- Эх, видно, и на том свете так будет! Кто в карете, кто в телеге, только мы с тобой пешком…
- Эй, друг, у вас нет никого из Телеормана? - кричали стрелки бойцам, когда машины останавливались.
- Есть кто-нибудь из Крайовы?
- А из Бэрэгана? А-а? Бэрэган не то что ваша Крайова.
- А вы из какой части, ребята? Случайно, не из третьего, заячьего полка?
- Нет, он остался в Молдове, а наш Антонеску заблаговременно перебросил сюда. А вы из какого?
- Из полка антифриц.
Вдали виднеется Предял. За ним, как огромная тыква, покрытый лесом Постэвар. Солнце со стороны Чиопля уже осветило вершины деревьев.
- Вы, мазилы, снимите шинели, ведь тепло же.
- А если пойдет дождь?
- Какой там дождь! Когда идет дождь, Постэвар одевает шапку. А сейчас, смотрите, ни облачка.
Колонна проходит через Предял. Шоссе совершенно пустынно. И вдруг над колонной раздается пулеметная очередь. Зенитчики отцепляют орудия и подыскивают место, где можно их установить. Машинам и танкам развернуться негде, и они застывают на шоссе.
- Если прилетят "мессеры", они из нашей колонны сделают простоквашу!
- Ну нет, не такая у нас закваска!
Головная часть колонны просит прислать орудия. Машины с прицепленными орудиями быстро выдвигаются вперед. Зенитчики сидят согнувшись в машине, держа наготове автоматы. Они напряженно всматриваются в небо и прислушиваются к каждому звуку.
Проехав маленький мостик и преодолев крутые повороты Предяла, машины достигли головной части колонны, состоящей из танков и мотоциклов.
Капитан-танкист показывает рукой на автоцистерны со свастикой на борту, проходящие внизу, по долине.
Орудия снова отцепляют и устанавливают на поворотах серпантина. Кажется, что они отдыхают на ступени огромной винтовой лестницы.
Рядом - кладбище героев 1916 года. На ржавых, покосившихся крестах с трудом можно разобрать надписи, на которых написаны одни и те же слова: "Пал в боях с немцами!" А выше, прямо у выхода из Предял а, стоит величественный, потемневший от вре мени бронзовый памятник поэту Сэулеску, герою боев в Предяле в 1916 году.
Наста, Олтенаку и Тудор подносят боеприпасы, проверяют и заряжают орудия и ждут появления гитлеровской колонны автоцистерн, которая скрылась за поворотом.
Как бы предчувствуя опасность, на шоссе сначала появляется только одна машина. В кабине машины виден пригнувшийся к рулю гитлеровец.
- Огонь! - командует Арсу.
Первый снаряд, потом еще три - и автоцистерна вспыхнула.
Через некоторое время, когда огонь загоревшейся машины стал затухать, другая автоцистерна выскочила из-за поворота, но и ее постигла та же участь. Дорога на Тимиш была блокирована, гитлеровцы, бросив автомашины с горючим, отступили к северу. Это была последняя нефть, которую гитлеровцы пытались вывезти из долины Праховы.
Ночью гитлеровцы оставили Брашов. Жители города встретили своих освободителей хлебом и солью. Из Брашова танковые части двинулись по шоссе, идущему на Мидиаш через Фэгэраш, Чинку, Агниту. 101-я зенитная батарея вместе с пехотинцами и кавалеристами выступила в направлении Сфынтул-Георге.
По замыслу румынского командования немецкие альпийские дивизии должны были быть окружены в районе между Олтом и Мурешем. Но на Олте гитлеровцы не дали возможности румынским войскам продвинуться дальше. В первых числах сентября фронт стабилизировался.
Зенитная батарея заняла позиции у выхода из Хармана прямо перед селом Илиени, еще занятым хортистами.
Из Бухареста через освобожденную долину Праховы шли на фронт эшелоны с войсками и боеприпасами. На станции Брашов ежедневно разгружались сотни вагонов, но железнодорожный узел все же не успевал справляться со всей этой массой людей и техники. Поэтому многие эшелоны останавливались за две станции до Брашова, и солдаты шли маршем прямо на Хэрман, минуя Брашов.
Однажды вечером появились пандуры. Известие о том, что хорошо обученные и вооруженные советским оружием воины выгрузились в районе боевых действий у Хэрман - Илиени, вызвало такое воодушевление среди солдат, что они буквально осаждали тех, кому уже посчастливилось с ними встретиться. Прибывший в Илиени из Брашова связной 6-го Кэлэрашского полка, хваставший, что он своими глазами видел панду ров, был буквально атакован солдатами.
- Значит, ты говорил с ними?
- Ну как же все это случилось?
- Как они выглядят?
- Прекрасно, приятель. Все на них новенькое. Одеты во все советское, курят русскую махорку, и оружие у них первый сорт; в общем, войско что надо. И без ругани и зуботычин, не то что у нас.
- Скажешь тоже… Армия без зуботычин все равно что свадьба без музыкантов.
- Дайте ему рассказать! Значит, ты говоришь, они идут сюда?
- Да, сегодня же ночью они должны занять позиции между нами и горными стрелками.
Если бы вдруг стало известно, что кто-то прибыл с Луны или с далекой планеты, то и подобная весть была бы встречена, пожалуй, с меньшим интересом, чем приход панду ров. Солдаты возбужденно переговаривались. Подумать только, целая дивизия, да нет, даже две дивизии: говорят, недавно сформирована еще одна! Представляете, в открытом бою, бок о бок с советскими войсками, расквитаться с гитлеровцами за всю их "помощь" и "заботы"! Вот это здорово!
Той же ночью добровольцы-пандуры заняли позиции. Справа от 101-й батареи окопалась рота противотанковых ружей.
Лейтенант Вишан, командир роты, и младший лейтенант Костя, пришли навестить своего соседа младшего лейтенанта Арсу.
По свежевырытому окопу Илиуц проводил их на командный пункт батареи.
- Принимаете гостей? - спросили пандуры.
- Милости просим. Извините только, в квартире еще нет ванны…
- Да у нас тоже пока нет. Дождя-то еще не было… - поддержал шутку Вишан.
- Стаканчик рому?
- Ну вот еще. Когда идешь на свидание, берешь с собой что-нибудь получше! - Костя вынул из кармана фляжку с водкой.
Выпив но глотку, все склонились над картой, освещенной электрическим фонарем. Вишан и Арсу договорились о взаимодействии в бою, условились о едином коде и сигналах. Наста вместе с несколькими зенитчиками попросился в роту пандуров.
- Хотите нанести нам ответный визит? - спросил его Вишан.
Арсу разрешил.
По дороге сержант-пандур Епуре рассказал зенитчикам о том, как вся его рота попала в плен на Дону в 1942 году, как застрелился дурак-капитан, как они, румынские военнопленные, словно стадо, под конвоем, долго добирались до лагеря. Здесь они медленно, очень медленно стали приходить в себя и разбираться в происшедшем. Нет, не они, а буржуазия и правительство, пославшие их сюда на смерть, были виноваты в том, что Румыния воевала с Россией. Вскоре делегация военнопленных попросила разрешения у советского командования принять участие в борьбе против фашистов. Советское правительство пошло навстречу военнопленным. Они прошли подготовку в специальном лагере под Рязанью и отправились на фронт. События 23 августа застали их дивизию на Днестре. Пандуры дошли до Бухареста и двинулись оттуда дальше на фронт.
Айленей свернул самокрутку из махорки, предложенной ему сержантом Епуре, и спросил:
- А в каком полку вы были, когда попали в плен?
- В двадцать втором Дымбовицком.
- В двадцать втором?! - Айленея бросило в дрожь. Ведь его брат был тоже в том же полку… - В двадцать втором полку тринадцатой дивизии?
- Да-да, именно так!
- Может, вы знали моего брата, он погиб под Чернышевской. Так было написано в телеграмме, присланной нам из полка.
- Я тоже попал в плен под Чернышевской. Как звали твоего брата?
- Капрал Айленей Константин… Он был пулеметчиком.
- Айленей Константин? И ты говоришь, он погиб?
- Да, мы получили извещение, мама уже четыре раза варила кутью с тех пор.
- Ну что тебе сказать? Я не помню, чтобы у нас был пулеметчик-капрал с такой фамилией. Но у нас есть офицер-пандур, командир третьей роты, младший лейтенант. Его зовут не то Апарией, не то Айленей.
- Да нет, какой там офицер!… Мой брат простой капрал!
- Эхе… Это ничего не значит. У нас, пандуров, как и в Красной армии, каждый солдат может стать офицером, если у него голова на плечах. Вот, например, младший лейтенант Костя тоже был сержантом. Понимаешь?
Айленей недоверчиво покачал головой. Документ есть документ: "Капрал Айленей Константин пал за веру". Мертвые не воскресают. Только Лазарь - воскрес, да и то в Библии. А он, Думитру, в святых не верит.
Епуре бросил на землю окурок, растер его сапогом и стал внимательно слушать сержанта Насту, который рассказывал о том, как тяжело им пришлось на фронте в Джулештях во время налетов и как они захватили немецкую батарею ночью 23 августа.
Вспомнив о Сасу, Наста сжал кулаки и выругался:
- Сволочь, предатель, сбежал с фрицами. Попался бы он мне, я бы с него шкуру спустил.
Пандуры слушали как "зачарованные и с восхищением смотрели на Насту и остальных зенитчиков. Да, им есть чем похвалиться. Что ни говори, немецкая зенитная батарея и два "мессершмитта"! А вот пандуры еще не получили боевого крещения, они еще не воевали с фашистами.
Айленей уже ничего не слышал. "А если все-таки Костикэ жив… - думал он. - Ведь и Епуре считался погибшим. Да и тысячи других пленных… Может быть, и Костикэ удалось спастись. Может, он был только ранен. Его могли подобрать русские…"
Сержант Наста кончил рассказывать, зенитчики собирались возвращаться к себе на батарею. Расстались, как старые друзья.
Епуре, видя погрустневшего Айленея, который тоже собрался уходить, поднялся с копны сена и обнял его.
- Давай пойдем в третью роту. Сам посмотришь на нашего младшего лейтенанта. Терять тебе нечего. Если это не он, уснешь спокойно. А так будешь мучиться всю ночь…
- Как же можно будить офицера, сержант? Он же обругает нас за то, что мы подняли его среди ночи.
- У нас, браток, никто не ругается и никто рук не распускает, у нас ко всем человеческое отношение, понял? Ну, может, удивится - и только. Да и удивительного ничего нет. Кто теперь не ищет родных? Пойдем! Тут недалеко, всего сто метров.
- Ну, ладно, сержант. Может быть, это снимет камень с моей души.
Наста и зенитчики остановились.
- Мы подождем тебя здесь, Айленей, - сказал Наста. - Только осторожно, не разбудите фрица!
Епуре и Айленей ушли. Острые листья кукурузы блестели в свете луны. Одна за другой гасли звезды, и только Полярная звезда мерцала холодным спокойным светом.
Слышались одиночные выстрелы. Изредка в небо взвивались красные нити, на концах которых вспыхивали яркие белые звезды, освещая Олт, поле и позиции румынских частей. Тогда Епуре и Айленей прижимались к земле и лежали неподвижно до тех пор, пока вражеская ракета не гасла. Когда они подошли к 3-й роте, их окликнул часовой.
- Я не могу вас пропустить, - заупрямился капрал. - По-вашему, мы не должны соблюдать дисциплину? Младший лейтенант отдал приказ никого не пропускать в расположение роты.
Епуре попытался его уговорить, но Айленей прервал его:
- Не надо, сержант, все равно там нет моего брата…
- Да что ты, парень, зря мы, что ли, пришли сюда?
Услышав, что незнакомый солдат ищет брата, которого считают погибшим, капрал подобрел. У него тоже есть брат. Сказали, что он пропал без вести. Что если он пойдет на поиски пропавшего брата и часовой его не пропустит?
- Послушай, солдат, ведь рота велика… почему ты думаешь, что он именно здесь, и почему ты пришел искать его ночью? А как звали твоего брата?
- Айленей Константин!
- Айленей? Есть у нас такой. Это наш командир. И зовут его тоже Константин. Он стал младшим лейтенантом, когда мы были на Днестре.
- Как? Значит, раньше он не был офицером?
- Нет, конечно! Он был не то сержантом, не то старшиной, точно не помню…
В темноте послышались шаги. Часовой повернул винтовку, направив ее в ту сторону, откуда раздался шум, и тихо спросил:
- Стой, кто идет?
- Младший лейтенант Айленей. С кем ты говоришь, капрал Соаре?
Зенитчик шагнул вперед. Он не видел офицера. Но голос… Голос был таким знакомым… Правда, теперь он стал суровым и решительным, но все-таки это был голос его брата.
- Господин младший лейтенант, я солдат Айленей Думитру…
Тяжелые мозолистые руки обхватили Думитру за плечи и притянули к себе.
- Митя, неужели это ты, малыш!
- Костикэ, дорогой… Ты жив! Если бы ты знал, как плакала мама. Как часто я видел тебя во сне… Значит, ты жив. Дай Бог здоровья тем, кто спас тебя…
- Ну, перестань, а то я тоже заплачу.
Солдат и офицер, обнявшись, долго сидели в окопе, под одной шинелью.
Солдат вытащил из нагрудного кармана часы, на крышке которых было выгравировано имя…
- Возьми их обратно, Костикэ. Они нужны тебе больше. Я с ними никогда не расставался.
- Оставь их себе, малыш, оставь навсегда… Я купил другие там, в России…
Той же ночью в стареньком домике в Излазе Романацилор радостно сжалось во сне сердце матери. Ей приснилось, будто оба ее сына вернулись домой; стоят под окном и стучат по стеклу. Она вскакивает с постели и настежь распахивает окно. Но там никого нет. Холодный, осенний ветер с Дуная гнет айву у маленького домика, и дерево тихонько стучит своими ветвями.
Сыночки мои родненькие!…
И старушка вытерла набежавшие слезы; сколько ей пришлось их пролить, когда ее муж не вернулся из-под Ойтуза! Все же сейчас ей стало легче: мгла, окружавшая ее, рассеивалась и светлела. Где-то в глубине души она почувствовала какое-то облегчение. На востоке занималась заря. Начинало светать.
Вот уже несколько дней, как село Илиени не знало ни минуты покоя. Гитлеровцы и хортисты, чувствуя, что им долго здесь не продержаться, заминировали дорогу, ведущую на полустанок Кикин и на Доболи де жос, рыскали по домам, улицам, садам. Если до начала сентября в селе стояло только две-три роты СС, то теперь здесь расположилось несколько полков. С наступлением сумерек никто из жителей села не имел права выходить из дому, зажигать огонь. А если кто-нибудь на какое-то мгновение открывал дверь и при этом мелькал слабый луч света, гитлеровцы тут же стреляли из автомата. Поэтому в селе лампы вообще перестали зажигать.
Известие о том, что Румыния теперь сражается против фашистов, быстро дошло и до Ардяла. Сельская знать, румынские и венгерские кулаки во главе со старостой, писарем и жандармом ходили сами не свои. Они знали, что скоро румынские и советские войска перейдут Карпаты и освободят Ардял. Если староста и писарь еще на что-то надеялись, то старший жандарм не находил себе места от страха. Ведь тех трех крестьян (двух румын и одного венгра), которых он расстрелял год назад, не скоро забудут на селе. И сейчас, как ни старался он заискивать перед односельчанами, он чувствовал - прощения не будет.
Испокон веков в Илиенях жили румыны и венгры. Крестьяне вместе обрабатывали землю, помогали друг другу, делились горьким трудовым хлебом.
И из века в век каждую осень на селе играли свадьбы: румыны женились на венгерках, венгры - на румынках. И сколько ни старались румынские и венгерские кулаки, либералы, царанисты, а затем и хортисты поссорить крестьян, натравить румын и венгров друг на друга - все было напрасно. И по-прежнему игрались на селе свадьбы, где румын женился на венгерке, а венгр - на румынке.
Так было и с Ириной Олтяну.
Ирина родилась в Брэиле. Она рано осталась сиротой и выросла в сиротском доме. Еще в приюте она помогала на кухне, убирала в спальне, и директриса пожалела ее и устроила учиться в школу.
И вот в 1936 году молодая учительница получила место в начальной школе в Илиенях. Она была совсем одинока - ни родных, ни друзей. Вскоре она поняла: ее друзья крестьяне. Только они относились к ней хорошо. Сельские же богачи, не найдя в ней свою единомышленницу, стали просить министерство отозвать девушку, как не справившуюся со своими обязанностями.
Ирина билась почти два года, получая нищенское жалование. В угоду богачам все учителя сторонились ее. Не раз ей приходила в голову мысль уехать отсюда, попросить другое назначение. Но Ирина не сдавалась: она должна была остаться здесь учить крестьянских детей.
Летом 1938 года во время страшной засухи Ирина заболела малярией. Она лежала в комнате одна, голодная, без лекарств; уже два месяца она не получала жалованья.
О ней позаботился красивый крестьянский парень венгр. Он привез из Сфынтул-Георге доктора, купил ей лекарств, а его мать каждый день приносила Ирине куриный бульон.
Девушка больше не чувствовала себя одинокой. Ее покровителя звали Иштван Картеш. Он окончил всего семь классов, но зато был сильным и очень трудолюбивым. Все кулаки старались заполучить его к себе в батраки. Но Картеш трудился на своем клочке земли. Он уже давно любил Ирину, но скрывал это от всех.
Через месяц после выздоровления Ирина вышла замуж за Картеша, и крестьяне весело погуляли на их свадьбе, а вскоре и на крестинах близнецов - Никулая и Илоны.
Потом Илиени попали под власть хортистов. Ирину, как румынку, сразу же уволили с работы.
Ее муж поехал в Будапешт искать справедливости, но был обвинен в прорумынских настроениях и попал сначала в лагерь, а потом в венгерскую армию, в кавалерийский полк, который был вскоре послан на Восточный фронт.
Четыре года Ирина жила без мужа, без работы, одна с маленькими детьми. Последние два года она не получала никаких известий об Иштване. Наконец пришла бумажка, в которой сообщалось, что Иштван Картеш пропал без вести.
Одна с двумя детьми! И всего два югеря земли! Но Ирина попросила у соседа-венгра плуг, волов и вспахала свой клочок земли, чтобы иметь возможность как-нибудь прокормить детей. Соседи помогали ей. И она снова убедилась, как много значит дружба бедных людей.
Однажды ночью ей приснилось, будто Иштван вернулся домой. После этого она и наяву бредила его возвращением. Она верила, что он вернется.
И Ирина ждала освобождения. Она слышала, что пандуры в Хэрмане. Скоро они освободят Илиени. Ирина потеряла сон. Она часто стояла по ночам у открытого окна, ожидая, не принесет ли ветер какую-нибудь весточку из Брашова о приближении освободителей.
Маленькие Никулай и Илона сладко спят. Ирина счастлива уже тем, что у ее детей есть мать и им не приходится воспитываться в сиротском доме, как ей самой.
Вдруг выстрел из орудия, стоящего позади ее дома, разбудил малышей. Задрожала земля, ребята испуганно заплакали.
- Ничего, ничего, детки, это просто немцы играют со своими пушками у нас в саду. Пойдемте в подпол.
К утру гитлеровские орудия смолкли. Наступила зловещая тишина.