Еляков сказал не все. На самом-то деле все было не так просто. В послевоенной Германии дел было выше крыши. Столько, что глаза разбегались, а руки не знали, за что взяться. Ловить военных преступников, искать спрятанные ценности, вывозить технологии… Всего не перечислить. Если бы не начался этот дурдом в Зенебурге, то и на Черный лес махнули бы рукой. Точнее - отложили бы на неопределенное потом. Да теперь хоть и взялись, но как-то спустя рукава. Послали одного Елякова - и велели искать помощников прямо на местности. Благо тут оказался этот разведчик. Нет, так только у нас в России бывает. Смерш из Кенигсберга чуть ли не каждую неделю шлет слезницы наверх - людей не хватает. А у себя под носом пошарить - не хватает мозгов… Ценнейший человек сидит в комендантском взводе и дурью мается. Только потому, что какой-то идиот испугался: он был на оккупированной территории, значит, в чем-то сомнительный. А где еще бывают партизаны? Еляков, прежде чем приехать сюда, собрал сведения о Мельникове. И схватился за голову. Это что же получается! Вроде как приспособили танк, чтобы картошку возить. А в "органах" каждый человек на счету. Разбрасываться такими кадрами - преступление. Он так сказал какому-то начальнику в штабе. Слово "преступление" из уст капитана НКГБ звучало для всяких мелких начальников, как для фронтовика - вой пикирующего "Юнкерса". Так что Еляков мигом получил право брать себе в помощники кого угодно из военнослужащих.
- Товарищ капитан, можно вопрос? - сказал Мельников.
- Конечно.
- Я все не могу понять. Почему люди из Смерш не вычислили этих троих немцев? Только потому, что у них какие-то там специальные документы были?
- Да какие специальные документы? В них сказано, что они были инженерами на мелкой гражданской стройке в Алленштайне. Скорее всего - липа. С этим мы еще будем разбираться, кто там липу делает. А не вычислили этих герров - потому что раздолбай, мягко говоря. Они как работали? Эсэсов искали, членов нацисткой партии, людей призывного возраста. А особо глупые - и членов "Гитлерюгенда" шерстили. А у них поголовно вся молодежь была в "Гитлерюгенде"… Ну, и в итоге столько себе на голову работы навалили, что на тех, кто за пределами этих рамок, они уже не обращали внимания. Не призывного возраста человек? Нет сведений о членстве в нацисткой партии? Свободен. К тому же им все больше Кенигсберг и вообще север интересен. А южная часть Восточной Пруссии по определенным причинам - не очень.
- Товарищ капитан, а почему просто не взглянуть, что в этом лесу?
- Ага. Ты думаешь, что если я капитан НКГБ, то я царь и бог? Я вот приду к армейскому начальству и скажу - дайте мне два батальона саперов, любопытно мне, что там в этом лесу. Таких полномочий мне никто не давал. Ты в Кенигсберге бывал?
- Два километра не дошел.
- Может, и побываем. Там столько мин… И я буду просить саперов. К тому же пока что нам интересен не сам объект, а те, кто вокруг него возятся. На "Вервольф" это как-то не очень похоже.
- Простите, товарищ капитан, я - это кто?
- Это та самая подпольная организация, о которой по всей армии слухи ходят. Но они ориентированы скорее на терроризм. Да и жиденькая это контора. А эти… Вот как ты думаешь, зачем они убили этих немцев?
- Возможно, убирают свидетелей? Тех, кто что то знает об этом объекте. Пока наши до них не добрались.
- Ну, Мельников… И как же это мы тебя упустили после того, как тебя на Большую землю вывезли? У нас людей не хватает, а тут такой кадр…
- Так я, товарищ капитан, сбежал из госпиталя и в офицерскую школу попросился.
Внезапно на пороге возникла молоденькая немка в белом халате - медсестра из больницы.
- Герр лейтенант, доктор просил передать: раненому оказана необходимая помощь и пришел в себя.
- Ну что, пообщаемся с нашим литовским другом…
В госпиталь отправились всей командой.
Больница в городке была небольшой, всего на десяток коек. Впрочем, больше тут и не требовалось. Горожане предпочитали болеть дома. Сейчас, к примеру, тут был только один больной - тот самый. Возле палаты, где он лежал, стоял часовой с автоматом. Это был Егоров. Конечно, на нудную работу пихнули самого молодого… Так всегда бывает. Егоров прямо-таки изнывал от чувства ответственности. Хотя даже при большом желании человек с такими ожогами, как сказала по дороге сестра, бежать бы не сумел. И если бы попытался - далеко бы не утек.
На входе в больницу часового они увидели суетливого седенького немца-доктора.
- Доктор, как он?
- А что с ним будет? Ожоги, конечно, сильные, но от такого не умирают. Выживет. Я таких столько видал… А вы, молодой человек, не усмехайтесь, - повернулся он к Мельникову. - Да, я деревенский врач. Но я был полевым хирургом на прошлой войне. На Марне. Так что ожогами разной степени тяжести меня удивить трудно. Это чем его так? Осветительной ракетой?
- И как там было, на Марне? - спросил Мельников неожиданно для себя. О той войне он знал очень мало. В школе он ее пройти не успел - началась новая. А для тех людей старшего поколения, кто побывал, все заслонила Гражданская. Даже сосед дядя Саша, большой любитель батальных историй, почерпнутых из собственной жизни, о своих двух "Георгиях" рассказывал как-то смазано.
- Как там было? Плохо там было. Гора трупов. А я - лечи… Да ведь и тут, в окрестностях, была тогда война, - доктор махнул рукой и пошел по своим делам.
Они прошли в идеально чистенькую палату. На койке лежал раненый, вся правая половина его тела была замотана бинтами. Он повернул голову в сторону вошедших. Мельников вгляделся в лицо этого человека. Интересно было. Он видел множество разных врагов. Немцев и их разномастных приспешников. Но вот чужих, вражеских партизан так вот, вблизи, наблюдать не довелось. Было любопытно: что это за птица и как он будет себя вести? Еляков не спешил начать разговор, изучая клиента.
Пленные немцы вели себя по-разному. Попадались непроходимые фанатики. Особенно среди солдат Войск СС. Эти горели ненавистью к врагу до последнего - до автоматной очереди, проводящей черту под их жизнью. А вот у других солдат и унтер-офицеров войск СС нередко находились аккуратно упакованные знаки различия. Они твердили - меня, дескать, в СС насильно из Вермахта пихнули, я к ним никакого отношения не имею. Были те, кто держал себя с достоинством: мы, мол, солдаты, мы честно исполняли приказ. Многие, особенно в конце войны, откровенно радовались, что теперь для них все кончилось. Были и те, кто в ногах валялся, умолял их не расстреливать. Им ведь объясняли ихние пропагандисты, что большевики никого в живых не оставляют.
Среди предателей фанатиков было мало. Большинство - откровенная сволочь и склизкая мразь. Кто-то принимал смерть достойно, кто-то ползал в ногах и умолял о пощаде. Но "Смерть Сталину!" или "Да здравствует Гитлер!" у стенки или на эшафоте не кричал никто. А этот… Зверобой не так много был в Литве, но достаточно, чтобы понять: к Красной Армии там относились очень по-разному… Одни встречали с цветами, другие… Другие не встречали.
Но ничего особо нового для себя Мельников, разглядывая раненого, не усмотрел. В парне чувствовались подавленность и бесконечное одиночество. В чем-то он был похож на того пленного украинца. Хотя этот выглядел куда приличнее.
- Ну, здравствуй, лесной брат, - нарушил молчание Еляков. Говорил он по-немецки. Как отметил старший сержант, у чекиста был сильный акцент, но, в общем, сойдет. Интересно, ответит он или сделает вид, что не понимает. Однако раненый не прикидывался не понимающим. Но все же молчал, ожидая, что ему скажут еще.
- Не повезло тебе, - продолжал капитан. - Ты думаешь, что являешься борцом за независимость? А вот и нет. Ты - обыкновенный уголовник. Потому что город Зенебург литовской землей не был никогда. Выходит - ты с твоими дружками совершил самое обыкновенное убийство. И ладно, я бы понял, если бы вы убили нашего военнослужащего. Но вы грохнули двух немцев, которые к нам никакой любви не испытывали. И ограбили дом одного из них. Мало того, что бы вы там не говорили, но Литва сегодня - часть СССР. И там действуют советские законы. Попадись ты там в наши руки - тебя бы по ним и судили. А тут, понимаешь ли, пока что оккупационная зона, где с такими, как ты, разбираются по законам военного времени. И уж мы разберемся по полной программе. Хотя бы для примера. Чтобы немецкое население знало: мы в состоянии обеспечить прядок. Ну, как говорить будем?
Раненый разлепил губы:
- Я есть плохо говорю по-немецки, - ответил он на очень плохом русском языке.
- Да, а по-русски лучше, - усмехнулся Еляков.
- Товарищ капитан, я могу по-польски, - вмешался Мельников.
- По-польски понимаешь? - обратился он к "лесному брату". Этот язык, как замечал Мельников, в Литве понимали если не все, то очень многие. Особенно в городах. Поляков там жило во множестве .
- Я понимаю по-польски. Я буду говорить. Но я не убивал… Я даже не знаю, куда и зачем ходил Черный с этим немцем… Я оставался в доме…
Мельников перевел ответ капитану.
- Слушай, веди допрос сам. Ты ведь допрашивал пленных? И бургомистра раскрутил. Вот и валяй. Главное - нам интересен этот, как он говорит, немец.
Раненый отвечал медленно, но достаточно подробно. Как оказалось, звали его Пранас Лацис. По профессии данный товарищ являлся обыкновенным мелким уголовником. В момент прихода немецких войск он находился в КПЗ славного города Каунаса. Во время неимоверного бардака, сопутствующего нашему отступлению, ему удалось удрать. Но при немцах воровать не получилось - он снова попался, и ему сделали предложение, от которого невозможно отказаться - вступить в какую-то вспомогательную охранную структуру. Как уверял Пранас, евреев и коммунистов он не отлавливал и уж тем более - не расстреливал, а что-то там охранял. Мельников в этом сильно сомневался, поскольку хорошо знал, что представляли из себя такие вот "охранные части" в России и Белоруссии. Но сделал вид, что поверил.
Так вот, когда немцы ушли, с собой его они, понятное дело, не позвали. Пранас понимал, что Советская власть не погладит его по головке за дружбу с немцами - а потому с группой сослуживцев подался в леса. На "свободную Литву" им было наплевать. Но в Сибирь очень не хотелось.
- А потом появился этот немец… Не знаю, откуда. У нас был маленький отряд, пять человек. Но у командира были связи с другими отрядами. Его, немца, звали Барон. Он - пришел откуда-то издалека. Очень серьезный человек. Мы все городские, в лесу ориентировались плохо. А он как будто в нем родился. Хотя выглядел как аристократ. Я думаю, он какой-то специалист по партизанской войне. Барон уверял нас, что скоро будет много оружия и всего остального снаряжения. И вот… Он взял нас двоих с собой. Обещал много денег. Я даже не знал, что мы дошли до Германии…
- Вы же были в городе…
- Мы не были в городе! Мы прошли по лесам. И я никуда не выходил из этого домика. Черный ходил два раза куда-то с командиром. Во второй раз Барон брал снайперскую винтовку. А потом немец ушел один. Сказал, что вернется через день. Велел ждать. Я уже потом, здесь, понял: он нас предал. Подставил вам.
- Почему?
- Мы заметили детей, которые видели нас с опушки леса. А Барон запретил их трогать. И даже выходил на улицу, чтобы они заметили. Я только тут, в больнице, сообразил: он рассчитал, что дети расскажут вам. Да, я обо всем догадался. Потому что нам он велел держаться до последнего. Сказал - если русские узнают, что вы литовцы, они с вас живыми кожу сдерут. А больше я ничего не знаю…
Выслушав пересказ показаний раненого, Еляков усмехнулся.
- Все правильно. Грамотно сработано. Если бы не ты - живыми бы никого не взяли. И концы в воду. Что ж, я думаю, тут нам делать нечего.
- А этот?
- Перевезут в Линк, к особистам, они там уж с ним разберутся. Пошли отсюда.
- Товарищ капитан, а вы думаете, это Барон знал о той банде, которую мы ликвидировали? - спросил Мельников, когда они выехали за пределы городка и двинулись на юг по узкой, но довольно приличной грунтовке.
- Мог. Они, как показал этот Басюк, сидели там несколько дней. Возможно, он так их хотел подставить. Совершили бы они эти убийства, потом он бы каким-нибудь образом дал вам об этом знать. Нашел бы способ. Мы бы устроили облаву и положили бы их всех. А если бы даже не положили - стали бы их крутить по всем делам. Сам понимаешь - словам "это не я" в Смерше не очень верят. А те бы трое спокойно ушли. Кто ж мог подумать, что ты, Мельников, так активно сработаешь. Вот ему и пришлось своих товарищей подставлять. Что лишний раз подтверждает - цели у человека о-очень серьезные.
- Да, товарищ капитан, я возле дома бургомистра поставил часового. Вы или кто-то еще будете его брать?
- Да, в общем, стоило, конечно же… Хотя, я думаю, он… Даже не трус. Просто мелкий усердный чиновник. Он рассуждает так: мало ли как дело повернется. Ведь понимает, что наши комендатуры и все такое - это временно. А что дальше будет? Какая тут будет власть? Вот он и думает: я, дескать, всегда был в стороне. Я делал свое дело и все тут. И ведь, как я понял из разговора с майором, дело он свое делает. Да и в Линке им довольны. Но так просто, конечно, бросать дело нельзя. Непорядок это. Вот что, Копелян, ты покури, подыши воздухом. А мы с тобой, лейтенант, двинемся к нему. Заодно поглядишь, как поют натуральные бандиты.
- Простите, не понял?
- Есть такая одесская блатная песня. Но это не важно. Увидишь. Давай-ка с шиком, на "виллисе"!
Герра бургомистра они застали, что называется, в полуразобранном состоянии. Он, видимо, уже успел себе представить сибирские снега, где капитаны ГПУ с бутылкой водки в руках ездят на тройках, запряженных белыми медведями. Так что, увидев Мельникова в компании с незнакомым офицером, он только попытался слабо приподняться с кресла.
- Вы за мной? - вяло произнес он.
- Нет, пока что мы к вам, - сказал Еляков. - Я капитан службы государственной безопасности. Чтобы вы поняли - это нечто вроде вашего СД. Арестовывают у нас другие структуры. И они вполне смогут вас арестовать. Вы скрыли от новой власти секреты государственной важности. Вы прикрывали опасных военных преступников. Это - очень серьезное дело. Погодите! - повысил голос Еляков, увидев, что бургомистр хочет что-то сказать. - Я лично понимаю, что вы это делали по неведению. Но, понимаете, время нынче тяжелое, особо разбираться никто не будет. Скажу вам по секрету, многие люди из-под Кенигсберга поехали в Сибирь за куда меньшие проступки. - Капитан сделал эффектную паузу и продолжал: - Впрочем, я могу вам помочь. Но и от вас кое-что потребуется…
- Что от меня нужно?
- Сотрудничество.
- Я готов, - без колебаний выдохнул бургомистр.
Еляков извлек из своего планшета лист бумаги.
- Пишите расписку. Я продиктую…
- Вот и все, вербовка проведена, - сказал капитан, усаживаясь в джип. - Тебе в партизанах что-либо подобное приходилось делать?
- Нет, я работал только с теми агентами, кто нам изначально сочувствовал. А особисты в бригаде - наверное… А он вам нужен?
- Лишних агентов не бывает. Но самое главное - он теперь повязан. В дальнейшем ведь могут быть разные варианты. Он теперь по-любому наш. Ладно, поехали. Для начала - к вам в особняк. Думать будем, что дальше делать, как искать хвосты.
Они расположились в той же комнате.
- Что ж, ребята, вы эти места знаете лучше, чем я.
- Товарищ капитан! - Мельников вдруг аж подпрыгнул в кресле. - Когда у нас зашел разговор о всяких немецких секретных объектах - и я вот что вдруг подумал. Если в этом Черном лесу шло какое-то строительство, то должны ведь туда идти грузы? Если строили военнопленные, то ведь их надо кормить? И охрану тоже… Я понимаю, гражданские немцы не любили видеть всю эту мерзость, в сторону рыло воротили… Но через Зенебург эти грузы точно не проходили… Мне бы рассказали. Есть тут одна фрау - она бы сообщила.
- Не сомневаюсь. Я ехал по дороге сюда и видел - почти нетронутая грунтовка. Ее грузовики, если бы регулярно ходили, раскатали бы так, что замаскировать никак невозможно. Значит, подъезд был с другой стороны…
Мельников вспомнил карту.
- Так… По карте - ближайшая железнодорожная ветка - от Ортельсбурга на Биаллу.
- Вот поедем в эти места и начнем искать. Выезжаем завтра с утра. Берите манатки и запас еды. Потому что, когда вернемся, неизвестно. Автоматы тоже захватите. Этот товарищ Барон - он не шутки шутит.
6 июля 1945 года, дорога на Биаллу
"Виллис" двигался по узкой малоезженой грунтовке на юг. Как и положено по неписаному армейскому правилу, Еляков, как старший по званию, сидел рядом с водителем, Мельников и Копелян - на заднем сиденье.
- Слушай, Оганес, ты историк, вот доктор сказал, что в прошлую войну тут тоже воевали… - заговорил Зверобой.
- Так ты не знаешь? Тут-то все началось…
Как рассказал Оганес, в 1914 году Германия, начав войну, обрушилась на Францию - примерно там же, где и в 1940-м. Все выглядело до отвращения похоже - ломанулись через Бельгию. Французы удара не ждали - и вскоре возникла угроза того, что немцы возьмут Париж. Выручили наши. Они ударили как раз в этих местах - в районе Мазурских озер. Все начиналось хорошо, но русских подвело бездарное командование. Пока армия Самсонова наступала, его "смежник" щелкал клювом. В результате русская армия попала в "котел". Командующий застрелился. Но Париж русские все-таки спасли. Немцы сняли войска с французского фронта и бросили сюда.
- Знаешь, как писал поэт Асеев: "Но снятые с фронта пятнадцать дивизий позволили Франции уцелеть"… Вот так всегда, - подвел итог Копелян, - мы их из дерьма вытаскиваем.
- "Котел" - это очень гнусно, - вдруг сказал Еляков каким-то странным голосом и вдруг повернулся: - Сергей, я знаю, что у тебя, скажем так, не очень обычная судьба. Я вот, знаешь, особо твою биографию не изучал. Но необычно, знаешь. Шестнадцатилетний парень, необученный, а стал у партизан таким разведчиком… Я понимаю, был бы ты пограничником… У нас, знаешь, органы… Командир должен все знать.
8 июля 1941 года, за четыре года до описываемых событий, где-то возле Слонима, Белоруссия
Ненависть! Юным уродует лица.
Ненависть! Вышла из берегов.
Ненависть - жаждет - и хочет напиться
Теплою кровью врагов!