- О-о! Вот как?! - Ланге, помолчав, добавил: - Помогаем-то всё-таки мы вам, - он будто от солнца прищурил глаза, вопросительно смотря на Ломова.
- Чем? - спросил лейтенант.
- Странно.
- Вот именно странно. По-вашему, продать - значит помочь?
Ланге, сдвинув брови, прокашлялся. Матросы и офицеры плотнее встали около говоривших, настороженно слушали. Спасённая команда стояла в стороне, выжимала мокрую одежду.
Стемсон, молчавший с тех пор как одёрнул его Ланге, вдруг заговорил:
- Вы обижаете нас, господин лейтенант. Американцы искренне помогают русским. Есть хорошая пословица: "Дружба - дружбой, а долларам счёт".
- Это и есть, по-вашему, искренняя помощь друзьям? - Ломов усмехнулся, хотел ещё что-то сказать, но не успел. Подошёл Антушенко, за ним - врач. Санитары принесли носилки.
Раненым сделали перевязку. Ломов не спеша пошёл к своей землянке, но, услышав слабый протяжный окрик: "Сережа-а-а!" - остановился. Его звала Ира Вахрушева, стоявшая в стороне и слышавшая весь разговор. Ломов быстро подошёл к ней. Они сбежали с бугра и пошли по дороге.
- Ты знаешь английский язык? - с удивлением спросила девушка.
- Немного… лучше знаю немецкий, - ответил Ломов и, сорвав мокрый куст голубики с крупными ягодами, дал его Ире.
Неторопливо они пошли дальше.
- А откуда ты знаешь немецкий язык? - не успокаивалась девушка.
- Соседка в доме, там, в Саратове, была преподавательницей немецкого языка. Она говорила: "Не допущу, чтобы школьники, живущие рядом со мной, не знали в совершенстве немецкого языка". Теперь вот всю жизнь ей благодарен. А английский в школе учил.
Ира посмотрела на Ломова и подумала, что там, на "большой земле", она ещё не знала его как следует.
- Где же лучше: в госпитале или у нас в роте? - спросил Ломов девушку после короткого молчания.
- Конечно, в разведке. Я с радостью перешла вчера, как только комбриг разрешил мне заменить раненую Евстолию.
- Матросы взвода обижаются, что ты ещё не заходила к нам в землянку.
- А ты?
- За матросов и я в обиде.
- Есть, товарищ лейтенант, сегодня же приду после обеда и сделаю саносмотр, - отрапортовала Ира.
- Какой официальный тон, - Ломов серьёзно посмотрел на Иру, и они рассмеялись.
- Знаешь, никак не могу привыкнуть называть тебя "товарищ лейтенант". Можно, когда никого не будет, я буду по-старому - "Сережа"?
Ломов кивнул и, подумав, сказал:
- Лучше бы ты осталась в госпитале и всегда называла меня по имени, а в роте… Нет, пусть будет так, как есть.
- Даже в разведку будем ходить вместе, - мечтательно сказала Ира.
Ломов и не заметил, как они подошли к землянке девушек медсанроты. Он остановился и сказал:
- А как мне хочется, чтобы скорее окончилась эта война! Сколько бы солдат и матросов вернулось домой! Сколько бы слёз радости было выплакано!… Я часто думаю об этом, - он провёл ладонью по лбу, прищурил глаза, что-то припоминая, и тихо начал читать стихи:
Где-нибудь во мгле чужого края,
На границе чьей-нибудь страны
Девушка, от пыли вся седая,
Документы наши проверяя,
Скажет нам: "Конец, конец войны!"
- Понимаешь, Ирочка, вернёмся навсегда домой, войдём уже не в класс, а в аудиторию, будем слушать лекции, потом часами сидеть в библиотеке… Эх, если бы не война, был бы я на третьем курсе университета.
- Ты на каком факультете хотел учиться?
- На филологическом. И ты знаешь, Ирочка, за эти три года моё желание нисколько не изменилось. Я даже, кажется, больше стал разбираться в литературе. Бывало, прочитаешь стихотворение или рассказ - и подумаешь только: "Хорошо написано!" или "Так, ничего интересного". А сейчас нет. Хочется вдуматься в каждую строчку, за что-то похвалить автора, за другое поругать, поспорить с ним… Размечтался я. Несколько строк всколыхнули всего. Да и как иначе, когда такие слова…
Ломов замолчал, а Ире хотелось, чтобы он продолжал говорить, чтобы он сказал, какими они будут друзьями после войны. Вдруг она улыбнулась уголками губ и, попросив Сергея подождать, скрылась за дверью землянки.
Ломов отошёл к камню, сел на него и сразу представил себе по рассказам Иры большой сибирский город, оборонный завод, механический цех. Сергей только никак не мог представить фрезерный станок, за которым работала Ира, и то, как она выполняла план более чем на тысячу процентов. "Гвардейская бригада", - говорила Ира о своих подругах, также награждённых орденами. "Какая она! Я бы, наверное, не смог", - подумал Сергей и встал.
Из землянки вышла Ира. Она держала в руках подушку, завёрнутую в одеяло, и ещё маленький свёрток, который дала Ломову.
- Тебе, - сказала она и пошла к дороге.
- Что это? - спросил Ломов, поравнявшись с Ирой и заглядывая в свёрток.
- Не смотри, Сережа! - предостерегающе остановила Ира, но уже было поздно.
Ломов раскрыл свёрток и, увидев в нём серые шерстяные носки, растерялся.
- Что ты, Ирочка! Зачем, у меня же есть.
- У тебя летние, а на дворе зима. Возьми, а то ой как обижусь.
Ломов был растроган заботой девушки. Они спустились в лощину и разошлись в разные стороны к своим землянкам.
…Антушенко недолго стоял около спасённых, пошёл к комбригу. Растокин завтракал. Вместо обычного приглашения к столу он протянул Антушенко шифровку из штаба командующего и сказал коротко, но возбуждённо:
- Читай!
Антушенко смотрел на весёлое лицо комбрига и, ещё не читая шифровки, догадался, что есть какие-то приятные новости. Он подсел к Растокину, начал читать.
- Завтра, Анатолий Прокопьич, с вечера начнём смену частей на передовой, - сказал Растокин и, опустив на край стола сжатые кулаки, добавил: - Потом - залпы пушек всего Рыбачьего… и… пойдут батальоны на запад… Теперь, видимо, днями.
- Отлично. Время работает на нас, - сказал Антушенко, кладя прочитанную шифровку на стол, и спросил: - Чего же нам со спасёнными делать?
- С первой оказией отправим в Мурманск.
- Нет, надо разобраться, - Антушенко подробно передал рассказ командира катера.
- Документы проверили? - спросил Растокин.
- Обязательно. Все они американцы, говорят по-английски. Потом негры… - Антушенко не договорил, пожал плечами. - Возможно, конечно, и заблудились они, только что-то мало я в это верю.
- Удивительное дело. Какой ненормальный рискнёт послать транспорты во вражеские воды без охранения?… Кроме того, вы знаете, американцы и англичане неплохо знают норвежские фиорды и в такую погоду исключена возможность заблудиться.
- Я тоже так думаю, - вставил Антушенко.
- А может быть… - Растокин не договорил, махнул рукой. - Не будем зря тратить время. Помести их к разведчикам, и чтоб глаз с них не спускали. Отправим на "большую землю", там разберутся. А теперь за дела, у нас их столько, Анатолий Прокопьич…
ГЛАВА 9
Весть о смене частей на переднем крае Муста-Тунтури быстро облетела все землянки бригады.
Четвёртый год стояли части на Рыбачьем. Подразделения менялись боевыми участками весной и осенью. Одни уходили с Муста-Тунтури, другие заступали на их место после отдыха в глубине полуострова.
С хребта немцы простреливали пулемётным огнём весь первый боевой участок, но связь с передовой не прекращалась. От камня к камню под огнём спешили связные, подносчики боеприпасов и продуктов, почтальоны подразделений, штабные работники, политотдельцы. Они шли на глазах у немцев, появлялись, исчезали. Вокруг рикошетили пули, выли мины, с визгом свистели осколки, а они двигались по "перешейку смерти", устремляясь к чёрному хребту, к мёртвому пространству.
…Ночью части бригады свернули свое хозяйство, готовясь к маршу. Задолго до рассвета навстречу друг другу потянулись колонны пехоты, повозок, автомашин. Тихо, бесшумно подходили всё ближе к переднему краю части бригады морской пехоты.
Забыв о предосторожности, с шумом шли с передовой сменившиеся подразделения. Они уходили на второй боевой участок, в тыл. Кончилась для них напряжённая обстановка боевой готовности, - идут на отдых. А какой там отдых? Опять занятия, учебные стрельбы, марши.
- Да, на передовой спокойнее, - соглашались матросы и всё шли, шли в тылы дальше от Муста-Тунтури.
К исходу четвёртого сентября было доложено командующему о полной передислокации частей бригады.
Рота разведки группами разошлась по опорным пунктам передовой.
Ломов с двенадцатью матросами взвода находился на правом фланге. Ему было приказано разведать оборону немцев и доложить о возможности захвата "языка". В белых маскировочных халатах и наброшенных на плечи плащ-палатках разведчики перевалили за гребень хребта и залегли в камнях около высокого проволочного заграждения. В десяти-пятнадцати метрах проходили немецкие траншеи, огневые точки. Оттуда доносились обрывки гортанной речи, стук о гранит кованых егерских ботинок.
На несколько минут местами редел туман, и снова всё заволакивалось непроглядной бело-голубой пеленой. Но и за эти короткие минуты разведчики успевали засечь огневые точки противника, ходы сообщения.
Ломова удивило заметное движение в дальних траншеях, тогда как на первой линии, около проволочного заграждения, было тихо, сохранился нетронутым снег. На бруствере окопа лежало несколько касок, некоторые висели на кольях.
С первым снегом немцы заново минировали весь передний край. Наступившая оттепель демаскировала их минные поля и проходы в них. Чёрные мины так и остались лежать, будто открыто предупреждая: "Не трогать - смертельно!"
Показался немецкий развод. Прошёл по второй линии обороны и не появился на первой… Немцы оставили её. Туман редел, прижимался к земле, опускался в лощины. У Ломова возникал план ночного поиска и захвата "языка". Подполз Борисов. Ломов повернулся к нему:
- Передайте по цепи о возвращении на опорный пункт и быстренько ко мне.
Борисов кивнул и пополз вдоль проволоки. Ломов смотрел в бинокль, что-то отмечал на плане обороны. В трёхстах метрах внизу на открытой позиции стояли немецкие миномёты. Около них возилось три солдата. По дороге к хребту двигались две груженые повозки. Слева чернела разрушенная огневая точка. От неё на полуостров шла лощина, вся опутанная проволокой. Чуть дальше начиналась сопка - другой опорный пункт.
К сойке справа по воздуху двигалась тёмная точка. Она быстро увеличивалась, потом остановилась. "Подвесная дорога", - вспомнил Ломов рассказ матросов. Весной она была перерезана во многих местах. "Восстановили", - решил он.
Вернулся Борисов.
- Отходят, товарищ лейтенант.
- Пошли и мы, пока целы, - пошутил Ломов отползая.
- Берите левее, в камни, а то немецкий снайпер снимет, здесь очень голо на верхотуре, - посоветовал Борисов и, посмотрев назад, пополз за командиром.
Еле заметными среди камней и торфа ползли разведчики за хребет к своим. Около развалившейся, давно заброшенной землянки Ломов остановился.
- Перекурим? - спросил он подошедших матросов и спрыгнул в яму.
Под мокрым снегом была вода. Она быстро заполняла следы подошв. Матросы сели на плиты, которые когда-то покрывали крышу этого жилья. Ломов развернул карту и план немецкой обороны на правофланговом опорном пункте. Одного за другим слушал он матросов обо всём, что они видели, делал пометки.
Антушенко, прибыв на опорный пункт, прошёл все дзоты, пулемётные точки, спустился на миномётную позицию, вспомнил о разведчиках.
Командир опорного пункта доложил начальнику штаба, что разведчики с лейтенантом Ломовым за хребтом и ещё не возвращались. Антушенко забеспокоился. "Может быть, залегли и не могут выйти?" - подумал он и вслух сказал:
- В такой туман нечего было лезть. Что там увидишь?
Как из-под земли выросли тринадцать разведчиков.
- А мы думали, вы сквозь землю провалились, - пошутил довольный Антушенко.
Ломов доложил о результатах разведки. Он хотел развернуть карту, но начальник штаба остановил его.
- Немецкую передовую я знаю наизусть. Скажите, как лучше взять "языка".
Ломов почему-то посмотрел на разведчиков, потом в глаза Антушенко и ответил:
- Думаю, товарищ капитан второго ранга, спуститься во вражескую траншею и сделать "развод" за пятнадцать минут до настоящей смены. Немецкий язык знаю.
Антушенко, подумав немного, одобрительно улыбнулся.
- Хорошо. Отработайте с Фединым детали операции, я к вечеру приду.
С утра мичман Чистяков с двумя матросами - Громовым и Ерошиным - переносил оставшееся имущество роты в одну землянку, где располагался взвод Ломова и куда поместили матросов с американского транспорта. Они помогли разведчикам перенести боезапас.
Чистяков кое-как дозвонился до оперативного дежурного бригады. Узнав, что рота на переднем крае, просил напомнить командиру, чтобы быстрее выслали транспорт. Мичман был не в духе.
- С тряпками воюю, - вслух проговорил он, кладя трубку полевого телефона.
В дверях показались Громов и Ерошин. Пригнувшись, они с трудом вкатили большую чугунную печь, стоявшую в землянке командира роты.
- Это ещё зачем? Зимовать думаете? Осрамить на передовой хотите? - подскочил Чистяков, но, посмотрев на вспотевшие, смущённые лица матросов, только махнул рукой. Сел на "буржуйку" и предложил: - Давайте закурим. Скоро транспорт пришлют за нами.
- Какой? Тпру-тпру или др-др-др? - спросил Ерошин.
- Какой угодно, только бы скорее в роту.
После завтрака Ланге и Стемсон легли спать в комнате командира взвода. Вчера до позднего вечера они о чём-то говорили вполголоса, и когда Чистяков вошёл к ним, Ланге отложил карандаш и торопливо сунул в карман какой-то исчерченный лист.
Чистяков, вспомнив совет Антушенко быть со спасёнными вежливым и осторожным, ещё больше насторожился и не спускал с иностранцев глаз.
Чистякову нужно было отправляться на склад за продуктами и, перед тем как выйти из землянки, он шепнул Громову:
- Смотри, сигнальщик, чтоб эти господа, - мичман кивнул на Ланге и Стемсона, - не выкинули какой-нибудь номер. Рот не разевай, а то мне кажется, что-то нечисто на горизонте.
Громов в ответ кивнул головой и, когда Чистяков с Ершовым ушли, заходил по землянке. Он заглянул в комнату, где спали Ланге со Стемсоном, и, увидев, что они не собираются "выкинуть какой-нибудь номер", решил сбегать к землянке командира роты за жестяными трубами для "буржуйки". Он нахлобучил шапку и выбежал из землянки.
Там, где лежали трубы, было пусто. Громов обыскал сопку около землянки, но труб нигде не было. Какой-то хозяйственный матрос раньше его захватил их с собой.
Громов вернулся в свою землянку нескоро и облегчённо вздохнул, не видя Чистякова с Ерошиным. Но радость его была недолгой. Он увидел пустые нары, на которых спал Ланге. В землянке его не было. Сначала Громов успокаивал себя тем, что тот, видимо, вышел по нужде, но чем дольше ждал его возвращения, тем сильнее тревожился. Он два раза выходил на сопку, смотрел вокруг с тоскливой надеждой и, опечаленный, возвращался в землянку. Когда около двери послышались шаги, Громов затаил дыхание, но тут же опустил глаза. В землянку вошли Чистяков и Ерошин.
Мичман не ругал Громова. Он посмотрел на него уничтожающим взглядом, закурил трубку и, подумав, приказал матросам найти Ланге, пусть даже если он провалился сквозь землю.
Но Ерошин с Громовым вернулись ни с чем, потные, усталые, недовольные и с виноватыми лицами.
Обедали молча и как будто нехотя. Только спасённые матросы съели свою норму с большим аппетитом и снова повалились на нары.
К концу дня возвратился Ланге. Прихрамывая, он прошёл по землянке, сел на нары. Он был без шапки, на левой щеке розовела ссадина. К нему подбежал Стемсон.
- Что-нибудь случилось? Надо перевязать?
Ланге смотрел себе на ноги, тяжело дышал.
Помолчав немного, он ответил:
- Я упал, скользко. Перевязывать нечего, - Ланге потрогал рукой ссадину, залпом выпил два стакана чая и, не раздеваясь, лёг на постель в комнате командира.
Как ни томительны были часы ожидания транспорта, вечер наступил быстро. Ерошин зажёг лампу. Ланге и Стемсон громко разговаривали в комнатушке. Чистяков прошёл к ним и положил на стол обеденный паёк.
- Вы у немцев в тылу бывали? - неожиданно спросил его Ланге.
- А сейчас мы где?
- Нет там, дальше, - в Финляндии, в Норвегии?
Чистяков усмехнулся, как будто удивляясь наивности этого вопроса.
- На никелевых рудниках тоже были? - вступил в разговор Стемсон.
- Был, везде на своем пузе излазил: и на Никеле, и на Западной Лице, в Норвегии, - Чистяков начал нервничать.
- Ох, эти рудники! Они дали немцам много никеля, - Стемсон покачал головой. - До последних дней работают шахты… У меня идея! - вдруг воскликнул корреспондент. - Мичман! Вы можете хорошо заработать.
- На чём? - насторожился Чистяков.
- Напишите статью для нашей газеты. Ну… - он сделал большую паузу, взглянул на своего соотечественника. - Ну, например: "Концессия "Монд Никель" последние дни в руках врага". Вы интригующе должны изложить материал. Рудники работают до последнего дня. Вдруг наступление, русские выбивают врага из Заполярья - и Никель ваш. Вы видите шахты, ценнейшее американское оборудование - оно брошено врагом в панике.
Чистяков стоял задумчивый, пытаясь понять, чего от него хотят. Опять вспомнил совет Антушенко.
- Знаете, что я скажу вам? Раз последние дни в руках врага, пока суть да дело… Сами всё увидите.
- Напрасно беспокоитесь. Деньги сразу. У нас очень быстро делается… Решено! - перебил Стемсон, протянув карандаш и бумагу.
Чистяков сел на скамейку, положил на колени руки. С минуту он молча смотрел на Ланге и Стемсона.
- Я охотой в своё время увлекался, - нарушая молчание, начал мичман. - Для приманки на озеро сажал деревянную утку. Как живая была, ничего не скажешь, чистая работа. Поверите, даже крякала. Волна чуть качнет её, а она кряк-кряк. Но вот как раз в этом был изъян. Не умела она по-настоящему крякать, и я часто возвращался с охоты без пуха и пера. А однажды рассердился, сжёг это чучело на костре, - Чистяков достал кисет, стал закуривать.
- К чему вы рассказали эту сказку? - спросил Ланге, прислонившись к стенке землянки.
- А к тому рассказал, что вы грубо крякаете! Свернут вам шеи хозяева… - Чистяков не выдержал, сплюнул и вышел в матросский кубрик.
Когда мичман ушёл, Ланге наклонился к Стемсону и тихо шепнул ему на ухо:
- Болван!
- Что это?
- Значит, дурак. Учите русский язык. Чёрт вас надоумил с этой корреспонденцией. Американское оборудование… Молчите, умнее будете, - Ланге возмущённо покачал головой и вытянулся на койке. Он представил себе сопку около моря, обрыв. "Да, если бы не тот кустарник, лежать бы мне мёртвым на граните под скалой", - подумал Ланге, вспоминая, как он сорвался с гребня сопки, изучая местность. Холодок прошёл по его телу. Он снова подозвал Стемсона.
- Медлить больше нельзя. Сегодня ночью мы перейдём линию фронта. Дорогу теперь знаю.
Стемсон промолчал.
Ланге поднял глаза в потолок, нижняя челюсть его отвисла, голова наклонилась. С большими паузами между словами он проговорил:
- Бог услышит нашу мольбу.