Березкина пыталась наложить на ёлку ваты:
- Посмотрите, как она на снег похожа, - доказывала девушка, но старшина возражал:
- От твоей ваты впечатление, как будто ее ранили! Ты еще гирлянды из бинтов сделай.
- А что и сделаю! Разукрашу их, будут разноцветные ленточки, - отвечала медсестра. Она хотела показать, как оно будет выглядеть но, испачкав бинт красками, найденными у немцев, согласилась с Савчуком. Все бинты даже голубые смотрелись страшно - особенно розовые. Юлька хотела, чтобы был красный цвет - символ знамени. Она сделала его и когда показала, сама поняла, что для праздника это не годится. Розовый бинт напоминал о войне: казалось, что его сняли с раненного, который долго лежал в мокром снегу. Девушка сложила свои бинты и вату в сумку и немного обидевшись, села в стороне на лавку.
- Иди, будешь звездочки вырезать, - в знак примирения предложил старшина. Юлька с радостью вернулась к ёлке и продолжила это удовольствие.
В сарай пришел ротный Ваня и принес пулеметные ленты.
- Еще один, - отозвался о нем старшина.
- А что, мы как-то раз лентами ёлку украшали, а потом из этих патронов по врагу стреляли, - оправдываясь ответил Ваня.
- Ага, сейчас ленту крест-накрест перекинем, к нижним веткам гранаты привяжем, и получится у нас боевой матрос - Елкин, - серьезным тоном произнес Савчук. - Нет, товарищ старший лейтенант, становитесь рядом с Березкиной и помогайте ей звездочки вырезать.
Ваня вздохнул, бросил ленты от пулемета на лавку и, встав рядом с Юлькой, стал рассматривать разноцветную бумагу, вырванную из немецких журналов.
К шести вечера ёлка красовалась в центре сарая. Все разбежались готовиться. Григорий тоже вернулся в штаб. Комбат и Воувка сидели за столом и о чем-то серьезно говорили.
- Ну, как все нормально? - поинтересовался Григорий.
- О чем ты? - переспросил белорус.
- Ну… - он не успел ответить, его перебил комбат.
- Нормально, но ты обо всем забудь. Будут спрашивать отвечай: бежал, стрелял. Рацию оставил, где надо, в указанном месте, вторую осколки побили, бросил. Англичанина немцы на поле достали очередью и все. Понял?
- Так точно.
- А, Яшка сволочь, нажрался, - произнес Воувка. - Хорошо хоть дошел. Записку с позывными и частотой успел забрать из оставленной рации, обошел всех немцев и там же, где и мы залег, а фашисты пить шнапс начали, видать с собой привезли, праздник отмечали. У них двадцать пятого Рождество - вот они и отметили его. Один из них, - как Яшка рассказал, - со злости бросил в рощу почти целую бутылку. Он естественно дополз за ней, а дальше уснул в ста метрах от наших позиций. Шел-шел и лег поспать - гад! Хорошо ребята заметили, а то бы было ему - "по первое число". Главное, как дошел не помнит. Перестрелки не было, мы бы услышали, как через немцев проскочил, непонятно?
- Пьяному море по колено. Прирожденный разведчик, вот и дошел. Так, забыли, разобрались, его обо всем предупредили. Можем праздновать спокойно. Ты, Гриш, к празднику-то готов? - поинтересовался комбат
- Пришел собираться. Сейчас все почищу, приведу в порядок и пойду в клуб.
- Какой клуб? - удивился комбат.
- Да там, сарай большой. Ребята свои печки поставили, все убрали. Решили танцы устроить. К нам тут один танкист-гармонист обещался прийти. У него здорово получается. И поет и играет хорошо. Еще патефон трофейный приготовили.
- А пластинки где взяли?
- У девчонок-радисток. У них откуда-то пластинок много. Я ж сам удивился?
- Ну, хорошо, собирайся. И ты тоже иди, готовься, - предложил Воувке комбат. - А как только Яшка проспится, ты с ним еще разок поговори, чтоб не забыл.
- Понял, - ответил Воувка и, подмигнув Григорию, ушел из штаба.
Вечером все собрались в сарае, оборудованном под клуб. Из патефона доносились скрипящие звуки. Какой-то мужик затягивал "Дубинушку", как узнал позже Григорий, это был Шаляпин. Слушая эту музыку, все ходили серьезные, а как только зазвучали "Амурские волны" повеселели. Затем танкист-гармонист сел на стул и взяв инструмент, заиграл "Крутится, вертится шар голубой". Улыбки появились на лицах бойцов. Радость праздника появилась у всех, и бойцы стали топтаться у лавок, усаживаться, а некоторые выскакивали в соседний дом, где каждый приготовил что-то свое. Из этих запасов получился один заваленный едой стол, а весь спирт слили в одну канистру, и каждый прибегающий наливал и выпивал с друзьями уже не фронтовые, а как выразился старшина, Новогодние сто грамм.
Спирт и водку в батальон привозили регулярно. В остальных частях его выдавали только во время боевых действий. Считалось, если "боевые" выдают, значит завтра в наступление. Этот батальон стоял в первом эшелоне, и постоянно находился в зоне боевых действий. Это действительно было так. Ведь впереди частей Красной армии не было, только немцы. Враг - готовый в любой момент сделать вылазку и напасть. Даже штрафбат и тот находился на левом фланге гораздо глубже в тылу, чем батальон Киселева. Многие высшие командиры до сих пор относились к нему, как к штрафнику и это сказывалось на всем: первыми в атаку, в разведку. Этим батальоном затыкали слабые места и ставили на пути главного удара. После присвоения Киселеву майорского звания, нелюбовь закончилась. Комдиву Палычу даже по-дружески приходилось уберегать Киселева. Тот всегда рвался вперед, чтобы именно он был на острие атаки. Это состояние - постоянной войны - не покидало комбата ни на секунду, а случившееся затишье раздражало.
Киселев пришел в клуб поздравлять личный состав и увидел, что вокруг ёлки стоят одни мужики.
- А где же женщины? - спросил он. - Что, отказались с вами праздновать?
- Нет, - улыбаясь, ответил Савчук. - Они вон в том закутке - готовятся. Ща нас удивлять будут.
- Ну ладно, подождем.
Комбат сел на лавочку рядом с Григорием и спросил:
- Все эти дни Титова с ума сходила. Раз сто прибегала. Может у тебя с ней чего случилось?
- Не. Это ж я встречу проморгал, в разведку ушел. А Татьяна меня там наверно ждала. Небось, подумала, что Титова чего-нибудь напутала, вот та и бегала, выясняла, что со мной. Почему не пришел.
- А-а. А я думал, ты с ней так это - втихомолочку?
- Товарищ майор, ну сколько можно?
- Да, любит она тебя как-то странно. Я же всех ее мужиков знал. Она знаешь как нос задирала? Ты что, цаца, не подкатишь. А сейчас страдает. Даже мне ее жалко стало.
- Я знаю. Она мне призналась. Но я не могу так - с двумя.
- А чо тебе с двумя? Если твоя не придет, ты Лену не гони. Скоро война кончится, а в мирной жизни все не так. Там нет смерти: живи себе спокойно - работай и люби. Может все измениться. Она девка-то хорошая, но меченная. Так, не приближай, чтобы твоя не заревновала, но и не гони. Хрен с ней, побалуйся.
- Товарищ майор, прошу, не надо. Найдет она себе. Ща винца немецкого жахнет и найдет. А где она? Я ее тоже спросить хотел?
- Да нет. Что-то в этой девке изменилось. Я то вижу. Она сейчас умереть боится, не то что раньше, на пули лезла. Ты не гони ее, хорошо?
- Хорошо. Один танец потанцую.
- Ну во, а то чо-то сердце мне подсказывает, тянет, что зря я на нее так. Гринь! Ё - гранату в жопу фрицу! Ты поглянь, чо твориться! Смори, все в ступоре! Ни хрена себе!
Все эти возмущенные слова Григорий не слышал. Он, как и весь батальон сидел на лавочке, открыв рот. Девушки-радистки, медсестры из госпиталя и даже пожилые женщины врачи, вышли из своего закутка. Они надели трофейные платья, туфельки, сделали прически и подкрасили губы. Минута молчания затянулась. Бойцы не могли налюбоваться этой красотой, неожиданно, как ракета, вспыхнувшей в убогом сарае. Сидящие на лавках стали вставать и поправлять ремни и гимнастерки, но никто из них не решался подойти.
Единственный, кто крутил головой - комбат. Увидев потерянное состояние батальона, он крикнул:
- Эй, гармонист! Вальс!
Танкист-гармонист схватив баян, щедро разлил по сараю плавную музыку. Ободранный, обитый досками сарай расцвел. Даже ёлочка изменилась: закружилась под новогодний вальс. Ее так красиво нарядили, нарезали из разноцветной бумаги игрушек, а макушку украсили, свернутой тонким кульком, красной бумагой. Нашли настоящие ленточки и банты и накрутили их, вокруг ветвей. Ничего военного на ёлочке не было, она получилась какой-то детской, для самых маленьких девочек и мальчиков, и этим видом ёлочка радовала каждого, кто на нее смотрел. Возможно, она была смешной, но и это было хорошо. А для чего еще нужна ёлка? Чтобы на лицах людей появились улыбки, а в душах радость.
Киселев решился первым. Он подошел к женщине - капитану медицинской службы и, щелкнув каблуками, резко кивнул головой и пригласил ее на танец. Они словно воздушные полетели вокруг ёлки. Солдаты ретировались в стороны, а они парили над дощатым полом, совсем забыв, что вокруг - война.
На кудрявой женщине-капитане-враче было легкое платье с веселенькими цветами, и она казалась воздушной. Комбат не портил этой картины. Он наоборот уносил ее вдаль и кружил вокруг растерявшихся солдат.
Григорий стоял и, вздыхая, смотрел, как Киселев ведет ее. Он и сам умел танцевать вальс, но подойти и пригласить кого-то не мог. Неожиданно его схватила за руку красивая незнакомка. Обратилась по имени и потащила за собой. Остановившись у праздничной ёлки, они поймали такт, и полетели вслед за комбатом. Уже две пары кружились, а гармонист так душевно с проигрышем выводил мелодию, что все не могли наслушаться вальсом и налюбоваться парами.
"Интересно, что это за девушка, такая стройная, в красивом платье с большими горохами?" - думал Григорий о партнерше. Он пытался рассмотреть ее и никак не мог понять, откуда она его знает. А девушка лишь молча улыбалась на его растерянный вид. Она продолжала лететь с ним качаясь, словно на волнах-облаках. Вальс закончился, весь батальон захлопал в ладоши, солдаты закричал "Ура!" Григорий остановился и только теперь заметил, с кем он танцевал.
- Юлька, это ты? - на весь сарай спросил радист. Все буквально взорвались от смеха.
- А ты думал кто? - улыбнувшись, переспросила девушка, раскинув на плечи светлые, шелковые волосы.
- Ну, ты, это…
- Ха-ха-ха, - снова засмеялись солдаты.
- Что, не узнал? Еще один вальс? - спросила медсестра.
- Ага. Давай, - уже с улыбкой ответил Гриша.
Солдаты попросили гармониста повторить мелодию, он немного выпил и, прожевывая закуску, надел баян и снова заиграл. Солдаты словно проснулись, отошли от шока и стали приглашать девушек. Через минуту весь зал кружился. Пары порхали, Стараясь не зацепить друг друга, а остальные стояли и наслаждались этим зрелищем.
Девушек не хватало и некоторые солдаты, так это - аккуратно, ловили пару и с извинениями подхватывали девушку, даже не успевая сказать "Разрешите". Бывший кавалер, продолжая лететь, и не понимал, куда это упорхнула его принцесса.
Григорий танцевал с Юлей. Его улыбку видели все, но Юльку не отбивали.
- Ну, как я тебе?
- Да это не ты вовсе!
- Я, Гриша - Я! - с гордостью ответила девушка.
- Я даже растерялся. Не ожидал.
- Привык, что я в штанах ватных и с сумкой огромной ползаю в грязи. А тут вот золушка раз и в принцессу превратилась.
- Да, Юль, правда, в принцессу. И нос твой курносый, смотри, как симпатично смотрится.
Юлька засмеялась, продолжая кружиться в танце.
Кто-то осмелился и отодвинул в сторону самого комбата. Он остался без партнерши и когда опомнился, спросил:
- От молодежь, в бою бы так! А стол праздничный где?
- Да там, в доме, - ответил сержант Рябов.
- Сюда его тащите, вместе с закуской и остальным "Новогодним боезапасом".
Несколько свободных солдат раскрыли огромные двери сарая и притащили в "Клуб" стол с закусками и спиртом.
- Ну, вот другое дело, - обрадовался Киселев. Танец закончился, все захлопали, кавалеры поблагодарили партнерш и, увидев стол, подошли к нему.
В двери вломился старшина с целым мешком кружек и бутылкой шампанского. Комбат взял бутылку, посмотрел на нее и произнес:
- Эту откроем в двенадцать часов. А сейчас всем налить!
Солдаты загремели кружками, разливая из канистры спирт. Затем встали вокруг стола и, подняв свои "бокалы", стали выкрикивать тосты: "За Победу!" "За Сталина!" "За Родину!"
- Ну, ребятки, давай! Я свой тост скажу в двенадцать, - произнес комбат.
Григорий, как и все выпил. Он был счастлив и рад. Этот мальчишка совсем забыл, что прошлой ночью был на волоске от смерти. О том, что вокруг война, и он находится на передовой. О том, что он мокрый и замерзший лежал в грязи - забылось. Все плохое ушло, вокруг были счастливые лица солдат и красивые улыбки девушек.
Один взгляд показался особенным. Гриша напрягся, увидев девушку похожую на Титову.
- А это кто? - толкнув локтем, спросил Юльку.
- Ну ты слон, что толкаешься? - возмутилась Юля. И действительно Гриша почувствовал, что он поступил слишком грубо. Эта девушка была нежной и воздушной. Она совсем изменилась и не была похожа на мальчишку-сорванца, каким ее представлял до этого Гриша.
- Юль, извини, по привычке. Ты ж своя.
- Ладно, чего уж, - ответила девушка.
- Да кто это стоит? Точно не Титова?
- А я почем знаю? - ответила Юлька и отошла в сторону.
А девушка в розовом платье продолжала смотреть на Григория. Заиграл баян, и она прямым ходом направилась к нему.
- Ну, ты что? Стоишь как пришибленный. Это я. Понял?
- Ага, - ответил радист. А кто "Я" он так и не понял. Они закружились в танце и тут, кто-то остановил его плечом и Григорий остался один.
- Что, проморгал? - спросил его комбат. - Эти видал, какие? Надо, Гриш, поактивней. Понял?
- Так точно, - ответил радист и стал выискивать в кружащейся толпе ту, что только что танцевала с ним. Он понял: это Таня. Гриша хотел объяснить ей, почему он не пришел. Но девушка словно растворилась. Солдат даже вышел на улицу, обошел дома, но незнакомка Таня исчезла, словно в сказке. Он вернулся в клуб и, налив себе спирта, выпил со старшиной.
- Ну вот, опять она исчезла, - произнес вслух боец.
- Да ты не грусти, - ответил пьяный старшина. - Появиться. Небось, переодевается или это, как оно - пудриться.
- Да ну тебя, - сгоряча крикнул Гриша и махнул рукой. А в это время комбат поднял бутылку вверх и попросил всех налить в кружки. Он посмотрел на свои часы, хлопнув в потолок пробку шампанского, обрызгал всех и, довольный, заорал:
- Ура! С Новым годом!
- С Новым годом, - подхватили бойцы.
- Я, - начал он, - хочу сказать. Впереди Кенигсберг. Нам придется брать этот город. Весь фронт и несколько армий уже здесь, все может начаться завтра. И поэтому я никого замечать не стану. Пейте и гуляйте, но не деритесь. Свою злость приберегите для немцев. Он поднял свою кружку и посмотрел на бойцов. - А ты что там, как чужой? - обратился он к новому замполиту Суворову.
- Да я не пью, - ответил старший лейтенант.
- А я приказываю: "За Родину", "За Сталина" и за Новый год.
Замполит встал, старшина протянул ему кружку. Он не пожалел спирту и налил ему почти полную кружку.
- До дна, - сурово произнес комбат. - Завтра, может, в бой, а ты тут - пью не пью. Давай, по-нашему.
Замполиту ничего не оставалось, как выпить все, что ему налил старшина. После этого все снова стали танцевать. А ёлка, нарядная красавица, стояла и радовалась, что этот народ умеет так веселиться. Там, совсем близко их ждала война и смерть. Немцы готовые убить каждого, но все это было там, а здесь гулял праздник. Он был сильнее всех вместе взятых смертей, и он рождал в бойцах веру в то, что они смогут победить любого врага.
Гришу опять кто-то потянул за руку.
- Титова, ты? - увидев Лену, спросил он.
- Я. А ты Таню видел?
- Видел, только поговорить не успел.
- Вот и хорошо, а то за ней машину прислали.
- А, понятно.
- Что тебе понятно. Девчонка расплакалась, а ты?
- А что я?
- На вот, тебе записка.
Григорий развернул ее и прочитал: "Извини, что убежала. Буду в домике в четыре утра. Т". Гриша повеселел и, вспомнив просьбу комбата, пригласил Титову танцевать.
- А что ж ты не нарядилась?
- А я на рации. Ольга меня на час поменяла, но скоро я уйду.
- Понятно. Служба. Пойдем, выпьем?
- Я спирт не буду.
- А мы у Савчука вина попросим. Этот куркуль приготовил. Вон видишь, вещмешок ногой прикрывает.
- Да, я ж забыла. Ты разведчик, от тебя ничего не скроешь.
- Ну, тогда пошли.
- Товарищ старшина! Вы нас винцом не угостите?
- Ой, ты Гриша, да и товарищ лейтенант с тобой. Винца говоришь? Хорошо!
Старшина развязал вещмешок и под столом налил две кружки вина. Левую отдал Григорию, а правую Титовой. Они стукнулись кружками, поздравили друг друга с наступившим 45-м годом и выпили до дна.
- Есть! - выкрикнул Савчук.
- Что, "есть"? - спросил Гриша.
- Представляешь, у нее полкружки спирта было. Ха-ха-ха.
- Подумаешь, - спокойно ответила Лена. - Я и полную могу.
- А ну, смоги, - обрадовался старшина. Он поставил перед собой цель на Новый год напоить всех непьющих. Первым пострадал новый замполит. Но с ним постарался комбат. Замполит все же смог доказать, что он русский, а старшина еще и уговорил его добавить. Теперь Суворов мирно дремал на лавочке, изредка открывая один глаз. Увидев, как старается Савчук, Титова ответила:
- Нет, я сегодня не буду: девчонок отпустила, а сама дежурю. Пришла сюда на минутку.
- Ну, хорошо. Бегите пляшите. Я тут сам разберусь, - он толкнул в бок замполита и спросил, - А ты что? Все? Может еще по одной?
Замполит, не открывая глаз, отказываясь, покрутил головой.
- Видал какой? Спит, а все слышит, - произнес старшина. Он посмотрел, как закружились Титова и Гриша и, улыбнувшись, подумал: - Хорошая пара, если б не война, точно поженились бы.
Всю ночь Григорий танцевал с девчонками из взвода связи, но больше всех с медсестрой Березкиной. Баянист только вальсы и играл. Пару раз прервались на частушки и "Барыню", но потом снова попросили вальс. Титова ушла через три танца, Гриша с сожалением вздохнул, но его тут же подхватила Березкина и отвлекла от мрачных мыслей. После двух часов он стал часто смотреть на часы: подгонял время, мечтая скорее встретиться с Таней.
В половину четвертого Григорий пришел в штаб. Взял приготовленный вещмешок с гостинцами и побежал к домику. Дверь оказалась открытой, и ему не пришлось ждать на улице. Он зажег свечу и стал раскладывать на столе продукты. В центре поставил бутылку с вином, открыл консервы, порезал сало и хлеб. Подошел к кровати посмотрел на нее, поправил покрывало и вернулся за стол.