного домика и настороженно проследил, как в нескольких метрах от руин протрусил чуть отставший от своих то ли офицер, то ли фельдфебель. Тем временем задний борт машины с еще непогашенными сигнальными огнями оставался почти рядом. Руины немцы не осматривали, очевидно, лишь потому, что водитель осветил их светом фар. А возможно, решили, что сюда заглядывали те, с первой машины. Только это спасло и лежавшего за ними, со стороны воронки, Коннова и всех остальных.
Конечно, сначала нужно было выяснить, где водитель, а если он в кабине, то находится ли рядом с ним еще кто-либо. Однако времени на выяснение уже не оставалось.
– Попытаемся проскочить? – услышал Беркут рядом чей-то голос, и не сразу понял, чей именно, слишком уж напряжены были его нервы.
– Не проскакивать нужно, а захватывать.
– Машину? – уточнил Мальчевский.
– Как только сдам назад, раненого сразу же ложите в кузов.
Беркут поднялся, но вместо того, чтобы пробежать эти несколько метров, совершенно спокойно направился к машине.
– Долго будем стоять? – спросил по-немецки, рванув дверцу, и, не ожидая ответа, уселся рядом с водителем.
В кабине было темно, склонившийся было на руль водитель поднял голову, что-то удивленно произнес, но капитан уже рывком обхватил рукой его шею, зажал рот и ответил хорошо выверенным ударом ножа в горло, чуть выше ворота шинели.
– Извини, война, – проговорил он, открывая дверцу и корпусом выталкивая еще живого, захлебывающегося собственной кровью водителя на снег.
– Выключи мотор, болван! Погаси фары, – издали прикрикнул на водителя тот, приотставший немец.
– Яволь! Гашу! – ответил Андрей, выглянув из-за открытой дверцы и на ощупь осваиваясь с рычагами и педалями.
Все оказалось на положенном, знакомом месте. Там, в глубоком тылу, у него было достаточно времени, чтобы освоиться с немецкими машинами. Выключив фары, Беркут "на ощупь" сдал назад, подогнав машину почти вплотную к полусгоревшему косяку двери.
Погрузка раненого и троих бойцов группы показалась ему целой вечностью. Еще медленнее давался разворот на небольшом пятачке, за которым чернела какая-то низина. Был момент, когда он чуть не загнал в нее машину, с ужасом понимая, что выбраться оттуда они уже вряд ли смогли бы. И буквально взмолился, когда опасное место удалось проскочить.
"А ведь раньше в подобных ситуациях ты вел себя хладнокровнее", – Андрей так и не понял: сказал он это, переключая рычаг скоростей, вслух, или только подумал.
– Но сначала попробуем поджечь ту, другую машину, – бросил усевшемуся рядом с ним с автоматом на изготовку Кремневу. – Чтобы не устраивать потом гонок.
– Время потеряем.
– Поджечь! – приказал капитан, не теряя времени на объяснения. – Только без пальбы.
Кремнев не сомневался, что приказ о поджоге машины был отдан ему, но почему выполнять его принялся сам Беркут, этого он понять не мог. Услышав его "Подстраховывай!", он ответил:
– Подстрахую, терять нам теперь уже действительно нечего.
Тем временем Беркут резко затормозил у второй немецкой машины. Кабина к кабине. Дверца уже предусмотрительно открыта. Водитель-немец тоже открыл свою, пытаясь выяснить, что понадобилось. Спрыгнув с подножки, капитан обогнул передок, захватил его грудь, рванул на себя, и пытавшийся было закричать водитель ощутил между зубами лезвие кинжала. Это было последнее, что он смог ощутить.
– Чего стоишь? – незло упрекнул замершего рядом с упавшим, хрипящим немцем Кремнева. – Капот. Зажигалка.
И, не дожидаясь, пока лейтенант опомнится, сам рванулся к капоту, выхватил из кармана брюк зажигалку, поводил ее пламенем по мотору. Но огоньки то вспыхивали, то угасали. Мотор был исправлен, ухожен, к тому же мороз…
– Божественно, – рванул из-под руки автомат. – Ты тоже очередь по мотору – и догоняй, – и первым прошелся свинцом по приборной панели.
– На кой черт далась тебе эта машина?! Мы потеряли время! – крикнул лейтенант, уже на ходу вскакивая на подножку и с трудом просовывая свое грузное тело в кабину.
– Но потеряли бы еще больше, если бы они рванулись за нами в погоню, – неожиданно спокойно, словно ничего не произошло, ответил Беркут.
– Но теперь они изрешетят нас.
– Прикрой дверцу. Не выношу сквозняков.
– И что дальше? – не мог успокоиться Кремнев, который сейчас очень напоминал ему ефрейтора Арзамасцева: тот тоже возмущался после каждого его слишком рискованного нападения на немцев. – Куда уводит эта дорога, на которой, очевидно, полно немчуры?
– Дальше будем действовать, исходя из обстоятельств, – невозмутимо молвил капитан.
Кремнев удивленно посмотрел на него, откинулся на спинку, поправил лежащий на коленях автомат и виновато проговорил:
– Извини, капитан, кажется, я веду себя, как необстрелянный салага-мокроносик.
– Не надо самоистязаний. Я тоже смертельно устал.
– Зато теперь я понимаю, почему ты с таким пристрастием выспрашивал, профессиональный ли я разведчик.
– Из чистого любопытства.
– Но о том, что сам – профессионал от разведки, почему-то скромно умолчал.
– Скорее "от диверсий", – мрачновато ответил Беркут. – Чистая разведка – это не по мне. А профессионализм определяется в деле, во время рейда по тылам. Причем каждый раз заново. Правда, не всякий раз получается убедительно, тем не менее…
31
К Каменноречью они подъехали по шоссе. Двое немцев, гревшихся у костра, разведенного между крайними, лежащими уже на склоне долины каменными глыбами, приподнялись со своих мест, однако останавливать машину не стали, решив, что прибыло подкрепление. Они слышали стрельбу, разгоревшуюся недавно чуть ниже по течению реки, поэтому не удивились бы, если бы командование захотело усилить посты.
– Нужно было оставить машину, – тихо проговорил лейтенант, приоткрывая дверцу. – И пробиваться через плавни.
– Не отвлекайся на разговоры, – сквозь полусжатые зубы проговорил капитан. – Лучше приготовся к рукопашной.
Беркут знал, что на ночь немцы отводят основные силы к деревне. Держать такую массу людей на морозе посреди камней и скал не было смысла. Оставались только посты. Но и они отходили вечером к краю плато, к долине, где легче блокировать этот речной полуостров. К тому же немецкое командование поняло, что русские вовсе не собираются прорываться ни в левобережные леса, ни на правый берег. И до поры это облегчало ему жизнь.
– Часовой, ко мне! – крикнул капитан по-немецки, как только машина приблизилась к проезду. Теперь он был освобожден от каменного заграждения, очевидно, немцы готовились применить танки.
Темная фигурка возникла рядом со скалой, как бы созданной природой специально для въездной арки, которую, однако, никто не удосужился достроить.
– Я сказал: "Ко мне"! – резко повторил Беркут.
Решив, что это приехал с инспекцией кто-то из старших офицеров, солдат, спотыкаясь о камни и путаясь в полах шинели, заторопился к машине. Но как только он оказался возле кабины, Андрей рванул его за висевший на шее автомат, притянул к себе и, приставив ко рту пистолет, приказал:
– Спокойно. Отвечать только на мои вопросы. Ты здесь один?
– Да, – затряс головой солдат, косясь на подскочившего из-за машины Кремнева.
– Остальные двое – у костра?
– У костра, – руки солдата дрожали, но Беркут понимал его состояние.
– У второго ограждения солдаты есть?
– Нет. Там бродят только русские.
– Мальчевский! – негромко окликнул капитан прижавшегося к скату сержанта, готового прикрыть его, если сюда вздумают подойти постовые. – Ко второму проходу.
– Сначала этих надо бы: по-тихому и в ножи.
– Предупреди наших. Выполнять. Арзамасцев!
– Здесь, – возник из-за кабины ефрейтор.
– За руль. Ко второму кордону. Туда, ближе к плавням, тоже посты? – только сейчас сорвал Беркут автомат с груди немца.
– До самого болота. Человек шесть.
– Эй, Фридрих, что там?!
– Проверка постов, – по-немецки ответил вместо него Беркут, чтобы выиграть время. – Это старший поста?
– Старший.
"Значит, нам здорово повезло", – подумал капитан.
– Позови его.
– Господин обер-ефрейтор, вас просят подойти сюда! – Голос солдата дрожал. Но обер-ефрейтор был довольно далеко. Судя по всему, слуха его эта дрожь не достигала.
Краем глаза капитан проследил, как лейтенант метнулся к ближайшему изгибу плато и затаился там.
– Лицом к скале, – развернул своего пленного Беркут. – И ни слова.
Но что-то там у Кремнева не получилось. Что-то не получилось в этот раз у разведчика: немец закричал, завязалась схватка. Почти в ту же минуту звонко отщелкала по камням автоматная очередь, прерванная лютым рычанием Мальчевского:
– Прекратить, сволочи нераскуркуленные! Своих перестреляете!
У Беркута было твердое намерение привести этого немца в каменоломни. Он помнил о просьбе штаба: нужны языки, нужны сведения о частях. Однако возиться с ним теперь уже было бессмысленно. Выстрелив в солдата, он сунул пистолет в карман и, поудобнее перехватив автомат убитого, бросился к пулеметной точке.
Прежде чем взяться за пулемет, он перебросил через бруствер три колодки с лентами и только тогда прошелся несколькими очередями по немцу, засевшему метрах в пятидесяти – Андрей засек его по вспышкам выстрелов.
– Лейтенант, – остановил он Кремнева уже по ту сторону вала, за воротами. – Сюда! Бери патроны.
Тем временем перестрелка разгорелась по всей ширине плато. Воспользовавшись тем, что бойцы отвлекли огонь других постов на себя, капитан перекатился вместе с пулеметом за каменный бруствер.
– Одну колодку – мне. Троих-четверых бойцов сюда, – негромко объяснял свой замысел лейтенанту. – Остаюсь у ворот. Пусть не вздумают палить.
Прошло несколько минут. Перестрелка все еще продолжалась, но уже не с той яростью, что вначале. Очевидно, немцы с дальних постов так и не поняли, что тут произошло. Но тот, третий, солдат, оставшийся у костра, оказался на редкость храбрым парнем. Постреливая с колена, перебегая от выступа к выступу и поливая камни и дорогу впереди себя свинцом, он все приближался и приближался к "воротам". А тем временем Беркут, затаившись, ждал.
Решив, что русские ушли, немец прекратил огонь и подбежал к своему, убитому Андреем, товарищу. Капитан еще дал ему возможность приподнять голову погибшего, убедиться, что тот мертв, и, сказав про себя: "А вот этого тебе, солдат, делать не нужно было", скосил его короткой очередью из пулемета. Приказывать ему поднять руки вверх он не решился: был уверен, что вместо этого немец бросился бы на землю и вновь открыл огонь. Уже не раз Беркуту приходилось сталкиваться с подобными храбрецами, и всякий раз говорил себе: "Это и есть настоящий солдат", жалея, что тот никогда не сможет оказаться в одном окопе с ним.
Единственная ошибка, которую совершил сейчас вермахтовец, – подбежал к убитому, не убедившись, что у "ворот" нет засады. Да и вообще пробираться к "воротам" ему нужно было по плато, между камнями. Увы, за такие ошибки на фронте обычно "платят" жизнями.
– Мы здесь, капитан! – присел у пулемета Мальчевский. – Вон, еще трое дармоедов привел.
– Броском вон к тому проходу.
– К проходу? Это мы сейчас! Кстати, Коннова снова убили.
– Кого? – не понял комендант. – И что значит "снова"?
– Ну, того, что на льду ожил. Свой же дармоед пальнул. Только мы его из машины высадили, а тут… Даже не поняли, кто именно. Сейчас там лейтенант с ними разбирается.
– Нашел время.
– Но этот хлопец может еще раз ожить. Я его знаю, он такой…
– Броском к проходу, – напомнил Андрей. – Там убитый. Забрать у него оружие и патроны.
– Общупаем его, красавца. Только тем и занимаемся, что мертвецов, как молодок грудастых, облапываем, – проворчал Мальчевский и, пригнувшись, метнулся к ближайшему выступу.
– Арзамасцев, ты? – спросил Беркут одного из троих солдат, не спеша перебегавших к нему. – Почему без машины?
– А зачем она?
– Машину сюда! И еще пару бойцов. Удерживать дорогу до нашего возвращения, – крикнул он пехотинцам, оттеснявшим немцев подальше от проходов.
– Понял, капитан, – узнал он по голосу Глодова. – Вот только увязли мы в этой драчке основательно.
– Зато днем германцы будут отсыпаться.
– Желательно вечным сном.
От дороги немцы действительно отошли, но в той стороне, где плато подступало к плавням, бой уже разгорелся не на шутку. Впрочем, Беркуту это сейчас было на руку.