- Вернуться в советскую Россию? Сергей Семенович, - обратился Новосельцев к Старцеву, - Вы слышите? В своем ли он уме?
Старцев как бы оставался в стороне и не вмешивался в напряженный спор Новосельцева с Шафровым, но по мере того, как четче и яснее вырисовывалась позиция Шафрова, все больше склонялся к мысли, что его визит в советское посольство был логическим завершением того настроения, которое переживала русская эмиграция на Западе. Неустроенность жизни подавляющей ее части толкала к пересмотру отношения к Родине, и этот процесс переоценки был не в пользу тех, кто придерживался белой идеи возвращения в Россию с оружием в руках. Шафров, как видно, первый в Бельгии порвал с этой идеей и Старцев понял ту огромную опасность, которую представлял его пример для эмиграции. А, поняв это, поспешил на помощь Новосельцеву.
- Вполне возможно, Александр Александрович, вас и пустят в Россию, - проговорил он рассудительно, обращаясь к Шафрову. - Я не исключаю подобного решения правительства Совдепии. Но должен вполне откровенно предупредить, что вас, как белого офицера-колчаковца, незамедлительно отправят в Сибирь, на Колыму, добывать золото для большевиков.
- Господи, Боже мой, - мученически воскликнула Людмила Павловна. - Семен Сергеевич, Аркадий Федорович, - обратила она жалкий и беспомощный взгляд на Старцева и Новосельцева, - да хоть вы растолкуйте ему, что он поступает рискованно. Что ждет нас в этой большевистской России? Что?
- Людмила! - зло оборвал ее Шафров.
- Мама, мамочка, - поспешила к ней Марина. - Успокойся. Все будет хорошо. Ну, что ты?
- А вы прислушайтесь к совету жены, Александр Александрович, - посоветовал нравоучительно Старцев, - Весьма часто устами жен глаголет истина.
- Благодарю за совет, - отрезал не без иронии Шафров. - Воспользуюсь им, когда найду нужным.
- По таким, как мы с вами, Александр Александрович, Сибирь давно плачет, - заполнил неожиданно возникшую паузу Новосельцев.
- К вашему, Федор Аркадьевич, "мы" я себя не причисляю, - был ответ Шафрова.
- В России вас к нему сами причислят, - пообещал Старцев.
- Не причислят, господа, - прозвучал, уверенно голос Шафрова. - Не запугивайте. Да, я был у Колчака и мой полк сражался с Красной Армией. Но он сражался в открытом бою, и я ни разу не позволил его использовать в карательных операциях против моего русского народа.
- Уж не полагаете вы, Александр Александрович, что большевики поверят всему этому? - деланно удивился Старцев.
- Это легко проверить. Но, если не поверят, то я готов понести любое наказание, лишь бы умереть на Родине, где жили и умирали мои предки. Поверьте, я не испытываю восторга от того, что на кладбищах западной Европы вижу могилы русских людей. Идешь по кладбищу и читаешь на надгробиях: "Князь такой-то", "Граф такой-то, артист такой-то, писатель такой-то". Да полноте, господа! Русскими ли костями бесславно удобрять землю Европы? Я убедился, что тысячу раз был прав Иван Сергеевич Тургенев, сказав, что Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас не может без нее обойтись. В Россию русского эмигранта тянет! И вас, господа, тянет. Только вы на Родину с царем идти собираетесь, а приведет случай, то и с Гитлером пойдете. Я же туда с семьей хочу.
- Вы понимаете, что вы сделали? - спросил Старцев.
- Понимаю. И горжусь этим.
- Это предательство! - вновь разъяренно воззрился Новосельцев на Шафрова, поднялся со стула и стал против него мрачной громадой, - Русская эмиграция тебе этого никогда не простит. Ты сошел с ума, капитан второго ранга. Господин генерал, Семен Сергеевич, - обратился он к Старцеву. - Потребуйте, наконец, от Шафрова забрать документы из большевистского посольства. Нельзя допускать этого!
- Александр Александрович, - примирительно с виду, но властно заговорил Старцев, - А ведь Федор Аркадьевич прав. Мой вам добрый совет - пока не поздно, заберите документы из посольства. Иначе мы вынуждены будем принять меры.
- Что? - вступилась за Шафрова Марина. - Как вы смеете вмешиваться в нашу жизнь? Кто вам дал на это право?
Шафров вновь жестом руки остановил ее и, обращаясь к Старцеву и Новосельцеву, ответил так, что у них не возникло сомнений - решение он принял обдуманно и изменять его не станет.
- Господа, - заговорил он тихо, с трудом удерживая волнение. - Я долгое время живу за границей, но по городам и весям Европы любовь к Отчизне не растерял. - С каждым словом голос его звучал громче, увереннее. В нем чувствовались воедино слитые воля к достижению цели и гнев к тем, кто осмелился ему мешать. - Все это время я чувствую себя моряком в затянувшемся дальнем плавании и жду счастливую минуту, когда мой корабль ошвартуется у родного причала, - Он повысил голос и уже не без торжественности заключил, словно давал клятву, - Я взял курс на Родину, господа, и никто не собьет меня с этого курса, не помешает достичь желанных берегов. Я пойду на абордаж, на таран, но цель свою достигну! - Победно посмотрел на Старцева и Новосельцева. - Я сказал все, господа. Честь имею.
Громко хлопнула дверь за Старцевым и Новосельцевым. Шафров устало опустился в кресло.
* * *
Тяжелым выдался для Бельгии тысяча девятьсот сороковой год. Одно за другим складывали оружие перед немецким вермахтом государства западной Европы. Присоединена к Германии Австрия, оккупированы Польша и Чехословакия, капитулировала Дания, окончена молниеносная война с Норвегией.
Напряженная политическая обстановка, доведенная Гитлером до военных конфликтов и войн, вынуждала государственных деятелей малых стран, судьба которых до поры, до времени еще не была поставлена на карту и не предрешена генеральным штабом вермахта, с пристальным вниманием следить за дальнейшим развитием событий. С чувством опасения следил за ними и король Бельгии Леопольд Третий. Доклады премьер-министра Пьерло, министра иностранных дел Спаака, министра обороны Дени и без того неутешительные, с каждым днем становились тревожнее и не вызывали сомнение в том, что война подошла к границам Бельгии, что начало ее - дело времени, а скорее всего - воли Гитлера.
Преднамеренно подчеркивая готовность в любой момент приступить к исполнению обязанностей командующего армией, Леопольд надел военную форму генерала, полагая, что этим внесет в сознание подданных уверенность, повысит моральный дух солдат и генералов.
Королем Бельгии он стал в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, и ему потребовалось не так уж много времени, чтобы применительно к новой расстановке сил в Европе приспособить политику своей страны. Прежде всего он пересмотрел договорные отношения с Англией и Францией, которые были заключены после первой мировой войны и направлены против побежденной Германии. Он понимал, что Германия была уже не той, что во времена версальского мира. С приходом к власти Гитлера она набирала силу, и более дальновидные политики, к числу которых Леопольд относил и себя, не исключали ее войны с Францией и Англией и поэтому торопились по отношению к враждующим сторонам занять правильную позицию. Решал с кем быть и Леопольд. Укрепить или разорвать союз с Англией и Францией в новой обстановке, ставшей опасной для Бельгии? Если решиться на разрыв, то с кем быть, какой тропинкой в сложных международных отношениях идти дальше? После продолжительных колебаний, он порвал с Англией и Францией и в тысяча девятьсот тридцать шестом году торжественно провозгласил нейтралитет.
По дипломатическим каналам из Берлина вскоре Леопольд получил сообщение, что Гитлер назвал его великим человеком за решительный поворот в политике, смелое изменение курса в отношении Германии. И, несмотря на то, что эти слова принадлежали человеку, к которому он не испытывал никаких симпатий и мог бы их отвергнуть, все же этого не сделал. Самолюбивое стремление быть великим оказалось настолько желанным, что он не нашел в себе сил открыто отмежеваться от льстивого заявления германского фюрера.
Провозгласив политику невмешательства в дела Европы, Леопольд уверовал в силу нейтралитета, полагая, что он помешает фашистскому диктатору предпринять нападение на Бельгию. Однако в часы сомнений, которые нет-нет да и овладевали им, испытывал обезоруживающий страх перед военной мощью Германии и в тысяча девятьсот сороковом году осторожно, чтобы не скомпрометировать нейтралитет Бельгии перед Гитлером, вновь начал искать контакты с Францией и Англией, надеясь заручиться их поддержкой в случае нападения Германии. Нейтралитет легче было провозгласить, чем сохранить в стремительно менявшейся политической и военной обстановке в Европе.
Леопольд подошел к оперативной карте, разложенной на столе у окна, и глядел на нее долгим, озабоченным взглядом. Немецкие войска, обозначенные синим цветом, плотным кольцом охватывали границы Бельгии и, он с чувством опасения и страха представлял, как в час икс, назначенный Гитлером, они устремятся на Запад, пронзая территорию Бельгии клиньями танковых колонн, заполняя все ее пространство ударными группировками, которые остановить будет невозможно. Конечно, его солдаты и офицеры будут сражаться храбро и мужественно, но ведь и у них есть предел возможностей. От таких мыслей, холодивших сердце, ему стало не по себе, и чтобы избавиться от неприятного, гнетущего ощущения неуверенности, он принялся ходить по кабинету. Размеренный шаг по мягкому ковру обычно действовал на него успокаивающе, однако на этот раз желанное успокоение не наступало.
Миновал третий день после того, как по договоренности с Рейно и Черчиллем он направил в Париж министра обороны генерала Дени с секретной миссией - совместно с представителями генеральных штабов французской и английской армий разработать план обороны Бельгии от нападения вермахта, и с тех пор со все возрастающим волнением ожидал своего министра. "Что скажут Франция и Англия? Удастся ли с их помощью обеспечить безопасность Бельгии? Наконец, что сделает Гитлер, если узнает о нарушении нейтралитета?" Эти беспокойные мысли, а особенно последняя, взвинчивали нервы, унять которые было не так-то просто.
Леопольд посмотрел на часы. Было двенадцать - время доклада министра обороны, но дверь кабинета не раскрывалась и в ней, как обычно, не появлялся сосредоточенно-серьезный Дени. Король сел в глубокое кресло, опустил лицо на ладони и сидел неподвижно, во власти нелегких размышлений. И, странное дело, каким бы сильным не представлялся ему враг, какая бы неуверенность не овладевала им, где-то в тайниках его сознания все же теплилась, не угасала мысль о нейтралитете, в силу которого король все еще верил.
Сколько времени находился он в состоянии тягостных размышлений Леопольд не помнил. Вывел его из этого состояния неслышно появившийся в кабинете адъютант.
- Ваше величество, - доложил он, - В приемной министр обороны генерал Дени.
Леопольд какое-то время смотрел на него отсутствующим взглядом - так глубоко вошел он в свои мысли, что даже появление адъютанта не могло вывести из состояния размышлений и тревоги.
- Да, да, просите, - наконец, сказал он поспешно, будто извиняясь. Тяжело поднялся с кресла и принял величественную позу.
Когда же Дени доложил о теплом приеме, оказанном ему в генеральном штабе французской армии, той заинтересованности, которая была проявлена французами и англичанами к разработке плана совместных действий, изложил три варианта такого плана, Леопольд почувствовал что-то вроде облегчения. Он не знал и, бесспорно, не мог знать, как развернутся боевые действия, если их начнет Германия, но то, что против Гитлера он окажется не один, его обнадеживало.
- Какими данными располагают французы и англичане о противнике? - спросил он, когда Дени умолк, ожидая вопросов.
- По данным их генеральных штабов, на западных границах Гитлер развернул три группы войск из восьми армий, в которых насчитывается сто тридцать шесть дивизий, в том числе двенадцать танковых, семь моторизованных. На восточных границах Голландии, Бельгии, Люксембурга и Франции Гитлер имеет две тысячи пятьсот танков, семь тысяч триста артиллерийских орудий и три тысячи восемьсот самолетов.
Министр обороны водил указкой по оперативной карте, показывая расположение немецких войск, штабов, аэродромов и Леопольд снова сник. Доклад Дени подействовал на него ошеломляюще. Три с половиной миллиона солдат, офицеров и генералов с опытом ведения военных действий в Польше, Дании, Норвегии, тысячи танков, самолетов, орудий составляли такую силу, которую ему трудно было представить, но она была, могла обрушиться на Бельгию в любую минуту и еще не известно, сумеют ли придти на помощь французы и англичане, чтобы предотвратить трагедию Бельгии. В душу заползало сомнение.
- Чем располагают Франция и Англия? - спросил он после паузы подавленно.
- Франция и Англия имеют сто сорок две дивизии, в их составе более трех тысяч танков, две тысячи самолетов.
- Значит, силы примерно равны? - заключил Леопольд, сопоставив цифры. Голос его несколько оживился.
- Да, ваше величество.
- Надеюсь, об этом знает и Гитлер?
- Не исключено. Такое количество войск трудно скрыть от разведки противника.
Леопольд помолчал, нахмурив брови. После некоторого размышления, спросил:
- При равенстве сил противников для Бельгии, наверное, выгоднее нейтралитет? Как вы полагаете?
- Нейтралитет в такой обстановке? - Дени показал на карту, как бы предлагая ему самому убедиться в опасности, грозившей Бельгии, и продолжил, как мог убедительнее: - Ваше величество, боюсь быть слишком категоричным в суждениях, но, если ничего не изменится, то это - война.
- Война?
- Иной оценки действиям Гитлера дать не могу.
Леопольд ничего не ответил. Отошел к окну. Он верил министру обороны, его оценке действий Гитлера, но ведь была и другая оценка - политические круги государств Европы, и не только Европы полагали, что Гитлер не столь безрассуден, чтобы начать войну с Францией и Англией. Главным в его политике должна быть война с Россией, и Леопольд склонен был думать, что сосредоточение германских войск на западе может быть отвлекающим моментом в то время, как наступление последует на восток, на Россию. Значит, и в этом случае нужно выждать. Нужен нейтралитет. Резко открылась дверь кабинета и адъютант доложил:
- Ваше величество. В приемной заместитель начальника генерального штаба генерал де Руссо. Он просит срочно принять.
- Де Руссо?
Вопросительный взгляд Леопольда остановился на Дени, но тот недоуменно пожал плечами.
Предчувствие чего-то недоброго тревожно стиснуло сердце Леопольда и он, преодолевая это неприятное ощущение, ответил адъютанту:
- Просите. Пожалуйста, просите генерала.
- Ваше величество, - сдерживая возбуждение, начал де Руссо, оказавшись в кабинете. Голос его, обладавший командирской твердостью, на этот раз звучал как-то непривычно тускло, - Только чрезвычайные обстоятельства заставили меня явиться к вам без разрешения.
- Я слушаю вас, мой генерал - ответил Леопольд, заражаясь от него волнением.
Де Руссо перевел дыхание, открыто посмотрел в напряженное лицо короля.
- Ваше величество, - начал он торопливо, - Час тому назад на нашем аэродроме в Мехелене сделал вынужденную посадку немецкий самолет связи "Тайфун". В нем оказались пилот, майор немецкого полка связи, и офицер полка обеспечения воздушных сил "Флигер фюрер-220" майор Райнбергер с совершенно секретными документами ставки Гитлера. Майор Райнбергер летел в штаб 1-го авиакорпуса в Кёльн знакомить офицеров с разработкой выброски авиадесанта на территорию Бельгии в районе Антс-Самбр-Мез. Условно эта операция немцами названа "желтым планом". Наши офицеры и солдаты захватили экипаж. Немецкие летчики пытались сжечь документы Ставки, но решительными действиями наших офицеров эта попытка была предотвращена.
Доложив главное, де Руссо умолк и выжидательно смотрел на Леопольда и Дени. По холеному лицу короля расплывалась землистая серость, а на лбу мелкими бисеринками выступила испарина. Он сдвинул брови к переносице и из-под них смотрел на Дени и де Руссо взглядом боли и горечи. Если верить документам ставки Гитлера, которые в пакете держал де Руссо, то его политике нейтралитета, кажется, подходил конец, и война явственно обозначилась на границе Бельгии.
- Надеюсь, вы отметили офицеров и солдат за смелые и решительные действия по захвату немецкого экипажа? - спросил он с деланным спокойствием.
- Пакет оказался со столь важными сведениями, что мы еще не успели подумать об этом, - откровенно ответил де Руссо.
- Летчиков интернировать, офицеров и солдат отметить моим приказом по армии, - приказал Леопольд. Взял из рук де Руссо пакет, осторожно развернул обгоревший по краям документ, положил на оперативную карту и стал читать вслух себе и генералам.
- "19 октября 1939 года. Первый вариант "Желтого плана", - прочел Леопольд и остановился, мысленно отметив, что в генеральном штабе вермахта еще в октябре 1939 года решена судьба Бельгии, - Немецкие вооруженные силы Запада состоят из трех армейских групп. Группа армий II (1-я и 7-я армии) занимают оборону между Мозель и швейцарской границей. Группа армий А и Б составляют основной костяк наступления в районе между рекой Вааль и рекой Мозель, прикрываемый с фланга группировкой "Норд", наступающей на Утрехт. Группе Б на севере наступать в трех направлениях: Нимеч, Дьест, Ааршот (2-я армия). Севернее Льежа, севернее Брюсселя (6-я армия). Южнее Льежа, в районе реки Мез между Льежем и Намюром, южнее Брюсселя (4-я армия). Группа А прикрывает группу Б с юга. Второй и третий воздушные флота поддерживают соответственно групп Б, А и Ц. Танковые дивизии образуют две группы, приданные соответственно 4-й и 6-й армиям. Следовательно сложатся два основные "центра тяжести" по одну и другую сторону Льежа…"
Леопольд окончил читать. В кабинете воцарилось тягостное молчание. Король и генералы стояли у оперативной карты Бельгии в полном безмолвии, словно у гроба покойника.
- Документ был заверен печатью ставки Гитлера, - нарушил безмолвие де Руссо.
Леопольд оторвал взгляд от секретного документа Ставки, посмотрел на генералов, затрудненно выдохнул тревогой наполненный вопрос:
- Что это значит?
- Это война, - со свойственной ему решимостью ответил де Руссо.
- Да. Это война, - подтвердил Дени.