- Не нравится мне ваша рота, лейтенант. Не чувствуется в ней дисциплины.
- Вы несправедливо обвиняете ее, господин капитан, она хорошо воюет.
- Это другое дело. А вы знаете, что ваши солдаты пишут родным в деревню? Нет? Ну… как бы вам это объяснить, их письма - просто революционны…
- Откуда вы знаете?
- Это вас не касается. Я, как командир батальона, несу ответственность за воспитание своих подчиненных. А тут наш мужик, вместо того чтобы выполнять приказы, начинает заниматься политикой.
- Я не понимаю вас.
- Вы - кадровый офицер? Когда вы окончили училище?
- В сорок четвертом.
- А-а, совсем птенец! Значит, вы не были там, за Прутом…
- Нет, не был. Я начал войну в Трансильвании вместе с ротой, которой я командую.
- М-да, хорошо, можете идти, но помните: держите свою роту в руках. Не разрешайте солдатам соваться в политику. Это дело гражданских. Да, чуть было не забыл. В вашей роте служит солдат Петре Станку. Пошлите его связным в группу управления батальона.
- Но ведь он не связной роты, господин капитан, а простой стрелок.
- Я приказываю вам, лейтенант. Ясно?
- Слушаюсь, господин капитан.
Получив приказ, солдат Петре Станку в тот же вечер взял свой ранец, винтовку и отправился в батальон. Он не понимал, почему лейтенант послал именно его. Может быть, он в чем-нибудь провинился и командир роты хочет от него избавиться?
Вначале он хотел спросить, почему именно его посылают в батальон, но при виде офицерских знаков различия слова застряли у него в горле. В общем, с ним происходило то же, что и при прощании со своей невестой, Иоаной, когда он уходил в армию. Нет, в ту светлую, звездную ночь он все-таки сказал Иоане главное…
"Иоана!" Даже когда он шепотом произносит ее имя, его охватывает волнение. Осенью, во время уборки урожая, он пек ей в горячей золе кукурузу и срывал для нее первые гроздья душистого винограда. Они тогда пасли вместе барский скот.
Так было до тех пор, пока его однажды не поймал с виноградом в руках помещик. Его сын Женикэ исполосовал Петре хлыстом, а помещик отобрал у него одежду и обувь, которые по договору дал ему к Пасхе. Иоану Женикэ не тронул. Он только посмотрел на нее, погрозил пальцем и сказал:
- А ты, воровка, приходи ко мне вечером, буду судить тебя дома.
Но Иоана не пришла. Она вообще перестала ходить в усадьбу, отказавшись даже от пяти корзин кукурузы, которые полагались ей за работу.
Петре был доволен, что Иоана не пошла на "суд" к господину Женикэ. Он знал, как Женикэ "судил" девушек. Недаром его проклинали все жители села Сегарчя.
Однажды Женикэ встретил Иоану на улице:
- Ты так и осталась ненаказанной, девушка? - спросил он ее игриво.
- Я и так отказалась от своей кукурузы, какое вам еще нужно наказание, боярин? Я лучше умру с голоду, но в усадьбу не пойду.
Всю ту осень Петре Станку трудился на винограднике. Виноградник был большой, в двадцать погонов. Здесь же стоял барский дом, и помещик, сидя где-нибудь в тени, наблюдал в бинокль за Петре.
Петре должен был весь день свистеть в свисток, чтобы помещик не подумал, что он ест его виноград. Ему приходилось с рассвета до темной ночи исхаживать десятки километров вокруг проклятого виноградника: ходил он босиком по колючим кустарникам, всегда томимый жаждой, покрытый пылью.
Когда наконец виноград собрали, Петре вздохнул с облегчением. Но в тот же день его вызвал начальник жандармского поста и вручил ему повестку о призыве на военную службу.
- Послушай, Петре, - посоветовал ему жандарм, - попроси-ка помещика, чтобы господин Женикэ взял тебя к себе в полк денщиком. Иначе сгниют твои косточки в России.
Но Петре ни о чем не хотел просить помещика. Он ушел в армию светлой, звездной ночью. Его провожала Иоана. Тогда, по дороге на станцию, он сказал ей, что любит ее и что, если она хочет, он женится на ней, когда вернется.
С тех пор прошло полтора года, но он все еще воюет. Не сгнили его косточки в России, как предвещал жандарм. Его только собирались туда послать, но тут Румыния повернула оружие против Германии.
- Эй, ты, что тут бродишь? - окликнул его часовой.
Петре вздрогнул.
- Я послан связным в батальон, но не знаю, к кому мне явиться.
- Иди сюда, к господину капитану, в штаб.
Петре вошел в помещение. В глаза ему ударил резкий свет большой электрической лампы, висящей под потолком. Дверь за ним закрылась, и Петре заметил в углу за столом офицера. Он жадно пил из кружки. На столе стояла наполовину пустая бутылка рому.
- Здравия желаю, господин капитан. Солдат Станку…
- Добро пожаловать, Петре, садись, - перебил его офицер, продолжая пить.
Петре не верил своим ушам. Офицер знает его имя?! Нет, это невозможно. Вероятно, офицер спутал его с кем-то другим. Может быть, ром виноват в этом?
- Садись на стул, солдат, слышишь? Ты что, не узнаешь меня?
Петре вздрогнул. Это был Женикэ, сын помещика.
- Сл-у-у-ш-ш-шаюсь, господин капитан! К-как я м-мог в-вас н-не узнать? Но-о-о я н-не з-з-знал, что в-вы в б-ба-атальон-не.
- А я, как видишь, знал о тебе. А когда знаешь, что здесь, у черта на куличках, твой односельчанин, то чувствуешь себя как дома. Какие у тебя вести из дому, что творится там, в Сегарчя?
- Что я могу знать, господин капитан? Нищета. Мать постоянно болеет, а у отца тяжелая работа - он носильщик на станции. Неделю назад я написал им письмо.
Петре писал своим родителям о том, что здесь, на фронте, поговаривают о передаче земли беднякам, и в первую очередь солдатам-фронтовикам. Тогда же он написал пылкое письмо Иоане. Представил себе, что у него уже есть земля, которую он будет пахать, сеять, а потом вместе с Иоаной собирать урожай. Это будет их земля, и урожай, который они соберут, будет принадлежать только им. Ведь у помещика Манолиу столько земли, что если ее разделить, хватит на три села…
Но Петре ничего не сказал об этом капитану. Как он может сказать сыну помещика, что он, солдат Станку, хочет забрать у его отца землю?
Однако капитан Манолиу все знал. Он читал письма солдат своего батальона. Почти все они писали об аграрной реформе, которую поддерживали коммунисты. Когда ему в руки попался измятый конверт со знакомым словом Сегарчя, у него перехватило дыхание. Он вскрыл конверт и, с трудом разбирая "иероглифы" малограмотного парня, стал читать письмо. Этот Петре Станку писал Иоане, девушке, отказавшейся прийти к нему, Женикэ, вечером. И кто этот Петре? Батрак, которого он исполосовал нагайкой. Нет, это уж слишком! Вот до чего они дожили! Завтра этот мужик, которым он сейчас командует, заберет у него землю. Что будет с отцом, с ним? Почему они не убежали с немцами, как это сделали другие люди с головой? За что он воюет? Чтобы восстановить справедливость? Для кого? Для крестьян? Стало быть, он, капитан Манолиу, сын помещика воюет за крестьян? Да пусть они сдохнут заодно с коммунистами! Он бы своими руками уничтожил всех этих нищих болтунов. Вернутся ли когда-нибудь в Сегарчя прежние времена? Да что говорить? Как они могут вернуться, когда повсюду русские. Будь только одни румыны, тогда другое дело, а тут везде, по всему фронту, русские, а оттуда, с запада, жмут англичане, французы, американцы. Черта с два теперь выиграют немцы!
Кто-то постучал в дверь. Капитан очнулся от своих мыслей:
- Войдите!
- Господин капитан, я сержант Лупу, связной полка. Вам секретный пакет.
- Давай сюда.
Когда связной вышел, капитан вскрыл письмо и стал читать. Брови его удивленно приподнялись. В письме, написанном неровным почерком, командир полка приказывал батальону на рассвете атаковать противника в направлении Ноград сен Потор - Добре-Нива. Это были первые населенные пункты, расположенные по ту сторону венгерской границы, на словацкой земле.
В начале одиннадцатого капитан Манолиу встал из-за стола и приказал своему новому связному, солдату Петре Станку, идти спать. Станку встал и отдал честь. Капитан подал ему руку.
- Я взял тебя к себе, так как хочу, чтобы около меня был свой человек, односельчанин. Ты напоминаешь мне о доме. Я позабочусь о тебе, Петре.
- Благодарю вас, господин капитан.
- Иди в отделение управления батальона, когда надо будет, я тебя вызову. Да, я забыл тебе сказать, что с завтрашнего дня, если хочешь, я возьму тебя в денщики.
- Я, господин капитан, привык ко всему. Ведь я же был батраком в вашем поместье.
- А ну его к черту, это поместье. Лучше бы его совсем не было. Сейчас такие времена, что я не хочу и слышать о нем. И ты забудь. Об этом никто не должен знать, понимаешь?
- Слушаюсь, господин капитан.
Через полчаса на командный пункт батальона прибыли командиры рот. Атака была назначена на следующий день. Рота Ботяну должна была атаковать в первом эшелоне при поддержке артиллерийского дивизиона 9-го артполка.
Ботяну отметил на карте все цели, определил боевой порядок. Но его очень беспокоило, что в этой подготовке к атаке не принимал участия ни один артиллерийский офицер.
- Не беспокойся, я сам все сообщу артиллеристам, - успокоил его Манолиу.
Когда командиры рот ушли, была уже полночь. Но Манолиу все еще не ложился спать. Он начертил другую схему для артиллеристов. Там были даны совершенно другие цели, причем с таким расчетом, чтобы снаряды поражали свои части.
Направив схему с новым связным в дивизион, капитан постучал в замаскированную в стене дверь. Дверь открылась, и он исчез за ней. В соседней комнате жил хозяин дома - фон Александер, виноторговец, совершивший немало сделок с немцами. С тех пор как капитан Манолиу установил здесь свой командный пункт, виноторговец принимал его весьма учтиво, разговаривал с ним на чистом немецком языке и угощал настоящим токайским вином.
О чем только не говорит человек за бокалом вина! Фон Александер жаловался на тяжелые времена, а Манолиу выражал сомнение в победе русских… В этих бесконечных разговорах оба приходили к полному взаимопониманию.
После нескольких бутылок вина языки их до того развязались, что они начали оплакивать времена фашистской оккупации.
- Какой я глупец, герр гауптман, что остался здесь… Немцы отступили ночью, это было так неожиданно для меня. На рассвете по улице уже проходили советские войска. А как же вы, культурный человек, миритесь с ними?
- Я выполняю свой долг, господин Александер, я кадровый офицер, - ответил уклончиво Манолиу.
Но на следующий день он решился поделиться с хозяином возникшей у него мыслью.
- Если вы хотите перейти на ту сторону, я помогу вам…
Фон Александер, возбужденный, с разгоревшимися щеками, вскочил, подошел к комоду и достал оттуда колье с жемчугами.
- Прошу принять этот дар в знак моего преклонения перед вами и в знак моей признательности.
Спустя 24 часа после этой беседы Манолиу входил через потайную дверь к хозяину дома, неся с собой план расположения немецких частей.
Склонившись над картой, они оба тщательно подсчитывали расстояние. До немецких позиций было всего шесть километров. Фон Александер знал дорогу через лес, по которой можно было пройти незамеченным вплоть до Зловенского шоссе. Но он все-таки не доверял Манолиу, боялся, что тот может предать его, несмотря на дорогой подарок. Подумав немного, Александер сказал:
- Если вы пойдете со мной, вы будете богатым человеком. Там у меня много друзей. Если даже придут американцы, мы заживем по-царски. Мои драгоценности в Швейцарском банке ждут нас обоих.
Зачарованный миражем подобной авантюры, Манолиу готов был согласиться, но, подумав, что это сопряжено с большим риском, сделал безразличный вид и отказался:
- Нет, сейчас я не могу идти с вами. А вы, когда доберетесь, скажите им, откуда мы будем атаковать. Я со своим батальоном постараюсь оторваться от главных сил полка и таким образом смогу передать немецкому командованию весь личный состав батальона. Тогда мы и встретимся с вами.
- А как известить вас, что я благополучно добрался?
- Пусть немцы ровно в четыре часа пять минут дадут зеленую ракету.
Вернувшись от артиллеристов, Станку направился в канцелярию, чтобы доложить Манолиу о выполнении приказа, но там никого не было. Разочарованный, он уселся на стоящий у стола стул и решил ждать. Вдруг послышался шорох. Он насторожился.
Шорох доносился из ящика стола. Станку быстро открыл ящик, который оказался незапертым.
Из ящика выпрыгнула мышь и, сбежав по ножке стола вниз, шмыгнула под шкаф. Все это произошло так быстро, что Станку не успел даже подняться со стула.
Он хотел закрыть ящик, но вдруг заметил в нем пачку писем. Это были письма солдат, все они были вскрыты. Среди них Станку обнаружил и свое письмо. "Как же так? - недоумевал он. - Значит, капитан оставляет у себя письма солдат? А они-то думают, что их давно уже получили в деревне. Зачем капитану понадобились их письма? Нужно немедленно спросить об этом капрала Тудора или сержанта-инженера Илиуца". Сейчас уже поздно. Но завтра, на рассвете, он обязательно скажет им об этом. Почувствовав внезапную усталость, солдат склонил голову на стол и задремал.
Когда Манолиу пинком разбудил его, была уже глубокая ночь. Быстро вскочив и вытянувшись перед офицером, Станку доложил о выполнении приказа и вручил конверт с распиской о получении пакета.
- Сейчас около четырех часов, - буркнул в ответ капитан. - Ступай и разбуди группу управления. Ровно в пять мы должны быть на участке пятой роты.
Оставшись один, Манолиу почувствовал какое-то внутреннее беспокойство. По всем расчетам, Александер должен уже быть на месте час назад. Кажется, ему никто не мешал. Дозор, находящийся у леса, был специально убран и переброшен для патрулирования вдоль дороги, ведущей в город.
Манолиу казалось, что время остановилось. Он несколько раз подносил часы к уху, чтобы убедиться, что они идут.
Когда стрелки часов показали ровно четыре, Манолиу вышел во двор и долго смотрел на север. Он мысленно отсчитывал секунды, сердце его сильно стучало. Неожиданно темнота ночи была разрезана зеленой ракетой, которая поднялась высоко-высоко, поплыла по небу и тотчас потухла.
Манолиу спокойно закурил. Сердцебиение прекратилось. Теперь все в порядке: фон Александер благополучно добрался до цели. А удастся ли это сделать ему самому? Все зависит от того, как будет действовать батальон, особенно от того, сумеют ли немцы парализовать остальные силы полка, чтобы дать возможность его батальону выйти из зоны огня.
На рассвете батальон занял исходные позиции. Впереди в утреннем тумане едва виднелся город Потор, над которым возвышались колокольни двух протестантских церквей.
В роте Станку рассказал Тудору и солдатам о махинациях Манолиу с письмами. Всеобщему возмущению не было предела. О случившемся доложили лейтенанту Ботяну.
- Хорошо, - сказал он. - После боя разберемся, в чем дело. Может быть, был приказ свыше?
- Какой приказ, господин лейтенант? - ответил ему Тудор. - Солдаты первого батальона сегодня получили письма, а из нас никто не получает писем уже целую неделю.
И тут Станку догадался, почему Манолиу задерживает солдатские письма.
- Видно, господину капитану не нравится, что мы хотим получить землю, - сказал он. - Вот оно что! Как это я раньше не догадался. Поэтому-то Манолиу и не велел мне никому говорить, что у него около нашего села поместье.
- Так ты его знаешь, Станку?
- Еще бы, господин лейтенант. Я был батраком у его отца, помещика Манолиу. И капитан Манолиу взял меня к себе связным, чтобы сделать своим денщиком, он ведь знает меня как хорошего работника… Ой, я должен бежать, там, на командном пункте, меня, наверное, уже ищут.
Тудор пожал ему руку и сказал, прощаясь:
- Вот что получается, когда нами командует помещик. Кто знает, какие планы вынашивает наш командир батальона. Ведь волк никогда не станет овцой…
Атака началась неожиданно, без артиллерийской подготовки. Второй батальон стремительно продвигался вперед по заснеженному полю, оставив метров на сто позади себя соседние батальоны. Командир полка по телефону приказал Манолиу, чтобы его батальон держался на уровне остальных. Внезапно противник начал обстрел.
Услышав свист снарядов, рота Ботяну залегла. Остановился и весь батальон. Но снаряды рвались только на флангах, в расположении соседних батальонов. Тогда Манолиу приказал батальону выдвинуться вперед еще на сто метров.
Лейтенант Ботяну, заметив, что рота оторвалась от соседних батальонов более чем на двести метров, приказал остановиться. Манолиу подошел сзади с остальными двумя ротами и отдал приказ Ботяну продвигаться вперед.
- Мы же отрываемся от батальона, господин капитан! - ответил ему Ботяну.
- Я приказываю вам наступать, лейтенант.
- Как можно наступать, если полк скован фашистской артиллерией? Почему молчит наша артиллерия? Ведь до противника осталось не более восьмисот метров.
- Выполняйте приказ. Ясно? Я сам поведу в бой остальные две роты. Надо воспользоваться тем, что артиллерия не ведет огонь по нашему батальону.
Тудор, Илиуц, Безня, Олтенаку, Лука и другие солдаты смотрели на лейтенанта. Они догадывались, что тут что-то неладно. Соседние батальоны прижаты к земле, а их батальон оторвался от полка уже более чем на триста метров.
Неожиданно стали бить орудия артиллерийского полка. "Наконец-то", - обрадовались солдаты. Но снаряды начали рваться перед фронтом соседних батальонов и позади второго батальона, ранив нескольких солдат из роты Ботяну.
- Почему артиллерия не перенесет огонь? Ведь они бьют по своим! - возмущенно кричали солдаты.
Но Манолиу настойчиво приказывал:
- Вперед, ребята! Уйдем от снарядов нашей грешной артиллерии.
Только теперь в голове Ботяну промелькнула страшная догадка. "Вот почему вчера вечером на разборе обстановки не было артиллеристов. Значит, Манолиу сделал для них неверную схему целей. Неужели возможно такое предательство? Как же в полку не проверили его схему?"
Снаряды продолжали рваться, отделяя 2-й батальон от остальных двух батальонов полка.
- Вперед, ребята, - по-прежнему слышался голос капитана Манолиу. - Не стрелять! Лейтенант Ботяну, продвигайтесь вперед, слышите?
Но Ботяну остановил роту на месте. Они и так оторвались от главных сил полка почти на пятьсот метров.
- Что вы делаете, лейтенант? Я приказываю идти вперед. Вы что, оглохли?
Но Ботяну уже не слышал слов Манолиу. Он видел, что моторизованная рота фашистов начала вклиниваться в стык между 2-м и соседним батальоном. Головные роты попали в тяжелое положение.
- Противник справа! - крикнул Ботяну. - Рота, слушай мою команду! Ручными гранатами по бронемашинам противника, огонь!
Видя, что головной батальон атаковал бронемашины, гитлеровцы ответили ожесточенным огнем.