Кроме того, Штубер лично подготовил группу диверсантов из бывших русских пленных, которую только вчера переправили через линию фронта. Знал бы он раньше, что где-то неподалеку, в советском тылу, находится группа князя Курбатова! Можно было бы составить очень даже неплохую диверсионную комбинацию. Но вот именно: знал бы!…
"Виллис" полковника Лоттера уже поджидал их на развилке дорог. Сам полковник не спеша прогуливался по краю шоссе, рассекающему своим старым булыжным телом большой лиственный массив, словно аристократ - по аллеям собственного парка. Уверенности ему придавало то, что в двух метрах от него стояла машина с солдатами, которые сразу же взяли под наблюдение обе опушки.
- Э, да в штаб дивизии мы с вами, полковник, прибудем с фельдмаршальским эскортом! - приветствовал его Штубер, неохотно оставляя мягкое сиденье.
- С первого знакомства с нами русские диверсанты должны проникнуться величием рейха и его воинства, - сухопарый седовласый полковник был похож на доктора философии. Сотворению этого же образа служила его медлительность и некоторая профессорская отвлеченность.
Иронии Штубера он не воспринял, да и вряд ли вообще когда-либо воспринимал ее, в чьей бы то ни было интерпретации. Поэтому каждое слово произносил, задумчиво глядя на небеса, словно изрекал саму сущую мудрость мироздания.
- Позволю себе заметить, гауптштурмфюрер, что какими бы захватывающими диверсионными подробностями ни делились с нами эти диверсанты-"маньчжуры" и прочие японские выкормыши…
- Насколько мне известно, группа подготовлена разведкой белой армии русского генерала Семёнова, - попытался остепенить его Штубер, пользуясь теми сведениями, которые были получены им и от самого Скорцени, и от его адъютанта, гауптштурмфюрера Родля.
- Финансируемой японским правительством, - жестко возразил Лоттер, считая, что убедительнее аргумента попросту не существует. - Так вот, как бы Курбатов ни умилял нас своими подвигами, и какие бы предложения мы им в конечном итоге ни делали, они должны понять и почувствовать, что Германия - это Германия!
- Думаете, у них это получится?
- Мне непонятна ваша ирония, господин гауптштурмфюрер. Двое из этих троих - германцы. И к ним вообще должно быть особое отношение. Но и тот, русский. Мы не можем воспринимать его как представителя японской разведки. В таком качестве он нам попросту не нужен.
- Наши намеки по этому поводу будут максимально прозрачны, - в своем, все еще ироничном, духе заверил полковника барон фон Штубер.
С минуту они стояли на обочине, с такой задумчивостью осматривая окрестные поляны и перелески, словно выбирали место для рыцарского турнира или для поля битвы. В том и в том случае воинственности им хватало.
- Кстати, как, по-вашему, мы должны поступить с этими диверсантами дальше? - нарушил молчание Лоттер. - Отправить в Берлин? В ближайший лагерь? Отдать гестапо, на усмотрение его костоломов?
- Проще всего, конечно, было бы расстрелять, - побагровел Штубер, возмутившись "полетом фантазии" полковника.
- Что исключило бы всякий риск того, что они окажутся подосланными, - охотно кивнул полковник, но тут же запнулся на полуслове. - Вы это… серьезно, барон?
- Вполне. Чтобы не морочить себе голову. Но, поскольку с патронами у нас, как всегда, туговато, именно на этих парнях советую сэкономить.
Так и не поняв, что же этот прибывший из Берлина заносчивый эсэсовец собирается в конце концов предпринять, полковник вежливо козырнул в знак примирения и направился к своей машине, предоставляя Штуберу возможность возглавить колонну.
8
На возвышенности лес неожиданно расступился, и взору Беркута открылась широкая, поросшая болотистым кустарником долина, в конце которой неясно проявлялись очертания какого-то городка.
То, что добираться туда следовало по безлесной равнине, планов лейтенанта не меняло. Он понимал, что располагаться на ночлег в селе не имеет смысла. До ночи надо попытаться не только достичь этого городка, но и проскочить его, потому что завтра утром сделать это будет значительно труднее.
- Пшекручь - это небольшой городишко, у вас такие "райцентрами" называются, - объяснил Корбач, не дожидаясь вопроса.
- Я-то считал, что эти ваши Залещики находятся в дикой глуши, по крайней мере так следовало из слов Анны. Но оказывается, что рядом городишко.
- Правда, тоже в дикой глуши, - пожал плечами Корбач.
- А тебе подавай не ниже Кракова! Извини, пока что придется идти на "дикий Пшекручь".
- А мотоциклисты?
- Постараемся как-то отделаться от них. Можно было бы и… Но в селе наверняка есть полиция.
- Человек десять - не меньше. Обычный гарнизон для деревень в партизанских зонах.
Никакого поста на окраине деревушки партизаны не увидели. Обер-ефрейтор довольно быстро нашел дом старосты и, пока Беркут беседовал с ним, терпеливо ждал на улице. Староста вежливо сообщил, что больницы в деревне нет и никогда не было, а фельдшер еще неделю назад ушел к партизанам. Так что раненого придется везти в городок.
Расспрашивать его о партизанах "обер-лейтенант" не решился, хотя и почувствовал, что староста наверняка связан с ними.
- Слушайте меня, обер-ефрейтор, - сказал он, выйдя вместе со старостой во двор. - Ситуация изменилась. Мы двигаемся в направлении Пшекруча, где сможем оставить раненого в местном госпитале. Что же касается вас, то благодарю за сопровождение, можете возвращаться на свой пост.
- Сейчас?! Туда?! - изумился обер-ефрейтор.
- Разве кто-то отменял полученный вами приказ?
- Это невозможно, господин обер-лейтенант! - прокричал немец, не скрывая своего ужаса. - Нас же еще по дороге перестреляют, не позволив добраться до Гнилевичей!
- Прекратить истерику, - жестко прервал его Беркут. - Что вы предлагаете? Вы же знаете, что акция завершится поздно вечером, и ваше командование сразу же бросится выяснять, что с вами произошло.
- Да, командование будет встревожено, и все же позвольте ехать с вами. Главное, добраться до городка, а там мы переночуем в комендатуре, - почти взмолился начальник поста. - А утром отправимся в свою часть, в Олсовице.
- Может, вы и правы, - великодушно согласился Беркут после минутного раздумья. - Посылать вас туда прямо сейчас - значит, посылать на гибель. Словом, решено: будете сопровождать нас до этой лесной столицы. Возвращайтесь к мотоциклу.
Двое солдат-мотоциклистов возились со своим товарищем, меняя ему повязку, а группа Корбача держалась чуть в стороне от машины, стараясь не контактировать с немцами.
- Значит, так, - подошел к ним Беркут, - в сопровождении эскорта направляемся к городку. Проскакиваем его и двигаемся дальше. Возможно, придется идти всю ночь, стараясь как можно скорее приблизиться к украинским лесам. Но, как бы мы ни спешили, раненого придется сдать в госпиталь.
- Кстати, о раненом. Я слышала, как он сказал своим: "Снимите меня с машины, это какие-то странные люди", - вполголоса сообщила Анна, поглядывая на машину. - Этот немец явно что-то заподозрил. Да и те двое, что перевязывают его, тоже насторожились.
- Раненого я уберу, - вмешался Арзамасцев. - Как только выедем за село. Он, гнида тифозная, больше всего старается заговорить именно со мной. Кажется, на одном ухабе я чуть слышно ругнулся.
- По-русски, - уточнил Зданиш. - Это его и насторожило.
- Раненого не трогать. Он ранен - и этим все сказано. Сдадим его в госпиталь…
- Чтобы подлечился и возник где-нибудь под Смоленском? - хищно улыбнулся Арзамасцев.
- Добивать раненых - это не по-мужски. Что же касается языка, то мы - антипартизанская диверсионная группа, выполняющая особое задание, - и этим все сказано. Я переговорю с обер-ефрейтором и потребую, чтобы он объяснил своим, так что все будет в норме. А вам, пан Зданиш, советую остаться здесь. Гражданская одежда - с вами, переоденетесь, а завтра попробуете связаться с партизанами. Лучшего случая, думаю, не представится. И высадим мы вас на краю деревни.
- Сам хотел просить об этом. Страшно ехать в чужие края, пусть даже польские, но далекие.
- Анна, как я понял, тоже остается здесь, вместе с паном лесничим? - произнося это, Беркут старался не смотреть на девушку. Он понимал, что реакция будет резкой. Так оно и произошло.
- Мне лучше знать, с каким паном и где мне оставаться, - язвительно заметила Анна. - И пока я сама не решусь уйти от вас, не смейте меня прогонять. Я не бродячая собака.
"Очередной бунт на корабле!" - улыбнулся про себя Громов. А вслух согласился:
- Решено.
Беркут коротко, но под большим секретом, объяснил обер-ефрейтору, что возглавляет спецгруппу, получившую задание внедриться в партизанский отряд, и что одного из своих людей он оставит здесь, в Залещиках, остальных - в ближайшем селе, за городком. И в связи с этим попросил успокоить раненого: пусть делает вид, что ничего не подозревает.
Когда обер-ефрейтор поговорил с раненым, Андрей приказал мотоциклистам выезжать первыми и ждать их в километре от села. Он не хотел, чтобы немцы видели, где именно, в каком доме останется Зданиш.
Свернув в один из переулков на окраине села, Беркут сам, наудачу, зашел в первый попавшийся дом, осмотрел его, выяснил, что хозяйничают там двое стариков, и решил, что наладить с ними контакт - это уже дело самого лесничего.
- Только немцам больше не попадайтесь, - посоветовал на прощание Зданишу. - А то в следующий раз меня может не оказаться поблизости.
- Да уж, - согласился тот, - во второй раз чудесного спасения не будет. Уже хотя бы потому, что дважды чудес не бывает.
- Поэтому-то на рассвете советую уйти в лес.
- Спасибо, пан лейтенант. Бог отблагодарит вас за все доброе, что вы сделали для поляков и Польши.
- Отблагодарить меня за то мизерное, что мне удалось сделать, - сдержанно улыбнулся Беркут, - Богу будет совсем нетрудно. А посему - прощайте.
Беркут проследил, как Зданиш вошел в дом, постоял еще несколько минут, словно надеялся, что тот передумает и снова вернется к машине, а прежде чем сесть с кабину, поинтересовался у раненого, как тот чувствует себя.
- Умоляю вас, господин обер-лейтенант, поскорее в госпиталь! Я потерял много крови. Это мое второе ранение, поэтому я знаю, что это такое.
- Целые народы истекают кровью, - жестко ответил Андрей. - Но вынуждены терпеть. Самое время задуматься над этим.
Тем не менее, сев в кабину, он приказал Корбачу:
- Гони. Парень истекает кровью.
- Немец истекает кровью, немец, - напомнил ему Звездослав.
- Тем более - гони, - остался верным своей логике мышления Беркут, - вдруг удастся спасти!
9
Курбатова они нашли на деревенском подворье, незаметно переходившем в речной луг. Рослый, плечистый, облаченный в китель времен Белой гвардии и опоясанный кавалерийскими ремнями, он стоял, склонившись на жердевую ограду, и наблюдал за свадебными игрищами немолодого жеребца и двух юных кобылиц.
Поддразнивая оседланного боевого коня, кобылицы то бросались к нему, подставляя свои неокрепшие крупы, то вдруг, в самый ответственный момент, уносились по высокой луговой траве в сторону реки, чтобы с призывным ржанием вспенивать плавневое мелководье.
- Какую бы диверсионную подготовку ни проходил казак, все равно в душе, в крови остается казаком, - по-русски молвил Штубер, почти неслышно приблизившись к Курбатову.
- Боевой конь - это и в самом деле в крови казака, - подтвердил подполковник и только тогда взглянул на гауптштурмфюрера.
Штубер тут же представился, затем представил прибывшего с ним полковника, который остался у крыльца, и сказал, что у него возникло несколько вопросов, которые интересуют не только его, но и Скорцени.
- О Скорцени наслышан, - слегка склонил русоволосую, с едва заметной проседью, голову Курбатов. - Вас, господин Штубер, знать не имею чести. Но готов говорить как солдат с солдатом.
Они вошли в дом, в котором хозяйничали молчаливая полнотелая украинка лет пятидесяти и, почти такого же возраста, худощавый жилистый сержант-власовец.
- Прежде всего меня интересует цель вашего рейда от Маньчжурии и почти до западных границ Совдепии, - молвил Штубер, взявшись за рюмку с самогоном, самого духа которого он терпеть не мог, и с грустью посматривая на миску с исходящей паром картошкой "в мундирах", рядом с которой стояла миска с квашеной капустой.
- Прекрасный был рейд, "сабельный", как говорит наш атаман Семёнов. Почти не скрываясь, шли; по-казачьи, не боясь. Наоборот, всех вокруг в страх повергали - армейцев, чекистов, милицию, компартейных жидомасонов. Словом, красиво, лихо шли, - решительно покачал он головой, поминая рюмкой водки тех диверсантов, которым до линии фронта дойти было не суждено, - как юнкера - в психическую атаку, под барабанную дробь.
- То есть у вас не было конкретного задания, конкретной цели?
- Какая цель, какое задание?! - по-крестьянски крякнул подполковник, припечатывая рюмку к столу и исподлобья посматривая на полковника Лоттера, демонстративно усевшегося в стороне, поскольку тот не желал принимать участия в "застолье диверсантов". - Душа казака чего прежде всего требует, господа? Куража! В сабельную атаку, в рукопашную, под пулеметный огонь, да хоть черту в зубы, - но обязательно под кураж. Иначе казак - не казак. Вот так мы и шли, господа хорошие, каждодневно рискуя, погибая, кровью врагов и собственной кровью захлебываясь, но… под наш, - повертел он кулаком перед захмелевшими, кровянистыми глазами, - особый, казачье-диверсионный кураж!
- Если под кураж, - едва прикоснулся барон губами к самогону, - то это многое объясняет. Это нам, неказакам, тоже знакомо.
Штубер коротко перевел полковнику суть сказанного Курбатовым, но тот, похоже, и сам уловил смысл, поэтому едва заметно кивнул. И тут же попросил барона поинтересоваться, каковы теперешние планы командира русских диверсантов.
- В Берлин, - все так же решительно молвил Курбатов. - Нам обязательно нужно войти в Берлин.
- Повергая своими диверсиями в ужас германские оккупационные власти? - с холодным ехидством поинтересовался Лоттер.
- Почему же "повергая диверсиями"? - спокойно парировал Курбатов. - Союзники мы…пока что. Просто мне нужно попасть в Берлин. Обязательно в Берлин.
- И тоже для куража? - лениво расковыривал вилкой одну из картофелин барон фон Штубер.
- Если хотите, и для куража. Чтобы, представ перед японским командованием, перед самим командующим Квантунской армией, атаман Семёнов мог сабельно рубануть: "А все-таки мои казаки прошли этот путь - от Харбина до столицы рейха. И сам фюрер восхищен их подвигом!" И когда газеты оповестят весь мир об этом рейде, в Европе поймут: жива еще белая армия атамана Семёнова! Есть кому держать саблю в руках, чтобы сражаться с коммунистами! Не умерло еще русское казачество!
Штубер и полковник Лоттер вопросительно переглянулись.
- Надеюсь, вы, князь, понимаете, что по Германии вам следует пройти спокойно и благородно? - спросил полковник.
- Понимаю, конечно.
- Что любой, даже самый случайный, конфликт способен не только физически погубить вас, но и превратить из героя-казака во врага рейха?
- Но ведь вы для того и прибыли сюда, чтобы помочь мне в этом походе, - невозмутимо произнес Курбатов. - Или я что-то не так понимаю?
- Ситуацию вы оценили верно, - не стал разочаровывать его Штубер. - Накануне приезда сюда у меня состоялся телефонный разговор со Скорцени. Так вот, он готов взять вас под свое покровительство…
- Но с обязательным условием… - заметил Курбатов.
- Скорцени в "обязательных условиях" не нуждается. Он может позволить себе просто… покровительствовать. Тем не менее он хотел бы уже сегодня получить четкое представление о ваших планах на будущее и ваших действиях в Берлине.
Курбатов опустошил еще одну рюмку, съел, буквально проглотил, картошину, даже не пытаясь очистить ее, и, упершись руками о стол, какое-то время покачивался на нем, как это обычно, куражась и набивая себе цену, делают сильные, уверенные в себе люди.
- В моих ближайших планах - загул в берлинских пивных, который Скорцени вряд ли заинтересует. Как вряд ли заинтересуют его и мои походы по берлинским борделям.
- Я понимаю, что вы основательно одичали в своих маньчжурских лесах, князь, - внутренне вспыхнул Штубер. - Но если спешно не научитесь вести себя в порядочном обществе, то и сами вы Скорцени тоже вряд ли заинтересуете. Разве что вы, князь, намерены прямо отсюда вновь отправиться через всю Россию в свою объяпошенную Маньчжурию… Но тогда нам просто не о чем говорить. Подтвердите это свое намерение, и мои люди завтра же вышвырнут вас за линию фронта, как нашкодивших котов.
Однако той естественной паузы, которая обязательно должна была наступить после подобной стычки и которой так ждали Штубер и полковник Лоттер, не наступило.
- Будет проще, если я узнаю, что именно Скорцени, или вы с полковником Лоттером, способны предложить мне, - ничуть не стушевался Курбатов.
- Вам приходилось слышать о "Фридентальских курсах", возглавляемых Скорцени? - не стал нагнетать ситуацию и барон.
- О диверсионной школе в замке Фриденталь под Берлином, - похмельно кивнул головой Курбатов, оторвав взгляд от окна, за которым старый боевой мерин все еще обхаживал норовистых, необъезженных кобылиц. - Правда, в самых общих чертах.
В течение нескольких минут Штубер посвящал диверсанта-"маньчжура" в замысел этой элитарной диверсионной школы, в которой готовили руководителей национально-освободительных движений, будущих повстанческих вождей и глав правительств; руководителей диверсионных школ и региональных резидентов разведки.
- При этом Скорцени как личный агент фюрера по особым поручениям, - заключил барон фон Штубер, - готов сразу же включить вас в состав интернациональной диверсионной группы, созданной специально для выполнения этих самых "особых поручений фюрера". И к которой имеет честь принадлежать ваш покорный слуга.
- Вот это уже конкретный разговор. С учетом, что в эту же школу будут зачислены и двое диверсантов, которые пришли со мной.
- Естественно. Мало того, я уже рассматриваю эту вашу группу, как основу группы для выполнения особых поручений в России и на ее окраинах. Куратором "диверсионных групп восточного направления", как вы уже поняли, приказано быть мне. Что же касается атамана Семёнова, то он будет официально уведомлен о вашем прибытии в Берлин и о нашем восхищении "рейдом подполковника Курбатова".
- С того момента, когда я окажусь на улице Берлина, вступает в силу приказ главнокомандующего армией генерал-лейтенанта Семёнова о присвоении мне чина полковника.
- Вот оно в чем дело! - простодушно улыбнулся Штубер. - А я-то думаю, почему вдруг вы так рветесь в Берлин? Будем считать, что приказ этот уже вступил в силу: через два дня вы будете в Берлине. А в радиограмме, которую получат в штабе Семёнова, будет сказано, что мы "восхищены рейдом полковника Курбатова", - тотчас же уточнил Штубер, с грустью подумав при этом, как же легко даются высокие чины в армиях некоторых самозваных "главкомов-атаманов"!
- С этой минуты, - объявил полковник Лоттер как старший по чину, - вы, подполковник Курбатов, и ваши люди, - кстати, где они сейчас?…
- В деревне, знакомятся с местными достопримечательностями.