6
23/II 1942 г. …Боевые вылеты не состоялись из-за тумана…
(Из боевого донесения)
23 февраля, в День Красной Армии, погода резко начала меняться: с Азовского моря подул теплый ветер и к полудню аэродром затянуло густым туманом. О полетах не могло быть и речи, и Меньшиков разрешил работникам столовой накрыть на ужин столы по-праздничному, а в 18 часов объявил общее построение полка для зачитки приказа Верховного Главнокомандующего.
После обеда Александр хотел навестить Риту - она отдыхала перед дежурством, - но его увидел Меньшиков и нарушил все планы.
- Александр Васильевич, - обратился он к лейтенанту не как к подчиненному, а как к давнишнему приятелю, - к нам в полк прибыли девушки. На пополнение. В авиации они, сами понимаете, ничего не смыслят. А надо как можно скорее подготовить из них мотористов, прибористов, вооруженцев. Но вначале надо определить их, кого куда с учетом образования и способностей. Думаю, вы хорошо с этим справитесь. Сейчас девушки в штабе, ступайте и займитесь ими.
Их оказалось десять человек - молоденьких девушек, обмундированных в новенькие, еще топорщившиеся гимнастерки и юбочки, коротко подстриженных, очень похожих друг на друга, озорных, бойких на язык. Они, едва лейтенант представился и открыл цель своего прихода, окружили его и засыпали вопросами: будет ли лейтенант учить их, кто он по профессии - летчик или штурман, женатый или холостой. Поняв, что с каждым его ответом число вопросов растет в арифметической прогрессии, Туманов выбрал из всех самую говорливую и протянул ей лист бумаги:
- Составьте мне список девушек по алфавиту и по этому списку заходите ко мне по одной в кабинет командира полка.
Как Александр ни старался быть с девушками строгим и сугубо официальным, как ни стремился побыстрее закончить "аттестование", он еле управился к началу построения. Семерых девушек отобрал в мотористы, одну - в прибористы и двух решил рекомендовать в БАО - очень уж они были хрупкие, нежные.
Отправив девушек в распоряжение старшины, Александр заторопился на построение.
Уже начинало темнеть. Густой туман ускорил наступление сумерек. Земля будто парила: теплый ветер растоплял последние остатки снега, поднимал лохматые клочья влаги и гнал их к северу.
"Вот и прикатила весна", - подумал Александр, не зная, радоваться ему или огорчаться. Полеты теперь надолго закроют: то туман не позволит, то аэродром раскиснет. С одной стороны, будет время подготовить как следует экипаж, научить воздушных стрелков бить без промаха по целям под различным ракурсом; с другой - весь полк будет бездействовать, а немцы, по всему, именно на юго-западе сосредоточивают силы. И по рассказам однополчан, летавших на разведку, и по сообщениям Совинформбюро.
На полпути к казарме - построение намечалось там - Александра догнал штурман, капитан Иван Серебряный, в распахнутом реглане, в лихо сдвинутой набок фуражке. Рассказывали, что он носил ее и в Сальске, не обращая внимания ни на сильные морозы, ни на ураганные ветры. Ему шел тридцатый год. Но то ли за маленький рост, то ли за ребяческий, дурашливый характер все, старшие и младшие, называли его просто Ваней, подшучивали над ним и подтрунивали, кто как мог. Серебряный же шуток не понимал, "заводился", как говорили остряки, "с полоборота", и это еще более подогревало любителей позубоскалить. Александру же что-то в Серебряном нравилось, и они сошлись быстро.
- Построение на полчаса откладывается, - сообщил Серебряный. - Шефы наши еще не подъехали. Может, в деревню пока смотать?
- Не надо, - не поддержал инициативу штурмана Александр. - Я тебе свои сто граммов отдам.
- Да разве речь обо мне? - обиделся Серебряный. - Я себе и здесь достану.
Александр слышал, что его "штурманец" любит "подзаложить", но не придал значения слухам, а выходило - правда. Потому ответил более категорично:
- Не надо. О других начпрод позаботится.
Серебряный насупился и больше не обмолвился ни словом.
7
23 февраля 1942 г. …Войска Северо-Западного и Калининского фронтов заняли города Холм, Торопец, Селижарово, Западная Двина, Оленино, Старая Торопа…
(От Советского информбюро)
Полчаса на войне - время немалое, особенно когда тебя в эти минуты никто не тревожит, ничто не беспокоит. Александр весь день был на ногах, и раненая спина начала давать о себе знать, потому первым делом он решил отдохнуть. Только коснулся головой подушки, как сразу заснул. Разбудил его штурман, легонько тряся за плечо и приговаривая:
- Кес ке се, мусье, кес ке се… Храпит бестия командир, а там, того гляди, все вино выпьют. Мусье, а мусье, дьявол тебя побери!
Он был уже навеселе, лицо раскраснелось, глаза поблескивали, и весь он будто светился: бляха портупеи и пуговицы надраены; в хромовые сапоги с напущенными гармошкой голенищами хоть глядись, как в зеркало; на рукавах гимнастерки, на бриджах острые складки, фуражка набекрень, из-под козырька лихо спадает русый чубчик.
Лихой вид штурмана, его возбужденность разогнали сон Александра. Усталости и боли в пояснице не чувствовалось, и он поднялся, стал приводить себя в порядок.
Пока он подшивал свежий подворотничок, Серебряный докладывал последние новости: в полк приехала машина из соседнего села с женщинами и с председателем колхоза во главе, молодой казачкой. Привезли вина, фруктов. Ожидается грандиозный пир.
- А где ты успел хватить? - поинтересовался Александр.
- Где, командир, не спрашивай. А вот если хочешь, налью сто грамм. - Он похлопал по карману оттопыренных бриджей.
- Нет, не хочу, Ваня, и тебе больше не советую.
- Я тоже не хотел, но обидно, черт возьми. Вместе летали, бомбили, вместе на волосок от смерти были. А одним ордена и медали, а нам кукиш показали. Почему? Подумаешь - блуданул. Я ж не умышленно - компас барахлил…
- Не плачься, не посочувствую, - полушутя-полусерьезно сказал Александр. Ему не хотелось обижать штурмана, но то, что он потерял ориентировку в полете, было непростительно. Хорошо еще, что так кончилось, а сколько Александр знал случаев, когда из-за потери ориентировки гибли экипажи! Серебряный легко отделался - его сняли со штурмана звена. Но урок, кажется, не пошел впрок: вместо того, чтобы в свободное время позаниматься, Серебряный бражничает, волочится за каждой юбкой.
Туманов присматривался к своему штурману, и многое в нем казалось непонятным, противоречивым: Серебряный был начитан, эрудирован, имел отличную реакцию, но иногда у него образовывался провал в памяти и он нес околесицу; он был добр и покладист, но малейшая пустячная шутка порой выводила его из себя, и он с кулаками бросался на любого обидчика, будь тот хоть трижды здоровее. Значит, он не трус, а верит в сны: как огня боится покойников. Худшая из всех этих черт - пристрастие штурмана к спиртному. Серебряный частенько где-то добывал вино или водку, а напившись, становился несговорчивым, задиристым. Вот и теперь ответ Александра сильно задел его. Серебряный набычился, стал в позу,
- А я и не плачусь тебе, - сказал обидчиво. - Вижу, ты очень доволен, что тебя обошли. Ладно я - ориентировку потерял, а ты?… На Бухарест летал, на Гребешув.
- Вот именно, - грустно усмехнулся Александр. - На втором же вылете сбили, как желторотую ворону. - Ему и в самом деле не было обидно, что его обошли орденами. Он объективно оценивал ситуацию - вернулся с задания один, без экипажа, полгода его не было в полку. Но Серебряный стоял на своем:
- Разве ты виноват, что тебя сбили?
- А кто? Фриц? Потому что точнее оказался? И хватит, Ваня, об этом. Мы не за ордена воюем. - Александр надел гимнастерку, застегнул портупею. - Казачки, говоришь, приехали?
- Целая машина! - оживился Серебряный. - Да тебе-то какое до них дело - твоя зазноба рядом. Кстати, я минут десять назад ее в БАО встретил. Интересовалась, где это ты запропастился, просила передать, чтобы ты обязательно разыскал ее сегодня.
"Надо после ужина сходить к Рите", - подумал Александр. Он уже три дня ее не видел, а Риту очень беспокоит его здоровье. А еще она боится, как бы в полк не нагрянул муж Ирины. Если он узнает, что какой-то летчик приезжал к жене, установить, кто он и откуда, труда особого не составит…
Ирина прислала два письма Рите, когда Александр находился на излечении в санатории, очень осторожно, намеками, спрашивала о нем, просила писать ей до востребования, объяснив, что ушла от мужа и постоянного адреса пока не имеет. Возможно, и так. А скорее всего, домашний адрес она не указала, боясь, что письма могут попасть к мужу. Хотя, если он захочет, "до востребования" не спасут их.
Да, поездка в Москву была непродуманным и опрометчивым шагом: Гандыбин и в его судьбе может сыграть роковую роль. Рита каждый день ждет несчастья…
Александр и Серебряный вышли из казармы и направились к столовой, откуда уже доносились музыка, веселые голоса, смех. Однополчане толпились там, ожидая команды на построение, после которого состоится праздничный ужин с тостами, с танцами.
Почти совсем стемнело. Туман так загустел, что в двух шагах ничего не было видно. В столовой включили свет, не завесив окон. В такую погоду немецких самолетов можно не бояться: если и пролетит над аэродромом, все равно ничего не увидит. Правда, с юга потянул ветерок, слабый, едва приметный, но погода в этих краях, примечал Александр, непостоянна и капризна, как характер у южанок, - на дню десять перемен, особенно в переходное время года.
- К утру туман может разогнать, - высказал предположение Александр.
- Ерунда, - махнул штурман рукой в сторону аэродрома. - Это тебе не лето. Туман адвективный, с Азовского моря. Дня на три минимум закрыло. Так что, командир, можно отдыхать и веселиться.
На их голоса вышли Сурдоленко и Агеев.
- А где же ваши девочки, товарищ командир? - спросил Сурдоленко. - Нам сообщили - вам таких красоток доверили…
- Девочки есть, да не про вашу честь, - ответил за Александра Серебряный. - Ты хотя бы одеколоном освежился - до сих пор аптекой от тебя пахнет.
"Ну, началось, - усмехнулся Александр. - Сурдоленко действует на Серебряного, как красное полотнище на бодливого быка - сразу в бой бросается".
Сурдоленко ответил с усмешечкой:
- Точно, Ваня, пахнет аптекой. Для тебя ж лекарства ношу.
Агеев громко и искренне захохотал. Серебряный покусал губу.
- Коль носишь, дай тогда таблеточку, а то что-то внутри горит…
В это время в световом пятне от окон столовой появился подполковник Меньшиков. Начштаба запоздало скомандовал:
- Становись!
Не прошло и минуты, как полк выстроился ровной, плотной "коробочкой". Меньшиков зачитал приказ Верховного Главнокомандующего, поздравлявшего личный состав с 24-й годовщиной Красной Армии, и Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении летчиков, штурманов, воздушных стрелков и стрелков-радистов орденами и медалями.
- А теперь прошу на праздничный ужин, - пригласил жестом в столовую подполковник
Дверь открылась, строй мгновенно рассыпался, и Туманов, словно увлеченный водоворотом, оказался в проеме. Он расставил локти в сторону, чтобы не надавили на поясницу, и его внесло в залитый светом зал со сдвинутыми буквой "П" столами, накрытыми белыми скатертями и заставленными закусками, графинами, стаканами.
Серебряный взял Александра под руку:
- Сядем рядом.
- Экипажем, - уточнил сзади Сурдоленко.
Так и сделали. Серебряный сел справа от командира, Сурдоленко и Агеев - слева, чтобы поменьше пикировались.
На самое видное, центральное, место Меньшиков провел женщин. То ли их необычный наряд - они были в вышитых русскими узорами белоснежных кофточках, на плечах - цветастые платки, - то ли Александр давно не видел женщин, они показались ему премилыми, несмотря на обветренные, загорелые по-летнему лица - весь день на ветру да на морозе.
Меньшиков подождал, пока все уселись и стук стульев и гул голосов затих, попросил наполнить стаканы.
- Товарищи, - сказал он, окидывая всех взглядом. - Сегодня у нас особенный день. Особенный не только потому, что отмечаем двадцать четвертую годовщину нашей славной Красной Армии; сегодня мы и чествуем наших героев-однополчан, удостоенных высоких правительственных наград. Особенный и потому, что рядом с нами сидят замечательные женщины-труженицы, наши русские красавицы, заставляющие хотя бы на миг забыть о войне и обратить внимание на то, что на дворе уже весна. Весна, несущая нам тепло, цветы, волнения, чисто человеческие земные радости.
Я поднимаю этот стакан за то, чтобы весна принесла нам и самую желанную, самую большую радость - победу! Чтоб мы вот так собирались не только по праздникам, но и по выходным, чтобы слово "война" ушло в небытие и чтобы вместо выстрелов пушек мы слышали только выстрелы бутылок шампанского. За победу, товарищи!
8
24/II 1942 г. …Боевые вылеты не состоялись по метеоусловиям…
(Из боевого донесения)
Меньшиков, распростившись с гостями и посадив их в крытую грузовую машину, предназначенную специально для перевозки людей, неторопливо зашагал в штаб. Настроение было превосходное, спать совсем не хотелось, несмотря на то что встал он рано и целый день мотался по аэродрому, проверяя, как идет ремонт и профилактические работы на самолетах. Надо было как можно эффективнее использовать нелетную погоду, более тщательно осмотреть бомбардировщики, устранить большие и малые дефекты. Обсуждал с командиром БАО план проведения торжественного вечера. Все прошло как нельзя лучше - и подчиненные, и гости остались довольны. И погода как по заказу выдалась: туман дал людям отдохнуть, привести технику в надлежащее состояние - в напряженных боевых делах не до всего доходили руки.
А ветер все усиливается, гонит, рвет туман; вон уже и огоньки папирос метров за сто видны, силуэты домов, деревьев просматриваются. К утру может окончательно распогодиться, и поступит команда на разведку или на бомбежку.
У штаба Меньшикова встретил дежурный по полку и доложил, что происшествий не было, личный состав после торжественного вечера отправился на отдых.
- Пришлите ко мне шифровальщика, - попросил Меньшиков и направился к себе в кабинет - маленькую комнатенку с легкими деревянными перегородками.
Здесь было тепло, тихо и умиротворяюще спокойно. Меньшиков снял реглан и, откинувшись на спинку стула, сладко потянулся, чувствуя, как по телу разливается приятная истома. Все-таки он здорово устал: восемь напряженных месяцев войны с недосыпаниями, недоеданиями, с постоянными волнениями и переживаниями. Говорят, нервные клетки не восстанавливаются, а сколько их сгорело в воздушных боях, на боевом курсе и над целью, когда кругом полыхали разрывы снарядов; да и на земле, когда в доли секунды приходилось принимать ответственнейшие решения, от которых зависели судьба и жизнь близких ему людей. Потому и во сне он не знает покоя, просыпается через каждые полчаса, как бы ни устал, как бы ни намаялся… Один лишь день передышки, а как легко, как благостно на душе! Еще и оттого, что наконец-то от Зины пришло письмо. Она с дочуркой в Ташкенте.
Минут через пять вошел шифровальщик, немолодой подтянутый старшина, и положил перед командиром папку с поступившими за день секретными документами.
Подполковник расписался в журнале и, отпустив старшину, углубился в бумаги. Здесь были приказы и директивы, инструкции и шифрограммы - документы срочные и важные, одни из которых следовало изучить и запомнить, по другим принять срочные меры. Меньшиков так зачитался, что не заметил, как перевалило за полночь. От дела его внезапно оторвал гул самолета. Кого это в такую погоду нелегкая носит? Он взглянул на часы - ого, второй час! Снял трубку и позвонил на КП дежурному по полетам. Хотя погода была нелетная, аэродром находился в полной готовности к приему и выпуску самолетов.
- Так точно, товарищ подполковник, гудит, - подтвердил дежурный по полетам. - Наверное, блуданул, бедолага, пытается пробить облака, а они метров сто, не выше.
- Не немец?
- Похоже, наш, Ли-2.
- А ну дай прожектор вертикально, может, световое пятно увидит.
- Есть. И ракету на всякий случай пульну.
- Давай. Я у себя в кабинете.
Меньшиков положил трубку, но документами заниматься уже не мог: самолет не давал покоя. Выглянул в окно и увидел, как голубовато-дымчатый луч, словно столб, уперся в косматое покрывало, плывущее над аэродромом в семидесяти-ста метрах. Гул самолета будто бы пропал. Подполковник открыл форточку - тишина. Но чуть погодя издалека, словно с того света, донесся еле уловимый, с натужными перерывами стон моторов - самолет набирал высоту. Стон усиливался и перешел в монотонное крепнущее завывание. "А ведь это "Хейнкель", - определил подполковник. - И, похоже, снижается - заметил световое пятно".
Минуты через четыре вдруг из облаков в сторону прожектора полетела желтая ракета. Меньшиков обрадовался - наш. В эту ночь желтая ракета служила опознавательным знаком "Я свой".
Дежурный по полетам дал ответную ракету - "Принимаем". Самолет включил аэронавигационные огни и стал заходить на посадку. Зазвонил телефон, Меньшиков снял трубку:
- Слушаю.
- Товарищ подполковник, самолет заходит на посадку, радиосвязи с ним нет.
- Хорошо. Принимайте. После четвертого разворота включите прожектора.
Меньшиков не отходил от окна. Что-то в заблудившемся самолете ему не нравилось. Вечером метеоролог докладывал обстановку: всюду туман и низкая облачность, все аэродромы Южного фронта закрыты и всем полкам дан отбой полетам. Откуда же прилетел этот? Скорее всего, с севера или востока, туда циклон еще не распространился. И очень ненашенский звук - нудный, с завыванием, как у немецких. Но ракета - "Я свой" - желтая, а не красная и не зеленая…
"Приблудший" сделал четвертый разворот, встал на посадочный курс. Вспыхнувшие лучи прожекторов осветили укатанную взлетно-посадочную полосу. На самолете загорелись посадочные фары. Он снизился и вошел в лучи прожекторов. Двухмоторный, но совсем не Ли-2. Меньшикову показалось, что его силуэт очень уж похож на силуэт "Хейнкеля".
Снова зазвонил телефон.
- Товарищ подполковник, фашист! - запальчиво крикнул дежурный. - Со свастикой!
- Без паники, лейтенант, - как можно спокойнее сказал Меньшиков, заодно успокаивая и себя, - сердце так зачастило, что, казалось, содрогает все тело. - Возможно, наш летчик из плена сбежал (о таком случае он слышал недавно), а может… - Что еще "может", он и сам не знал. - В общем, встречайте, но будьте начеку, возьмите автоматы. Я сейчас подъеду.
Он позвонил в автопарк и приказал срочно выслать за ним машину. К счастью, шофер эмки находился в гараже, дежурный сообщил, что сейчас он подъедет.