Она легко представила происшедшее, вообразила, какой возник переполох в здании сената, когда на глазах ошеломленных генералов и офицеров рухнула скульптура их идола и смеялась от души и долго. Смех действовал на нее успокаивающе и, насмеявшись вдоволь, она почувствовала себя внутренне расслабленной, удовлетворенной.
- Благодарю вас, мой друг, за информацию. Вы меня утешили. Право, утешили. - Она поднялась с тахты, - А теперь займемся русским языком.
- Я к вашим услугам, - учтиво произнес Деклер и поспешил к столу для занятий, - Сегодня у нас диктант, - напомнил он, и когда королева приготовилась записывать, сказал, - Ваше величество, прошу сначала выслушать мою мысль. Я буду говорить по-русски.
- Я готова, - покорно ответила Елизавета. Взгляд ее оживился, стал сосредоточенно внимательным.
- Война тысяча восемьсот двенадцатого года, превосходно отображенная писателем Львом Толстым в романе "Война и мир", была для России войной Отечественной.
Елизавета шевелила губами, по-русски повторяя про себя каждое слово Деклера.
- Россия выстояла в войне с Наполеоном, - диктовал Деклер, - разбила его армию и освободила Европу.
Елизавета писала, а Деклер, растягивая слова, по слогам, медленно диктовал текст, заглядывая в тетрадь, где крупным уверенным почерком королева бельгийцев старательно выводила русские слова.
- Ваше величество, - обратил он ее внимание, - соблаговолите слово "Россия" написать с двумя "эс".
Елизавета отложила ручку, с легким вздохом сказала:
- Столько занимаемся, а я все делаю ошибки. Видно, я плохая ученица?
- О, нет, - уверил ее Деклер, - Ваши успехи достойны самой ВЫСОКОЙ оценки. А что касается ошибок, то, смею заметить, их допускали даже цари России.
- Да? Каким же образом? - подняла на него оживленный взгляд Елизавета.
- Право, не знаю, насколько это соответствует действительности, - отвечал Деклер, - но в России утверждают, будто на одном из документов о расследовании восстания декабристов русский царь Николай первый написал: "Казнить нельзя помиловать". Он допустил ошибку - не поставил запятой между этими словами. Ее можно было поставить после слов "казнить нельзя" и тогда декабристов надо было помиловать. Придворные не стали уточнять или исправлять ошибку царя и декабристов казнили. Таким образом, ошибка царя стоила жизни декабристам.
Елизавета ответила не сразу, опустила глаза в тетрадь, но ничего там не видела, а думала о Леопольде, с необыкновенной остротой чувствуя значение его ошибки, которую исправить теперь не было никакой возможности.
- Да, - согласилась она подавленным голосом - ошибки монархов дорого обходятся народам, - Помолчав, предложила, - Продолжим, мой учитель. Что я должна написать?
- Россия выстояла в войне с Наполеоном, - напомнил Деклер, - разбила его армию и освободила Европу.
Елизавета вновь склонилась над тетрадью, от усердия по-детски шевелила губами, старательно выписывая русскую фразу с большим политическим смыслом. Она понимала, что Деклер не случайно перекидывал мостик и смело проводил параллель между историческими событиями более чем столетней давности и событиями нынешнего дня, - Королева закончила фразу, прочла вслух последние слова: "Освободила Европу" и подала тетрадь с написанным текстом Деклеру.
- Посмотрите, здесь нет ошибок?
- Вы правильно написали, - ответил он, - Ошибок нет.
Она еще хотела что-то спросить, ее просто подмывало продлить ранее начатый разговор о перспективах войны Германии с Россией, судьбе Бельгии, но в кабинет вошел Леопольд.
- Простите, но нам придется прервать занятие, - сказала Елизавета Деклеру, явно недовольная не во время появившимся сыном.
- Вы все продолжаете изучать русский язык? - с оттенком иронии в голосе оживленно спросил Леопольд, когда из кабинета вышел Деклер. Опустился на тахту, закинул ногу на ногу и, поигрывая носком до ослепительного блеска начищенного ботинка, продолжил беспечно: - Не понимаю вашего увлечения. Право же, не понимаю.
- Это не увлечение. И не прихоть, как это думают некоторые, - ответила Елизавета сдержанно и холодно, защищаясь от его расспросов и ненужных объяснений.
- Что же тогда? Если не секрет, разумеется, - снисходительно улыбнулся Леопольд, прощая ей холодный тон.
- Цель. Полагаю, что знание русского языка мне еще пригодится.
- Вот как? - удивился Леопольд. На его лице появилась и застыла улыбка любопытства, - Общаться с русскими?
Возмущаясь от настойчивых вопросов сына и видя его безмятежность Елизавета подумала, какая огромная пропасть залегла между ними, какое непонимание друг друга разделяло их.
- Не исключаю и этого, - ответила сдержанно.
- Ха-ха-ха, - вдруг засмеялся Леопольд, - Каким образом?
Лицо Елизаветы покрылось бледностью, но она ничего не ответила, молча отвернулась и принялась ходить по кабинету, унимая чувство возмущения.
- Я предвижу развитие событий несколько в ином плане, чем видите их вы, - заговорила она тихо, но взволнованно, - И я была бы счастлива, если бы вы поняли меня.
По мере того, как она говорила, голос ее обретал силу, уверенность, - Освобождение Бельгии от фашизма, - убеждала она Леопольда, - надо ожидать с Востока. Только слепые политики не видят этого. Свободу, независимость Европе принесет Россия! Видит Бог, я не ошибаюсь в этом.
- Вы верите Сталину?
- Да, - незамедлительно ответила она. - Верю. Русскому народу верю.
- Но не забывайте, что войска Гитлера находятся в России, а не Красная Армия в Германии, - напомнил Леопольд, - и в таком случае…
- Это еще ни о чем не говорит, - прервала его Елизавета, - Наполеон тоже был в России, в Москве, но… - она остановилась, припоминая слова диктанта, который только-что давал Деклер, и, вспомнив, победно, как школьница, хорошо заучившая урок, продолжила: - Но Россия выстояла в войне с Наполеоном, разбила его армию и освободила Европу.
- Исторические параллели не всегда уместны в оценке текущих событий, - с оттенком досады на настойчивость и убежденность Елизаветы ответил Леопольд, - Простите, но праздновать победу над Гитлером преждевременно.
Желание Елизаветы оказать на него свое влияние натолкнулось на глухую стену сопротивления и не смогло одолеть ее. Елизавета помрачнела, с ее лица медленно сползало выражение решимости.
- Что касается вас, - Леопольд скользнул по ней недовольным взором, в его словах послышалось раздражение, - ваших взглядов на советскую Россию, то позволю себе дать вам добрый совет - умерьте, пожалуйста, свой пыл и предрасположение к Советам.
Раздражительный тон Леопольда ожесточил сердце Елизаветы, она ощутила потребность в резком ответе, но Леопольд не дал ей возразить.
- Надеюсь, вы понимаете, что в нынешних условиях это к добру не приведет, - предупредил он, - Я также хочу поставить вас в известность, что при дворе вас и так называют красной королевой. Не слишком ли?
Елизавета, намеревавшаяся было резко выразить возмущение вмешательством Леопольда в ее личные дела, вдруг ощутила, как последние его слова расплавили у нее в груди это возмущение и она неожиданно тихо, изумленно спросила:
- Как вы сказали? Меня зовут красной королевой?
- Да, - прозвучал резко ответ Леопольда.
В кабинете наступила выжидательная тишина. На лице Елизаветы появилась и медленно распускалась по-детски радостная улыбка. Леопольд не мог понять, чему она радуется. Но вот она залилась негромким, довольным смехом.
- Ха-ха-ха! Елизавета - красная королева Бельгии? Ха-ха-ха!
Леопольд досадливо передернулся плечами, но Елизавета, словно не заметив его недовольства, продолжала увлеченно:
- Я - Красная королева Бельгии! А что? Звучит красиво, - заключила она и, на какой-то миг задумавшись, согнав с лица улыбку, сказала с душевной болью - Ваше величество, сын мой. Если освобождение от фашизма Европе и Бельгии принесет Красная Армия, то в знак искренней благодарности ей я согласна называться красной королевой. Сочту за великую честь носить такое почетное имя, - горделиво закончила она.
Тут словно с небольшим запозданием пришло к ней волнение, выбросив на бледные, старческие щеки заметный румянец. Она стояла у стола в величественной позе, ожидая возражений Леопольда, но он молчал. Смотрел на ее одухотворенное лицо и молчал, не в состоянии понять убежденной решимости матери.
Раскрылась дверьми, и в кабинет вошла секретарь Елизаветы, средних лет, худощавая и чопорная женщина со строгим лицом.
- Ваше величество, - доложила она. - Позвонили из военной комендатуры и передали, что немецкого офицера на площади Порт де Намюр убила какая-то женщина.
- Что? - в один голос спросили Елизавета и Леопольд.
- Женщина? Вы не ошиблись? - уточнила Елизавета.
- Нет, не ошиблась. Фашиста убила женщина.
- Боже мой, Боже мой, - зашептала ошеломленная таким сообщением Елизавета, не в состоянии представить, что столь дерзкое по своей смелости убийство совершила женщина. И только когда прошли первые минуты замешательства, она отпустила секретаря и едва не задохнулась от восторга.
- Вы представляете? - обратилась она к Леопольду, - Этот подвиг совершила женщина!
- Подвиг? - холодно спросил Леопольд и так же холодно ответил: - Это убийство из-за угла.
- Что?
Она метнула на Леопольда протестующий взгляд. - Нет! Это подвиг! Неизвестная патриотка шла на смерть. Она жертвовала собой во имя Бельгии!
Осененная какой-то внезапно возникшей мыслью, Елизавета вдруг умолкла. Ее худое, усталое лицо с резко обозначившимися морщинами на лбу, приняло выражение глубокого раздумья. Видно было, что она остановилась на каком-то важном решении и напряженно осмысливала его прежде, чем сказать Леопольду.
- Женщина, совершившая этот подвиг, - произнесла она убежденно, - это наша бельгийская Жанна д'Арк. Да, да, - заторопилась она, заметив на лице Леопольда снисходительную улыбку. - Это бельгийская национальная героиня.
- Может быть, может быть, - уклончиво ответил Леопольд, прощая свойственную ей восторженность и увлеченность.
- Как я счастлива, - продолжала Елизавета, - что у нас есть такие отважные женщины. Да видит Бог, - обратила она взор к небу. - Придет время и я воздам должное этой бесстрашной бельгийке.
* * *
- Нет, дорогой Шарль, - возмущался Киевиц, обращаясь к Деклеру. - Я человек военный и в силу склада своего характера, сформированного военной службой, не могу воспринять это варварство - взятие заложников!
Разговор их был на конспиративной квартире в Брюсселе на авеню Ватерлоо. Киевиц ходил по комнате, энергично рубил воздух рукой, протестуя против чудовищной жестокости немцев.
- Я привык дело иметь с противником открыто и честно. Даже в самом жестоком сражении есть определенные принципы морали, которые никто не смеет нарушать. Нельзя же убивать противника, если он поднял руки вверх и бросил оружие. Мне, к примеру, и в голову не придет мысль взять одну, две тысячи военнопленных и предъявить противнику ультиматум - либо сдать занимаемые позиции, либо я уничтожу пленных. Это же дикость!
- Все дело в том, Анри, - ответил Деклер, - что вы воспитаны на здоровой нравственной основе, содержанием которой является порядочность и честность.
- Не стану отрицать, - с чувством достоинства согласился Киевиц, - что в моей семье потомственных военных бельгийской армии порядочность и честность воспитываются с детства. Но ведь генерал Фолькенхаузен тоже из рода военных, а штурмбанфюрер СС Нагель барон! Смею думать, нравственные устои их семей должны быть достаточно высокими, что бы не позволять им опуститься до варварства.
Деклер сдержанно улыбнулся его суждениям, а он вполне искренне вопрошал:
- Неужели наследники великих германских гуманистов Гёте, Гейне не остановятся перед казнью невинных?
- Вы забыли об одном, Анри. При этом весьма важном, - заметил Деклер и Киевиц моментально остановился, устремил на него внимательный взгляд. - Вы забыли, что Фолькенхаузен и Нагель - фашисты.
- Но они прежде всего немцы!
- Прежде всего они фашисты, - повторил Деклер, - в этом вся суть вопроса. Гитлер разложил нацию. Своих противников - коммунистов, социалистов, наконец, просто порядочных людей, о которых вы речь ведете, он бросил в тюрьмы и концлагеря.
Фашистам нет дела до Гёте, Гейне, Фейхтвангера, Эйнштейна. Их произведения, наряду с произведениями других немецких писателей и ученых, они сожгли на кострах. Вы разве забыли, то время, когда над Германией стоял дым и летел в воздух пепел сжигаемых книг? Поймите, Гитлер, фашисты, в том числе генерал Фолькенхаузен, барон Нагель, способны уничтожить весь мир. Отсюда и взятие заложников, казнь невинных. Трудно представить, до чего может дойти фашизм, если его не остановить, не уничтожить. А вы твердите о каких-то нравственных устоях Фолькенхаузена, Нагеля. Бельгия имеет дело с фашизмом, - еще раз подчеркнул Деклер и извинился. - Простите, я, кажется, увлекся и произнес слишком длинную речь?
- Нет, почему же? - запротестовал Киевиц, - Я очень доволен, - Хитровато сощурил глаза, спросил: - А вы, Шарль, такие же речи произносите и студентам университета?
- Пока нет. Но был бы рад, - засмеялся в ответ Деклер и тут же подавил смех, - А теперь о главном?
- Да, конечно.
- Я пригласил Вас, чтобы посоветоваться, что можно сделать для спасения заложников.
- Штурмовать тюрьму Сент-Жиль, к сожалению, сил у нас нет, - тускло улыбнулся Киевиц.
- В политическом аспекте освобождение заложников будет иметь огромное значение.
- Вы, Шарль, имеете в виду военную акцию?
- Не исключено и этого.
- В таком случае, надо хорошо подумать. - Киевиц неторопливо раскурил сигарету, - Любая военная операция, мой друг, требует детальной разработки. Силы у нас еще незначительные и это налагает особую ответственность за их умелое использование.
- Давайте думать вместе, - попросил Деклер.
- Если бы знать, где будут казнить заложников, - после небольшой паузы стал размышлять вслух Киевиц, - тогда на месте казни можно было бы устроить засаду или совершить нападение на конвой в пути следования.
- Мысль хорошая, но, видно, их казнят в тюрьме.
- Пожалуй так.
Шло время. Были изучены различные варианты освобождения заложников, объективно оценены возможности их осуществления и, к великому огорчению, Киевиц и Деклер не могли найти оптимального решения - у них не хватало сил.
- Да, медленно, слишком медленно мы поднимаем народ против оккупантов, - сделал неутешительный вывод Деклер.
- Пример мадам Марины, надо думать, поможет, - сказал Киевиц, - Вчера к нам в лагерь пришло еще пять офицеров моего полка. Силы будут расти.
- Надо, чтобы они росли быстрее.
Помолчали. Через закрытые окна в квартиру прорывался приглушенный, монотонный шум города. Но вот, где-то в стороне, в начале авеню Ватерлоо, сначала отдаленно и тихо, а затем все громче, набирая силу, многоголосо и бравурно послышался марш "Германия превыше всего…" Сотни глоток эсэсовцев во все легкие распевали его под чеканный шаг колонны. Десятки труб оркестра, барабанов и литавр сотрясали воздух в миг присмиревшего Брюсселя.
Киевиц и Деклер подошли к окнам и молча наблюдали парадное шествие немцев. Говорить ни о чем не хотелось, их охватило ощущение внутренней подавленности и держалось оно до тех пор, пока шла колонна, громыхали барабаны да звучала на авеню Ватерлоо песня оккупантов. Правда, к концу прохождения колонны ощущение это стало ослабевать и постепенно уступать место чувству недовольства собственной беспомощностью что-либо сделать немцам. Да что немцам? Совесть упрекала их в том, что они ничего не могут предпринять даже для спасения заложников.
- А, может быть, поучиться у противника, - прерывая затянувшееся тягостное молчание, как-то виновато и осторожно начал Деклер.
- Ходить парадным маршем? - иронически хохотнул Киевиц, - Или брать заложников?
- Надо предъявить Фолькенхаузену и Нагелю ультиматум.
- Ультиматум? - Киевиц бросил в огонь камина сигарету, подошел к Деклеру, - Это уже интересно, Шарль.
- Нужно категорически, в ультимативной форме предупредить военного коменданта и шефа гестапо, что если они казнят шестьдесят заложников, то в ответ на это мы уничтожим в Брюсселе шестьдесят немецких офицеров. Думаю, это подействует на них отрезвляюще.
Деклер посмотрел на Киевица, ища его поддержки.
- Ультиматум привести в действие, если… - уточнил Киевиц.
- Бесспорно. Жестокость на жестокость. Смерть за смерть. Так сейчас говорят русские.
- Ну, что ж, - после некоторого раздумья ответил Киевиц, - Пожалуй, можно согласиться. Изучим маршруты движения офицеров по городу, места их развлечений - рестораны, кафе, театры, парки. Я могу выставить на эту операцию семнадцать офицеров моего полка. В ресторане "Националь" боевой группой будет командовать капитан Мишель Жакен. Помогать ему будет лейтенант Гастон Марен. Они вам известны. Проверены в боях за Льеж. Не подведут.
- Отлично, - обрадовался Деклер. - Мы дадим десять рабочих-коммунистов, бывших солдат нашей армии. Хватит?
- Вполне.
- Разработка операции поручается вам, Анри, - торжественно объявил Деклер.
- Сочту за честь, - ответил по-военному четко Киевиц и принял стойку "смирно", как это делал, когда в армии получал приказ командира.
- Ультиматум Фолькенхаузену и Нагелю я напишу сейчас, - сказал Деклер, сел за стол, сосредоточенно задумался и через какое-то время подал Киевицу крупным, уверенным почерком исписанный лист бумаги. - Прошу ознакомиться.
"Военному коменданту немецких оккупационных войск в Брюсселе генералу Фолькенхаузену. Начальнику гестапо Брюсселя штурмбанфюреру СС барону фон Нагелю, - читал Киевиц, - Ультиматум. Штаб Движения Сопротивления германским оккупационным войскам в Бельгии, стремясь предотвратить бессмысленное кровопролитие, требует немедленно освободить шестьдесят бельгийских заложников и предупреждает, что в случае их казни, в тот же день в Брюсселе будет уничтожено шестьдесят немецких офицеров. В серьезности настоящего предупреждения вы будете иметь возможность убедиться в ближайшее время сами. Штаб ДС. Брюссель, 12 декабря 1941 года".
- Можно подумать, дорогой Шарль, - довольно улыбнулся Киевиц, окончив читать, что вы всю жизнь сочиняли ультиматумы противнику. Четкость, категоричность… Дополнить ничего не могу.
- Мы пошлем это Фолькенхаузену и Нагелю, - объяснял Деклер свое намерение, - а копии расклеим по городу у казарм, штабов, военной комендатуры, гестапо, в местах, где бывают немецкие офицеры.
- Психологическое давление?
- Да, конечно. Нужно поднять бельгийцев на решительный протест, - развивал свою мысль Деклер. - Организовать массовую посылку писем Фолькенхаузену, Нагелю, в тюрьму Сент-Жиль, требовать освободить заложников, угрожать возмездием. Фашисты должны почувствовать гнев народа и остановить казнь невинных.