- В Будапеште, дорогой Ставараке. Я напишу на пуле слова: "Привет от Бужора Драгня! Не забывай меня, фриц, на том свете!"
- А какие венгерки в Будапеште, мама моя родная! - вмешался Лука.
- Помолчи, Лука, они ведь не обращают внимания на цыган.
- Ну и что же? Поищем венгерских цыганок.
- Пока мы доберемся до Будапешта, всех венгерок разберут.
- Мне, все же бо-больше нравятся н-наши девушки!
- Замолчи ты, пулеметная очередь, что ты понимаешь? У нас в Титу есть одна венгерка, ее зовут Илонка, у нее такие бедра, такие икры, что…
- Как вам не стыдно? - рассердился Тудор. - А если бы о ваших женах или сестрах говорили что-либо подобное?
Солдаты замолчали. Но говорливый Бужор, глубоко вздохнув, нарушил тишину:
- Эх, черт возьми! Я оставил свою жинку только с одним ребенком, но когда вернусь, обязательно постараюсь, чтобы она мне подарила целую дюжину.
Тудор цыкнул на него, напомнив, что пора спать. Но прежде чем уснуть, Тудор мысленно вернулся домой, в родной город. Он увидел Иляну. В белой фате она сидит с ним за свадебным столом. Тудор чокается с крестным отцом, с родителями и с нетерпением ждет той минуты, когда они с Иляной останутся только вдвоем.
Иляна закрыла лицо руками и тихо заплакала. Затем она посмотрела на него и едва слышно прошептала:
- Боже мой, как я долго ждала тебя…
Да, она ждала его восемнадцать лет, со дня своего рождения. С первых сделанных ею шагов, с первой их ссоры, с первой прогулки по полю Лэптару и первого пожатия рук… Она все время ждала его, как ждет тюльпан наступления весны, чтобы отдать пчеле свой нектар.
Она подарила ему ясное и чистое понимание жизни, которая кажется такой простой и такой сложной, когда правильно изберешь путь. Их путь, хотя он и тернист, казался им прямым и светлым.
- Тудор, ты должен вступить в партию, - сказала ему как-то Иляна.
- Я?
- Да, ты. Там, на фронте, слова коммунистов очень нужны.
- Значит, ты считаешь, что я уже могу…
- Да! И сейчас, пока ты в отпуске, учись. Ведь ты не знаешь даже, что такое Коммунистический манифест. Тебе, как школьнику, нужно начинать с азов.
И Тудор стал ходить в УТЧ на лекции.
Рекомендацию для вступления в партию дал ему товарищ Георге.
Когда Тудор оказался в большом зале и начал рассказывать о своей жизни, он после первых же слов запнулся и, казалось, забыл обо всем. Его выручил товарищ Георге.
- Что там долго говорить, - сказал он. - Тудор верный товарищ, сын коммуниста. Я познакомился с ним еще до 23 августа. Тогда он получил первое партийное задание. Он храбро боролся против фашистов, был ранен и сейчас снова отправляется на фронт. Ставьте на голосование заявление солдата. Кто за то, чтобы принять Тудора Улмяну в партию?
Вверх поднялось двадцать рук. Никто не был против. Никто не воздержался. Тудор проговорил, смущаясь:
- Спасибо, товарищи. Я оправдаю ваше доверие. Буду воевать на фронте так, как подобает солдату-коммунисту.
Но вот он на фронте, и здесь, в части, нет партийной организации. К кому обратиться? С кем связаться? Завтра он напишет Иляне и спросит ее, что делать, но не прямо, иначе военная цензура не пропустит письмо. Он знает, что коммунисты в армии находятся еще на нелегальном положении.
Наступило Рождество. Он встретил его в бесконечном марше по заснеженной степи. Солдаты шли, шатаясь от сильного пронизывающего насквозь ветра.
В ту же ночь колонна 2-й дивизии вышла к Дунаю и форсировала его.
Утром 7 января на горизонте показалась столица Венгрии. Город пересекал почерневший от нефти Дунай, по которому плыли синие льдины.
Бои за освобождение Будапешта начались еще в конце октября. Хортистские и гитлеровские войска оказывали упорное сопротивление.
Рота Ботяну, ставшая теперь 6-й ротой, была придана 2-му батальону 31-го пехотного полка. Этому батальону была поставлена задача захватить казарму Франца-Иосифа, превращенную гитлеровцами в сильный опорный пункт.
Для того чтобы слиться с батальоном, роте необходимо было пересечь проспект Хунгария, непрерывно обстреливаемый хортистами. Они держали под перекрестным огнем все переулки, ведущие к нему. Бой шел за каждый двор, за каждый дом.
Дойдя до середины проспекта, солдаты Ботяну обнаружили, что он заминирован. Капрал Олтенаку по приказу командира роты пробрался на соседнюю улицу, где находился саперный взвод младшего лейтенанта Митеску. Вскоре Олтенаку вместе со взводом добрался до заминированного участка. А вечером того же дня 6-я рота с помощью саперов разминировала проспект и захватила три здания. Пункты сопротивления противника были ликвидированы, но казарма была еще в руках гитлеровцев.
Лука обнаружил провод, тщательно замаскированный в кювете. Он предложил Илиуцу подслушать разговор немцев по полевому телефону, который сержант носил с собой от самых Джулештей. В грохоте снарядов и треске пулеметных очередей Илиуц разобрал, как кто-то пискливым голосом отдавал приказание любой ценой удержать казармы Франца-Иосифа и обещал направить на подкрепление эсэсовский батальон.
Тем временем рота успешно продвигалась вперед. Илиуц и Лука заметили, что из подвала соседнего дома какой-то человек стучит им в окно. Лука хотел выстрелить, но Илиуц отвел его автомат в сторону, осторожно, прижимаясь к стене, подошел к окошку и прикладом выбил стекло.
Человек в штатском высунул голову на улицу. Он, по-видимому, давно не брился, бледные губы потрескались, как после изнурительной болезни.
- Вы говорите по-немецки? - спросил его Илиуц.
- Ja, ja! - последовал ответ.
- Хортист?
- Нет, я житель Вены.
Человек хотел подняться на подоконник, но не смог. Илиуц подхватил его под мышки и вытащил через окно. Незнакомец поблагодарил сержанта и рассказал, что прячется здесь уже две недели. Он бежал из рабочего батальона, и сейчас его, вероятно, ищут.
- Через дорогу отсюда, - тихо оказал он, - находится гараж, его охраняют всего шесть человек. В гараже больше сорока машин. Я думаю, они вам пригодятся!
- К сожалению, нам нужно спешить, мы и так отстали от своей роты. Нас ждут.
- Тогда дайте мне автомат, и я покончу с ними в три минуты.
- А живыми их захватить можно?
- Конечно. Гараж охраняют только двое, остальные спят.
- Откуда вы все это знаете?
- В сорок первом году немцы послали меня в дисциплинарном порядке шофером в Будапешт, вот в этот самый гараж. Я проработал там четыре года.
Илиуц решился.
- Хорошо. Пойдем все вместе.
Не прошло и минуты, как они уже входили во двор, а затем через мастерскую проникли в гараж. Впереди осторожно шел австриец. Двое немецких часовых, стоя к ним спиной, через железные решетки окон напряженно следили за ходом уличных боев.
Австриец, Илиуц и Лука приставили автоматы к их спинам. В то время как Лука связывал солдат веревкой, Илиуц и австриец разбудили остальных охранников. Они были мертвецки пьяны и тупо смотрели на них. Не прошло и четверти часа, как Илиуц доложил Ботяну, что они захватили целый гараж немецких машин. Рассказал он и о подслушанном разговоре.
Уличные бои продолжались с еще большим ожесточением. С крыш домов, с балконов, из подвалов хортисты и гитлеровцы вели сильный огонь, не давая возможности продвигаться вперед и поддерживать связь между ротами.
На улицах Текели и Немзети пехотинцы 2-й дивизии вели ожесточенный бой с фашистами, захватывая одно здание за другим.
Наблюдатели, расположившиеся на верхних этажах домов, корректировали огонь минометов, обстреливающих соседние улицы. Перепуганные жители города, не успевшие эвакуироваться, прятались в подвалах, бомбоубежищах или в метро. Пронзительно выли мины, артиллерийские снаряды, свистели пули.
Гитлеровцы, чувствуя свою гибель, минировали улицы, поджигали учреждения, бросали в бой батальоны хортистов, которые всего несколько дней перед этим научились стрелять из винтовок.
Часто русские и румыны наталкивались на гражданских патрулей с красными повязками на рукавах, выдававших себя за солдат венгерской рабочей гвардии. Но стоило им отойти, как патруль предательски стрелял в спину.
Вести бой было очень трудно. Не было ни охранения, ни прикрытия с флангов, ни разведки. Исход боя решали инициатива, личный пример, отвага и мужество солдат и офицеров.
Солдаты и офицеры 1-го батальона 31-го пехотного полка вместе с советскими воинами участвовали в боях за центр венгерской столицы.
Рота Ботяну расположилась на железнодорожной насыпи недалеко от казармы Франца-Иосифа. Слева находился взвод 4-й пулеметной роты под командой младшего лейтенанта Николая Белерчиу.
Наступил вечер. Большими хлопьями лениво па дал снег. Дымящиеся руины города, окопы, по краям которых виднелись полосы серой мерзлой земли, покрылись снежным покровом, прятавшим следы только что отгремевших боев. Этот снег покроет и тела солдат, которые еще сегодня утром о чем-то думали, мечтали, делили с тобой последний табак, стойко перенося все трудности боевых походов. Разве можно забыть о том, что здесь происходило? Забыть сержанта Михаила Табука, наблюдателя 9-го артполка, который изрешеченный пулями до последнего вздоха корректировал с восьмого этажа огонь нашей артиллерии. Его нашли после полудня на своем посту. Он крепко сжимал в руке бинокль.
Или сержанта Иона Дуку, телефониста 26-го пехотного полка, который был смертельно ранен в тот момент, когда исправлял телефонную линию? Уже не в силах связать провод, он, умирая, плотно сжал его концы ладонями. Телефонная связь была восстановлена.
Разве можно забыть все это? Но сейчас лучше не думать о смерти. Если нервы напряжены, нужно заставить себя успокоиться, чтобы можно было уснуть на несколько часов здесь, в заснеженной яме, - завтра тебе опять понадобятся новые силы и мужество. Иначе ты будешь побежден.
Эти мысли мелькали в голове Тудора. Он смотрел то на Луку, то на Бужора, то на Безню. Тесно прижавшись друг к другу, они спали глубоким сном.
Иногда тяжело вздыхали и вздрагивали от гула далеких разрывов или выстрелов, раздающихся на окраине Будапешта со стороны Дуная.
Думал Тудор и о другой столице, находящейся на берегу реки Дымбовица, о домике в Джулештях на улице Фрасин. Как далеко отсюда до тех мест и вместе с тем как близко они в его мыслях и мечтах здесь, в Будапеште. Когда он прощался с Иляной на перроне Северного вокзала, он даже не подозревал, что так скоро исполнится желание какого-то солдата, дописавшего мелом на табличке вагона "Бухарест - Арад" слово "Будапешт".
Следующий день на участке дивизии прошел спокойно, даже необычайно спокойно по сравнению с тем, что происходило в северной части венгерской столицы, где советские войска продолжали штурмовать город.
К вечеру 2-й батальон получил приказ перейти в наступление. Во время артиллерийской подготовки гитлеровцы, почувствовав что-то неладное, стали сильно обстреливать насыпь железной дороги.
Роте все же удалось приблизиться к железнодорожному полотну, но ожесточенный огонь противника заставил ее залечь.
Наступила ночь. Чтобы сделать себе укрытие, солдаты много часов подряд копали мерзлую землю. Утром ударил двадцатиградусный мороз.
Солдаты, чтобы не замерзнуть, стучали каблуками и даже танцевали сырбу.
Лука отвинтил пробку фляги и стал пить ром. Безня и Бужор с завистью смотрели ему в рот.
- Хватит, а то захлебнешься.
- Хм?…
- Оставь и нам.
- Хм?…
- На том свете, наверное, тоже так - одни пьют, а другие смотрят.
Выпив последнюю каплю, Лука обтер рукавом губы и щелкнул языком.
- До чего же ты жадный!
- А разве ты вчера не получил такую же порцию? Тебя никто не заставлял выпивать все сразу.
Луке никто не ответил. Сержант Илиуц отвел в сторону Насту и спросил:
- Как ты думаешь, возьмем мы эту венгерскую казарму?
Траншея, проложенная ночью в снегу саперами до стен казармы, была очень узкой. По ней нужно было пробираться цепочкой и ползком, чтобы не заметил противник.
Ветер свистел и обжигал лица солдат. Лука поднялся на насыпь. Тотчас же раздались пулеметные очереди, и по насыпи часто застучали пули.
Солдаты вскочили на ноги.
Ботяну выругался и стал кричать на Луку. Белый как полотно цыган быстро спустился с насыпи, стараясь не смотреть на офицера, но Ботяну подозвал его к себе:
- Видно, тебе, дураку, ром стукнул в голову?
- Стукнуть-то стукнул, да не ром…
Веселый взрыв хохота был прерван артиллерийской канонадой. Значит, скоро начнется атака. Рота развернулась в линию вдоль железной дороги и ждала приказа.
Наконец началась атака под прикрытием огня артиллерии. С винтовками наперевес бежали люди, из их ртов вырывался белый пар, растворяющийся в тумане. Волосы, брови, ресницы, усы заиндевели, и солдаты стали похожи на дедов Морозов.
Когда рота приблизилась к казармам, артиллерия прекратила обстрел. Противник открыл огонь из винтовок и автоматов, но передним взводам удалось вплотную подступить к стенам казармы, и, таким образом, они оказались в непростреливаемом пространстве. Тут же находились подразделения, которыми командовали Наста и Илиуц. Над их головами трещали пулеметные очереди взвода младшего лейтенанта Николая Белерчиу. Солдаты этого взвода вели огонь по бойницам казарм, давая возможность остальным пехотинцам добраться до каменной стены.
Тудор, Безня, Бужор и другие уже перелезли через стену во двор казармы. Взвод Илиуца расстреливал короткими очередями вражеских солдат, выбежавших во двор казармы. Солдаты взвода Насты уничтожили два вражеских дота, оборудованных в северо-западной стене казармы.
В разгар рукопашного боя Лука заметил, что всего в нескольких шагах от него два вражеских солдата устанавливают пулемет. Лука хотел обстрелять пулеметчиков из автомата, но, нажав на спусковой крючок, обнаружил, что патроны кончились. Недолго думая, Лука молниеносно подскочил к вражеским солдатам и ударами приклада автомата прикончил их. Затем повернул пулемет и открыл огонь по одному из окон казармы.
Через четверть часа казармы Франца-Иосифа были взяты. Как только прекратилась стрельба, красная ракета известила дивизию о том, что 2-й батальон выполнил задачу.
И тут только Тудор заметил, что Ботяну стоит у стены с мертвенно бледным лицом, держась рукой за левое плечо, из которого сквозь китель сочилась кровь.
- Господин младший лейтенант, вы ранены?!
- Пустяки, Тудор. Главное - мы выиграли бой. Теперь нужно проследить, чтобы никто из фашистов не убежал отсюда, понимаешь? Собери роту.
Тудор хотел что-то сказать, но, заметив строгий взгляд командира, пошел выполнять приказ.
В тот же день над казармой Франца-Иосифа вместо свастики развевался трехцветный румынский флаг. Советское командование отметило в приказе румынские части, отличившиеся в боях за освобождение Будапешта.
VIII. НА ГРОН
Прошло почти два месяца, но орудия по ту сторону Будапешта не умолкали.
Зима, казалось, никогда не кончится. То шел снег, то мела метель. Санитарные поезда перевозили в Румынию тяжелораненых. Полевые госпитали были переполнены. Здесь действовала уже другая армия, армия в белых халатах, и она воевала с той же настойчивостью и героизмом. Врачи, фельдшеры и медсестры с изможденными от усталости лицами, с покрасневшими от бессонных ночей глазами все же улучали свободную минуту, чтобы немного поговорить с ранеными, сказать им ласковое слово.
А после боя врачи и фельдшеры дни и ночи проводили, склонившись над операционными столами. И когда очередная операция заканчивалась, хирург выходил во двор, садился на какой-нибудь пустой ящик рядом с медсестрой или фельдшером и жадно курил.
- Разве это госпиталь? - возмущенно говорил еще совсем молодой врач в чине лейтенанта. - Думал ли я, когда был студентом, что буду работать в таких условиях! Где кропотливые лабораторные исследования, где новые эффективные средства? Мы здесь не врачи, а мясники.
- Вы опять начинаете, молодой человек? - отвечал ему хирург. - Вы хотите, чтобы врачи занимались опытами в ультрасовременных лабораториях и госпиталях, а солдаты умирали от гангрены? А ведь для того, чтобы мы могли стать докторами, инженерами, эти неизвестные солдаты отдают свою жизнь. И наш долг - спасти их. Да, нам жалко ампутировать им ноги или руки, делать тысячи молодых людей инвалидами, но другого выхода нет.
В дверях показалась сестра.
- Господин майор, - обратилась она к хирургу, - прибыла новая партия раненых - горные стрелки.
- Хорошо. Сейчас идем. Подготовьте наркоз и инструменты. Пойдем, мой мальчик, нас ждут на "бойне".
Лейтенант бросил сигарету, втоптал ее в глубокий снег, затем поднялся и последовал за майором.
Через несколько минут они уже тампонировали только что сделанный надрез, накладывали на вены зажимы, чтобы остановить кровотечение, а затем произвести ампутацию.
Много солдат, сержантов, офицеров погибло во время уличных боев. Сколько прерванных мыслей, сколько неисполненных желаний, сколько жизней унесла смерть!
Будапешт остался далеко позади. Освобожденный город медленно возвращался к жизни. В город текли нескончаемые потоки беженцев. Оборванные, одетые в тряпье, с обернутыми бумагой ногами (отступая, немцы забирали у беженцев одежду и обувь), они останавливались и несмело махали руками своим освободителям - колоннам советских и румынских войск, двигавшимся в Чехословакию. Иногда солдаты доставали из вещевых мешков буханки хлеба и банки консервов и отдавали их беженцам-венграм.
Однажды, в начале марта, рота лейтенанта Ботяну (после боев за Будапешт Ботяну получил звание лейтенанта) оказалась без неприкосновенного запаса: все отдали беженцам. Командир батальона, узнав об этом, приказал провести следствие и отдать виновных под суд.
Вечером в соседнем советском полку узнали об этом неприятном случае. И вскоре в расположение румынской роты прибыл советский грузовик с продовольствием. А на следующий день, когда приехал следователь, солдаты с гордостью показали ему свой неприкосновенный запас. Правда, на консервных банках надписи были сделаны по-русски!
Следствие было отменено.
Когда командиру полка доложили об этом случае, он очень смеялся. Командованию советских войск за разрешение этой проблемы было послано благодарственное письмо.
Наступил март. Первые весенние дни были холодными. Ночью ударяли прямо-таки крещенские морозы. Войска продолжали двигаться в сторону чехословацкой границы, оставляя за собой освобожденные города и села.
Лейтенант Ботяну выздоравливал. Рана на плече заживала. Целую неделю он пролежал в полевом госпитале, а когда узнал, что его хотят эвакуировать в тыл, в ту же ночь сбежал в роту. На рассвете гитлеровская авиация совершила налет на полевой госпиталь. Много раненых, которые не могли двигаться, было убито. А один исчез: его не нашли ни среди убитых, ни среди живых. Это и был Ботяну.
Так лейтенант опять попал в свою роту. В это время его часть вступила на территорию Словакии.
Новый командир батальона капитан Манолиу приказал Ботяну явиться к нему. Он встретил его верхом на лошади и даже не соизволил подать руку. Когда Ботяну представился, Манолиу с досадой кивнул головой.