Один из лагерей, созданный в 1942 году на севере Венгрии в Шарошпатаке, был не похож на остальные. Здесь оккупанты содержали лиц, находившихся под следствием. Хортисты не могли предъявить им никакого обвинения. Несмотря на истязания и пытки, к которым они прибегали, чтобы выбить из арестованных признание в "виновности", палачам ничего не удавалось сделать. Из-за отсутствия "доказательств" людей иногда отпускали домой, но под особый контроль полиции. Те, кого освобождали, должны были являться каждый день для регистрации в полицию. В то время многие находились под подозрением и числились в списках неблагонадежных.
В таких же лагерях, как в Шарошпатаке, оказались и некоторые венгры из Бачки. Режим в них не отличался от других, за исключением того, что арестованных посылали на работы.
Такова была обстановка весной 1942 года, когда Венгрия готовилась принять непосредственное участие в военных действиях на Восточном фронте. Это повлекло за собой необходимость собрать "неблагонадежных" и направить их в качестве рабочих на фронт.
Политика фашистского правительства Венгрии в отношении узников лагерей была одобрена самим Хорти. Его генерал Чатаи заявлял своим коллегам, что на заседании правительства "их превосходительство господин регент соизволил" отдать приказ об отправке на поля сражений 2-й венгерской армии; вместе с ней предписывалось отправить на фронт и рабочие батальоны, в составе которых находились опасные для государства лица. Таким образом, говорилось в приказе, эти лица будут лишены возможности вести подрывную деятельность и вынуждены будут жертвовать своей жизнью во имя отечества, как и все остальные граждане страны.
Первыми на Восточный фронт попали 120 мобилизованных ремесленников. Их призвали в апреле 1942 года и уже в августе того же года отправили в тылы 2-й венгерской армии, занимавшей позиции на реке Дон.
В ноябре и декабре 1942 года туда же, где находилась группа ремесленников, прислали специальные роты, сформированные из политзаключенных, которых венгерские оккупационные суды в Бачке приговорили к каторжным работам. На долю этих политзаключенных выпали тяжелейшие испытания, в результате чего большинство из них погибло.
В начале 1943 года на оккупированную территорию СССР были доставлены рабочие из лагеря в Шарошпатаке для дальнейшего их использования в тыловых районах 2-й венгерской армии. Однако вскоре в результате наступления Красной Армии 2-я венгерская армия была разбита, и этих рабочих передали гитлеровцам, которые посылали их на самые тяжелые работы. Лишь в начале мая 2-я венгерская армия в какой-то степени смогла привести себя в порядок и забрать своих рабочих у немцев. Все категории насильно мобилизованных рабочих назывались "мункаши".
БАТАЛЬОНЫ НАСИЛЬНО МОБИЛИЗОВАННЫХ РАБОЧИХ "ГДЕ-ТО В РОССИИ"
Наступил март 1943 года. Жителям сел Бачки были разосланы повестки. Только в Южной Бачке их получили 600 человек. Военные власти призывали население на принудительные работы.
Перед отправкой людей подвергали тщательному медицинскому осмотру. В основном отбиралась молодежь в возрасте 20-32 лет, причем самая сильная и работоспособная ее часть.
Примерно за день-два до сбора в военных комендатурах в Надькёрёше, Сольноке и Цегледе всех, кого призывали на работы, предупредили, что в случае неявки они будут нести ответственность по законам военного времени.
Перед партийными организациями в Бачке, как и несколько месяцев назад перед политическими заключенными, в основном коммунистами и членами Союза коммунистической молодежи Югославии, встал вопрос: идти на принудительные работы или нет? Вначале считали, что этого делать не следует. Однако сразу же возникали большие трудности: как помешать мобилизации в рабочие батальоны? Повлиять на огромное число мобилизованных людей и помочь им уйти в подполье было практически невозможно. Кроме того, хортисты при помощи местных предателей пытались внушить населению мысль о том, что отправка на принудительные работы, и прежде всего в Венгрию, - это всего лишь трудовая повинность и что после ее отбытия все мобилизованные вернутся домой.
Коммунисты, скоевцы и все те, кто был связан с движением Сопротивления, втайне надеялись, что на Восточном фронте или на оккупированной территории Советского Союза им удастся перебежать через линию фронта и присоединиться к передовым частям Красной Армии или вступить в ряды партизан. А о том, что их отправляют именно на Восточный фронт, мобилизованные знали из достоверных источников.
Массовый побег к партизанам, находившимся в районе Срема, был невозможен. Граница надежно охранялась, к тому же партийное руководство не в состоянии было в то время установить с ними связь.
Следовательно, не было иного выхода, как подчиниться распоряжению о мобилизации.
И вот мы четверо оказались в Надькёрёше, маленьком городке на севере Венгрии, где формировался один из рабочих батальонов. Батальон состоял из четырех рот, Каждая рота имела командира, фельдфебеля и охранников. Рабочие получили "форму": армейский головной убор, ботинки и нарукавную повязку красно-бело-зеленого цвета. Остальная одежда осталась гражданской. Подобное "войско" выглядело весьма живописно.
Первоначально к мобилизованным рабочим относились терпимо. В этом проявлялась сознательная тактика хортистов, стремившихся пресечь попытки к бегству и показать рабочим, что, дескать, не так уж страшен черт, как его малюют.
Формирование батальонов и рот закончилось в течение двух недель. 20 апреля 1943 года был получен приказ об отправке. Но куда? Этого никто из рабочих не знал. От одного молодого венгерского солдата стало известно, что батальон, вне всякого сомнения, направят на Восточный фронт на разминирование нейтральной полосы перед боевыми порядками венгерской армии.
Двери товарных вагонов закрылись. Длинный эшелон двинулся на север, тем же путем, каким прошли вагоны с ротой ремесленников и специальными рабочими ротами. Той же дорогой была отправлена на фронт 2-я венгерская армия. Им навстречу попадались составы с ранеными венгерскими солдатами, которые при желании могли бы многое порассказать.
Пограничная станция Чоп. Это уже советская территория. Рабочим приказали сообщить на родину, что они находятся "где-то в России".
До фронта было еще далеко. Линия фронта на реке Дон была прорвана еще в январе. Остатки 2-й венгерской армии отступили с Дона на Украину.
Эшелон с мобилизованными рабочими прибыл в украинский город Коростень, важный железнодорожный узел. В этом городе потрепанная 2-я венгерская армия доукомплектовывалась, здесь же находились и ее некоторые армейские службы.
Батальон мобилизованных рабочих разместили по окрестным селам. Мне запомнилось название лишь одного села, где расположилась сводная рота, позже почти в полном составе перешедшая к советским партизанам. Село называлось Пашиновка.
Отношение хортистов к рабочим по сравнению с тем, каким оно было во время их пребывания в Венгрии, теперь в корне изменилось. Мобилизованные под охраной немцев работали на разгрузке и погрузке железнодорожных вагонов. За работой был установлен строгий контроль. Окрики "Los! Los!" заставляли отказаться от мысли хоть как-то увильнуть от работы.
В Пашиновке рабочие быстро установили контакты с местным населением. В основном это были старики, женщины и дети. Часто издалека, откуда-то из-под Овруча, доносились звуки выстрелов, и наши рабочие не могли не заинтересоваться этим. Очень скоро они узнали, что это действовали партизаны, боровшиеся против немецких и венгерских оккупантов.
Командовал 1-й ротой Эден Хекшток, венгерский немец, офицер хортистской армии. Это был чудовищно грубый и жестокий человек. Как никто другой, он умел издеваться над подчиненными, поскольку считал мобилизованных рабочих врагами немецких фашистов, а следовательно, и его самого. Ко всему прочему он был еще запойным пьяницей.
Среди крестьян, у которых он доставал алкогольные напитки, оккупационные денежные знаки не пользовались популярностью. В обмен на самогон они просили сало, маргарин, муку и другие продукты питания. И ротный не считал для себя зазорным обменивать на самогон продовольствие, предназначавшееся для рабочих.
Когда командир напивался, а это случалось часто, он поднимал всю роту по тревоге. По этой команде мобилизованные рабочие быстро строились, и ротному доставляло огромное наслаждение наблюдать за возникавшей при этом суматохой. Плохо приходилось тому, кто мешкал и опаздывал встать в строй. За якобы допущенные прегрешения отдельных рабочих, как правило, наказывалась вся рота. Людей заставляли долго маршировать, продолжительное время выполнять команды "Ложись!", "Встать!", которые подавались в нарастающем темпе. Это вызывало у всех с трудом сдерживаемую ярость и озлобление.
Звание Хекштока соответствовало чину капитана в югославской армии. Его заместителем был лейтенант с изысканными, аристократическими манерами. Последний походил на человека, не перестающего удивляться тому, как он мог оказаться среди этого простонародья, к которому причислял и самого командира. Заместитель командира роты приложил максимум усилий, использовав все свои связи, чтобы добиться перевода в Венгрию. В конце концов ему удалось это сделать. Немаловажную роль, вероятно, сыграло его дворянское происхождение, весьма ценившееся в хортистской Венгрии.
Рабочие прозвали его строевиком, потому что он постоянно требовал держать шаг в строю, когда их гнали на работу, в столовую или в бараки. Он заметно отличался от командира, и всех рабочих сильно обеспокоил его отъезд.
Постоянно пьяный командир роты все чаще впадал в буйство. Ни с того ни с сего он избил как-то возчика Йоца Йоцича из Србобрана, а Лазара Еврича Туту из Шайкаша стал топтать ногами. Однажды в припадке белой горячки он приказал Живоину Драгину из Ады, сербу по национальности, солдату хортистской армии, расстрелять Туту. Драгин не выполнил этого приказа и умышленно промахнулся, выстрелив выше головы.
Как-то группу рабочих послали в Коростень на медицинский осмотр, и они задержались там по уважительной причине.
Узнав о задержке, командир привел оставшихся в роте людей на пустырь и гонял их до полного изнеможения. По возвращении группы рабочих из города он и им придумал наказание, заставляя без конца ложиться, вставать и совершать десятиминутные пробежки. Устав подавать команды, он поручил делать это рабочему Николе Летичу, а сам отошел в сторону и продолжал наслаждаться страданиями людей. Через час Радомир Брашван из Нови-Сада потерял сознание. Ротный приказал облить Радомира водой, и, когда тот пришел в себя, его снова поставили в строй. Это издевательство длилось с двух часов дня до самого вечера.
И так повторялось изо дня в день. Однажды Хекштоку донесли, будто партизаны собираются освободить мобилизованных рабочих. Тотчас же роту подняли по тревоге, а охранники приготовились к бою.
После этого случая режим стал еще строже.
ПЕРВЫЕ КОНТАКТЫ С ПАРТИЗАНАМИ
С помощью местного населения рабочие установили контакты с партизанами и стали готовиться к побегу. Правда, на это решалось лишь незначительное меньшинство. Многие продолжали колебаться. Необходимо было провести основательную разъяснительную работу для того, чтобы организовать побег к партизанам как можно большего числа людей, а в лучшем случае - всех. В тех условиях было трудно проводить широкую политическую пропаганду, и все же решившиеся на побег к партизанам рабочие пытались убедить колебавшихся в том, что обратной дороги домой нет и что судьба всех отправленных на Восточный фронт рабочих одинакова.
Однако некоторые в рабочих ротах еще верили поступавшим из дома сообщениям, будто бы "батальон направлен в СССР по недоразумению", будто бы владыка Ириней Джирич и депутат Милан Попович требует его возвращения на родину. Политически зрелые рабочие, а таких было большинство, не воспринимали подобные заверения всерьез. Они знали, кому служат владыка Ириней и Попович. Это особенно хорошо понимали, например, старый профсоюзный работник из Нови-Сада Душко Георгиевич, учитель из Шайкаша Момчило Крклюш, навсегда запомнивший новисадскую тюрьму, допросы и отношение хортистов к сербам в Бачке. Дальнейшие события подтверждали правоту тех рабочих, которые заявляли, что без борьбы нельзя надеяться на возвращение домой.
Однажды в июле 1943 года рабочих снова погрузили в вагоны. Никто толком не знал, куда их отправляют. Севернее города Коростень железнодорожные пути раздваивались. Одна магистраль шла на юг - в Венгрию, до которой было далеко, а вторая вела на северо-восток, на фронт, в неизвестность. Состав повернул на северо-восток. Всем сразу стало ясно, куда их направляют. А разве можно было ждать чего-нибудь другого? С присущим ему цинизмом ротный командир предсказал рабочим их дальнейшую судьбу: "Я привел на фронт четыре еврейские роты, и ни один человек не вернулся домой. То же самое ждет и вас".
Впереди к паровозу были прицеплены два старых вагона, которые должны были спасти состав в том случае, если колея оказалась бы заминированной.
Позже мы узнали, что партизаны собирались взорвать эшелон, но их своевременно предупредили о том, с каким "грузом" он шел.
Железная дорога вела на северо-восток. Из Украины через город Овруч эшелон попал в Белоруссию, в Полесье. Плодородная земля, равнинная местность. Вокруг прекрасные березовые леса. Большую площадь занимали болота. В этом районе действовало несколько партизанских отрядов.
Около города Мозырь состав пересек реку Припять. Недалеко от Калинковичей железнодорожные пути вновь расходились. Один путь вел на восток, в Гомель; второй - на север, в Могилев, а третий - на запад, в Пинск. Позже на этой территории вместе с белорусскими партизанами будут сражаться и югославы.
В ДЕРЕВНЕ АВРАМОВСКАЯ
От Калинковичей до Василевичей было не более 50 километров. Здесь эшелон с насильно мобилизованными рабочими свернул с основной магистрали и направился на юг, к районному центру Хойники, самому крупному населенному пункту между реками Припять и Днепр.
Возле деревни Аврамовская состав остановился на маленькой железнодорожной станции. Один из взводов 1-й роты остался на станции. Основная часть этой роты, насчитывавшей примерно 140 человек, разместилась в деревне Аврамовская, а остальные отправились пешком в Хойники.
До войны в Аврамовской находилась дирекция лесничества. Для рабочих лесничества и местного населения здесь был выстроен очень красивый деревянный клуб с большим зрительным залом, сценой и несколькими комнатами. Здесь могла разместиться целая рота. В комнатах поставили кровати для командного состава и охранников.
Неподалеку от клуба находились колхозные конюшни и сараи. Их переоборудовали под склады и разместили там возчиков. В здании железнодорожной станции расположилось венгерское воинское подразделение.
На территории этого района активно действовали партизаны, и поэтому начальнику местного гарнизона пришлось превращать станционные и некоторые другие постройки в опорные пункты. Построили также высокие сторожевые вышки.
Деревня оказалась целой, что было большой редкостью в этом районе Белоруссии. Насильно мобилизованные рабочие, поселившиеся в Аврамовской, сразу же привлекли к себе внимание оставшихся в этой деревне жителей.
Хортисты прекрасно понимали, к каким последствиям могут привести контакты между рабочими и местным населением, и запретили всякое общение с жителями. Жестокий и тупой командир роты заявил, что в случае невыполнения этого приказа виновным грозит военный трибунал. По венгерским военным законам за побег нескольких мобилизованных рабочих расстреливали каждого десятого из оставшихся. Естественно, эта мера применялась лишь к насильно мобилизованным рабочим. В самой венгерской армии такое наказание не предусматривалось.
Все это способствовало крушению иллюзий у отдельных рабочих относительно того, будто они выполняют здесь трудовую повинность. Каждый день их гнали на работу. По обеим сторонам железнодорожного полотна тянулся лес, служивший прекрасным укрытием для партизан. Угроза нападения вынуждала оккупантов вести постоянное наблюдение за полотном, оборудовать пулеметные гнезда. Для лучшего обзора деревья вдоль полотна местами вырубались до 100 метров в глубь леса.
Ротный не переставал ежедневно издеваться над людьми. Казалось, ему все нипочем, однако и в его поведении произошли заметные изменения. И хотя, наблюдая за рабочими, Хекшток, как и раньше, продолжал угрожать и осыпать их ругательствами, теперь он иногда вдруг стихал, замыкался в себе и ходил с печальным видом. Позже, когда была захвачена ротная документация, там обнаружили его неотправленное письмо жене. Он писал, что у него появилось предчувствие, будто они никогда больше не увидятся. Таким образом, даже он реально оценивал военную обстановку, положение венгерской армии в Белоруссии и на Украине и свое собственное.
Рабочие часто писали своим родным и знакомым, но ответа не получали. Все это не могло не оказывать определенного влияния на их настроение. В рабочих батальонах было много бывших крестьян. У всех постепенно созревало решение о необходимости как-то изменить свое положение, но не все осмеливались довериться друг другу. Некоторые, кроме того, боялись наказаний, которыми грозили фашисты за побег к партизанам, и склонялись к мысли подождать еще. Большинство же хотели поскорее перейти к партизанам.
Агитация в рабочих батальонах велась в основном в группах, образовавшихся по принципу землячества, близости взглядов и личных симпатий, возникших за время пребывания на принудительных работах.
Для установления контактов с партизанами рабочие начали осторожно вступать в разговоры с местным населением. Однако, опасаясь провокаций, крестьяне отрицали наличие у них каких-либо связей с партизанами. На ломаном сербско-русском языке мобилизованные рабочие говорили о своих симпатиях к народам Советского Союза, рассказывали о своей стране, о фашистском терроре в Бачке, Нови-Саде и других районах.
Политическая работа давала хорошие результаты. Благодаря этому расширялись связи между активистами и остальными рабочими, крепла уверенность в том, что побег к партизанам можно осуществить только коллективно. Штаб партизанских отрядов в Полесье был информирован о настроениях мобилизованных рабочих, об их решении присоединиться к партизанам. Оставалось ждать лишь благоприятного момента.
Хотя партизан никто не видел, но их присутствие постоянно ощущалось. Во время работ в сторону леса поглядывали не только охранники, но и охраняемые. Рабочие были уверены, что из леса за ними наблюдают партизанские разведчики. Каждый понимал, что до леса добраться не так уж трудно, но вот смогут ли они разыскать там партизан - пока было неясно.
Действительно, не составляло труда прикончить топором ненавистного командира и охрану и бежать в лес. Но, во-первых, на работу мобилизованных отправляли не всех сразу, а во-вторых, стволы пулеметов, установленных на наблюдательных вышках, напоминали о том, что неподготовленный побег в одиночку или неорганизованный групповой побег - не самый лучший выход.