VIII
2 марта 1936 года в австрийском посольстве в Лондоне устраивался музыкальный вечер. Большой красивый дом в английском стиле, который занимало посольство, вмещал уйму народу, и кого здесь только не было! Английские, австрийские, итальянские певцы, актеры, художники, композиторы, представители дипломатического корпуса, английские аристократы, живущие в Лондоне иностранцы из всех государств Европы. Вечера, выставки, фестивали в австрийском посольстве были весьма популярны, а послу Австрии в Великобритании барону Георгу фон Франкенштейну давали возможность как-то выделяться из вереницы дипломатических представительств "второстепенных европейских стран", в одну из которых после Версальского договора превратилась Австрия. И теперь ее посол старался всеми средствами искусства компенсировать недостаток политического влияния. После прихода к власти в Германии нацистов фон Франкенштейн, потомственный дипломат из древнего немецкого аристократического рода, жил в постоянном страхе за само существование своей родины. На его вечерах бывали лорд Ридесдель, лорд Лондондерри, вдовствующая королева Мэри, и он, принимая влиятельных политиков и крупных финансистов Великобритании, постоянно оказывался в роли просителя: то субсидий и займов для предупреждения финансового банкротства Австрийской Республики, то политических и мирных гарантий для сохранения ее суверенитета. Аристократизм, католицизм и австрийский национализм сделали фон Франкенштейна антинацистом, однако у себя в посольстве он принимал и германских лондонцев из тех, что поднялись к государственным вершинам вместе с Гитлером.
Франкенштейн наблюдал за своими гостями. У рояля германский посол Леопольд фон Хеш развлекал двух актрис из театра "Олд Вик" - Джойс Редман и Вивьен Ли - после нескольких киноролей ей пророчат славу второй Греты Гарбо. К ним с бокалом в руках подошла жена сотрудника американского военного атташата миссис Трайден. Ее в дипкорпусе считают пустышкой, не любят, жалея Трайдена, который, ясно, с такой женой серьезной дипломатической карьеры не сделает. Что ей нужно от германского посла? На актрис миссис Трайден внимания не обратила, бесцеремонно прервала беседу и обратилась к фон Хешу. Всего несколько любезных слов, и миссис Трайден отошла к высокому рыжеволосому мужчине, вместе с ним поднялась на галерею, там сегодня выставка лондонских прерафаэлитов. Стало быть, ничего ей от фон Хеша не нужно, иначе беседа затянулась бы. Просто германский посол - весьма импозантный мужчина, а эта дама, по слухам, привлекательных мужчин старается не пропускать. На угловом диванчике беседуют известный своими просоветскими настроениями адвокат Денис Притт и дуайен дипкорпуса. Им всегда есть что обсудить.
В гостиной появился корреспондент "Дейли мейл" О'Брайн. Что-то не понравилось послу в выражении лица журналиста - пожалуй, нервозная напряженность. А тот, на ходу отвечая на приветствия знакомых, направлялся к хозяину дома.
- Добрый вечер, господин посол, - церемонно начал О'Брайн. - Ваш праздник, как всегда, прекрасен. Я вижу вокруг себя столько оживленных счастливых людей… Но не могли бы мы с вами, сэр, обменяться парой слов наедине?
- Прошу в мой кабинет…
Кабинет Франкенштейна был убран в азиатском стиле: японская графика на шелке, лакированные индийские шкатулки, китайские вазы, статуэтки Будды, Шивы, Шактри. Все было дорогое, со вкусом подобранное.
- Прошу, присаживайтесь… - посол указал на кресло. - Я слышал, вы освещали Олимпийские игры в Гармише.
- Да… Но я хочу рассказать вам о других событиях. Они тоже произошли в Гармише, хотя к спорту отношения не имеют. В Гармише Гитлер заявил военному министру генералу Бломбергу о своем намерении оккупировать Рейнскую зону без предварительных предупреждений и переговоров. И сказал примерно следующее: "Я знаю, Франция ничего не предпримет, и мы сможем действовать в совершенно спокойной обстановке. Нет даже необходимости выдавать нашим солдатам боеприпасы, так как им не придется сделать ни одного выстрела. Если же Франция предпримет ответные действия, в тот вечер, когда мы войдем в Рейнскую зону, я покончу с собой, и вы сможете отдать приказ об отступлении", - рассказывая, О'Брайн любовался шитым бисером бюваром и гадал, какой восточный орнамент его украшает - турецкий, туркестанский? Они же были прежде очень знамениты, туркестанские вышивки…
- Почему вы рассказываете это мне? - сдержанно спросил Франкенштейн.
- Я не верю в самоубийство Гитлера, но я не верю и в то, что Франция молча снесет оскорбление, которое к тому же скомпрометирует ее политическую состоятельность в глазах малых стран, ведь для них она всегда была старшим партнером и покровителем. А что будут вынуждены думать новые союзники Франции?
- Я надеюсь на дипломатическое влияние Кремля.
- Слова, слова, слова… Гитлер помнит эту реплику из "Гамлета".
- Но если к голосу России и Франции присоединится Великобритания? Господин посол, мне известно ваше политическое влияние, ваши возможности, те, которые помимо официальных тоже имеют немалый вес… Может быть, стоит заранее, опережая Гитлера, сделать совместное заявление или, например, заключить тройственный договор на случай попыток нарушить Версальский?
- Двадцать пятого февраля, - задумчиво проговорил фон Франкенштейн, - я был приглашен на завтрак к фон Хешу. Он сказал мне, что английское правительство не будет действовать, если германские войска вступят в Рейнскую зону. Французы, разумеется, вы правы, оглянутся на Лондон. Так что разрыв Локарнских соглашений, как мы видим теперь, уже подготовлен дипломатически. И Кремль уже остался в одиночестве с любыми благими пожеланиями.
- Может быть, вам стоит еще раз переговорить с фон Хешем?
- Фон Хеш не любит Гитлера. А на Вильгельмштрассе недовольны фон Хешем. Для него добровольная отставка была бы благом. Ибо… Ибо ходит немало самых разных толков, - слово "разных" Франкенштейн выделил голосом, и оно прозвучало зловеще. - Но я не могу не предупредить его, не могу ему не сказать… Хотя поставлю его в неприятное положение. Мы оба… старые дипломатические волки, у нас обоих нет семьи, нет друзей и иных интересов. Я не представляю жизнь вне… Фон Хеш, увы, тоже. Но я думаю, фон Хеш еще на что-то надеется. Я служить Гитлеру не стану, - Франкенштейн грустно покачал головой.
Дверь кабинета вдруг приоткрылась, на пороге стояла миссис Трайден. Она, казалось, смутилась, увидев в кабинете посла представителя прессы, - вдруг этот разговор носит официальный характер, а она заглянула случайно.
И О'Брайн подумал, что француженка рассчитывала застать посла одного.
Неловкую ситуацию женщина разрядила по-своему: улыбнувшись, Одиль извинилась и попросила у мужчин дать ей прикурить. "Вот, - она подошла к письменному столу посла и пощелкала большой, блестящей зажигалкой из нержавеющей стали, - какая досада, кончился бензин…"
В холле, прислонившись к колонне, стоял Фриц Дост. По лестнице спустилась сияющая Одиль. Увидев Доста, направилась к нему.
- О, барон! Благодарю за зажигалку, но не забудьте в следующий раз ее заправить, - громко проговорила она.
Обескураженный Дост взял зажигалку, вопросительно глядя на Одиль. Она прикрыла глаза - значит, все в порядке. Под презрительными взглядами англичан - разве порядочные женщины так кричат в обществе? - Одиль надела пальто, поданное супругом, и покинула посольство.
Своей новой любовницей Фриц Дост был весьма доволен. Он давно заметил ее внимание к своей особе. Романчик развивался легко и непринужденно. Как выяснилось, представление Доста о природном легкомыслии француженок оказалось в целом правильным. В то же время Одиль оказалась не только веселой подружкой, но и сообразительным, дельным помощником. Деловая активность Одиль, пожалуй, возросла после ее поездки в Париж, ездила домой навестить тетушку. Невероятно, в Париже Одиль смогла выяснить, что Иден хранит ценные бумаги в бюваре, который держит на рабочем столе. Бювар этот подарил Идену австрийский посол. У Франкенштейна было два таких бювара, так что второй и сейчас находится у него. А самое главное, после поездки в Париж Одиль нашла человека в Форин офис, который имеет доступ в апартаменты Идена. Он готов помочь им за большие деньги. Так постепенно у Доста и Одиль сложился план похищения. Признали целесообразным подменить бювар Идена копией. Потом Дост проникнет в министерство, и тот человек передаст ему бювар со всеми бумагами.
Вчера Одиль сказала: "Я сумею попасть в кабинет Франкенштейна и сфотографирую бювар, так что давай свою зажигалку. Но уже твоя забота, господин барон, сделать копию. В конце концов бювар с меморандумом нужен вам…"
Дост заметил, что с каждым днем инициатива все больше переходит к Одиль. Почему она так старается? - поражался он. Неужели он настолько покорил ее сердце? При первом удобном случае он прямо спросил об этом.
- Это выгодно Франции, - без обиняков, с обезоруживающей откровенностью ответила она. - Если немцы будут знать правду о том, что о них думают англичане, они не сунутся во Францию. Потому что ваш Гитлер… - и тут с хорошеньких, ярко накрашенных губок Одиль полетели такие выражения, которые Дост последний раз слышал на берлинских окраинах от прачек, отстирывающих солдатское белье. У него вытянулась физиономия. Одиль это сразу заметила и вдруг улыбнулась, потрепала Фрица по рыжей голове. - Не дуйся, дорогой! Все будет о'кей! Ты получишь повышение. Видишь, я стараюсь не только для Франции. Ты получишь новый чин, человек из Форин офис - деньги. Одной лишь мне не надо ничего… Кроме твоей любви, дорогой…
Дождавшись, когда концерт окончится, Дост направился в германское посольство. Там в специальной лаборатории обработали микропленку. Отпечатки получились вполне удачными, цвета ясно просматривались. Дост решил, что изготовление копии бювара он поручит Дорну, у Дорна много знакомых среди русских умельцев, которые, как известно, английскую блоху подковали.
IX
Князь Багратиони получил приглашение на музыкальный вечер в австрийское посольство, но был вынужден от него отказаться - он сам устраивал в этот день обед в своем поместье Бивер-хилл для молодых сотрудников штаба РОВС и лондонского отделения "Лиги по борьбе с III Интернационалом". Среди приглашенных был Роберт Дорн.
Дорн приехал в Бивер-хилл на автомобиле вместе с Борисом Лихановым и молодым князем Васильчиковым.
- Здесь Гольфстрим чувствуется сильнее, чем в Лондоне, - говорил Лиханов, выходя из машины. - Снега почти нет, травка пробивается, дышится куда легче. Устал я от дымов Ист-Энда.
- Скажи спасибо, что не живешь в Манчестере, - отозвался Васильчиков. - Я бывал там, - он выразительно покачал головой, снял шоферское кепи и пошел к дому. Дорн двинулся за ним.
- Дорогая княгиня, я приехал проститься, - заявил Васильчиков хозяйке дома. - Все. Еду в Россию.
Три девушки в белых вечерних платьях, стоящие рядом с матерью, переглянулись.
Мария Петровна всплеснула руками:
- Боже мой, Женя… Да как же ваша матушка, как старый князь?!
- Уверяют, что прокляли, - беспечно отозвался Васильчиков. - Но я не в силах переубедить их. Нам следовало бы всем заново родиться. Впрочем, я успел заметить, что немногие понимают мое стремление жить на Родине и приносить ей пользу в строительстве социализма. Образование у меня вполне достойное, я ведь инженер. А здесь у меня практически нет перспектив.
- Кто бы мог подумать! - воскликнула старшая княжна Валентина. - А я считала вас бальным танцором и только… Давайте, мсье Эжен, заключим… как это? Стало крайне модно… Фиктивный брак! Тогда вы увезете меня в Москву. Я так хочу в Москву я ведь там выросла, помню все хорошо, и храм Христа Спасителя, и Большой театр, и Нескучный сад… Да вот папенька… Не отпустит.
Молодежь рассмеялась, но мать строго посмотрела на Валентину:
- Какой стыд! Пожалей мои уши.
- А я Москвы не помню, хотя тоже родилась там, - примирительно сказала младшая, Нина. - Юля, да и ты, наверное, помнишь Петербург и Москву едва-едва… - обратилась она к сестре. - Так что будем считать, господа, наша Родина далеко, а дом здесь… Сейчас и не модно быть патриотом, границы сдвигаются и меняются по воле политиков. Была раньше Австро-Венгрия… А теперь? Я даже не берусь перечислить все возникшие государства! Или… Была Ижорская и Чухонская земля. Теперь - государство Финляндия. И нет форта Гельсингфорс, есть Хельсинки.
- О, молоденькие девушки пытаются рассуждать о политике? - раздался голос Багратиони, он входил на веранду с тремя офицерами. - Пять часов. Пора к столу. Господин Дорн… Наш новый гость уже представлен дамам? - он подошел к Дорну. - Господин Дорн, лесопромышленник. Прошу любить и жаловать. Господин Дорн, вам не скучно среди чисто русских проблем - Родина, патриотизм, сменовеховцы, младоэмигранты?… Наше здешнее общество кипит этими проблемами. Борис, - обратился к Лиханову, - вы уезжаете или нет?
- Не думаю, - сухим резким тоном ответил Лиханов, - что от моей руки погибло больше красноармейцев, чем их было повешено генералом Слащевым. Однако ему разрешили вернуться чуть ли не в двадцатом году.
- Может быть, вас задерживает английская сторона?
Черты лица Лиханова разгладились:
- Вот и я думаю, князь, англичане мудрят. Поэтому решил ехать к брату двоюродному, Андрею, в Вену. У него самого визы тоже пока нет, но есть знакомства. Да и вдвоем всегда легче в тяжелую минуту.
Генерал Шатилов бросил на Лиханова неприязненный взгляд:
- Не думаю, поручик, что вам с кузеном будет легко в ту минуту, когда вас обоих потащат в чрезвычайку. Торопитесь. А вот мы с его сиятельством, - генерал улыбнулся Багратиони, - подождем-с. Окрепнут противоборствующие большевизму силы, и, даст бог, мы вернемся в свои усадьбы. А пока… Недавно я узнал о судьбе отца Флоренского. Он на Соловках. А как инженер отец Павел куда сильнее мсье Эжена. - Шатилов насмешливо потрепал по плечу Васильчикова. - Однако Совдеп пренебрег пользой, которую преподобный Павел мог бы принести строительству социализма.
- Ах, боже мой, какой ужас, - вздохнула Мария Петровна и, чтобы разрядить напряженность, поспешила пригласить гостей к столу - Шатилов явно не учел настроение собравшихся.
Пожалуй, давно уже Роберт не видел столь щедрого угощения. Закуски, пироги, заливные, салаты на все вкусы. У англичан садишься за стол, украшенный только посудой да цветами, и ждешь, пока лакеи не разложат по тарелкам первую смену блюд. Возникло забытое ощущение праздничного изобилия… Когда мальчишкой, бывало, проснешься утром от запаха пекущихся пирогов и с замиранием сердца понимаешь, что сегодня праздник.
- Мистер Дорн, покушайте, - услышал он голос Марии Петровны, - расстегаи, это такие русские пироги, очень вкусно… Или вот грибы, белые маринованные грибы…
Дорн взглянул на Багратиони: удивительный человек, зачем он избрал такой броский способ их публичного сближения? К чему это застолье?
- Мсье Васильчиков собирается работать на советском заводе или в наркомате? - продолжала Юля начатый разговор.
- Я так хочу поехать летом на Олимпийские игры в Германию! Теннис! Обожаю теннис! - говорила свое Валентина.
"Так что же она хочет, - рассеянно думал Дорн, чувствуя скованность, - в Россию, замуж, на теннисные соревнования?"
- Хотите винегрет? - спросил Дорна Лиханов, он сидел рядом и наполнял свою тарелку. - Это такой салат с вареной свеклой и подсолнечным маслом, где его только добывает управляющий князя, не представляю…
- Благодарю, попробую, - отозвался Дорн. О Лиханове Дорн знал, что он из мелкопоместных дворян, бывший врангелевский офицер, прошел все круги ада эмиграции, опускался почти на самое дно, и, наверное, только крепкий нравственный стержень не позволил ему скатиться в клоаку преступного мира, хотя озлоблен на жизнь крайне. Вдобавок ко всем своим несчастьям еще и не получил репатриационную визу. Не Дорн тому виной - по этому человеку он негативных данных в Центр не передавал, поняв, что к фашистам, как русским, так и британским, Лиханов относится с брезгливым презрением порядочного человека, даже с ненавистью. Но основной заботой Бориса Лиханова всегда был прожиточный минимум, весьма скудный. Поэтому он и прижился в лондонском отделении РОВС. Ведь генерал Шатилов помогал русским эмигрантам найти работу. Лиханов на любую соглашался. Однако когда ему предложили стать слушателем школы фон Лампе, он отказался наотрез, несмотря на приличную стипендию, превосходящую многое из того, что могли предложить бывшему врангелевцу в Англии. Не захотел Лиханов стать диверсантом.
- Слышал, вы едете в Вену? - осведомился Дорн у Лиханова как бы между прочим.
- Да, - буркнул тот.
- Наверное, вам понадобится определенная сумма? Это не дешевое путешествие.
- А вы хотите предложить мне эту сумму? - усмехнулся Лиханов, бросив на Дорна недобрый взгляд.
- Да, - серьезно ответил Дорн. - За небольшую услугу. Я знаю, одно время вы работали в златошвейных мастерских при епископате. Не могли бы вы помочь выполнить там один частный заказ? Вышивку.
Лиханов задумался. Съел пирожок.
- Не знаю, - неуверенно ответил. - Не знаю…
Дорн чувствовал, как не хочется ему терять выгодное предложение.
- Я заплачу, - Дорн назвал сумму. Она намного превышала ту, которая требовалась Лиханову на дорогу до Вены и жизнь там, как он рассчитывал, в течение примерно полугода, пока удастся выхлопотать разрешение на выезд через знакомых брата в австрийском МИДе. Значит, сообразил он, Дорну эта вышивка нужна не просто так…
- Зачем нужна вышивка? - спросил с вызовом.
- Для подарка, - другого ответа Лиханов не ждал.
- Вам угодно сохранить тайну вышивки?
- Пожалуй…
- Терпеть не могу чужие тайны, но и в историю попадать не собираюсь. Хотя нужны деньги, не скрою.
- Дело простое, это подарок замужней женщине. Очень респектабельной. Я заплачу… - Дорн назвал еще более крупную сумму.
Лиханов не устоял:
- Я поговорю. Ничего пока не обещаю. В мастерских епископата работают русские златошвейки, - он зло ощерился. - Княжны, графини… Вышивать в институтах благородных девиц учились. Нуждаются очень. Только поэтому.
- Я заплачу вам аванс, сорок процентов…
После чая Багратиони предложил выйти в парк.
Молодежь направилась к площадке для гольфа. Багратиони подошел к Дорну:
- Будем судьями и болельщиками. Когда люди играют в гольф, они ничего не видят и не слышат. Кроме того, здесь у меня отличные садовые кресла, удобно и уютно сидеть в них и болтать.
Дорн ответил Багратиони неуверенным взглядом. Огляделся.
- Не озирайтесь, - тихо сказал Иван Яковлевич. - Здесь нас никто не подслушает, на вольном воздухе. В плетеные кресла аппаратик не вмонтируешь. По моим данным, у меня в доме только один офицер службы безопасности рейха - это вы. Было бы куда удивительнее, если бы мы с вами вдруг уединились. - Багратиони громко рассмеялся. - Мой отец порой говаривал: "Только грешник пьет свою чачу под одеялом".
- Ну и фрукт же этот генерал Шатилов! Зачем вы его приглашаете?
- А что же мне делать? - усмехнулся Багратиони. - Я не могу быть избирательным, не имею права обнажать своих симпатий. Как и вы, кстати.
- А вы настоящий князь? - вдруг спросил Дорн.
Багратиони засмеялся: