По ту сторону Венского леса - Траян Уба 6 стр.


Не успел Георге кончить, как вой сирены разорвал ночную тишину. Это был призыв к новой жизни после многих лет прозябания и унижений. С 1933 года сирена Гривицы не звучала так весело, призывно и громко. И один за другим гудки Трияжа, Реджии и даже звон церковных колоколов торжественно возвестили о начале новой жизни.

Солдаты еще никогда не слышали такой тревоги. Они не знали точно, что происходит, но уже о многом догадывались. Поднялись все, как один. Никогда еще по тревоге не собирались так быстро. Точно никто ничего не знал, но все предполагали, что за бой их ожидает. Вскоре Лука получил по телефону зашифрованный приказ. Батарея должна быть готова к бою с немцами. Теперь она находится в распоряжении командования столицы.

Квартал Джулешти ожил. Люди высыпали на улицу, собирались группами, делились радостной вестью.

- Так это правда? - спрашивала какая-то женщина с распущенными волосами, одетая в мужское пальто.

- Да, да, конечно, правда, я слышала своими ушами сообщение по радио, - ответили ей на бегу.

Через дорогу от нас из полуразрушенного дома доносились звуки патефона. Знакомая мелодия - "Дунайские волны", но как по-особому звучала она в этот торжественный час! Подошел Георге, обнял Романа. Затем все солдаты стали обниматься, поздравлять друг друга.

- У орудий остаются только двое, - крикнул Наста. - Остальным взять автоматы и гранаты! Трубить сбор!

Мы уже стояли в строю, когда появился Сасу. Он был без фуражки, френч расстегнут, в глазах растерянность.

- Что это значит, сержант Наста? - крикнул он. Солдаты в строю тревожно задвигались. А Наста спокойно повернулся к офицеру и объяснил:

- Колокола возвещают об освобождении нашего народа, господин младший лейтенант! Разве вы не знаете? Антонеску арестован! Мы получили приказ от командования столицы выступить против гитлеровцев.

Сасу будто оглушили. Он ничего не понимал, не мог поверить в слова сержанта и только забормотал:

- Как против? Антонеску арестован? Это, наверное, наверное… ошибка! Этого не может быть! Я сейчас же запрошу дивизион!… - и он направился к телефону.

Сбитые на какое-то мгновение с толку, мы с волнением ждали возвращения Сасу. Товарища Георге не было; он ушел незадолго до прихода офицера, напомнив нам еще раз, что мы должны немедленно обезвредить немецкую батарею.

Илиуц, видя, что младший лейтенант задерживается, пошел за ним и тотчас вернулся, чертыхаясь на чем свет стоит.

- Ребята! Сасу и не думал звонить. Часовой у дверей говорит, что видел, как он бежал к немецкой батарее.

Сержант Наста даже плюнул с досады. Он вытащил револьвер, зарядил его и, затянув потуже ремень, крикнул:

- Батарея, слушай мою команду! Первое отделение - за мной, марш! Сержанту Илиуцу - немедленно открыть огонь по гитлеровской батарее.

И тут я увидел, что рядом со мной в строю стоит Мафтей, старик капрал. Он крепко сжимал в своих огромных руках ствол автомата.

Мы тронулись бесшумно тремя отделениями через сад Лэптару. Никогда мне еще не были так дороги эти места, где прошло мое детство. Мы пробежали мимо кирпичной трубы, обогнули заброшенные печи и оказались у немецкой батареи. Там был переполох. Разбуженные от крепкого сна фашисты торопливо готовились к бою.

Но в эту минуту наши орудия открыли огонь прямой наводкой. Отделение сержанта Насты и два других отделения с флангов начали обстреливать немецкую батарею.

Перепуганные, полуодетые гитлеровцы, беспорядочно отстреливаясь из автоматов, отступали в направлении квартала Крынгаш.

Только одно их орудие открыло яростный огонь по расположению нашей батареи. Мы бросились к нему, но автоматная очередь остановила нас. И тут старый капрал Мафтей, добровольный боец нашей батареи, нагнулся, сорвал кольца с двух гранат и бросился бегом к орудию. Раздалась короткая очередь, и пули впились в землю вокруг старика. Мафтей упал, перевернулся и пополз. Застыв от ужаса, мы наблюдали за ним. Старик все полз и полз, и, когда до вражеского орудия оставалось метров тридцать, он встал и с силой, которую трудно было ожидать от него, швырнул обе гранаты. Гитлеровское орудие замолчало. В тот же миг старика сразила автоматная очередь. Мы заняли расположение немецкой батареи, но нашли там только мертвых фрицев. Лишь в палатке гауптмана мы взяли живым денщика. Он дрожал как в лихорадке, и нам с трудом удалось добиться от него показаний. Оказывается, гауптман вместе с младшим лейтенантом Сасу и оставшимися в живых гитлеровцами отступили к кварталу Крынгаш. Я был страшно зол, что мы упустили двух офицеров. А мне сильнее, чем когда бы то ни было, хотелось, чтобы господин гауптман вырыл самому себе могилу. И чтобы младший лейтенант Сасу, бывший командир 101-й зенитной батареи, помог ему в этом.

Мы заняли фашистские укрытия и установили там три ручных пулемета.

Жертв в батарее не было. Только старый капрал Мафтей остался на поле Лэптару, изрешеченный пулями.

Солдаты выкопали глубокую яму, чтобы ни ветер, ни метель не потревожили его вечного покоя. Старый капрал первым в батарее пал в той справедливой войне, которую мы начали. Он пал в борьбе за правду, которую искал долгие годы.

Сержант Наста наладил связь со своей батареей, с сержантом Илиуцем. В это время зазвонил немецкий телефон. Наста взял трубку. По-немецки попросили к телефону гауптмана.

- Гауптмана? Здесь нет никакого гауптмана, это говорит румынский сержант Наста, понятно?

Тот же голос громко завопил в трубку:

- Rumanen?… Sacramentum!

Больше ничего не было слышно. Телефон замолк.

Затем из дивизиона позвонил майор Фронеску и попросил к телефону командира батареи. Ему доложили, что младший лейтенант Сасу перебежал к немцам и батареей теперь командует сержант Наста. Майор рассвирепел, приказал разыскать и арестовать Сасу и начать бой с немцами. Но, услышав, что мы уже заняли позицию немецкой батареи, он стал грозить нам расстрелом за то, что мы действовали без его приказа. Роман, который слушал этот разговор по параллельному проводу, вмешался:

- Но, господин майор, у нас же был приказ.

- От кого, олух? - разозлился еще больше майор.

- Как от кого? От Румынской коммунистической партии.

В эту ночь никто не спал. Бухарест ожил. В слепом, затемненном городе зажигались огни. Одно за другим освещались окна. Ночное небо прорезали десятки прожекторов, их лучи то собирались в пучок, то весело разбегались. Изредка со станции Бухарест-товарная или из Бэнясы доносились пулеметные очереди.

Занималось утро. Первые лучи солнца окрасили воду в пруду Лэптару в кроваво-красный цвет. С востока подул свежий ветер; он принес запах спелой кукурузы и фруктов. Со стороны Бэнясы все еще слышались глухие раскаты канонады, небо озарялось вспышками.

По полотну железной дороги к батарее бежала босая невысокая девушка в цветастом платке.

Сорок человек внимательно следили за ней. От земли поднималась прозрачная пелена тумана. И сквозь туман, как фата моргана, виднелись две босые ноги, белое платьице и цветастый платок. Когда слышался отдаленный грохот и щелканье пулеме тов, девушка на минуту останавливалась и затем бежала снова в нашу сторону. Когда она была на расстоянии двух десятков метров, Роман вышел к ней из укрытия. Это была Иляна.

- Иди сюда! Каким ветром тебя занесло к нам?

- Ветром свободы, - ответила Иляна. - Рабочие-железнодорожники посылают вам свой привет. Они восхищены вашей победой над фашистской батареей. Товарищ Георге сам не смог прийти - его вызвали в штаб отрядов патриотической гвардии. Уже сформировано несколько батальонов рабочей гвардии.

Иляна увидела меня. Глаза ее радостно заблестели. А может быть, мне это только показалось?

Мы лежали, выставив автоматы вперед, на край бруствера. Когда Иляна, жалуясь на то, что устала, села рядом со мной, все рассмеялись. Любивший пошутить Олтенаку подтолкнул меня в бок и сказал:

- Так обними же ее - усталость как рукой снимет. За фашистами мы понаблюдаем сами!

Я притворился, будто ничего не слышу. Мы смотрели с Иляной на восходящее солнце, на город и вспоминали детство, когда мы на рассвете прибегали друг к другу и рассказывали новые сказки о храбрецах и драконах.

А над Бухарестом, словно королева с золотыми распущенными волосами в короне, сверкающей тысячами драгоценных камней, поднималось солнце. И каждый его луч был лучом надежды, лучом победы.

III. НАЧАЛО ПУТИ

Многие совсем по-другому представляли войну с гитлеровцами. Раз заключено перемирие и Антонеску арестован, думали они, значит, война окончена. Теперь осталось только разоружить и отправить противника в лагеря для военнопленных, а самим готовиться к торжественной встрече советских войск с оркестрами и литаврами. Может быть, поэтому в первый же вечер с окон была снята маскировка и тысячи людей высыпали на улицы. Но радость продолжалась недолго. Уже на рассвете в ясном и чистом небе появились летевшие на большой высоте горбатые "штукасы". Они безнаказанно кружились над Бухарестом, затем пикировали с молниеносной быстротой и с ожесточением сбрасывали бомбу за бомбой. Немецкие самолеты не встретили никакого отпора; орудия и пулеметы молчали, и хищные горбатые птицы хозяйничали в небе почти все утро. Снова жертвы, снова пожары и разрушения. В городе началась паника. Ходили самые невероятные слухи. Говорили, будто румынская армия продолжает воевать на стороне немцев, что Антонеску бежал к Гитлеру, что в Констанце высажен десант с сотен американских кораблей, что американцы сбросили в Бузэу миллион парашютистов, закрыв русским дорогу через Румынию. Поэтому будто отношения между русскими и американцами прерваны и между ними началась война.

Сержант Наста попытался по телефону связаться с дивизионом, чтобы выяснить обстановку, но дивизион не отвечал. Тогда послали туда на машине Луку, и он, вернувшись, доложил, что дивизиона на старом месте нет и неизвестно, где он сейчас находится.

Часов в семь утра на батарею пришел какой-то младший лейтенант. Он был уже немолод, - видно, призвали из запаса. Командование столицы назначило его на должность командира 101-й батареи вместо дезертировавшего младшего лейтенанта Сасу.

Новый командир приказал всем построиться и, приняв рапорт, подал команду "Вольно". Бойцы сразу почувствовали, что он с "гражданки". Об этом говорила и плохо пригнанная форма, и большие, не по размеру сапоги, и пилотка, едва прикрывавшая полголовы.

- Садитесь, - сказал новый офицер, показывая на траву, и сам тоже сел. - Можно курить.

Солдаты, не обращая внимания на командира, оживленно заговорили между собой, озабоченные новым поворотом политических и военных событий.

Младший лейтенант стал расспрашивать Насту, откуда он родом, какая у него специальность, как зенитчики переносили бомбежку, чья была идея неожиданно атаковать немецкую батарею и о многом, многом другом.

Наста отвечал спокойно, сдержанно, без всяких прикрас. Когда он дошел до атаки на немецкие позиции, озабоченное лицо офицера, изрытое оспой, разгорелось.

Когда Наста кончил рассказывать, сержант Илиуц поднял два пальца, как на уроке в школе, и попросил разрешения говорить.

- Говори, сержант, говори!

- Господин младший лейтенант, мы даже не знаем, как вас зовут, откуда вы и - самое главное - что мы теперь будем делать.

Младший лейтенант усмехнулся и нехотя заговорил о себе.

- Меня зовут Арсу, младший лейтенант запаса Ион Арсу. Десять лет я учительствовал в селе на берегу Дуная. Окончил училище полевой артиллерии, но, что поделаешь, призвали меня в зенитную. Командовать пока не приходилось. Занимался снабжением, охраной складов. А вчера меня вызвали в штаб и вручили приказ. Вот так я и стал командиром вашей батареи.

- Что ж мы будем делать дальше? Неужели все время торчать здесь, в Джулештях? - спросил Роман.

- В штабе мне сказали, что наша батарея придана пехоте.

- Пехоте?… А-а… Это дело рук господина майора Фронеску; он отделался от нас, потому что мы сегодня ночью напали на немцев без его приказа.

- Может быть, - усмехнулся Арсу. - Он с удовольствием передал вас командованию столицы, говоря, что избавляется от бунтовщиков. И так как я тоже считаюсь бунтовщиком, то он избавился заодно и от меня. Но командование столицы знает о вашей доблести. Вас там ценят!

Тудор вскочил с места.

- Как, значит, вы тоже бунтовщик?

- Да как вам сказать? Я всегда был чужой среди кадровых офицеров… Они бы растащили все продовольствие и бензин со складов, если б я им не мешал.

Вот этого-то они мне и не могут простить! Но с вами, я думаю, мы договоримся. У нас один долг - быть готовыми к выполнению приказа. Мне кажется, что здесь мы не задержимся.

В этот момент около живой тростниковой изгороди остановилась легковая машина. Из машины вышли полковник и коренастый генерал. Часовой отдал им честь. Наста первый вскочил и крикнул: "Смирно!" Младший лейтенант Арсу сразу подтянулся, сделал несколько четких шагов и по всем правилам устава начал рапортовать генералу:

- Господин командующий гарнизоном! Сто первая зенитная батарея…

Так вот, значит, кто этот генерал! Командующий столичным гарнизоном.

Генерал принял рапорт и подошел к бойцам. У него было простое лицо, на лбу - три широкие борозды, а вокруг острых орлиных глаз - паутина тонких морщинок. Он остановился в трех шагах от солдат, поднес руку к фуражке, на околыше которой было два ряда дубовых листьев, и сказал громко и отчетливо:

- Здравствуйте, герои.

Ободренные таким приветствием, солдаты дружна гаркнули:

- Здравия желаем…

- Молодцы, ребята! - продолжал генерал. - Вы действовали прекрасно. Жаль только, что упустили этого предателя Сасу. Предателей надо расстреливать на месте. Кто из вас принял на себя командование батареей?

- Я, господин генерал… Сержант Наста Никита!

- Прекрасно, старший сержант. Поздравляю вас с новым званием. А вам, герои, хочу сообщить, что ваша своевременная атака способствовала нарушению связи между частями германской армии в Бухаресте. Это вынудило гитлеровцев отступить к Бэнясе.

Генерал помолчал, обвел взглядом немецкие позиции и затем продолжал:

- Я знаю немцев еще с тысяча девятьсот шестнадцатого года, когда мне довелось воевать против них под Мэрэшешти. Теперь мы снова воюем против них. И вы - первая батарея, которая открыла по ним огонь. Надеюсь, вы и дальше будете так же хорошо их бить. Самолетов у нас маловато, на аэродромах еще хозяйничают враги. Крупнокалиберную артиллерию мы не можем тащить в центр Бухареста, поэтому вам со своими легкими пушками надо немедленно отправиться в Чишмиджиу. Фашистские самолеты беспрепятственно бомбят центр Бухареста. Надеюсь, что через час вы уже сможете дать им отпор.

- Постараемся, господин генерал, - заверил его Наста. - Ведь если мы их прогоним отсюда, то пойдем вышибать их и из Трансильвании, не так ли?

- Непременно, старший сержант!…

- Спасибо, господин генерал. Я же из-под Клужа, и меня ждет там семья!

- Мы пойдем и дальше. Но теперь наша основная задача - выгнать их как можно скорее из Бухареста. А тем временем подойдут и советские войска. Ясно?

- Ясно, господин генерал.

Генерал ласково посмотрел на Насту, затем подошел к нашему новому командиру, развернул план Бухареста и указал на зеленое пятно, где было написано "Парк Чишмиджиу". Разговаривая с Арсу, генерал записывал что-то в свой блокнот.

…Машина уже ушла, а солдаты все стояли по стойке "смирно". С ними еще никогда так не разговаривали генералы.

В полдень четыре машины батареи, огибая воронки от бомб, выехали на Джулештское шоссе. Жители пожимали солдатам руки и шли за ними до самого конца улицы Табла Буций - до кладбища Калвин, помогая вытаскивать пушки из ям.

- Счастливого пути!… Возвращайтесь с победой… Скорее гоните фашистов.

Одна из четырех машин, доверху нагруженная боеприпасами, вырвалась вперед, так как ей надо было сделать еще один рейс, чтобы забрать оставшиеся снаряды и патроны. С моста Гранд солдатам открылась страшная картина: Северный вокзал совершенно разбит, платформы разворочены, рельсы изогнуты, повсюду валяются перевернутые вагоны, а дорога на Гривицу и Джулештское шоссе вся завалена щебнем; почти все дома возле вокзала разрушены. На одном этаже видны ванна, детская коляска, разбитая скрипка; на другом - кухонная плита, шкаф, туфля и разбитая кукла. Кто знает, чьи детские ручонки прижимали ее к себе во время взрыва?!

Еще не успела улечься пыль прежних бомбежек, как последовали новые. Гитлеровское командование хотело любой ценой срочно эвакуировать из Бухареста свои отделы, и в первую очередь отдел контрразведки, расположенный в крыле здания военного министерства на улице генерала Марковича, за парком Чишмиджиу.

Но румынская рота, охранявшая министерство, открыла огонь по гитлеровцам как раз в тот момент, когда они грузили на машины архивы. О скольких преступлениях могли бы рассказать эти архивы!

Опасаясь, что документы вывезти не удастся, немецкое командование приказало группе бомбардировщиков поджечь здание военного министерства.

В это время 101-я батарея младшего лейтенанта Арсу по развороченным улицам города примчалась на новое место назначения. Солдаты отцепили орудия и установили их около мостика, перекинутого через пруды в парке Чишмиджиу.

Сержант Илиуц взобрался со своим дальномером на иву, в тени которой еще недавно играли дети: под скамейкой валялось маленькое ведерко с лопаткой.

Не успели артиллеристы зарядить орудия, как новая волна "юнкерсов" спикировала на ближайшее к парку крыло военного министерства.

Из разбитого бомбами военного министерства вырвались языки пламени. Несколько человек песком и водой поспешно стали тушить начавшийся пожар. Вскоре появились и пожарные. Но едва они подставили выдвижную лестницу, как Илиуц заметил новую волну самолетов.

- Воздух! Бомбардировщики "юнкерсы", направление - северо-восток, курс - сорок пять градусов, высота - две тысячи, дальность - шесть тысяч метров.

Тем временем подносчики сняли с грузовика ящики и поднесли к каждому орудию по десяти штук.

Назад Дальше