Только слышно, как мерно катит свои воды Олт. А если хорошо прислушаться, то, пожалуй, можно услышать, как в гневном молчании идут по родной земле пандуры, "погибшие у Волги и Дона". Они переправляются через Олт и все ближе подходят к Илиеням. Сейчас они встретятся с врагом; это их боевое крещение. Как долго они ждали этого часа! Противотанковая рота подошла к окраине села. 101-я батарея заняла позицию у большого фруктового сада. Арсу, Наста, Олтенаку, Илиуц, Тудор понимают друг друга без слов. Они ведут наблюдение за дорогой, за тем флангом, где протекает Олт, и дают возможность панду рам войти в село. Приказано огня не открывать до того, как противник заметит передвижение частей.
Стоит предутренняя тишина. Солдат Айленей смотрит куда-то вправо: там, на правом фланге, его брат-офицер, вместе со всеми пандурами тоже готов к бою.
Тишину нарушает глухой скрежет гусениц. И вдруг на позиции румынских частей обрушивается целый град пуль, яркий свет ракет освещает небо, десятки тяжелых орудий выплевывают в сторону пандуров огненные снаряды, разлетающиеся на тысячи раскаленных осколков. Это сигнал. В атаку идут пандуры. Они неудержимо катятся вперед к переднему краю противника, как волны моря к скалистому берегу. Вперед, только вперед!
Ирина услышала тихие голоса. Кто-то говорил по-румынски. Пришли! Через маленькое окошко в подполе в предрассветном тумане она увидела сержанта, который осторожно полз около ее дома. Вот он приподнялся и подал знак кому-то позади себя. И сейчас же залаял пулемет.
У Ирины перехватило дыхание. Немцы! Ведь в саду немцы! У них есть и орудия, и танки… Надо предупредить своих!
Она накинула платок на плечи и бросилась к люку. Крестьяне, находившиеся вместе с ней в подполе, пытались ее остановить.
- Нет, нет, я должна их предупредить! Это мой долг!
Она подняла люк и вдруг увидела, что какой-то офицер в румынской форме направил на нее пистолет.
- Не стреляйте, я румынка. Там, в саду, немцы… У них танки и орудия. Я вас проведу, пойдемте…
Младший лейтенант Айленей со своей ротой ворвался в сад. Началась ожесточенная рукопашная схватка.
На дороге появилось шесть гитлеровских танков. Они, словно слепые чудовища, безжалостно шли прямо на солдат-пандуров. Младший лейтенант Айленей, раненный, едва держась на ногах, нечеловеческим усилием сделал несколько шагов навстречу приближающемуся танку. Он посмотрел в сторону зениток, махнул рукой и, напрягая голос, закричал:
- Митя! Не пропускайте врага!
Солдат Айленей вздрогнул. Ему показалось, будто он слышит голос брата. Он повернул орудие и вдруг в ужасе вскрикнул: фашистский танк надвигался прямо на Костикэ. "Почему он не прячется, почему стоит прямо перед танком? Как же я могу открыть огонь? Ведь я попаду в него?!"
Но Думитру все понял, когда увидел, что Костикэ с миной в руке бросился под танк. Страшный взрыв пригвоздил к месту стальную махину.
Солдат Айленей с ожесточением стрелял по танкам. Он не плакал. Он не имел права плакать! Его глаза должны были быть сухими и ясными. Он должен хорошо видеть врага, чтобы вести по нему огонь, чтобы отомстить за брата, погибшего за освобождение родной земли…
Бой становился все более ожесточенным. Фашистские танки вклинились в нашу оборону и стремились изолировать их от соседей, сорвать атаку.
В отделении сержанта Епуре кончились патроны для противотанковых ружей. А танки все шли и шли. Как их остановишь? А если сделать так же, как младший лейтенант Айленей? Не беда, что под рукой нет противотанковой мины, можно взять просто связку гранат, залечь в окопе и, когда танк подойдет совсем близко, броситься под него. Гусеницы пройдут по гранатам и тогда танк не пройдет!
И танк не прошел. Он стоит исковерканный на обочине шоссе. Рядом с ним лежит тело сержанта.
Но подходят другие танки. Их пять. Сверху пикирует вражеский самолет, яростно сбрасывая бомбу за бомбой.
101-я батарея готова к бою. Младший лейтенант Арсу молча показывает зенитчикам на небо и дает команду "Огонь". Фашистские самолеты наспех сбрасывают свой смертоносный груз, так что бомбы сыплются даже на немецкие позиции, и улетают. Но вот идет новая волна самолетов, а фашистские танки опять ворвались в Илиени. Ирина не хочет этому верить. Она так мечтала об этом дне, четыре года она ждала своих освободителей… Но они попали в беду!…
И вдруг Ирина услышала отдаленный грохот. Не помня себя она побежала по шоссе к деревне Доболи, откуда доносился шум. Вдали показались танки. Неужели фашисты? Тогда конец! Но нет! У фашистов должна быть свастика, а на этих танках горят яркие звезды. Большие красные звезды! Это же советские танки!
- Друзья! Мы знали, что вы придете. Мы так ждали вас! Спасите наше село!…
К вечеру Илиени, первое трансильванское село, было освобождено от фашистов.
Старики, женщины и дети высыпали на улицу. Они обнимаются, смеются, целуют советских танкистов и плачут от радости.
Ирина прижимает детей к груди. Никулай и Илона никак не могут понять, почему их мама плачет. Когда они вырастут, Ирина им обо всем расскажет. Она ничего не забудет. Разве можно забыть то, что произошло в Илиенях?! Разве можно забыть младшего лейтенанта Айленея, сержанта Епуре и других героев? Она будет помнить о них всю жизнь.
V. НА МУРЕШЕ И ТЫРНАВЕ
После взятия Илиеней батарея младшего лейтенанта Арсу получила приказ вновь слиться с бронеотрядом. В ту же ночь зенитчики двинулись в путь.
Батарея догнала отряд на шоссе за Агнитой, недалеко от города Блаж.
Когда вошли в город, ефрейтор Тудор обнаружил, что его орудие нуждается в срочном ремонте. Случайно встреченный на окраине города автомеханик сказал зенитчикам, что в городе есть мастерская с автогенным аппаратом; там и можно будет починить орудие.
И действительно цех автогенной сварки Бухарестского авиационного завода был эвакуирован в Блаж еще весной из-за частых бомбардировок столицы. Этот цех расположился на Блажском выгоне, приспособленном теперь под аэродром.
Сюда после революционного переворота 23 августа была эвакуирована из Турды вся гражданская и военная авиация.
На аэродроме царил полнейший беспорядок. Без всякого присмотра здесь скопились румынские самолеты и немецкие с еще не стертой на бортах свастикой. Аэродром чем-то напоминал музей авиационной техники: сотни устаревших самолетов разных типов заняли несколько гектаров выгона.
Командир батареи Арсу приказал старшему сержанту Насте вместе с ефрейтором Тудором и орудийным расчетом доставить орудие на аэродром и как можно скорее его отремонтировать; батарея продолжала свой марш по долине Тырнавы, в направлении Четатя де Балтэ.
Разыскав начальника аэродрома, Наста доложил ему о прибытии орудия, и тот сразу же вызвал сварщика. Вместе с Настой сварщик направился к ангару. Тудор вместе с солдатами вталкивал орудие в ворота ангара. Вдруг он услышал чей-то очень знакомый голос:
- С той стороны, ребята, в другие ворота.
Тудор вздрогнул и обернулся. Рядом с Настой шел человек в фуражке, сдвинутой на затылок, в очках, с сигаретой во рту.
Тудор бросился ему навстречу:
- Отец!
- Тудор! Сын! Вот так встреча! Как мама?
- Здорова, скучает по тебе. А ты как?
Захлебываясь от радости, перескакивая с одной мысли на другую, Тудор стал рассказывать о Джулештях, о знакомстве с товарищем Георге, о бое в Бэнясе. Он хотел рассказать и об Иляне, но не решился.
Проверяя карбид и натягивая шланг, Марин слушал своего сына, и его охватывало чувство гордости. Да, он сумел вырастить его храбрым и честным! А как он боялся оставлять его одного! Но нет, он был не один, он жил среди солдат, он нашел товарища Георге, а через него - путь к правде…
- Кто тебя познакомил с Георге?
Тудор покраснел.
- Иляна.
- Вот как? Иляна чудесная девушка… Она уже окончила школу?
- Да. Я тоже окончу, отец. Как только разделаемся с фашистами, обещаю тебе. Но почему ты скрывал от меня, что ты коммунист? Конечно, я понимаю, ты боялся за маму. Она бы переживала за двоих…
Марин улыбнулся. Значит, Тудор знает о нем все. Старому мастеру стало легче на душе. Он боролся тайно, а сын его борется сейчас открыто против того же врага, рядом с теми же друзьями.
Марин включил аппарат. Сильная огненная струя вырвалась из шланга. Нагнувшись над орудием, как хирург над операционным столом, и надвинув на глаза темные очки, он сшивал трещину на шасси нитью из расплавленного металла. Через несколько минут на месте сварки осталась только красная полоска, как рубец после раны.
Не успела погаснуть последняя искра, как в воздухе послышалось продолжительное гудение.
- Воздух! В укрытие! - крикнул кто-то у ворот ангара. Все кинулись к убежищам.
Наста вышел из ангара. Со стороны Тырнавы, из-за холма, покрытого виноградником, появились три серых "мессера".
Они пролетели на большой скорости над Блажем, сделали круг над беззащитным городом и затем на бреющем полете стали поливать из пулеметов дома и улицы. Было обеденное время, и перепуганные жители, бросив начатый обед, бежали на окраину города, ища укрытия в садах и виноградниках. Женщины с криком бежали по улицам, таща за собой плачущих детей. Некоторых настигала пулеметная очередь, и они, взмахнув руками, падали в дорожную пыль.
Повернув на юг, фашистские самолеты обнаружили аэродром и, как голодные стервятники, обрушились на стоявшие там машины. Старые беспомощные самолеты были легкой добычей для "мессеров". Несколько самолетов загорелось. Крылья самолетов трещали, охваченные играющими языками пламени. Солдаты из пожарной команды тушили огонь, но "мессеры" вновь возвращались, и пламя охватывало все новые и новые самолеты.
Фашистские пираты совсем обнаглели, они перешли на бреющий полет и летали над самой землей, осыпая аэродром градом зажигательных пуль.
Вдруг Тудор вспомнил, что у них в грузовике есть ящик со снарядами; он подбежал к грузовику, снял ящик и поднес его к воротам ангара.
Наста моментально зарядил обойму. Тудор в это время вместе с солдатами осторожно вытащил орудие из ангара. Он глянул в прицел как раз в тот момент, когда головной самолет делал новый заход над аэродромом.
- Пусть долетит до ангара, - крикнул Наста. На лбу у него блестящими крупинками выступил пот. - Даю голову на отсечение, что мы общипаем хоть одного из них. Положись на меня. Следи за приборами!
- Господин старший сержант, первый самолет уже в прицеле…
- Держи его так! И когда скажу - бей прямо в клюв, слышишь? Ишь ты, как разошелся, сукин сын! Думает, здесь нет ни одной зенитки! Ну и повезло же нам, Тудор, что твое орудие стало на ремонт!
"Мессеры" снова открыли огонь и безнаказанно подожгли еще две или три машины. Головной самолет опустился так низко, что, казалось, в него можно было попасть камнем. Он летел на высоте 50… 40… 30 метров… Вот пепельно-серое брюхо попало в прицел.
- Бей его, Тудорикэ. Бей!
Наста впервые отдавал неуставную команду. Слыхали? Бей его, Тудорикэ!…
Первый снаряд прошел возле пропеллера, остальные прорешетили фюзеляж фашистского стервятника.
- Целься во второй самолет! - радостно закричал Наста.
Но второй самолет трусливо свернул с курса и повернул назад; за ним пошел и последний самолет звена.
Тем временем головная машина, завывая, как смертельно раненный зверь, падала. Охваченная пламенем, она врезалась в землю возле Сона.
- Ура! Ура! - раздалось со всех концов. Это кричали жители Блажа, рабочие, летчики, наблюдавшие за боем из укрытия. С трудом пробираясь сквозь толпу, начальник аэродрома спешил к артиллеристам.
- Молодцы ребята! Поздравляю! Вы настоящие герои! Не будь вас, фашисты сожгли бы весь аэродром. Я немедленно доложу о вас командованию армии. Никогда не думал, что эта тридцатисемимиллиметровая пушечка может так хорошо бить!
- Ну, это зависит от того, кто из нее стреляет, господин командир, - улыбаясь, сказал Марин.
- В самом деле, кто же из вас стрелял?
- Ефрейтор Тудор Улмяну, - ответил, вытянувшись, наводчик.
- Это мой сын, господин командир, - произнес с гордостью Марин. - Я думал, он прихвастнул, когда рассказывал о боях под Бухарестом, а теперь вижу, что нет.
В тот же день командованию румынской армии сообщили об отваге зенитчиков. Ефрейтора Улмяну представили к награде.
Под вечер, когда Наста с товарищами прибыл в район Четатя де Балтэ в расположение своей батареи и хотел доложить о происшедшем, младший лейтенант Арсу, не дав ему произнести ни слова, крепко обнял его. Он уже знал о подвиге артиллеристов.
На стволе второго орудия появился еще один кружок. Теперь оно заняло первое место в батарее, имея на счету три сбитых самолета.
После ужина быстро стемнело. Серые тучи, как фантастические горы, вырастали то на одной, то на другой стороне неба.
… Бронеотряд расположился на шоссе, ведущем в Тырнэвени. Его задачей было вести наблюдение в секторе между селами Жидвей и Четатя де Балтэ.
Установка батареи закончилась поздно вечером. Солдаты устраивались на ночлег в стогах сена. Крестьяне, покинувшие село, через которое проходила линия фронта, оставили сено прямо на поле.
Река Тырнава гнала в долину свои воды, спокойное течение которых иногда прерывалось небольшими порогами.
Проверив посты, младший лейтенант Арсу вошел в укрытие, где находился сержант Илиуц. С некоторых пор Арсу стал приглядываться к Илиуцу, старался чаще бывать с ним. Ему нравился этот смелый, умный и решительный человек, нравилось его на редкость добросовестное отношение к своим обязанностям. Илиуц, например, никогда не допускал, чтобы кто-нибудь другой нес или чистил его прибор. Дальномер - это глаза батареи, без него она сразу ослепнет. Если в показаниях дальномера будет допущена погрешность хотя на одну тысячную, то, как бы верно ни была определена скорость самолета, как бы мастерски ни были произведены расчеты, как бы хорошо ни велась стрельба, все пойдет насмарку.
Да и в любом деле, если допустишь ошибку в самом начале, все потом пойдет прахом.
Арсу хорошо знает об этом из опыта своей учительской жизни. В первом классе ребенок очень живой и любознательный, а когда через несколько лет ему вручают аттестат об окончании школы, он мало что знает и ничем не интересуется. Почему? Потому что систему обучения нужно изменить. Но об этом никто не думает - ни министр, ни инспектор, ни учителя. Никому нет дела до того, что большинство детей не ходит в школу. Зимой им не в чем: нечего одеть и обуть, а летом им нужно пасти коров. Но директор школы всегда готов выдать аттестат то за овцу, то за поросенка, то за пять мерок кукурузы. Чем больше он выдаст аттестатов, тем больше будет у него доход. А от него что-то перепадет ревизору, от ревизора - инспектору. Да и сам министр не останется в обиде. А если же совесть не позволяет тебе делать подобные вещи, то все они непременно нагрянут к тебе с проверкой. "Хочешь, чтобы за границей над нами смеялись? Плюнь ты на этих мужиков, выдай им аттестаты. Ведь одно или два добавочных жалованья тебе не помешают. Если никто не будет брать взяток, то как же мы будет жить?"
Так мы сами себя обманывали. Вот почему у нас в армии много неграмотных солдат. А ведь все они имеют аттестаты об окончании четырех классов!
Арсу и сам не заметил, что начал высказывать свои мысли вслух.
- Возьмем, к примеру, нашу батарею, господин младший лейтенант, - поддержал его Илиуц. - В ней шестьдесят человек. Только я один окончил политехнический институт, да и то случайно. Впрочем, и в румынской армии я случайно, призывали-то меня в вермахт. Затем Тудор, он окончил шесть классов гимназии, Наста - четыре класса начальной школы, Олтяну не закончил трех классов, Ставараке - два класса и Лука - один класс. Остальные пятьдесят четыре человека - совершенно неграмотные, причем сорок из них имеют аттестаты по полной форме.
- Знаю, знаю, Илиуц, все обвиняют в этом учителей. Но рыба портится с головы, не так ли? А эти неграмотные парни, которых постоянно держали в темноте, здесь, на фронте, жертвуют своей жизнью. Они многое узнали и теперь хотят знать правду, с надеждой думают о будущем.
- Да, будущее - это главное. Но будущее нужно готовить уже сейчас. В шестнадцатом году мы тоже воевали за будущее, а что из этого вышло!
- Верно, Илиуц, но ведь сейчас сорок четвертый. Мы уничтожили в нашей стране фашистский режим. Неужели ты не понимаешь, что прошлое больше не вернется?
Недалеко от укрытия собралась группа солдат. У них тоже свои разговоры. Вот Лука смотрит на черное, как смола, небо и восклицает:
- Эх, самое подходящее время лошадей красть!
Безня поглядывает на него с недоверием:
- Где уж тебе! Не таким, как ты, красть лошадей!
- Не таким, как я? Да знаешь ли ты, что я однажды украл у одного барышника сразу двух лошадей. Меня булибаша на это послал.
- Врешь!
- Да упадет бомба на мою голову, если это не так. Пусть Бог лишит меня ног! Я пригнал пару двухлетних жеребцов из Кревадня через Влашку… Я их приметил еще с вечера, подождал, пока барышник даст им корму и воды, и затем, как только подохли сторожевые псы, вывел их из конюшни.
- От чего же они подохли? Ты что, дал им отравы?
- Зачем отравы? Я их накормил мамалыгой с булавками. Проглотили такую пилюлю, и все.
- А как же ты вывел жеребцов из конюшни?
- Это, друг, профессиональная тайна. Я расскажу тебе, ты разболтаешь другому, у нас появятся конкуренты. Так и прогореть можно…
Тудор тоже не мог уснуть. Если бы была луна, он написал бы письмо в Бухарест. Поезда уже начали ходить, правда, только два раза в день. Если бы он написал письмо сегодня вечером, завтра бы связной отвез его на почту, послезавтра письмо было бы доставлено к поезду, а через четыре-пять дней почтальон постучал бы в калитку дома № 66 на улице Фрасин…
- Почта-а!
Тудор представил себе, как Иляна подбегает к калитке, берет письмо, рвет конверт и читает: "Дорогая Иляна, вчера я сбил самолет…" Нет, слишком много хвастовства с первых же строк. Сначала лучше спросить, как она поживает, написать, что он тоскует, сказать, чтобы она не беспокоилась, что фронт - это, в общем, пустяки; правда, бывают и тяжелые дни, как вчера, например, когда он сбил вражеский самолет, но это бывает редко. Попросить ее, чтобы она достала ему учебники для седьмого и восьмого классов гимназии - после возвращения с фронта он хочет сдать экстерном экзамены сразу за два года. Ой! Чуть было не забыл. В Блаже встретил отца. Он передает всем привет, особый привет Георге. Что еще? Надеется, что вскоре будет освобожден Клуж, что к Новому году, если дела пойдут так же хорошо, все вернутся домой…
Арсу и Илиуц не спали. И только поздно ночью, когда все разговоры о прошлой жизни были исчерпаны, они улеглись на обочине шоссе.