- Вы устали, Зебольд, поэтому вашими устами говорит сама усталость. Поле боя - это Мекка рыцарей-романтиков. А вы, наш смертельно уставший рыцарь, уже не способны воспламеняться благородством риска и на могилах восхищаться подвигами падших героев.
Вот уже третий день подряд Кирдорф с удивлением выслушивал странные диалоги, разгоравшиеся между диверсантами из группы Скорцени, со страстным желанием непосвященного пытаясь понять: то ли эти "фридентальские коршуны" принимают его за законченного идиота, то ли они всего лишь наслаждаются своим собственным идиотизмом. Но, в какую бы сторону чаша его сомнений ни склонялась, предпочитал благоразумно помалкивать.
- Что там у вас происходит, гауптштурмфюрер?! - возник в телефонной трубке жесткий голос полковника Лоттера.
- В зоне действий моей группы "Рыцари рейха" все спокойно, - заучено и беззаботно отрапортовал барон.
- Я - о том, что пробиться к вам, гауптштурмфюрер, труднее, чем на прием к английской королеве! - все тверже наседал на Штубера полковник. Но, несмотря на всю мыслимую жесткость, высокий мелодичный голос его доносился с амвона армейского штаба, словно из глубины органа.
- Если учесть секретность нашей группы…
- Идите вы к дьяволу, барон. В такие часы вы должны быть на связи.
- Можно подумать, что вы способны чем-то удивить меня, господин полковник, - продолжал Штубер взлохмачивать полотенцем мокрые волосы. Как командир группы "Рыцари рейха", Штубер подчинялся только Скорцени, и в предписании, которым определялись его полномочия, так и было сказано, что, подчиняясь отделу диверсий Главного управления имперской безопасности (РСХА), в боевых условиях он действует самостоятельно, исходя из ситуации.
- При встрече со мной вы упоминали о каком-то русском диверсанте, который, по одним данным, затерялся где-то в украинских лесах, по другим - скитается под вымышленным именем по нашим лагерям в Польше.
- Следует предположить, что вам удалось обнаружить крематорий, из трубы которого душа его богоугодно отправилась в рай, - без тени иронии высказал догадку Штубер.
Он давно был знаком с полковником, поэтому позволял себе подобные саркастические вольности, на которые Лоттер обычно реагировал с той же долей сарказма.
- Никакое богохульство, барон, не избавит вас от необходимости выставить мне бутылку коньяку.
- Разве мы заключали пари?!
- Диверсант этот обнаружился. Он у нас.
- Где… обнаружился? - замер Штубер с полотенцем на затылке. - Где это "у нас"? Побойтесь Бога, полковник, все это куда серьезнее, чем вы предполагаете.
- "У нас" - это значит, что в данную минуту он все еще пребывает в штабе пятой пехотной дивизии.
- Не может такого быть. Хотите сказать, что лейтенанта Беркута опять взяли в плен?
- Беркут - это его диверсионная кличка? Мне об этом не доложили.
- Да нет, это вообще неправдоподобно, - все еще не способен был поверить его сообщению командир "Рыцарей рейха". Послушайте, господин полковник, с меня две бутылки коньяку, только ради дьявола!…
- Несколько дней назад он прорвался через линию фронта на русской "тридцатьчетверке", которую умудрился захватить, предварительно перебив экипаж. А затем пытался идти по нашим тылам до самого Берлина. Зачем это ему понадобилось, понять сложно.
- А что, это в его стиле, полковник, - удивленно взглянул Штубер на застывшего напротив него Зебольда.
- Объявился Беркут? - вполголоса спросил тот, инстинктивно нащупывая пальцами кобуру. Но гауптштурмфюреру было не до объяснений.
- Повторяю: в его стиле. Но из этого еще ничего не следует. И потом, не может быть, чтобы он успел побывать за линией фронта и вернуться. Как вы сказали: "На русской "тридцатьчетверке", предварительно перебив экипаж"?! - Штубер вопросительно взглянул на Вечного Фельдфебеля. Тот поспешил пожать плечами, отстраняясь от каких-либо предположений, но тут же вполголоса предположил:
- Обычно коммунисты не доверяют тем, кто вернулся из-за линии фронта, даже если знают, что он партизанил. Разве что Беркут бежал из-под ареста?
- Так все и было, на русском танке. К тому же - прихватив с собой некоего русского немца, бывшего поручика Белой гвардии, барона фон Тирбаха, и какого-то капитана вермахта, которого умудрился освободить из русского плена.
- Постойте-постойте, а сам Беркут, он что, сдался нам в плен?! Хотите сказать, что, сидя в "тридцатьчетверке", он перешел на нашу сторону? Чем он вообще объясняет свое появление здесь?
- Требует, чтобы его свели с Отто Скорцени.
- Беспредельная наглость.
- Или с фюрером, - саркастически добавил Лоттер.
- Он меня, конечно, интригует, - растерянно пошутил Штубер, явственно ощущая, что шутить по этому поводу ему не хочется. Что-то в этой истории с появлением Беркута из-за линии фронта на русском танке не состыковывалось с его, Штубера, представлениями о лейтенанте Беркуте и всем тем, что гауптштурмфюрер СС знал о нем. - Кстати, мое имя этот русский проходимец не упоминал?
Начальник разведотдела штаба армии озадаченно помолчал.
- Понимаю, что такое неуважение к вам, гауптштурмфюрер, ему не простится, но о вас он почему-то не упомянул, это точно.
- Если бы вы знали, сколько крови мы попили друг у друга, - не стали бы иронизировать, - с ностальгической грустинкой в голосе молвил Штубер, чем ужасно удивил Зебольда. - Но, кажется, мы увлеклись. Где сейчас этот самый лейтенант Беркут?
- Кто-кто?!
- Я сказал "лейтенант Беркут". Правда, он мог представиться и как лейтенант Громов. Что тоже соответствует истине. "Беркут" - всего лишь кличка тех времен, когда он партизанил в нашем тылу.
- Дело не в фамилии, барон. Я не пойму, почему вдруг вы именуете его "лейтенантом".
- Уж не хотите ли вы сказать, что, прежде чем приговорить Беркута к расстрелу, коммунисты присвоили ему чин полковника?
Лоттер что-то промямлил в ответ, посопел в трубку и, как показалось Штуберу, пошарил в папке с текущими бумагами, которая всегда покоилась перед ним на столе. Как бы там ни было, но лишь после продолжительной паузы Лоттер недовольно проворчал:
- Кажется, мы не поняли друг друга, гауптштурмфюрер. Как следует из письменного донесения, которое только что положил мне на стол адъютант, речь все же идет не о лейтенанте Громове-Беркуте.
- О ком же тогда? - Штубер уже понял, что о появлении адъютанта с очередным донесением полковник явно приврал: это донесение уже лежало в его рабочей папке, просто он не удосужился внимательно прочесть его, а принялся вызванивать командира "Рыцарей рейха", полагаясь лишь на услышанное от кого-то телефонное сообщение. Да еще и намекать на бутылку коньяку! Впрочем, дело в коньяке.
- Возможно, подполковник Курбатов уже оказывался в нашем тылу, - продолжал разочаровывать его Лоттер, - однако никогда в нем не партизанил. Он - бывший белогвардейский офицер, который несколько месяцев шел со своей группой по тылам более яростных врагов - красных.
- Белые в партизаны обычно не подаются, - сконфуженно согласился с ним Штубер. - Во всяком случае, мне подобные примеры не известны.
- Как и мне тоже.
- Какое единодушие военного опыта! - не отказал себе в удовольствии барон фон Штубер.
- Мне понятен ваш сарказм, барон. Однако я подумал, что, может быть, он уже входил в состав вашей антипартизанской группы, которая действовала где-то в районе Днестра, против агентуры красных.
- Что было правдоподобнее. Как вы назвали его - "подполковник Курбатов"?!
- Еще в донесении сказано, что, по нашим разведданным, Курбатов мог проходить под псевдонимом "Легионер", или как "ротмистр Белой армии генерала Семенова князь Курбатов".
- В таком случае, мы и в самом деле говорим о разных людях.
- Теперь я уже тоже склоняюсь к такому выводу.
- Как же непростительно вы меня разочаровали, господин полковник, - попытался свести этот конфуз к шутке барон фон Штубер.
- Я всех разочаровываю, это у меня профессиональное. А вам не мешало бы знать, что - как следует из все того же сообщения, которое сейчас у меня в руке, - из Маньчжурии Курбатов вывел группу в составе десяти человек. Он прошел почти через всю Сибирь, всю Россию, прорвался через линию фронта. Взгляните на карту России, и вы поймете, какой беспримерный диверсионный рейд совершил этот парень. Если, конечно, проходимец, прорвавшийся к нам на русском танке, действительно тот, за кого он себя выдает.
- Не сомневайтесь, полковник, тот. Мне приходилось слышать о нем от Скорцени. Это действительно "проходимец", но экстра-класса, словом, наш, диверсионный проходимец. - И полковник Лоттер не мог не заметить, что в голосе командира диверсионной группы "Рыцари рейха" зазвучали нотки гордости.
- Согласен, экстра-класса. Не зря у адъютанта Скорцени, гауптштурмфюрера Родля, уже имеется целое досье на Курбатова. Об этом в сообщении тоже сказано.
- Мне бы очень хотелось взглянуть на эти бумажки. Но прежде - на самого Курбатова.
- То есть, насколько я понял, с Легионером вы абсолютно незнакомы? Рассчитывали на встречу со своим давним знакомым, лейтенантом Беркутом?
- Именно поэтому хочу взглянуть на Легионера. Тем более что судьбой этого парня интересуется сам Отто Скорцени.
- Выходит, я все же не зря потревожил вас, гауптштурмфюрер?
- С нетерпением буду ждать ваших последующих звонков, - иронично заверил его Штубер.
- Все язвите, неблагодарный вы человек, - вздохнул полковник Лоттер.
Тем не менее полковник в нескольких словах объяснил ему, как удобнее добраться до штаба пятой дивизии, куда он тоже выезжает, даже пообещал подождать его у перекрестка шоссе вместе с пятью солдатами охраны. Штубер был растроган его заботой: ездить по ближайшим тылам при таком непостоянстве передовой действительно было опасно.
- Если учесть, что со мной будет фельдфебель Зебольд, вместе мы составим грозную силу, способную устрашить хоть целый парашютный полк русских, - охотно согласился Штубер. А положив трубку, добавил, уже обращаясь к Зебольду: - Невероятная все-таки штука эта самая война. Если переживу ее, вся оставшаяся жизнь покажется скучной и банальной, совершенно недостойной таких вот, как мы с вами, азартных игроков войны.
- …На рулеточном поле которой все ставки - на вечность. При этом замечу, что, когда проходят годы войны, наступают годы благостных воспоминаний о ней, - закрыв глаза, мечтательно покачал головой Зебольд.
- Вы, как всегда, не по чину мудры, мой Вечный Фельдфебель. В этом ваш единственный недостаток.
4
Еще издали они услышали стрельбу. Затем показались клубы дыма.
Уже подъезжая к селу, партизаны видели, как немцы выгоняют людей из хат и гонят куда-то к центру села, как суетятся между постройками солдаты с факелами. Все село было окружено густой цепью фигур в мышиных мундирах и, казалось, за этим частоколом автоматов начинается первый круг ада.
Корбачу пришлось несколько раз пересекать оцепление, потому что в некоторых местах солдаты стояли даже на опушке леса или на склоне оврага, и объехать их было невозможно. Однако на их машину уже никто не обращал внимания. Все, кто видел этих по-германски обмундированных людей, считали, что они тоже причастны к акции, только принадлежат к другой части.
- У вас крепкие нервы, товарищ лейтенант, - срывающимся голосом проговорил Корбач, когда они наконец объехали село и снова выбрались на лесную дорогу.
- Обычные, солдатские, - угрюмо проговорил Беркут, нравственно казня себя за то, что не способен спасти тех людей, расправу над которыми немцы сейчас намерены учинить.
- А у меня от страха ладони вспотели. И ноги дрожат. Все казалось: вот-вот остановят и проверят, но уже основательнее, чем тот фельдфебель.
- Ничего, лес рядом, а значит, можно дать бой. И появляется шанс. Когда выполняешь задание, старайся не думать ни о смерти, ни о провале… - спокойно, очень уверенно внушал Беркут, незаметно осматриваясь по сторонам. - Вот кто ты сейчас? Ты - немец-водитель, служащий вермахта, а значит, вокруг тебя - свои, германцы. Поэтому никакого страха, никаких сомнений. Тем более что рядом твой боевой командир, обер-лейтенант… Стоп. Останови…
Андрей вышел из машины. Последнее, уже внутренне оцепление находилось в двухстах метрах, и останавливаться здесь было небезопасно. Но Беркут, словно испытывая нервы бойцов, стоял и смотрел на то, что творят фашисты, заставляя, таким образом, и своих попутчиков наблюдать за происходящим, молча и мстительно сжимая магазины автоматов.
- Твоя взяла, ефрейтор Арзамасцев, - жестко заметил он, возвращаясь наконец в кабину. - В этом фейерверке наших салютов не будет.
- Так ведь зря погубил бы и себя и нас, - даже в этой ситуации попытался возмутиться ефрейтор.
- Можешь считать, что я прислушался к твоим советам. Но на всякий случай запомни, что на фронте "зря" не погибают. Можно проиграть схватку, бой, целое сражение, можно погибнуть от шального снаряда, не дойдя до поля боя, но коль ты в армии - ты уже архангел войны. А значит, и родился и погиб ты не зря.
- Тогда встрянь, лейтенант, встрянь, "архангел войны"! - все равно взъерошился Арзамасцев, наклоняясь к дверце кабины с опущенным стеклом и не желая по-мирному завершать очередную стычку с командиром. - Только здесь нас еще не хватало, давай будем встревать в каждую польскую драчку.
- Замолчи, - вдруг вмешалась Анна. - Я-то думала, что ты действительно солдат. Да не будь этого лейтенанта-поручика, ты бы…
Конца фразы Андрей не услышал. Взревел мотор - и слова девушки потонули в его реве, растворились в выхлопных газах. А мимо кабины опять начали проплывать мирные, еще не закопченные, не присыпанные пеплом стволы золотистых кленов и берез, помеченные первыми вечерними сумерками островки перелесков и разукрашенные узорами, оголяющиеся под осенними ветрами кустарники.
- Как бы нам не напороться здесь на партизан, товарищ лейтенант, - взволнованно проговорил Корбач, почти всей грудью налегая на руль.
- Божественно! Наконец-то ты начал рассуждать, как истинный солдат великого фюрера.
- Так ведь по ним и стрелять придется.
- И по ним… если придется. Что тебя смущает?
- То и смущает, что в своих стрелять будем.
- И в своих, если все же придется, - невозмутимо подтвердил Беркут.
- Но ведь…
- И еще, гренадер-кавалергард… - не стал выслушивать его лейтенант. - Пока мы в этих германских мундирах щеголяем, говорить со мной старайся только на немецком. И думать тоже. Для полноты ощущений.
Засмотревшись на Беркута, водитель забыл о дороге. Это был взгляд человека, пытающегося понять, с кем же на самом деле свела его судьба. Корбача не переставали поражать сам способ мышления лейтенанта, странности восприятия Беркутом всего того, что происходило вокруг, само понимание им войны и солдата на ней, его жизни и смерти.
Обычно лейтенант старался не реагировать на взгляды своих солдат, какими бы чувствами они ни были пронизаны, однако на сей раз не удержался:
- Как-то странно ты взглянул, Корбач. Что-то хотел сказать, но не решился?
- Подумал, что войны как раз и начинаются такими людьми, как вы. Потому что чувствуете себя в ней так, словно только для боев и походов созданы.
- Не такими, Корбач, не такими. Начинают их другие - дипломаты, политики. Но, очевидно, для таких, как я, - с этим можно согласиться.
- Но ведь таких немного, - проворчал Корбач. - Людей, которые немилосердно боятся этой войны, чувствуют себя на ней растерянными и жалкими, - значительно больше.
Беркут хищно ухмыльнулся и, отвернувшись, долго смотрел в боковое стекло. Лишь когда Корбач убедился, что ответа не последует, он вдруг сказал:
- Таких, всю войну пребывающих в растерянности и страхе, значительно больше. Но, возможно, только в этом и спасение человечества.
5
В штабе дивизии их уже ждали. Начальник разведки - словно бы вытесанный из дубовой колоды розовощекий коротыш, - медленно пережевывая не то что каждое слово, но каждый отдельный звук, уверенно доложил:
- Господин полковник, диверсанты нами обезоружены…
- Вот как? - удивленно потянул Лоттер, бросая взгляд на гауптштурмфюрера.
- Как вам это удалось, подполковник? - тотчас же поинтересовался Штубер. И вообще, все, что происходило здесь, в ближайшем прифронтовом тылу, вызывало у него едкий сарказм. Ему трудно было что-либо воспринимать всерьез.
- Они обезоружены и взяты нами под арест, - не успел среагировать подполковник.
- И где же эта ваша мрачная Бастилия?
- Сейчас все трое находятся под надежной охраной, - медленно шевелил челюстями разведчик, который, по глубокому убеждению Штубера, вряд ли когда-нибудь не то что пересекал линию фронта, а хотя бы появлялся на передовой.
- Кажется, вы уже сообщали об этом, господин Ульрех, - попытался напомнить ему Штубер, однако и на сей раз сбить подполковника с толку не сумел.
Правда, он немного замялся, как боксер, которого слегка повело после сильного бокового в челюсть, однако до вмешательства рефери дело не дошло:
- Пока что они ведут себя смирно, - мужественно продолжил он свой доклад. - Ждут своей участи.
- Мы-то опасались, что они разгонят все ваше воинство, - продолжал комментировать доклад Ульреха гауптштурмфюрер Штубер.
Полковник Лоттер сохранял при этом философско-аристократический нейтралитет, оставаясь выше всей этой, явно недостойной офицеров, вежливой перебранки.
- На предварительных допросах диверсант, называющий себя поручиком фон Тирбахом, и диверсант, называющий себя капитаном вермахта фон Бергером, сообщают какие-то совершенно невероятные вещи.
- Что их доставили сюда на "солнечных дисках"? Нет? Тогда чем они вас так поразили?
- Простите, о каких "солнечных дисках" идет речь? - обескураживающе поинтересовался подполковник, только сейчас догадавшись извлечь из небольшого сейфа бутылку коньяку и налить обоим гостям по рюмочке.
- Это я так, почти пошутил, - сдался Штубер, понимая, что он со своей ироничностью окончательно выбил Ульреха из привычного мировосприятия. - Курбатов и его спутники, что, действительно балуют вас интересными подробностями своего трансконтинентального рейда?
- Они и вас поразят, - вдруг проклюнулось в сознании Ульриха некое подобие мстительности. - Это истинные солдаты и истинные арийцы. Если только не продались коммунистам, - все же подстраховался подполковник.
- Так они что, все трое - германцы? - спросил фон Штубер, вкусив знаменитого напитка Франции. Вводить подполковника в дебри космического тайнознания он счел несвоевременным.
- Командир - чистокровный славянин. Утверждает, что родовой князь, служил ротмистром в белоказачьей армии генерала Семёнова.
- Меня умиляет ваша недоверчивость, подполковник. Один называет себя поручиком фон Тирбахом, другой считает себя капитаном вермахта… Кто же они на самом деле? Вы хоть пытались выяснить? Я, конечно, понимаю: специфика профессии. Но нельзя же, в самом деле, вот так…