***
Наступил новый день. Гербер осторожно подъехал на своем кресле к окну. Рейд - будто выметен метлою, все корабли ушли к островам в проливе. Одиноко торчал, возвышаясь носовой частью, лишь полузатопленный пароход, торпедированный в самом начале боев. Его исковерканный взрывом остов был уже изъеден ржавчиной. То тут, то там из воды высовывались верхушки мачт потопленных кораблей. Не гремела ни одна якорная цепь, ни один корабль не вспарывал носом волну. Призрачная тишина стояла над обширной водной гладью. После круговорота последних недель это казалось неестественным и даже угнетающим.
Линия фронта подходила все ближе. В палатах отчетливо слышались выстрелы из автоматов и винтовок. На крыше госпиталя разорвалось несколько шальных мин. Медицинская сестра, державшая в руках тазик с водой, от испуга уронила его на пол.
Как только огонь усиливался, раненые испуганно прислушивались, пытаясь определить его направление. Не оставалось никакого сомнения: фронт проходил мимо госпиталя. Поступление раненых также прекратилось
Под вечер во дворе госпиталя появился американец. Его сразу же окружила толпа людей, полных ожидания. Санитары и врачи, младший медицинский персонал, представители администрации смотрели на него вопросительно. Наконец пришел главный врач, и посреди двора в присутствии многих зрителей начались переговоры.
- Вы все теперь в плену, - сказал американец. - Однако продолжайте заниматься своими делами: у нас сейчас полно других забот. - Затем он попросил показать ему палаты и оборудование госпиталя.
Без всякой охраны он прошелся по всем помещениям. Лежачие раненые удивленно рассматривали человека в незнакомой форме. Едва ли кто из них понял, что он был майором медицинской службы. Немецкие солдаты были приучены узнавать таких лиц по тяжелому серебряному плетению на погонах.
Ночью в небе Сен-Мало появилось около трехсот четырехмоторных бомбардировщиков типа "Летающая крепость". Когда ведущий развесил над старым логовом пиратов, как новогодние елочные украшения, осветительные бомбы, пробил его последний час. Бомбовый "ковер" не оставил камня на камне.
Утром 17 августа 1944 года крепость капитулировала. Она, впрочем, капитулировала бы и без этого разрушительного налета. Когда на город падали бомбы, гарнизон крепости сидел в хорошо оборудованных скальных укрытиях и был всецело занят винными бочками.
Комментаторы великогерманского радио в своих передачах с восхищением описывали героическую борьбу защитников Сен-Мало. Однако ни один из этих героев не был трезв, направляясь в плен. Герои крепости "сражались" до последней капли вина.
Гарнизон одного из островов, прикрывавших вход в гавань, держался после этого еще в течение шестнадцати дней, пока его комендант не был по телеграфу награжден Рыцарским крестом. Только после этого он капитулировал. А половина его солдат и офицеров погибла под разрывами бомб и снарядов.
Глава 17
ВОЕННОПЛЕННЫЙ
- Выбрасывайте все барахло, которое у вас есть! Когда попадете в Штаты, получите все новое и лучшего качества! - говорил по-немецки с сильным акцентом американец. На голове у него красовалась каска, а одет он был в форму цвета хаки и высокие ботинки. Не вынимая рук из карманов, он неторопливо оглядел кучку мужчин, которые только что вывалились из грузовика прямо у входа в лагерь.
Вновь прибывшие военнопленные построились в шеренгу и нерешительно выложили перед собой свои пожитки.
- Бросай, камерад, бросай не раздумывая!
Всех по очереди внимательно осмотрели. Для этого было необходимо вывернуть карманы брюк и снять сапоги. Затем каждый получил из своего бывшего имущества носовой платок и ложку. С этого момента ему для жизни больше ничего не требовалось.
Гербер лежал на носилках и наблюдал за происходящим со всевозрастающим изумлением. Он представлял себе все гораздо драматичнее: с автоматами навскидку, с поднятыми руками и уж, само собой разумеется, с дикой стрельбой. Как же часто наши представления расходятся с действительностью! Американцы не любили ни окриков, ни отрывистых команд, поэтому у них все делалось значительно дольше, чем в любой по-прусски вымуштрованной войсковой части. Но у них ведь было много времени.
Обработка пленных началась с того, что все места на теле, покрытые волосами, были обсыпаны толстым слоем белого порошка. Он назывался ДДТ и еще не был известен в Европе. Даже небольшого его количества было достаточно для уничтожения любых насекомых. Это новое средство в последующем сыграло исключительную роль в вопросах гигиены и защиты растений.
- Нале-во! Шагом - марш!
Жалкая кучка людей, не обремененных никакой поклажей, исчезла в "лагере". Так, по крайней мере, назывался участок луга, покрытого зеленью. На нем с помощью дощечек от ящиков отгородили четырехугольное пространство. На высоте колена между дощечками протянули веревку. Казалось, что американцы не имели никакого представления о колючей проволоке. По четырем углам стояли пулеметы. Вот, собственно, и все устройство лагеря.
Несколько американских солдат принялись рыться в оставленных вещах, разыскивая, что еще может оказаться для них полезным. Особым спросом пользовались часы и предметы с изображением свастики, в особенности ордена.
Полная тишина в лагере резко контрастировала с грохотом недавних боев, в которых каждый из находившихся здесь принимал то или иное участие. Теперь для них война закончилась. Но из завоевателей они внезапно превратились в военнопленных. И вот сидели на траве без оружия и даже без пожитков.
Вдруг тишину разорвал крик. Среди американских солдат поднялся шум, а затем началась драка. Один из них обнаружил "лейку", которую прихватил с собой какой-то интендант и оставил согласно приказу. Обнаруживший эту драгоценную находку солдат оказался настолько неумным, что показал ее своим товарищам. И вот за обладание фотоаппаратом разгорелась настоящая рукопашная. Победителем из нее вышел, однако, не тот, у кого было выше воинское звание, а тот, у кого кулаки были покрепче.
Остатки богатства бывших завоевателей были свалены в кучу: ранцы и морские вещевые мешки, портянки и ботинки со шнурками, коробки для бутербродов и защитные очки, личные дневники и воинские уставы и наставления, лютеровские библии и издания "Фауста", грязные носки и новехонькие пачки презервативов.
Кучу облили бензином, затем к ней поднесли зажженную спичку - и все! Так просто решались подобные проблемы в американском лагере для военнопленных.
Вопросами организационного плана лагерное начальство не занималось. Раздача пищи зависела от настроения того или иного дежурного офицера. Некоторым из них было даже лень заниматься осмотром личных вещей вновь поступавших пленных. Небольшие группы немецких солдат они пропускали в лагерь вообще без всякого контроля. В результате этого некоторые из них, просматривая позже свои пожитки, обнаруживали там запалы, ручные гранаты лимонки или, скажем, браунинги калибра 6,35 мм, то есть опасные в данное время предметы, которые они незамедлительно спускали в уборную, дабы поскорее избавиться от них.
***
Раненые все еще лежали на носилках прямо под палящим августовским солнцем. Никто о них не заботился. Единственный в лагере санитар был занят куда более важным делом: он врачевал побои, полученные солдатами в пресловутой драке за "лейку".
Несмотря на то, что стояло еще лето, ночи были довольно прохладными. А в лагере не было ни кроватей, ни матрацев, ни голых деревянных нар, не говоря уже об одеялах. Тем, у кого была шинель, хоть не приходилось ложиться прямо на сырую траву. У Гербера шинели не было. Теперь даже об узкой койке на корабле он вспоминал как о вершине комфорта. О сне не приходилось и думать. Как он ни крутился, оберегая раненую ногу, кости у него ныли. А стоило немного забыться, как его будил громкий говор часовых.
Вначале он не понимал ни слова. Несмотря на все старания Моппеля, его познания английского языка остались весьма скромными. Он вряд ли понял бы англичанина, а тут эти шумные американцы, которые не открывали по-настоящему рта и пережевывали слова, искажая их внутри своих челюстей до неузнаваемости.
Прошло немного времени и Гербер привык к их языку. Но и тогда расшифровка составляла для него значительную трудность. Солдаты весьма часто употребляли совершенно лишнее и, по всей видимости, свободное в толковании слово, начинавшееся с буквы "ф". В их жаргоне оно употреблялось по крайней мере столь же часто, как самое ходовое словечко "дерьмо" в вермахте.
Гербер, совершенно одинокий и всеми забытый, лежал на носилках в этом "фокающем" лагере, а в его ноге торчало еще с дюжину осколков. Наконец около него остановился лагерный офицер и сказал несколько фраз, как обычно пережевывая их. Герберу перевели на немецкий язык то, что он говорил:
- Вы, пожиратели кислой капусты, в этом лагере дольше не останетесь, поскольку здесь нет условий для раненых. Скоро подойдут санитарные автомашины и отвезут вас в дивизионный госпиталь, где условия лучше, чем в этой преисподней!
И действительно, вскоре прибыли автомашины. Гербера без долгих проволочек погрузили вместе с носилками в одну из них. На дьявольской скорости по плохим дорогам, что сделало бы честь любому кинофильму о Диком Западе, автомашины понеслись к месту назначения.
Госпиталь состоял из палаток, но его оборудование оказалось, на удивление, отличным. Гербер лежал на раздвижном, снабженном различными техническими премудростями операционном столе. Врачи и младший медперсонал качали в раздумье головами и коротко перебрасывались непонятными для него словами. Гербер был уже готов к тому, что в следующую минуту ему начнут ампутировать ногу.
Однако причина удивленного покачивания головами была совершенно иной: ею оказалась бумажная лента, которой была обмотана его нога. Эта лента вызвала у всех явное неодобрение. Пожилой фельдшер поднес Герберу к носу пропитанную кровью бумагу и спросил:
- И с этим-то вы хотели выиграть войну?
Наконец все формальности: рентгеновский снимок и взятие крови для анализов - остались позади. Спустя какой-то час после прибытия в госпиталь Гербер лежал среди раненых американцев в громадной палатке, боковые стенки которой были подняты вверх.
Кормили здесь так, как в Германии не питались не только спецподразделения, но и сотрудники высших штабов. На завтрак, например, давали в любом количестве свежеиспеченные пирожки с различными сортами повидла. О сливочном муссе, широко применявшемся в Германии из соображений экономии, тут и понятия не имели. Большинство продуктов хранилось в консервированном виде и поступало в неограниченном количестве и широком ассортименте.
Палаточный госпиталь был оборудован всего неделю назад и по американским понятиям еще не соответствовал предъявляемым к нему требованиям.
Если американцы нашли время и возможность доставить через океан первоклассное оборудование для госпиталя, как же должно было выглядеть оснащение и вооружение их боевых частей? Пехотинцы в Сен-Мало рассказывали невероятные вещи о танковых колоннах, бесконечных вереницах автомашин и неограниченных запасах боеприпасов для тяжелой артиллерии. Об этом часами шли дискуссии, Гербер не хотел этому верить. Здесь же он впервые заметил, сколь далеки были его представления от реальной действительности.
Для поддержания порядка в палатках регулярно приходили санитары. Все тяжелые и грязные работы были возложены на цветных. Так было заведено в Штатах, так было и здесь. Приветливый парень из Алабамы Джефф, на участке которого лежал Гербер, сказал ему как-то в разговоре:
- Видишь ли, капуста, ты здесь человек второго сорта. Во всяком случае, в течение ближайших месяцев, а может быть, и лет. Я же человек пятого сорта и таковым останусь до конца своих дней.
Госпиталь располагал большими запасами консервированной крови, тщательно рассортированной по группам. В каждой группе имелось по два разных вида крови: от белых и от черных доноров. Разницу можно было сразу заметить по характеру надписи и цвету этикетки. Этому вопросу главный штаб США придавал исключительное значение. Черный солдат мог умереть от потери крови, но ему ни за что не влили бы кровь белого.
Гербер часто разговаривал с Джеффом. Тем самым он вызывал неприязнь соседей. Доверительные отношения с черномазым рассматривались здесь как недопустимые, поскольку цветные являлись людьми низшего сорта. Белым следовало разговаривать с ними строго, и только по служебным вопросам. Все находившиеся в этой палатке были единодушны в своем мнении о черных, которое формулировалось с нескольких словах: от них дурно пахнет!
Гербер не замечал, чтобы от Джеффа дурно пахло. От него исходил такой же запах, как и от его белых коллег. Различными способами "капусте" давали понять, что для него же будет лучше разделять господствующую здесь точку зрения. Некоторые даже демонстративно размахивали пистолетами большого калибра, когда разговор заходил на эту тему. Почти никто из раненых с ним не разговаривал, а при раздаче пищи его неоднократно обходили, хотя ее было предостаточно.
Соседом Гербера был таксист из Атланты. Он говорил на ужасном, с завываниями, диалекте. Когда однажды Джефф, занятый своим делом, появился недалеко от них, американец громко спросил Гербера:
- Что ты думаешь о наших неграх?
Гербер немного замешкался с ответом, но затем так, чтобы его слышали и другие соседи, бросил несколько обидных слов. Бойкот немедленно прекратился, и на обед он опять получил целую курицу. Джефф лишь слегка улыбнулся: он сразу же разгадал этот нехитрый маневр Гербера.
Цветные американцы были не единственным вопросом, по которому все раненые имели одинаковое мнение. Настоящий американец обязан был иметь вполне определенное мнение - шла ли речь о черных или японцах, Гитлере или Джо Луисе, итальянской пище или французских гостиницах, американских швейных машинках или английских скакунах. Гербер задавал себе один и тот же вопрос: каким образом вырабатываются подобные взгляды, которые становятся потом нормой? На каком конвейере их делают? Во всяком случае, отклонения аппаратуры, обслуживающей эти конвейеры, были незначительными. Столь же небольшими, как и при выпуске танков "шерман", автомашин "шевроле" или франкфуртских сосисок. Гербер старался свыкнуться с этим. Ведь и в Германии взгляды и мнения были регламентированы.