Даже в восемь света нет, зато пирожки поспели - Роза дровяную печь затопила, и вместе со светом керосинки по всей округе аромат мирской выпечки. Правда, здесь печаль, и не из-за света и скандала:
- Бага-Бага, дурак, - вновь и вновь шепчет Роза, слезу тайком стирает, чтоб Мальчик не видел.
- Да, совсем молодой, ему бы жить да жить. Бахвальство сгубило, - сокрушается бабушка.
А Мальчик поглощен своим:
- Вот сколо и "спокойной ночи" плойдет, а свет не дают… Ластопили, жалко, - он выходит на балкон, с немым упреком, даже завистью, недолго поглядел в сторону блок-поста, где рыжим пламенем горели прожектора.
- Мальчик, зайди, там опасно, - забеспокоились женщины.
Он не ответил, любовался иным миром. Весенняя ночь над Грозным была прохладной, слегка унылой, зачаровывающей. На темно-синем, бездонном небе множество манящих звезд; на востоке уже всплыла спелая, сочная луна; на юге, куда, отходя от их дома, уходила вдаль улица Ленина, игристая стайка серебряных облаков, и, словно подпирая их, остроконечные фосфоритовые вершины Кавказских гор. И такая пугливая тишина, даже пробудившейся по весне на перекатах Сунжи не слышно, все залито лунной истомой, ночная блажь, мир замер, ожидая весны творения. И казалось, в природе наступил покой, полная гармония и понимание, если бы не те рыжие языки пламени с блок-поста, что теперь режут взгляд Мальчика, вроде хотят сжечь идиллию жизни.
И почему-то в этот самый момент захотелось Мальчику сыграть на скрипке, и не в комнате, в камертоне стен, а на балконе, на просторе, чтобы музыка в унисон этой сказочной лунной ночи понеслась по всему городу, по всей Чечне, до самых снежных гор, и оттуда взметнулась к звездам, где ждут его зова родители.
Решительными движениями он вернулся в квартиру, бережно достал из футляра инструмент.
- Мальчик, ты что? - встрепенулась было Роза, но бабушка, увидев странный блеск его глаз, Розу одернула.
Вновь выйдя на балкон, старательно приладив скрипку, он поднял смычок, как бы призывая мир к еще большей тишине, и сам так застыл, еще раз вслушался, только ноздри слегка вздулись, внюхивают аромат цветения, а вопрошающие, широко раскрытые глаза устремляют взгляд то к луне, то к горам, то к звездам, словно перед ним раскрылась тайна нот мелодии ночи, и он начал тихо, плавно, убаюкивающе, в такт спокойной лунной ночи. - "Тоска по Кавказу" Ганаева, - прошептала бабушка.
- В депортации написана, - сказала Роза и затаила дыхание.
А мелодия все лилась и действительно то была тоска, цепенящее уныние разбитого, разграбленного города, и так стало тяжело, беспросветно, что женщины, не имея более сил терпеть, горько заплакали, и в их слезах не только общая печаль, но и потаенное личное горе.
- Эй, Мальчик, хватит тоску нагонять, и без тебя тошно, - закричали с блок-поста. Женщины встрепенулись, видели, что Мальчик не среагировал на злобный окрик, да мелодия явно встрепенулась; началась импровизация - мелизмы, или украшения, расцвечивающие, орнаментирующие основную мелодию.
- Хватит бренчать! Кому говорю! - вновь крик, и вдруг автоматная очередь, видимо, в воздух.
С криком ужаса бросились женщины на балкон, как ни сопротивлялся Мальчик, его затащили в квартиру, и когда отпустили, он будто оковы скинул, вытянулся, неожиданно для женщин встал в вызывающую позу, и в свете мерцающей керосинки и тлеющих углей то ли он сам, то ли его плавающая в полумраке тень, стала явно взрослой, даже мужской.
- Я плошу вас, - уже не детский басок, а подростковый охрип появился в его тоне, - позволить мне сыграть еще одну композицию.
- Играй здесь, - почти хором взмолились женщины.
- Нет, я обещал капитану сыглать на балконе.
- Все равно свет не дадут, и уже поздно.
- А мне их свет и не нужен… Как и в нашей сказке, у нас будет свой свет, свое солнце.
- Мальчик, дорогой! - хотела было дотронуться до него Роза, да как-то странно убрала руку, не посмела, еще жалобней продолжила.
- Ведь то сказка, а жизнь, ты ведь сам теперь знаешь, и очень жестока и коварна.
- Знаю, - твердо сказал он, - но сделать сказку былью моя задача, - таинственно сверкнули его глаза, он перевел взгляд на бабушку.
- Ведь так Вы меня учили, Бабушка Учитал?
Никто ему не ответил, лишь в печи треснула головешка, полетели искры на пол, но это никого не тронуло, другой, более яростный и упорный огонь подрастающей жизни разгорался и начинал полыхать прямо на глазах.
- Я уже не маленький, чтоб сказкам велить. Однако, как говолиться, - сказка ложь, да в ней намек, - он вроде усмехнулся.
- Конечно, я знаю, что мои лодители сюда уже не велнутся. Но я велю, что они где-то есть и меня видят, на меня надеются. И я вечно, сколько смогу, буду жить здесь, буду ждать их здесь, и лаз они по ночам, хотя бы во сне, плиходят ко мне, я должен их достойно встлечать. И когда-нибудь мы вместе постлоим здесь новый "Детский мил", новый голод, новый свет!
В этот момент то ли специально, то ли случайно, он пальцем тронул верхнюю струну. Раздался четкий, затяжной пульсирующий высокий звук.
- Я обязан сыглать на балконе одну мелодию, - безапелляционно заявил он.
- Но ты уже сыграл, - не унимались женщины.
- Ту я сыглал для нашего несчастного голода, котолый действительно "глозный", плежде всего для нас, - он сделал твердый шаг в сторону балкона, остановился, - а эту, именно с балкона, я хочу послать папе и маме, чтоб они услышали, ко мне ночью плилетели,… и еще, - он глубоко вздохнул, - посвящая Баге. Как бы там не было, он любил меня.
С этими словами он уже беспрепятственно ступил ногой на балкон, и через порожек, слегка обернувшись, как показалось в свете луны, уже по-детски, добро улыбнувшись, поднял торжественно вверх скрипку и смычок, и прежним родным баском:
- Вот наше олужие! С музыкой в луках и в мыслях надо жить, а не воевать!
Вновь над ночным городом полилась нежная, ласковая мелодия, но не тоскливая, как прежде, а с огоньком, с задором, со стихией!
- Прелюдия Шахбулатова, - вроде для себя прошептала бабушка.
- Лезгинка! - поддалась азарту Роза.
В это время искрометная трель, кульминация, понеслась вихрем музыка. И что все слышат?
- Хорс-тох! - прямо под ними кто-то гарцует, видимо один, сам себе хлопает, Мальчика подбадривает, кричит.
- Бага!? - обалдела Роза.
Ба-ба-ба! - застрочил с блок-поста крупнокалиберный пулемет.
По привычке женщины рухнули на пол. И лишь после этого уловили - скрипка разрывается в неистовом порыве, и это уже не мелодия, а настоящий бунт. И танец под балконом продолжается, вопль стоит, и на фоне пулеметного - хилые выстрелы из пистолета.
Мгновенно пригнувшись, женщины бросились на балкон. Роза буквально на руках внесла Мальчика. На сей раз он не противился - весь дрожал, словно в продолжении ритма лезгинки тело его сотрясалось; он был в холодном поту. Сам лег на кровать, свернулся калачиком. Женщины укрыли его одеялом, и, потрясенные, еще долго стояли в виноватой позе над ним, пока он не успокоился, и вроде заснул, как вдруг ослепительно вспыхнула лампочка. Мальчик сквозь закрытые веки зажмурился, перевернулся на другой бок, и еле слышно:
- Убелите их свет.
Вскоре он заснул. Его сон был беспокойным: он опять вспотел, что-то бормоча, постоянно пытался сбросить одеяло.
- Что же с ним? Неужели заболел? - трогала его лобик Роза.
- День у него был тяжелый, эмоциональный - не выдержал нагрузки.
- А как он изменился, не по годам повзрослел.
- Еще бы, - печален голос бабушки, - столько повидал, пережил… Здесь фронт - год за три.
В подтверждение этого вновь застрочил пулемет, где-то далеко что-то взорвалось, а над городом повис нарастающий гул самолета-разведчика, так что клеенка на окне задрожала от вибрации.
- Надо его вывезти, насильно, - словно в прозрении оживилась Роза.
- Давно пора. Да сам не поедет… Боюсь, нанесем еще большую травму, - Анастасия Тихоновна тяжело опустилась на диван.
- Поверь моему опыту: этот ребенок - как национальное достояние; таких раз в сто лет Бог народу посылает.
- Дэла! - взмолилась Роза, на родном попросила для Мальчика долгих, счастливых лет жизни, и перейдя на русский:
- Как быстро он освоил скрипку?! Просто чудеса!
- В том-то и дело: уникальный ребенок, талант.
- Правда, и вы с ним немало возитесь. Можно сказать, круглые сутки.
- Да, других соблазнов у нас нет; скрипка - единственная радость, а у него божественный музыкальный дар… Вот теперь телевизор будет его отвлекать.
- Может, проверим телевизор, включим? - предложила Роза.
- Мальчика разбудим. Да и устала я, день суматошный был.
- Здесь все дни суматошные, - Роза осторожно закрывала балкон - и мне завтра на работу. Давайте спать.
Задули керосинку, легли. Над городом странная, давящая тишина. Лунный свет заглянул в окно, пополз по полу прямо к кроватке Мальчика, осветил его лицо. Он сквозь сон стал что-то оживленно бормотать, задергался, и вдруг залился искрящимся, чистым счастливым смехом, да таким, что бабушка и Роза никогда такого от него не слышали. А Мальчик, все смеясь, неожиданно встал, и ничего не задевая, прямо по лунному свету пошел к балкону, у самой двери остановился, хотел было развернуться, и тут женщины четко услышали:
- Скрипку не брать? Там все есть?…Лечу! - и он ухватился за ручку балкона, дернул… Первой подоспела Роза, они уложили его на большую кровать, меж собой, держа за обе руки. А он сквозь сон все рвался куда-то, просил отпустить, пока жалобно не застонал, стал плакать, сопеть. Женщины пытались сонного Мальчика успокоить, сами в растерянности плакали, пока он окончательно не затих.
А лунный свет тем временем заполз и на эту кровать, и вновь к лицу Мальчика, и вновь он улыбнулся, стал что-то невнятно бормотать.
- Роза, завесь одеялом окно, - мистически прошептала бабушка.
В комнате воцарился мрак, гробовая тишина, а потом - шорох, страшные шаги в подъезде, во входную металлическую дверь тихо постучали. Они вздрогнули, сильнее обняли Мальчика. Стук повторился. Роза осторожно встала, стала шарить у печи, выискивая топор.
- Роза, это я, Бага, - наконец заговорили за дверью.
- Открой, я ранен… Помоги.
Вскоре, при свете керосинки, в соседней комнате Роза обрабатывала окровавленное плечо.
- Ой-ой! Больно, - сетовал раненый.
- А откуда ты узнал о "зачистке"? - по ходу выуживала медсестра.
- Мир не без добрых людей, - пытался бравировать Бага.
- Это на блок-посту?
- Хе, на блок-посту одни пешки, менты. А у нас…э-э, как это в мире называется? О, да, глобализация! - он здоровой рукой постучал по нагрудному карману, откуда торчала антенна рации.
- И у нас глобальная связь, даже с Москвой.
- Вот и позвони в Москву, чтоб нас не бомбили.
- Ну, я-то звонить не могу, но иногда получается подслушать.
- И что они говорят?
- Худо дело, война им, видно, нужна, ой-ой! - он дернулся.
- Так всюду твердят, что войне конец и Грозный восстанавливать будут.
- Брехня! Вам бы отсюда уйти пора. Да знаю, Мальчик не уйдет, - он тяжело вздохнул.
- Как играть научился, особенно лезгинку, - не удержишься.
- А что ж ты даже раненый гарцуешь?
- На зло!
- Дурак ты, Бага, - с сожалением вздохнула Роза.
- Жить-то надо не "на зло", а в добро.
- Ой-ой, наслушалась старушечьих, христианских сказок. А Мальчика совсем испортили, - зная, что находящаяся в соседней комнате бабушка по-чеченски не понимает, говорил он.
- Чем же мы его испортили? - рассердилась Роза, ткнула чуть сильнее тампоном.
- А-а! - застонал Бага.
- Да я пошутил. Вижу, как возитесь с ним… А бабка упертая - быстро научила его играть, - тут он отчего-то кашлянул, и уже иным, с нотками враждебности, тоном:
- А вот с Ноем она, конечно, перегнула. Ведь наши ученые доказали, что от пророка Ноха произошли мы, нохчи, и … - Какие "ученые"? - перебила его Роза и как залилась смехом!
- Ха-ха-ха, ну ты, Бага, точно дурень!
- Роза! - в темном дверном проеме появилась Анастасия Тихоновна.
- На всю округу слышно! Да и Мальчик спит.
Быстро закончив перевязку, выпроваживая Багу, уже в подъезде, Роза говорила:
- Завтра к обеду вернусь из больницы с медикаментами, надо как следует обработать рану при свете дня. Только как тебя позвать?
- Пусть Мальчик сыграет наш гимн! - хорохористым голосом.
- Ваш гимн, как и ваши ученые, - чуть не прыснула смехом она, и в догонку:
- Мальчик сыграет лезгинку.
С зарею Роза ходила несколько раз на Сунжу за водой, потом мыла подъезд от следов крови. Как и договаривались, в тот день и на следующий она обрабатывала Баге рану. А еще через сутки, до зари, в их квартиру грубо постучались, требовали открыть по-русски. Дабы дверь не взломали, Анастасия Тихоновна открыла: военные в черных масках ворвались, ни слова не проронив, грубо схватили Розу и под истерический вой Мальчика и вопрошание бабушки потащили в подъезд, и уже на улице один, сжалившись над старушкой, бросил:
- За пособничество боевикам.
В то же утро, взяв с собой Мальчика и скрипку в футляре - все свое состояние, - Анастасия Тихоновна ринулась за помощью в больницу, где работала Роза. Потом в милицию, в комендатуру, на военную базу в Ханкалу - все бесполезно, ее даже близко к объектам не подпускают, везде охрана - никаких следов, никто о Розе не слышал, не знает, не ведает.
А в городе, почти каждую ночь, вот так же, не известно кто, людей из домов забирает - многие бесследно исчезают, какие-то истерзанные трупы за околицей столицы случайно находят. Некоторые трупы родственникам продают. В общем - война, милости ждать нечего.
Через три дня поисков силы бабушки иссякли, и не знает она - куда еще идти, что еще делать?
- Как к ним прямо на квартиру явился капитан Головачев, с подарками для Мальчика.
- Что-то скрипки совсем на слышно, - пытался шутить он, видя, что здесь не до музыки.
- Здесь вся техника ходит без номеров, но через мой пост, и я многое знаю. БТРы, что увезли Розу, принадлежат, - и он назвал одну из спецслужб России, - и они дислоцируются на территории таксопарка.
В тот же день, к вечеру, были у таксопарка. Здесь та же картина - никого и близко не подпускают, и спросить не у кого - лишь изредка из ворот грязная бронетехника выезжает, на ней военные, и в масках и без них, да все одинаковые, словно на одно лицо. Как-то странно, бесчувственно смотрят они на бабушку с ребенком, газанув, обдают их копотью дизеля, - вот и весь ответ на вопрос.
Уже в потемках, усталые, вернулись они ни с чем домой; собирались спать, да вновь гость - Бага.
- Если знаете, где примерно Роза, то полдела уже сделано. А в этом бардаке, на территории этой республики вам могут помочь только иностранные представители.
- Так я играл для них на концелте, - воскликнул Мальчик.
- Вот и еще сыграй, - как обычно не унывает Бага. - И что вы в трауре? Включите свет, включите телевизор, играйте на скрипке, - только так здесь можно выжить.
На следующее утро, видя что к представителю от Совета Европы тоже близко не подпускают, бабушка, доставая скрипку из футляра, заметила:
- А Бага вовсе не дурак. Я бы и не догадалась. А ну-ка, Мальчик, играй, да погромче, и то же самое, что на концерте, чтобы вспомнили нас.
После первых же аккордов, из-за высокого железобетонного забора с колючей проволокой, выскочили двое охранников в морской форме, сжалившись над музыкантом, кинули в футляр по десять рублей:
- А теперь отчаливай, - потребовали они.
- Я не поплошайка, - глядя исподлобья, уперся Мальчик, - к иностланцам пустите.
- Сам ты иностланец-засланец, - передразнивая картавость ребенка, - а ну, проваливайте, да поживее, - это уже к бабушке.
- Да-да, - Анастасия Тихоновна засуетилась, делая вид, что они уходят, и как только охранники скрылись за забором, они вновь вернулись. - Давай, быстрее, повеселее, и погромче, - стала дирижировать она.
Опять выскочила охрана, да Мальчик не унимался, пытался играть, бабушка его загораживала, началась перебранка. Дело в самом центре Грозного, сразу собрался народ.
- Уже и на скрипке играть нельзя?! - крикнул кто-то.
- Да они ненормальные, музыку не слышали.
- Оставьте ребенка и старушку в покое, - разгорался скандал.
- Играй, играй, Мальчик! - чуть ли не орала бабушка.
В итоге концерт, сопровождаемый нешуточным противостоянием, состоялся, искусство взяло свое - появился импозантный молодой человек, с явной заморской внешностью. Мальчика узнали, признали, пригласили с бабушкой в апартаменты.
- Сделаем все, что можем, - нервно теребя седеющую бородку, говорил важный представитель Совета Европы.
- А Мальчик одаренный,… его бы отсюда в Европу. Я могу помочь.
- Это не надо. Вы туда лучше моего длуга Диму возьмите, - стал взахлеб говорить Мальчик, вспомнив детдом, где он находится.
- А мы к вам, в Евлопу, с концелтами будем плиезжать. Плавда, бабушка?
- Правда, золотой! - скрывая слезу, ответила Анастасия Тихоновна.
- Так ведь здесь невозможно жить, - искренне заботился представитель Европы.
- Можно, можно, - отстаивал свое Мальчик.
- В детдоме гораздо хуже, и папа с мамой там меня не навещали.
А где они? - удивился дипломат.
Бабушка в растерянности отвела печальный взгляд.
- Они ждут, пока мы построим новый "Детский мил", - с искрящимся азартом в глазах отвечал Мальчик, - а мы должны жить, здесь жить! Иглать на склипке и жить, и даже в сказке так.
- В какой сказке? - совсем недоумевая, обратился дипломат к бабушке, и не дождавшись ответа.
- Да, здесь как в сказке, точнее, как в кошмарном сне… А народ живет, значит, будет жить, раз такие дети есть!
- Да, живет, - невесело ответила Анастасия Тихоновна, и уже покинув представительство, поглаживая головку Мальчика, она про себя подумала: "Надо выживать!"
С этой мыслью они отправились на базар, как никогда прежде щедро отоварились, после обеда, как обычно, долго репетировали, вечером у Мальчика бананы, шоколад, мультики по телевизору, и уже собирались спать - прямо под окнами, в этот поздний час шум двигателя.
- Лоза, - прошептал Мальчик. И действительно, в подъезде шаги, стук, появилась Роза или ее тень: платье изодрано, всюду синяки, а в глазах ноющая тоска.
- Мальчик, бабушка! Думала, больше не увижу, - не своим голосом прошепелявила она, тихо зарыдала, в бессилии повалилась на кровать, как-то блаженно ухмыльнулась - передних зубов нет.