Павло съежился от услышанного. Ему сделалось стыдно за подслушанный разговор, и он во весь дух помчался в шкиперскую комнату, словно разыскивал своего санитара. Но там санитара, конечно, не было, и Павло сразу шмыгнул в соседнюю комнату электриков. Он слышал, как его уже искали по всей школе, вызывая к полковнику, но нарочно долго не откликался. Только когда вызвали по радио, он явился к Горпищенко.
Полковник пригласил его сесть, сказал:
- Штаб флота назначил вас главным врачом комиссии, которая будет определять командное и личное первенство в заплыве матросов и рабочих Севастополя через бухту. Я хотел было возразить им, потому что вы врач еще молодой и не успели навести полного порядка в нашей школе, но потом передумал и согласился. Вашу руку…
Павло подал руку, и полковник крепко ее пожал, резко потянув книзу, словно проверял на враче свою силу. Это означало, что он доволен его работой в последние дни и идет с врачом на некоторое примирение.
- Только смотрите, - предупредил он, - судить честно, но и не забывать главного. В заплыве принимает участие Школа оружия - наша школа. Слышите, врач, наша…
- Слышу, - тихо ответил Павло и попробовал возразить. - Но победители…
- Никаких "но". Вы свободны, - бросил Горпищенко и отвернулся к висевшей у него за спиной большой карте морского рейда.
Павло знал, что полковник служит на флоте давно, что он участник гражданской войны и один из организаторов разгрома банды Шкуро. Учился в разных военных школах, закончил военную академию, но привычки времен гражданской войны засели в нем крепко и прорывались иногда еще и теперь. Что же скажешь старому израненному моряку, который честно и самозабвенно несет службу?
Павло Заброда даже не подозревал, что события этого дня приведут его в тот садик на Корабельной стороне. Он стоял с членами комиссии на берегу бухты, возле финиша пловцов, и уже принял не один десяток матросов и чубатых комсомольцев Морского завода, переплывавших бухту. Но вот начался индивидуальный заплыв вольным стилем. И вперед сразу же вырвалась какая-то девушка. Павло поднял бинокль и стал рассматривать ее. Она плыла легко и свободно, разрезая бронзовым литым телом волну. Плыла, словно играя с волной, и широко улыбалась солнцу. Павло отложил бинокль, схватил секундомер и побежал к причалу.
Девушка вышла из воды, повисла на гнутых белых поручнях, словно закачалась на шелковых качелях. Упругая и стройная, будто выточенная, фигурка с небольшими острыми холмиками грудей, которые вздрагивали от глубокого учащенного дыхания. Легкий бронзовый загар покрывал ее мягкую бархатистую кожу, а капли воды светились и сияли на солнце, как маленькие бриллиантовые бусинки. Павло щелкнул секундомером, засекая точное время, и взял девушку за руку, чтобы проверить пульс.
- Нормальный, - звонко проговорила, словно пропела, она.
- Навряд ли, - возразил Павло и хотел насупить брови.
Но не вышло. Девушка рванула с головы розовую купальную шапочку, и из нее упала на голое нежное плечо тяжелая черная коса. Тряхнув косой, девушка откинула ее за спину и грациозно изогнулась, словно играя своей красотой.
- Не беспокойтесь, доктор, я тоже медичка, - просто, как старая знакомая, сказала она, а Павлу показалось, что ни разу не слыхал он такого нежного голоса.
- Я закончил Ленинградский институт нынешней весной, - неизвестно зачем похвастался Павло и хотел уже выругать себя за такой необдуманный шаг.
Но девушка не обратила внимания на это, только снова засмеялась.
- А я в Симферопольском учусь. У нас тоже неплохие профессора. Слыхали о них?
- Да, - сказал Павло, хотя ничего не знал и не ведал про симферопольских медиков. - Я могу помочь вам, если хотите. У меня хорошие конспекты. Стенограммы многих лекций, - вдруг предложил он и сам удивился, откуда у него набралось столько смелости или, может быть, нахальства.
- Спасибо. Я теперь баклуши бью, отдыхаю, - бросила через плечо девушка.
- Разрешите присоединиться? - выпалил Павло.
- Догоняйте, море широкое…
И побежала по шаткому дощатому причалу, даже не оглянувшись на Павла. А он все принимал и принимал пловцов, проверяя их пульс и мало что улавливая в его ритме. В ушах до сих пор звенел тот бередящий душу девичий голос.
Девушка стояла в толпе заводских сверстниц, веселая и недосягаемая.
Потом Павло увидел ее на высоком постаменте, а два высоких, стройных матроса, завоевавшие второе и третье места, стояли чуть пониже. Флотский оркестр, блеснув на солнце никелированными трубами, заиграл бравурный марш в честь победителей соревнований. Победительнице, Горностай Оксане Платоновне, вручили высший приз - хрустальную вазу, обвитую матросской лентой в золотых якорьках.
Павло хотел броситься в толпу, вслед за девушкой, но к причалу подлетел на катере Горпищенко и властно поманил Заброду к себе. Павло подбежал к трапу и остановился, но полковник приказал ему подняться на катер. Он следил за пловцами, дрейфуя на катере вдоль бухты, и все, что происходило на берегу, видел в бинокль. Павло сел в катер, моторы взревели и понесли их в открытое море. Когда осталось позади последнее боновое заграждение и старый равелин, Горпищенко, сдерживая злость, спросил:
- Значит, девчонка? Нашей школе третье место, а девчонке первое? Здорово постарался, помощник смерти… А я, дурень, думал, что ты патриот школы… Теперь все. Точка. Я тебе этого никогда не забуду.
- При чем же тут я? - вскипел Павло и, отвернувшись от полковника, посмотрел на цветистую толпу матросов и девушек, что колыхалась и плыла на том, уже далеком берегу, где он только что стоял и говорил с Оксаной. Смотрел, но ничего не видел. В глазах что-то защекотало, а потом стало жечь, словно их засыпало песком.
Горпищенко ничего не ответил - на вахте стояли матросы и они могли услышать этот разговор. Покусывая густые пышные усы, Горпищенко бросил рулевому:
- В артиллерийскую!..
- Есть, в артиллерийскую! - повторил приказ рулевой, и катер вихрем полетел назад в порт, повернул к самому глухому причалу, где швартовались рыбацкие лодки, старые водолеи и всякая корабельная дребедень. Над этой бухтой бурлил стоголосый базар, визжали спекулянты, пьяные сапожники дробно стучали молотками, ставя заплаты на старые башмаки.
Катер подлетел к этому человеческому реву и толкотне, и полковник приказал Павлу:
- На берег. Я дальше иду, на объекты.
Большей обиды нельзя было придумать.
Павло сжал зубы, но сдержал себя:
- Счастливого плавания.
Полковник не ответил, отвернулся, и катер снова полетел в море.
Злость и досада охватили Павла, и он быстро пошел узенькими и душными переулками на широкий простор. Он бродил вдоль Графской пристани, прогуливался по Приморскому бульвару, бросаясь то в одну, то в другую сторону, где в толпе девушек видел белое шелковое платье и тяжелую черную косу за плечом. Но нигде, куда бы он ни подходил, Оксаны не было. Павло направился в редакцию флотской газеты, чтобы узнать ее адрес, но там был сегодня выходной. В Доме офицеров Черноморского флота тоже ничего не узнал и опять побрел на Матросский бульвар, лелея единственную надежду - встретить Оксану, но это была очень зыбкая надежда. И тогда он вдруг обратил внимание на фанерную будку справочного бюро. Она выросла перед Павлом, когда он уже собрался возвратиться в свою серую холостяцкую квартиру. Павло назвал фамилию Оксаны, и миловидная девушка, переписав на бланк всю семью: отца, мать, сестру Ольгу, брата Грицька, Юльку, - дала ему точный адрес на Корабельной стороне. Но Оксану почему-то не вписала.
- Простите, но здесь, кажется, не все Горностаи? - спросил Павло.
- Все! Кто прописан в Севастополе, все, - объяснила девушка и вдруг, охнув, спохватилась: - Подождите, товарищ капитан, у них еще Оксана есть…
Павло чуть не заплясал от радости, но сдержал себя:
- Верно, есть Оксана. Куда же ей деваться?
- Да, но она прописана в Симферополе, потому что там учится. Подождите, подождите, ведь сейчас она здесь. Только что по радио передавали, что Оксана Горностай завоевала первое место в заплыве через бухту. Вот молодчина какая…
- Оксана?! Первое место? - так искренне удивился Павло, что девушка обиделась и стала объяснять:
- Что же тут удивительного? Она плавает с малолетства. Вся их семья из моряков. И дед, и отец.
- Это мы знаем. - Павло поблагодарил девушку и побежал к трамваю, крепко зажав в потной ладони адрес Оксаны. Он еле втиснулся в переполненный вагон, ему казалось, что трамвай бежал до конечной остановки целую вечность. И тут Павло заколебался. Зачем он едет и что скажет, войдя в незнакомый дом? Это же неприлично. Не спросив разрешения у Оксаны, ввалиться в их дом. Нет, этого он не сделает.
Выйдя из трамвая, Павло закурил. А сердце так и ноет, так и стучит в груди, торопит и подгоняет его. Иди, не бойся, не то завтра будет поздно. Ты же не со злым намерением идешь. Ну, если увидишь, что они холодно тебя встретят, тогда станешь что-нибудь сочинять, не к ним ты шел, просто ошибся адресом. Иди, не мучь себя, дома тебе покоя не будет всю ночь, если не пойдешь к ней сейчас…
И он решился: смело распахнул калитку, вошел в укромный и какой-то сказочный садик, от которого веяло целительной прохладой и покоем. И застыл в растерянности, не зная, кто выйдет ему навстречу и какое он скажет первое слово? Как в детстве, когда забирался в чужой сад за яблоками и столбенел, не зная, что дальше делать: и удрать - жалко, и стоять - страшно. Взглянул бы на тебя полковник Горпищенко, во веки веков не забыл бы ты эту растерянность.
Павло одернул и без того отлично сидевший на нем китель и пошел вперед.
В саду было тесно от деревьев и кустов, а виноград, вьющийся по высоким шестам, закрывал небо, каменную гору, весь аккуратненький домик под ярко-красной черепицей. Везде буйно цвели цветы. Алые и белые розы затопили весь дворик. Между ними тянулись к солнцу остролистые ирисы, разлапистые бархатцы, холодная мята, а густой барвинок стлался по тропинке, спадал через дощатые штакетины на крутой каменный трап. Тихо, навевая дрему, гудели пчелы. В глубине сада, за беседкой, утопающей в зелени, голубели ульи.
Откуда-то сверху послышался звонкий мальчишеский голос:
- Ну, чего ты там копаешься? Ясно же тебе сказал, изоляция лежит под столом в ящике. Слышишь? У меня уже колени заболели…
Павло посмотрел вверх и увидел на высоком столбе загорелого мальчишку в красной футболке. Он обнял обеими ногами столб, держась руками за большие белые изоляторы, от которых протянулись в обе стороны провода.
Из дома послышался девичий голос:
- Иду уж, иду…
Павло вздрогнул, услыхав этот голос. Она. Он тихо прошмыгнул дальше в сад, оказался у самого столба, на котором сидел парнишка. Пока Оксана принесет изоляцию, он уже будет тут своим человеком.
- Ну что там случилось, моряк? - тихо спросил паренька Павло и поздоровался.
- О! - удивился мальчишка тому, что в их саду откуда-то появился настоящий моряк и его самого назвал моряком.
- Может, помочь тебе? Ты же упадешь…
- Ерунда. Не упаду. Я тапки смолой намазал. Морока мне с этими бабами, да и только. Их полон дом, а в технике ничего не понимают…
- Это как же?
- Да вон видишь, - показал на провода мальчишка. - Виноград каждый раз замыкает проводку, и радио не хочет работать. И в доме молчит и в беседку не достает. Я в беседку его сам провел, без монтера. А она не может до сих пор изоляции найти, голова малосольная.
- Сестра?
- А то кто же! Ну, давай знакомиться. Я буду Грицько. А ты с корабля?
- Нет! Я из оружейной школы, - назвал себя Павло.
- Здорово! Вот это красота! - тихо свистнул Грицько. - А есть теперь такая торпеда, чтоб матрос сидел в ней и правил? Она летит по морю, а он правит куда надо. А потом оторвется на плавучем поясе, а она летит на цель и взрывает вражеский крейсер. Я всем говорю, что у нас такие торпеды уже есть, а пацаны мне не верят.
- Скоро поверят, - пообещал Павло.
- Красота! - бросил Грицько, съехал на землю, подал Павлу руку и спросил: - Ты к ней?
- К ней.
- Тогда сядем на лавочку и немного поговорим, - предложил Гриць, - она теперь не скоро выйдет. Сейчас начнет переодеваться. Бабские дела… Теперь мы вдвоем все смастерим. Добро, моряк?..
- Добро, Гриць. Теперь мы что хочешь смастерим… Я тебе принесу изоляционный кабель.
- Жилку? Такую, что просвечивается?
- Ага. Просвечивается, - сказал Павло и тревожно оглянулся на раскрытое окно, в котором промелькнула девичья фигура. - А где же батя и мать?
- Старики в гости пошли, - равнодушно бросил Гриць. - И малышку с собой взяли. Юльку. Вез нее спокойнее…
- Надоедливая?
- Да не так уж надоедливая, но везде свой нос сует. Конструктор мне сломала, паруса на яхте изрезала и давай своим куклам платья шить… Канительная…
И тут выбежала она. Легкая и свежая, словно только что вышла из воды, стройная, звонкоголосая. Увидела Павла и смутилась, прижав к высокой груди неспокойные руки. Он был для нее, как видно, неожиданностью. Но она не растерялась и, быстро взяв себя в руки, весело сказала:
- Добрый день…
Павло вскочил со скамьи и неизвестно для чего пристукнул каблуками, потом спохватился. Снял фуражку, отвечая на приветствие.
- Да ты сиди, пусть теперь она постоит, если не могла такой ерунды, как изоляция, найти, - дернул Павла за рукав Грицько.
- Садитесь, прошу вас, - продолжал стоять Павло. - Я так хотел поздравить вас, но тут подлетел катер, и я должен был уйти в море. Там было одно задание.
- Задание? - непонимающе переспросила девушка.
- Да. Небольшое. Разве вы не знаете нашего Горпищенку?
- Слыхала немного, - неуверенно сказала девушка и оглянулась.
- Он всегда в выходной день что-нибудь придумает, только бы моряк не погулял… Ну, как здоровье?
- Спасибо. Нога уже не болит, - сказала девушка.
- Нога? А что такое с ногой? - заволновался Павло.
Грицько так и подскочил.
- По горке бежала и грохнулась о камень. Вот то-то, не бегай!
- Грицько! - топнула ногой девушка. - Ты опять за свое? Вот упрямый. Не даст взрослым поговорить…
- Да говори уж, говори, - вздохнул Грицько.
- И очень повредили ногу? - спросил Павло.
Девушка, даже не заикнувшись, точно назвала по латыни диагноз повреждения.
Павло удивился:
- А как же вы плавали?
- Я плавала? - засмеялась девушка.
- Ха-ха! - подпрыгнул Грицько. - Она плавает как топор, наша Ольга.
В глазах Павла потемнело, под ложечкой в груди что-то засосало и похолодело. Он незаметно ущипнул себя за ладонь и растерянно оглянулся. Уж и рот было раскрыл, чтоб наконец спросить: "Так, выходит, вы не Оксана?", но вовремя спохватился. Пусть не думают, что он такой растяпа. Тихо кашлянул и закурил.
- Это сестра моя плавала, - объяснила Ольга. - Только что соседка сказала, по радио передавали про нашу Оксану. Она первое место завоевала по плаванию?
- Да, первое место, - сказал Павло. - Я был в судейской коллегии.
- Поэтому и к нам пришли? - вдруг резко спросила Ольга. - Да или нет?
Павло вмиг нашелся.
- Нет, не совсем так, - твердо сказал он и засмеялся. - Я слышал, что у вас сдается комната, и хотел ее снять. Тут тихо и на работу близко. Ну, а уж заодно и поздравить Оксану. Где она теперь?
- Комната не сдается. У нас и без того тесно, - сухо бросила Ольга.
- А может, у соседей сдается? - не отступал Павло.
- И у соседей нет, - отрезала Ольга. - Вы не юлите, товарищ капитан медицинской службы…
- Подождите, Ольга, не сердитесь. Вы, наверное, думаете, что я перепутал вас с Оксаной?
- И перепутали. Я сразу догадалась. Нас все путают, - с обидой и какой-то грустью сказала девушка и потупилась.
- Я не перепутал. Вон пусть он скажет, - показал на Грицька врач.
Грицько утвердительно кивнул головой, исподлобья взглянув на Ольгу: "А что, заработала на орехи, попала впросак? Это тебе не какой-то гаврик, а настоящий моряк… Прикуси, сестричка, и ты свой язычок…"
- Я просто хотел пошутить, - продолжал Павло. - Ведь вам приятно…
- Глупые шутки, - снова холодно бросила Ольга.
- Ой, - схватился за голову Павло. - Давайте же радио починим. Может, там ваша Оксана новый рекорд установила, а мы ничего и не знаем. Гриць, влезай-ка на столб…
- Есть, на столб! - выкрикнул Грицько и, поплевав на руки, быстро полез вверх по столбу.
- А вы, Оля, изоляцию несите. Где она там? - весело обратился к Ольге врач.
Эти слова растопили лед в девичьем сердце. И Ольга в одно мгновение принесла изоляционную ленту, стала вместе с Павлом помогать Грицьку. Скоро в саду зазвучала чудесная песня:
Ой, нету морозика и не нужно.
Люблю черноморчика, люблю нежно…
И через какой-нибудь час Павло почувствовал здесь себя как дома: он рассматривал альбом с семейными фотографиями, узнавал сорта плодовых деревьев, помогал Грицьку чинить на самодельной детской яхте новый парус, вынул из глубокого колодца два ведра воды и стал с Ольгой поливать деревья и цветы.
Оксана, наконец-то прибежавшая из города, голодная и усталая, только руками всплеснула от неожиданности, увидев, как уверенно и непринужденно ведет себя тут этот молодой безусый врач. Холодно смерила его взглядом и убежала в дом.
- Оксана! - закричал Павло. - Поздравляем вас с победой. Все поздравляем!
- Ура! - закричал Грицько.
- Поздравляем! - захлопала в ладоши и Ольга.
Девушка остановилась на крыльце и, повернувшись на одной ноге, сбежала во дворик. Увидела их искренние, чистосердечные улыбки, радостные лица и засмеялась.
- В море бы вам искупаться, как рассмешили меня. Теперь рассердиться не могу. Хочу и не получается… Дайте чего-нибудь перекусить. Адмиральский час давно прошел, скоро люди ужинать сядут, а у меня и маковой росинки во рту еще не было…
- Полундра! - Павло схватил Грицька на руки и закружил вокруг себя. - Поехали в ресторан. Все вместе.
Сестры настороженно переглянулись, и Оксана сразу же охладила его пыл:
- Нет, капитан. Это не наша стихия, рестораны…
- Но надо ведь как-то отметить вашу победу, Оксана, - галантно поклонился Павло.
- Можно и дома, - в ответ ему поклонилась Ольга.
Оксана не успела и рта раскрыть, как Павло с Грицьком уже затопали вниз по каменным ступеням, направляясь в магазинчик, стоявший напротив, у самого моря.
В садике за бутылкой легкого вина еще больше сдружились. Потом пили чай и лакомились шоколадом. Ольга и Оксана набрали тарелку земляники и угощали ею щедрого Павла. И он не сводил с сестер глаз, но все не мог различить с уверенностью, которая Ольга, которая Оксана, - так они были похожи.
Потом увел их в город, взяв обеих под руки, путая имена. Сначала побывали в кино, потом на концерте известного певца, который приехал в этот день на гастроли в Севастополь.