- За тебя. Но я не возьму тебя с собой.
На "ты" назвал, подчеркивая особое расположение и доверительность. И этим пытаясь хоть как-то сгладить отрицательные эмоции.
- Я знаю.
- Не обижайся.
- Обижусь.
- И все равно я прав!
Делаю попытку встать и откланяться, потому что миссия представилась выполненной и меня отныне ничто здесь не задерживало. И это, как заметил, стало для Нади еще большей проблемой: доказать, что гостеприимство слагалось и проявлялось вне зависимости от моего категорического "нет". Она быстро-быстро, совсем по-детски замотала головой, сморщив лицо и умоляя глазами: не уходи, не уходи так и в эту минуту, иначе… иначе я перестану себя уважать.
Мне показалось, что я тоже не хотел уходить.
- Там, где я бываю, я всегда хуже татарина, потому как гость незваный и нежелательный.
Надя, благодарная за мое возвращение к столу, охотно кивнула: не надо оправдываться, я все понимаю.
- Мы сами нарываемся на боестолкновение с противником. У нас не обходится без "двухсотых", - для устрашения поведал о погибших. Тут же вспомнил, как представился траурным красный квадратик на календаре в РЭБ. Кажется, болтаю много. Умолк. О приметах на войне вслух стараются не говорить. Их на всякий случай втихомолку чтят - и не будят лиха! Даже ради женщин.
Моя случайная женщина сидела на армейском коричневом табурете совсем близко - комната благоприятствовала этому. И только я хотел - чисто дружески, успокаивая! - прижать к себе ее голову, как Надя сама, лишь чуть-чуть наклонившись, прильнула ко мне. Еще могла сделать вид, что все получилось случайно, как раз из-за малых габаритов помещения, но я сам подался навстречу. Она уловила ответный порыв и осторожно осталась рядом.
- Береги себя.
- Конечно. Я же пообещал тебе ответный подарок.
- И… и не обращай внимания на то, о чем просила.
- Я подумаю, что можно сделать. Как-нибудь иначе…
- Когда уходишь? Надолго?
- На этой неделе.
- А у меня через десять дней заканчивается контракт. Может, еще успеем свидеться.
- Ты не станешь продлевать службу?
- Скорее всего, нет. Устала. И страшно соскучилась по дочке. Она пока с мамой, но возраст такой, что желательно находиться рядом. А то ведь можно погнаться за одним, но потеряешь больше. Вернемся - и заживем по-прежнему.
На поверхность вновь пусть и косвенно, но выполз квартирный вопрос, и хотя я не дрогнул ни одним мускулом, поднялся.
- Наверное, уже пора, - позволил я ей самой решать, оставаться мне или уходить. Хотя мысленно попросил: не прогоняй!
Надя прижалась чуть сильнее, но не для того, чтобы удержать, а попрощаться. Наверное, была права: нельзя навешивать на одни плечи груз, предназначенный для решения двоим. Ибо в конечном итоге получишь как раз то, на что постоянно намекаешь - от ворот поворот.
Осознав это, присел на корточки, оперся о мягкие женские колени, внимательно посмотрел в карие глаза: не верь мне.
- У меня размазалась под дождем тушь, - торопливо сообщила она о второстепенном.
- Мне приятно сидеть у твоих ног, - не разрешил свернуть с дороги на тропинку.
Засмущалась, оказавшись не готова к обнаженной откровенности от человека, который только что всем своим видом демонстрировал евнухство. Заторопилась найти причину, которая перебила бы обоюдную дрожь.
- А у тебя… у тебя же мокрые носки. Погоди.
Подхватилась, безошибочно нашла в переполненной тумбочке вязаные носки с ободочком в красную нитку. Протянула - меняй. Вообразить себя, спецназовца, в цветастой старушечьей вязанке - это не найти более глупого вида, и я рассмеялся, пряча ноги пусть и в мокрых, но достойных капитана ГРУ носках под табурет. Смех обидел хозяйку, она думала о тепле, а не о красоте, и пришлось успокоить ее:
- Они мне все равно малы. Сядь лучше обратно.
- Зачем?
- Я сказал искренне: мне приятно находиться у твоих ног.
- Правда? А я все время боюсь, что ты подумаешь…
- Мужчины боятся ровно того же, что и женщины: неискренности в отношениях.
- Но что можно распознать в человеке, если видишь его во второй или третий раз?
- В четвертый.
- Все равно мало.
- Погоди, - дурашливо встал, вышел из комнаты и тут же вернулся на завоеванный пятачок у сомкнутых неприступных колен, пусть торопливо и прикрытых не пригодившимися для иных целей носками. - Теперь в пятый. А еще я чувствую твое тепло, - для убедительности попробовал раздвинуть лицом шерстяную колючую преграду и дозволить губам дотронуться до тела.
- Ты просто замерз, - не сдала Надя позиций. - Вечера после дождей здесь холодные, надо уже поддевать что-то под куртку.
- Я в тельняшке.
Отпустила легкий щелбан по лбу, прихлопывая мальчишескую браваду:
- В городе на рынке продают пуловеры на козьем меху. И носки обязательно посмотри, их там полно. И без расцветки.
- Куплю, если не забуду. А пока… пока ты согрела. Даже так… недоступно.
- А мне показалось, что ты скован.
- Потому что оказалась невыполнимой твоя просьба.
- Значит, я тебе не безразлична?
- Получается, что нет.
- Ты первый, кто начал не с восторгов от танцев.
Восхитился я все же танцами, и, не желая больше лукавить, просто подтвердил очевидное:
- Но танцуешь ты все равно замечательно.
- Семь лет училась. А после родов располнела. Теперь вот такая… толстая.
- Среди мужчин тоже попадаются чудики, которым нравятся воблы.
- А я комплексую. Не надо?
- Не надо.
- Ты мне тоже понравился. Еще в "Фламинго". Но сидел такой серьезный…
- Пока не увидел тебя.
- А я ушла. Хотела показаться независимой.
- Теперь не прогонишь?
- Прогоню. Сейчас придет соседка.
- А… завтра?
С завтрашнего дня я планировал для всех умереть до конца операции, но если будет разрешено…
- Не умирай.
И, как маленькому, пригладила волосы, поцеловала в лоб и отпустила спать.
А ведь так и ушел бы, не упади с ее колен носочки с красным ободком…
6.
Я разбудил прикорнувшего под "грибком" часового, поднял с кровати уснувшего поверх одеяла Бауди, позвонил в Москву оперативному дежурному, задав ему кучу глупейших вопросов про погоду и пробки на дорогах. Смел принесенные Бауди из столовой бутерброды. И не мог понять себя. Не первый раз, как говорится, замужем, но чем так взволновала Надя? Потому что исчезло основное препятствие в отношениях - ее просьба взять на войну? Или просто сказалось естественное мужское желание побыть с женщиной?
- И она такая, как в танце? - вычислил Бауди предмет моего воздыхания. Хотя что тут высчитывать…
- Лучше. Всю жизнь не протанцуешь, а она очень женственна и добросердечна. Все, спать.
- Попробуй, - съязвил Бауди.
Попробовал. Не сразу, но получилось. Ничего не снилось, но утром встал с ощущением легкости и удовлетворения от жизни. Бауди уже сидел над картой, чеченские горы вот-вот должны были свалиться с ее свесившегося края, а мне впервые за время пребывания "на югах" стало совершенно безразлично, что творится вокруг. Подумаешь, война. К ней тоже привыкнуть можно. В этом мире одно остается незыблемым - волнение от прикосновения к женщине. И как же правы лейтенанты, в первый день пребывания на Кавказе начавшие разговоры не о войне, а о своих женщинах! Смысл и моей жизни на данном этапе - быстренько сбегать на войнушку и вновь зарыться лицом в мягкие колени.
Пока едва не зарылся в грудь майора-усача, выросшего на ступеньках "бытовки" как раз в тот момент, когда я распахивал дверь новому солнечному утру. Самообладания почти хватило, чтобы не опустить глаза. Опустил их он.
- Тут по "Ястребу" дополнительная информация, - он протянул пакет. Интересно, с чего он решил заменить посыльного? Чтобы собственными глазами увидеть мои ботинки и окончательно удостовериться, что именно я был у Нади? Так я в тапочках… А может, он хотел еще узнать, оставался ли я у его подчиненной на ночь? - Посыльный куда-то исчез, а я все равно со смены мимо шел, - неловко оправдался рэбовец.
А это хорошо. Человек оправдывающийся есть человек проигравший. А мы будем снисходительны: снисхождение к противнику есть превосходство над ним.
- И что там срочного? - при майоре открыл бумаги, пробежал взглядом. Встрепенулся. Нет, такое нельзя пробегать, в такое надо вчитываться…
- Буди холостежь, - приказал я Бауди, кивнув на домик лейтенантов. Майор исчез для меня, его дешевый трюк с выявлением любовников у своей подчиненной - галиматья, которая не стоит то ли выеденного, то ли выведенного яйца.
- Что там? - заглянул в документы Бауди.
Майор сжал губы: ему предписывается передавать мне документы не читая, а я их - едва не первому попавшемуся чеченцу раскатываю. Потоптался у порожка и исчез также незаметно, как и появился. Извини, брат, не гоношусь и не прессую, тут - кто на что учился.
- На подмогу "Ястребу" выдвигаются еще около ста человек, - одной фразой пересказал я Бауди текст сообщения. - Вдвоем можем провиснуть. Жалко, не хотелось мне брать лейтенантов.
Урманов и Орешко, разбуженные стуком Бауди, с потягушками, совсем как дети, выходили босыми на крылечко. Но, надо полагать, мое выражение лица сбило с них благодушие мгновенно. И если они не приняли стойку "Смирно", то только потому, что крылечко и впрямь оказалось маленьким и развернуться на нем во весь фронт не удалось бы все равно.
- Готовьтесь, - разделил я им жизнь на "до" и "после" операции. - Как сказал первый кандидат в глубинную разведку Остап Бендер, командовать парадом буду я.
Командовал я классно. Самому понравилось, как клюнули на нашу "аварийную" посадку "акробаты", как горласто сели нам на хвост и мы потащили их в ущелье. Вертолетчики на аэродроме в Ханкале уже начиняли "нурсами" своих стрекоз, рассовывали в планшеты карты с целеуказаниями, а мы, бегая загнанными зайцами по склонам и хребтам, рвали в клочья "пятнашку", оставляли в расселинах ногти, полосовали задницы, сбивали в кровь локти и колени, - делали свою черновую солдатскую работу, втягивая банды на наковальню. Раза полтора успел улыбнуться Наде - а ты хотела с нами! И когда пружина сжалась до предела, когда унюхал у пробежавших мимо нашего схрона боевиков запах чеснока с творогом - любимого блюда чеченцев, послал "SOS" майору-усачу. Кому надо, тот передаст. И те, крайние в нашей цепочке, сделают бородатым дядям дулю.
После сигнала требовалось продержаться еще минут пять-семь до подлета "вертушек", переждать смерчь огня, пересчитать трупы, собрать документы и идти провожать на аэродром Надю. К тому же я сообразил, как помочь ей: донесение о предыдущем броске "на холод" в Москву еще не отправлялось, и вписать в качестве одного из своих бойцов нового связиста труда не составит. Так что справка об участии в боевых действиях прапорщика Семеновой Надежды (отчество - пока прочерк), придет из Генштаба, в группировке войск даже знать не будут об этой бумажке. Вроде никого не подставляю, а за благое дело авось помилуют в аду.
"Нохчи" вынюхивали нас все в меньшем круге, а "вертушки" не появлялись. В небе продолжало нещадно светить и печь солнце, и даже Бауди, на каждую новую операцию отпускающий свежую бороду, начал с удивлением поглядывать на меня. Подчиненным всегда кажется, что командиры знают чуть больше и это "чуть" как раз и спасает в безвыходной ситуации. Хорошо, что лейтенанты, впервые попавшие в подобную карусель, ничего не соображали, и молчащая рация ровным счетом и в самом прямом смысле им ничего не говорила.
Зато я не знал, а тем более не понимал ровным счетом ничего. Сигнал послан и принят, банда на наковальне, где "кузнец"?
Дважды повторять команды должность личного посланника начальника Генштаба не предполагала. А тем более она не предусматривала моих дополнительных объяснений. Или уговоров - кого бы то ни было во всей группировке войск на Северном Кавказе. Я - тот самый классический пример, когда моя самая незатейливая просьба должна восприниматься всеми как приказ. Получается, что и в этом плане в Чечне бардак. Шорох наводить все же придется.
- Прикройте ту сторону, - кивнул Бауди и Орешко на противоположный скат высотки, на которую сам же и вытягивал "Ястреба".
Бауди козленком, Орешко ящерицей метнулись за валуны. И побежали как можно дальше, захватывая пространство и лишая противника возможности властвовать на высоте. У нас же маневр предполагался один - отступать. Отступать до тех пор, пока не упремся друг другу в спины. А потом насладиться огнем "вертушек". И Орешко воочию посмотрит, как разбегаются вши по гребешку.
А чесночная отрыжка уже била в нос. И если накануне я вцепился арабу в горло, то с такими темпами работы "кузнеца" теперь уже на моей шее запросто могли сомкнуться челюсти его выкормышей. Время работало против нас, и ничего не оставалось, как приказать Урманову выйти на связь снова.
- "Ноль-четвертый", у нас контакт. Полный контакт. Ждем вестей. Как поняли, прием, - еле сдерживая крик, провопил вполголоса старший лейтенант.
- Ну, что там? - не выдержал даже я секундной задержки.
- Молчат.
И правильно делают, потому что в небе начал нарастать гул "вертушек". Пошли, родимые. Слов не надо. Сейчас начнется феерическая сказочка про два конца, два кольца, посредине гвоздик. Забота одна - не попасть под собственный огонь!
Только гул был слишком высоко, с таких расстояний про меткость стрельбы говорить не придется, и сомнения, зародившиеся от молчащей рации, начали разрастаться. Дернулся поторопить Урманова, но растерянный вид морского пехотинца остудил: не хватало еще нервировать молодежь. Сейчас все прояснится.
Более чем прояснилось: "вертушки" не произвели ни одного выстрела. Даже для острастки, для моральной поддержки. Холостыми патронами! Заложили вираж и, словно загулявшие буренки, унесли свои высоко задранные хвосты за перевал.
Зато прорезалась радиосвязь. Это понял по напрягшемуся Олегу, боявшемуся пропустить в эфире не то что слово - букву, запятую. И хорошо, что вышли в это мгновение на прямой выстрел боевики, спасли от ожидания. Положил их носом в склон, и пока выдавливал обратно в чащу, времени хватило, чтобы получить ответ без своего дурацкого вопроса.
- Десант вернуть, "вертушки" на базу. Бой прекратить.
Боевики в новенькой, словно только с армейских складов, "пятнашке" бросились в новую атаку, и выполнить приказ то ли "Ноль-четвертого", то ли Урманова я не успел. Трещали беспрерывные выстрелы и в той стороне, куда исчезли Бауди и Орешко.
- Еще раз, - прокричал я в перерыве между бросками гранат.
Притащив за собой рацию, Урманов упал рядом со мной - только колокольчик звякнул. Поменялись ролями - он, так же не выполняя приказ, открыл огонь, я схватился за тангенту.
- Никому не стрелять. Всем вернуться в места постоянной дислокации, - донеслось из наушников.
Ляпнул в ответ первое, что пришло в голову перед матом:
- А кто ж нас теперь отсюда выпустит?
- Конец войне, перемирие, - продолжала вещать заевшей пластинкой рация. - Секретарем Совета безопасности генералом Лебедем и Асланом Масхадовым подписано перемирие. Не стрелять. Мир. Конец войне.
Не знаю, как насчет войны, а нам с Бауди - точно конец. Мужикам со съезда в Гудермесе - тоже. Лейтенантам, которые поспешили приехать на эту бойню. Все боялись не успеть проявить себя, а их бац - и сразу на белый танец. Покружимся, ох, покружимся в вихре вальса.
- Какой Лебедь? Какое перемирие? - зашипел я в прижавшуюся к щеке мембрану, когда мне в ухо косноязычно, потому что подобное сообщение не шифровалось (предательство заранее не кодируется!), попытались объяснить, что Грозный окончательно сдан, а секретарь Совета безопасности генерал Лебедь подписал с чеченцами мирный договор. Поэтому приказ по войскам один и категоричный: огонь прекратить, всем вернуться в места постоянной дислокации.
- Сволочи! - я выпустил в мелькнувшие среди камней силуэты почти весь рожок.
Я достаточно послужил в спецназе, чтобы понять: нам никогда не вернуться ни в места постоянной дислокации, ни в Москву, ни в Генштаб. Крышка нам, смерть моим разведзверям, кто выманивал в этот день из нор "нохчей" и в одночасье оказался брошен, предан очередным миротворцем в тылу у противника. Почему? Кто решил? Когда? Почему не предупредили? Думали только о себе, о своем красивом жесте и тоге миротворца? В чем целесообразность такой поспешности, если одномоментно погибнут десятки разведчиков, заброшенных в тыл противника? Не только о своей разведгруппе речь…
Вопросы в пустоту, а на осознание собственной гибели хватило долей секунды.
- А что… "Ястреб"? - не нашел ничего более умного, как поинтересоваться судьбой главаря Урманов.
- А "Ястреб" еще покружит, покружит над Россией, - ответил я, спокойно глядя на перекатывающиеся в нашу сторону мышиные комочки боевиков. - Не дали, не дали захлопнуть клеточку… А посему подвиг отменяется.
- Но что случилось? Почему? Они нас так и оставят здесь? - Олег бросил взгляд вверх, к тоненьким полоскам облаков на блеклом небе, куда улетели вертолеты. Наше единственное спасение.
- Похоже, война кончилась, - усмехнулся я, машинально на ощупь пересчитывая гранаты в "лифчике". Не выбросить бы в пылу боя последнюю, ту, которая для себя… - Началась политика. А мы застряли в ее жерновах.
- Нас… бросили? - поинтересовался, наконец, Урманов тем, что мучило его больше всего.
- Бросают жен, Олежек. Солдат - предают. Но мы выйдем, мой друг, выйдем. И найдем когда-нибудь тех, у кого можно будет спросить: за что?
С яростью повел автоматом по вставшим во весь рост бандитам. Нет, не котом в мешке я для них буду. Тигрычем останусь! Но ноги уносить надо, потому что не будет нынче свадьбы на нашей улице. Где Бауди?
Бауди возился с Орешко.
- Закрой тот скат, - послал он лейтенанта за гряду камней, разделивших высоту.
- Здесь я командую, - никак не мог взять в толк десантник, с какой стати он подчиняется гражданскому чеченцу. С таким подходом и вшивой медальки не заработаешь, не говоря уже об орденах.
- А я и не командую, - поднял руки Бауди. - Но прошу. Наше дело - спину капитану прикрыть, чтобы не почесали невзначай штык-ножами.
Орешко сжал губы, но поскакал от камня к камню на другую сторону высоты. И едва выбрал место меж двух островерхих каменных осколков, как показались чеченцы. Сразу - и много. Так много, что Олег понял - даже рожка не хватит свалить их разом. Его мгновенно прошиб пот и он, боясь выпустить боевиков из виду, начал пластаться назад, вдавливаться в горный склон, исчезать из этой жизни, растворяться в воздухе. Чеченцы горланили, махали руками, каждый был себе командиром, но - о счастье! - свернули с тропы и ушли в заросли. Шея обмякла, перестала держать голову и Орешко уткнулся лбом в камень. Чтобы в тот же миг почувствовать на своей вмиг вспотевшей спине ствол автомата.
- Это я, - дошел до него голос Бауди, прилегшего рядом. - Что у тебя?
Ни возмутиться, ни выругаться сил не было. Ответил как нашкодивший школьник классному руководителю:
- Н…ничего. Пока тихо.
- Должны уже появиться. А бледный чего?
- Горы. С непривычки. Да и ты сзади, как кошка.
- Хорошо, что я. Ты не обижайся, мне твои погоны и ордена не нужны. Я свой дом от плесени очищаю, а за это наград не надо. Гляди в оба.