* * *
Встретившись после смены в бараке, они отошли в дальний угол, к окну. Тюрморезов протянул Шукшину руку, сказал:
- Я знал, что мы будем вместе! - Он посмотрел в окно, прислушался, заговорил быстро, приглушенным, но твердым голосом: - Я должен познакомить вас с обстановкой в Бельгии. Население, за небольшим исключением, относится к немцам враждебно. В Бельгии действуют различные патриотические организации. Они многочисленны, Но еще недостаточно активны. Все зависит от положения на советско-германском фронте. Последние сводки Совинформбюро хорошие… В Сталинграде враг остановлен. Как только наступит перелом, патриотические силы здесь сейчас же активизируются. Компартия создает боезые отряды. Как я понял, их пока немного. Плохо с оружием… Но это уже настоящая борьба. Мы должны быть с ними. В шахтах Бельгии больше двадцати тысяч русских военнопленных. Вы понимаете, что они могут сделать, если им дать оружие?
Шукшин, слушая Тюрморезова, внимательно следил за выражением его лица. Только что человек казался усталым, надломленным. Сейчас же все в нем говорило о силе, решимости, собранной воле.
- В нашем лагере много командиров, опытных политработников. Наша задача - организовать людей. Партизанские группы должны создаваться здесь, в лагере. Надо готовить побеги. Массовые побеги…
- Но это может сделать только организация, - перебил Шукшин. - Без сильной организации мы людей не поднимем.
- Организация существует, Константин Дмитриевич. Есть крепкое ядро. Пройдет три-четыре месяца, и организация будет многочисленной. Спешить нельзя, надо лучше изучить людей… О вашей работе в забое мы знаем. Только будьте осторожней. Гестапо усиливает слежку, вербует среди пленных агентуру. Кое-кого мы засекли. Двое из вашего барака… Вам потом скажут. Диверсии надо продолжать и усиливать, они дают хорошие результаты. Шахта на тридцать пять процентов сократила добычу угля. Немцы прибегнут к репрессиям. Попробуют взять нас голодом. К этому надо быть готовым. Если сплотим людей, гитлеровцы ничего не сделают. Им нужен уголь. Всех на голодный паек не посадят. И бельгийцы будут поддерживать… - Тюрморезов отошел от окна и, приблизившись к Шукшину вплотную, сказал шепотом: - В вашем забое работает Антуан Кесслер. Он коммунист.
- Старик Кесслер?
- Да. Поговорите с ним. Поляк Стефан Видзинский… Коммунист, член подпольного комитета. Через него будете получать сводки Совинформбюро.
- Ясно… Идут!
- Слышу. Подбирайте людей. Связь со мной через Дубровского.
После разговора с Тюрморезовым Шукшин ожил, воспрянул духом, он даже внешне как-будто переменился: спина распрямилась, глаза посветлели. Он опять почувствовал себя бойцом. Нет, теперь они не одиночки, убитые горем, боящиеся один другого. Снова рядом крепкое плечо товарища, снова есть коллектив! "Ты еще не кончил, Шукшин… Это не конец, не конец борьбы! - он подумал об этом, и перед его глазами встало лицо майора Сальникова. - Боже мой, какие у нас люди!"
* * *
Тюрморезов не ошибся. На следующий же день, когда пленных построили во дворе, появились лагерь-фюрер Виганд и зондер-фюрер Траксдорф. Полное розовощекое лицо Виганда, обычно не выражавшее ничего, кроме самодовольства, сейчас было злым. Расхаживая вдоль строя, нервно постукивая прутом по высокому твердому голенищу, он выкрикивал:
- Германское командование не позволит саботировать! Все диверсанты будут пойманы и уничтожены! За диверсию на шахте - смертная казнь через повешение. Я повторяю: за диверсию, за попытку к диверсии на шахте - смертная казнь. Немедленно! Норма выработки должна выполняться всеми пленными. Объявляю приказ коменданта!
Слушать! Кто выполняет норму - получает полный паек. Кто перевыполняет норму - получает дополнительный паек, сахар, сигареты. Кто не выполняет норму - двести граммов хлеба и вода. Кто саботирует - идет в карцер. Ни хлеба, ни воды! Я сказал все! Надо работать, черт бы вас взял. Слышите, надо давать уголь!
Лагерь-фюрер подал знак начальнику конвоя отправлять колонну и удалился. Зондер-фюрер Траксдорф, переводивший речь Виганда, задержался около пленных.
- Я же вам говорил. Вот! - Траксдорф сердито крутит свои длинные усы. - Надо выполнять порядок, а выслушаете этих цивилистов. Зачем вы слушаете этих цивилистов? ("Цивилистами" зондер-фюрер называет бельгийских шахтеров). Я вам говорю, как отец, а вы не слушаете…
Начальник конвоя выкрикивает команду, и колонна молча, лениво трогается.
Драконовские меры, принятые гитлеровцами, возымели действие. Часть пленных продолжала упорствовать, саботировать добычу угля, а остальные начали работать. Диверсии почти совсем прекратились, добыча угля стала увеличиваться.
После работы к Шукшину подошел старший лейтенант Дубровский, работавший в соседней лаве.
- Как стемнеет, проберитесь за второй барак. В противовоздушной щели, ближней к проволоке…
Шукшин кивнул головой.
Ходить разрешалось по всему большому двору лагеря, поэтому Шукшину не стоило большого труда выйти за второй, самый крайний барак и скрыться в глубоком узком окопе. Такие окопы-щели на случай бомбежки были отрыты по всему лагерю: гитлеровцы берегли рабочую силу, нужда в которой сказывалась все острее.
В окопе ждали Тюрморезов, Дубровский, Базунов. Шукшин уже знал, что Дубровский и Базунов - старшие групп.
Тюрморезов смотрит в сторону часового, шагающего за проволокой по бетонной дорожке. В свете фонаря хорошо виден силуэт часового. Убедившись, что все спокойно, он садится на дно окопа.
- Расчет немцев оправдался. Вчера шахта дала угля на триста тонн больше…
- Голод не тетка, будешь работать, - зло сказал Дубровский. - И надсмотрщики… Их теперь вдвое больше. Бельгийцы боятся к нам подходить. Надо переждать, потом опять начнем…
- Чего ждать? - нетерпеливо перебил Базунов. - Надо идти на диверсии, такие диверсии, чтобы сразу… Они наступают, и мы должны наступать…
- Правильно, наступать! - сказал Тюрморезов. - И бить по самым чувствительным местам. Можно устроить такой обвал, что лава на неделю выйдет из строя. Стойки в забоях клиновые, выбиваются просто…
- Сделаем, беру на себя, - решительно проговорил Базунов.
- Да, сделаешь ты, - согласился Тюрморезов. Он хорошо знает Базунова, его волю и упорство. Это он в лагере под Лейпцигом проделывал проход в полосе проволочного заграждения, проделывал один, с вечера до рассвета резал ножницами толстую четырехгранную проволоку.
- Самое уязвимое место - воздух. Все двигатели работают на сжатом воздухе, - продолжал быстрым шепотом Тюрморезов. - Вывести из строя воздухопровод - вывести все…
- На сборку воздушных труб поставили Сипягина, - вполголоса проговорил Шукшин. - Парень надежный.
- Сипягин - в организации, - ответил Тюрморезов. - Передайте ему наше решение. В помощь Сипягину - Семенова и Гурьянова. Старший - Сипягин… На рештаках будет работать Яковлев. Он специалист по моторам. На рештаках надо рвать болтовые соединения. Немного отпустить болты, и все… Рештачные ключи, Шукшин, вам передаст Кесслер. Двигатели работают на сжатом воздухе. Если бы проникнуть в компрессорную! Она наверху. Как нам туда пробраться? Трудно!
- Надсмотрщиков надо убрать, - заговорил Дубровский. - Под землей хозяевами должны быть мы. Несколько гадов стукнем, остальные притихнут.
- Верно, - поддержал Шукшин.
- Действуйте! - согласился Тюрморезов. - Теперь о положении на фронте…
Тюрморезов передал сообщения советского и лондонского радио, рассказал о тревожных сводках германского командования. Все сообщения говорили о том, что немцам под Сталинградом приходится туго.
- Рассказывайте товарищам о борьбе, о подвигах Красной Армии. Сообщения Совинформбюро должны знать все… И еще. Надо воздействовать на тех, кто усердно работает на немцев. Надо, чтобы эти "ударники" почувствовали презрение товарищей.
- Мы это делаем, - ответил Шукшин. - Сегодня ребята чуть не убили одного, едва отнял…
- Все! - Тюрморезов поднялся, вгляделся в темноту, прислушался. - Уходить по одному…
* * *
В девятом забое с утра начались неполадки. Сначала порвались крепления на рештаке, потом отказал мотор. Только его пустили - пробило два воздушных шланга. Шеф-пурьон охрип от ругани.
- Я вам покажу, скоты, я вам покажу!..
Надсмотрщики тоже взбесились, пускают в ход кулаки.
Особенно старается рыжий верзила, который тенью ходит за шеф-пурьоном. Он только и ищет предлога придраться к русским. Но кто устраивает поломки? Никто из русских не замечен. И это еще больше злит гитлеровцев.
Бранясь, толкая всех, кто попадается на дороге, рыжий идет в штрек - шеф-пурьон велел ему принести шланги. Мимо него в тучах черной пыли промчался состав вагонеток с углем. Рыжий выругался, протер глаза и торопливо пошел дальше по мрачному, слабо освещенному штреку. Но не сделал он и десяти шагов, как споткнулся о каменную глыбу. Едва удержавшись на ногах, схватился рукой за стену. И в этот миг над его головой сверкнуло острие кирки. Гитлеровец упал поперек рельсов. А из-за поворота, наполняя штрек светом фар и грохотом, уже вырвался поезд с вагонетками.
Часа через два в штреке появляются гестаповцы, обследуют труп, место гибели. Никаких следов! Рыжий так изуродован, что установить ничего невозможно. Гестаповцы долго не задерживаются под землей, спешат покинуть штрек.
Смена подходит к концу. Из девятого забоя выбираются трое русских. Они "приехали" на рештаке, распластавшись на грудах угля. Спрыгнув с рештака, оглядываются и бросаются в верхний, вентиляционный штрек.
Проходит еще немного времени, и из забоев группами, в одиночку выползают шахтеры. Поезда еще нет. Уставшие, голодные люди молча рассаживаются вдоль штрека. Никто не замечает как в девятый, уже опустевший забой проскальзывают трое, бесшумно исчезают в его глубине.
Подошел поезд. Пленные тяжело поднимаются, молча грузятся в вагонетки. Шукшин и Яковлев садятся в последнюю вагонетку. Оба заметно нервничают, все время поглядывают в сторону девятого забоя.
Резкий свисток, поезд тронулся. Шукшин судорожно схватил руку Яковлева: "Что делать?" Но в эту секунду, будто выскочив из-под земли, появились трое, прыгнули в вагонетку. Рядом с Шукшиным - Маринов. Он тяжело, прерывисто дышит. Шукшин придвинулся к нему: "Порядок?" Маринов держится рукой за горло, с трудом выдыхает: "Порядок".
Пленных подняли наверх, они могут идти в душевую. И вдруг - сигнал тревоги: обвал в девятом забое!
* * *
На другой день во всех забоях, где работали русские, появились листовки, написанные большими печатными буквами: "Товарищ! Друг! Красная Армия под Сталинградом одержала великую победу. Трехсоттысячная фашистская армия окружена. Наши войска идут на запад. Да здравствует Советская Родина! Смерть фашизму!"
В этот день забои, в которых работали русские, не дали и десятой части того, что давали раньше, когда здесь находились вольнонаемные рабочие.
Четырнадцать человек за отказ от работы гитлеровцы избили до полусмерти и бросили в карцер, свыше ста человек лишили еды, посадили на двести граммов хлеба и воду. Но ни на следующий день, ни в другие дни добыча угля не поднялась.
Гитлеровцы растерялись. Трефилов, подслушавший разговор коменданта лагеря с лагерь-фюрером, передал Шукшину: немцы не могут понять, что происходит в лагере.
Люди на голодном пайке, а не хотят работать. О листовках, о бельгийских пайках они не знают.
"Бельгийские пайки" - это продукты, которые подпольный комитет компартии Айсдена передает в шахту через бельгийских патриотов. Старшие групп следят, чтобы продукты передавались только тем, кто сильно истощен или лишается пищи. "Саботажники" теперь живут неплохо. Кроме бельгийского пайка, им часто удается получить еще обед в лагере. Каким-то образом, к удивлению их самих, "саботажники" попадают в списки "ударников", получают полный паек, а иногда и дополнительный кусок сахару и шесть сигарет. "Ударники" же часто оказываются в списках штрафников.
Сегодня на кухне опять скандал: "ударник" стал требовать полную норму, кричать, что он работает лучше всех, а ему второй день не дают супа. Гитлеровец, дежуривший по кухне, посмотрел в бумаги и, найдя рабочий номер "ударника" в списке "саботажников", набросился на него с кулаками.
- Я тебе покажу, скотина! Саботаж! Пошел отсюда!
Сведения в лагерь передавались шеф-пурьонами, и в них все было правильно. А в списках, которые подавались на кухню - сплошная путаница. Кто это делал, чья работа? Шукшин спросил Тюрморезова, но тот только пожал плечами.
- Не знаю. Это не наши… Кто-то действует помимо организации! Но где, как - ничего не могу понять…
Спустя несколько дней в шахте опять появилась листовка, на этот раз напечатанная в типографии, на хорошей бумаге.
В ответ на эту листовку был выведен из строя 17-й забой, самый крупный забой шахты Айсден.
А еще через три дня взлетела на воздух компрессорная станция. Шахта остановилась.
Айсден наводнили гестаповцы, приехало начальство из управления лагерей, находившегося в Лувене. В лагере, в домах шахтеров начались повальные обыски. И снова - никаких следов.
Шахта не работала только шесть дней. Но этот взрыв был началом нового этапа борьбы: острой, ожесточенной, беспощадной. Враг понял, что в Айсдене действует сильная подпольная организация.
Когда Шукшин и Тюрморезов встретились, чтобы обсудить обстановку, Шукшин, возбужденно поблескивая глазами, сказал:
- Здорово сработано! Молодцы ребята. Взорвать компрессорную! Это же…
- Наши люди тут ни при чем. Я об этом ничего не знаю.
- Как? Ведь ставилась задача… - Шукшин недоуменно посмотрел на Тюрморезова.
- Нас опередили. Пока мы искали пути, как проникнуть в компрессорную, они сделали. И обвал в семнадцатой лаве… Это тоже они!
- Бельгийцы?
- Возможно. Но, кажется, что работают пленные. Почерк наш… Разумеется, вместе с бельгийцами. Вы листовки видели? Напечатаны в типографии. Печатают бельгийцы, а пишут русские.
- Я считал, что это наша организация…
- Нет, не наша. Параллельно с нами действует другая организация. Крепкая, хорошо связанная с бельгийским подпольем. Надо установить с ними связь. Предупредите своих людей. Я думаю, что они нас тоже ищут. Но будьте осторожны! Гестапо все подняло на ноги. Они пойдут на любые меры, чтобы нас нащупать. Кажется, из вашего барака завербовали еще двоих. Их обрабатывали в тюрьме… Одного я приметил. Спит недалеко от вас, лицо угреватое, узкоглазый.
- Монгол?
- Да, Монгол.
Первым "нащупал" вторую, отдельно действующую организацию старший лейтенант Дубровский. Он сообщил Тюрморезову:
- Якова Семенова, татарина, знаете? Маленький такой, рябой…
- Уфинский?
- Да, этот… Он меня все прощупывал, а потом предложил провести с ним операцию. Мы с ним в штреке вагонетки опрокинули, затор устроили…
- А это не провокация? Татарин и Шукшина пытался вербовать.
- Нет, не провокация. Я за ним неделю следил. Они хорошо работают. Как я понял, он старший тройки. Вчера они пневматический мотор долбанули… А сегодня я заметил, как он одному листовку подсунул. Рисково работает…
- Хорошо. Что он тебе сказал?
- Намекает, что есть организация.
- Ладно, проверим, - решительно проговорил Тюрморезов. - Сведи меня с ним.
Яков долго запирался: он ничего не знает, ни с кем не связан, он только хотел "намекнуть", что надо создавать подпольную организацию.
- Вот что, товарищ, ты не крути! - строго сказал Тюрморезов. - Дубровского ты знаешь. Тот, кто идет на диверсии, - на немцев не работает. Кто у вас старший? Ты должен свести меня с ним. Это необходимо. Совершенно необходимо!
Семенов поднял голову, посмотрел в глаза Тюрморезову.
- Я не могу говорить, понимаешь? Не знаю… Товарища надо спросить. Понимаешь?
- Хорошо, скажешь завтра. После смены, в душевой, когда я пойду одеваться, подойдешь ко мне. Ясно?
На другой день Яков передал Тюрморезову, что старший с ним встретится.
- Завтра, когда вторая смена уйдет, он будет в умывальнике котелки мыть. Понимаешь? Ты придешь стирать полотенце. На работу не ходи, получишь освобождение.
- Пароль?
- "Вы Якова знаете?" "Встречал в Уфе". Понимаешь?
- Хорошо. Спасибо, Яков!