***
Благодаря хорошему уходу состояние Гербера заметно улучшалось. Вскоре его посчитали транспортабельным и отправили в соседний госпиталь.
Транспортирование пленных осуществлялось очень просто. У входа в лагерь появлялась колонна грузовиков. Подгоняя окриками на английском языке "Поторапливайся" и "Пошел", иногда более дружелюбными "Пошевеливайся" на ломанном немецком языке, чаще же всего выражением "кровавая нечисть", военнопленных сажали на автомашины. Никто их даже не пересчитывал. Когда людей в автомашине набивалось как селедок в бочке, задний борт грузовика закрывали.
Охрана колонны состояла из цветных, которые вынуждены были устраиваться на подножках кабины. При сумасшедших скоростях такая поездка была сопряжена с риском для жизни и потому считалась работой для черных.
Легкораненых перевозили в автомашинах с деревянными скамейками. Поэтому для Гербера, у которого боль в ноге еще давала о себе знать, езда по дорогам Северной Франции, изобиловавшим многочисленными выбоинами, оказалась не из приятных.
Маршрут проходил по деревням и селам, стены домов в которых сохраняли следы осколков от снарядов и пуль, по разбомбленным городам. Обочины дорог были забиты сгоревшими танками, перевернутыми автомашинами и разнообразным военным имуществом. Плачущие люди копались в грудах развалин, отыскивая уцелевшее добро. В путеводителе, который был в свое время у Гербера, Нормандия считалась одной из процветающих провинций Франции. Гербер не увидел ничего похожего.
Они подъезжали к какому-то городу. Воронки от бомб по обе стороны дороги попадались все чаще - явный признак стратегически важного объекта. Попадались воронки и от снарядов большого калибра, некоторые из них достигали нескольких метров в диаметре. Смогут ли крестьяне здесь когда-либо заниматься сельским хозяйством? Ведь только выравнивание земли займет целые годы.
И вот за холмом показался город. На искореженной дощечке при въезде в него еще можно было разобрать надпись: "Сен-Ло". За этот небольшой город в июле между англо-канадскими и немецкими войсками развернулось ожесточенное сражение. Гигантский бомбовый "ковер" превратил его в груду развалин. Обгорелые балки резко выделялись на голубом небе, развалины перегораживали улицы. Не осталось ни одного целого строения. Мелом на остатках стен жители писали указания для своих близких.
Колонна автомашин медленно продвигалась по населенному пункту. По сторонам дороги собирались люди. Они поднимали вверх сжатые кулаки и кричали проклятия. В лицо пленных ударила волна ненависти.
Гербер опустил от стыда голову. Теперь он узнал, что о них на самом деле думали французы. Ненависть к немецким захватчикам, которую долго держали под спудом, наконец вырвалась наружу. После войны они предъявят немцам счет за все эти опустошения.
По-видимому, не только Гербера занимали мысли о мрачном будущем.
- Тот, кто проигрывает войну, должен за все платить, - сказал капитан.
Пожилой майор с ногой в гипсе, сидевший напротив него, вытянул тонкую шею и строго посмотрел на говорившего:
- Идиотство! Ведь ясно же, кто должен проиграть войну! Само собой разумеется, не мы!
Проследовав через Сен-Ло, колонна въехала в наполовину разрушенную деревню. Здесь уцелели даже некоторые сады. Перед небольшой ратушей, по средневековому обычаю, был установлен помост. На нем стояли две молодые женщины со связанными руками. На дощечках на их груди можно было прочитать, что им вменялось в вину: содействие фашистским оккупантам. Женщины были острижены наголо, и волосы лежали радом на помосте.
"Гитлер капут!" - было наспех написано на стене одного дома красной краской. Повсюду можно было видеть большое "V" - начальную букву слова "victoria", символ победы.
***
Новый лагерь состоял из палаток различных типов и размеров. Все старье, которое только можно было найти, здесь использовалось. Некоторые двенадцатиместные палатки имели до дюжины полотнищ различных размеров и цветов. Поэтому лагерь был похож на цыганский табор.
Естественно, пленные немцы, воспитанные в атмосфере строжайшего порядка, не могли с этим мириться. Уже на следующий день предприимчивые люди путем интенсивных обменов оборудовали палатки более или менее похожими полотнищами. Поскольку различные страны имели собственные стандарты, палатки американского, английского и немецкого происхождения были установлены отдельно. По сравнению с первым лагерем в Бретани этот палаточный городок был уже значительным достижением.
Что касается питания, то руководство лагеря особенно себя не утруждало. Неподалеку от входных ворот сгрузили несколько больших ящиков. Для того чтобы построить беспорядочную толпу пленных, потребовалось целых полчаса. Прусский фельдфебель сделал бы это за две минуты.
В ящиках находилось два вида консервов: тяжелая банка - с бобами и мясом в томате, легкая - с печеньем. Все, вместе взятое, называлось рационом "Ц".
Пустую банку из-под печенья использовали как посуду для питья. Вода в лагерь доставлялась в канистрах. Она очень сильно отдавала хлором. Лагерное начальство очень опасалось возникновения эпидемий, поэтому содержание хлора в воде значительно превышало европейские нормы.
Очень боялись в лагере и огня. Повсюду стояло противопожарное оборудование, хотя в лагере, собственно, нечему было гореть. Но таково было предписание. Один обер-ефрейтор, который в начале тридцатых годов жил в США, дал по этому поводу краткое пояснение. Американцы, по его словам, боялись больше всего на свете трех вещей: бацилл, огня и коммунизма.
Однако его порядок перечисления не совсем соответствовал истине. Боязнь коммунизма была, пожалуй, гораздо большей, чем страх перед огнем и бациллами, вместе взятыми.
Два дня и две ночи почти беспрерывно шел дождь. Небольших перерывов между ливнями едва хватало на то, чтобы сбегать за питьевой водой или в туалет. Все отсиживались в палатках.
В соседней палатке, которая находилась в каком-нибудь метре от Гербера, играли в скат, громко комментируя ход игры. А она носила затяжной характер. Карты периодически шлепали по какой-то твердой поверхности. Шлепанье это время от времени прерывалось, когда кто-нибудь требовал от остальных капитуляции. Все те же выражения, все та же игра. Когда пронизывающий дождь несколько ослабел, Гербер перебрался туда.
- Мы играем на палаточное первенство, - гордо заявил ему низкорослый фельдфебель. - Каждый против всех, по пятьдесят партий.
Гербер насчитал в палатке пять человек. На долю каждого приходилось по двести партий. Идиотское упрямство!
Кое-кто рассказывал истории из своей жизни или какие-нибудь анекдоты, в которых порой юмора-то никакого и не было. Их даже и не слушали, но это нисколько не смущало рассказчиков. Ведь главное заключалось в том, чтобы как-то убить время. Еда и сон, прием пищи и доставка питьевой воды были единственным занятием.
В соседней палатке играли в покер. На французские деньги, которые уже ничего не стоили. Ставки делались большими купюрами. Когда кто-нибудь, блефуя, снимал весь банк, он великодушно раздавал всем банкноты, и карусель начинала крутиться заново: "Два валета, три короля! Полный дом!" Что происходило на белом свете, каково было военное положение страны - все это никого не интересовало. Создавалось впечатление, что пленные даже рады тому обстоятельству, что оказались отрезанными от всех известий.
Гербер, опираясь на палку, прохромал дальше. Должны же в таком большом лагере найтись несколько порядочных людей, способных размышлять. Только после долгих поисков он попал в палатку, где провел время не без пользы для себя.
Четверо мужчин с седыми головами разговаривали о профсоюзах. Гербер услышал здесь названия и понятия, которые были для него абсолютно новыми: борьба за повышение зарплаты, аккордная система, забастовка, работа с молодежью, социальное обеспечение, столкновения с предпринимателями, полиция и государственные органы.
Гербер знал лишь о немецком рабочем фронте. Каждый работавший - будь то рабочий, служащий или чиновник - становился автоматически его членом. Ежемесячные взносы удерживались прямо из зарплаты. О борьбе за повышение заработной платы или забастовках никогда не было и речи. Он вспомнил, как один из его школьных товарищей, отец которого являлся владельцем суконной фабрики, сказал однажды: "Рабочий фронт сделал нас снова господами в собственном доме". Отец его был известен тем, что платил своим рабочим самую низкую зарплату в городе.
В школе им постоянно вдалбливали, что руководители профсоюзов были якобы бездельниками, людьми, боявшимися настоящей работы, способными лишь на коррупцию, выманивавшими ложными обещаниями деньги из карманов рабочих. В 1933 году они или сбежали за границу, конечно прихватив с собой профсоюзную кассу, или же были посажены в тюрьмы, что преподаватели Гербера рассматривали как вполне закономерное явление.
К сожалению, с доктором Феттером они никогда не говорили о профсоюзах. Теперь Гербер, к своему изумлению, узнал, что все это было чистейшей ложью.
- Рабочий фронт является крупнейшим жульничеством всех времен, - сказал один из четверых. - В тридцать третьем нацисты запретили все профсоюзы, присвоили себе до копеечки их законную собственность и скооперировались с предпринимателями. Рабочие были вообще лишены права обсуждать какие-либо вопросы. Этот забулдыга Лей является первым кандидатом на виселицу!
Мужчины в своих разговорах не прикрывались словесной шелухой. Они размышляли вслух о том, каким образом после войны следует вновь создавать профсоюзы, упоминали отраслевую и производственную систему.
Гербер не успевал следить за ходом дебатов. Для него все это было новым. Он даже не знал, для чего, собственно, вообще нужны профсоюзы. Тем не менее этот разговор дал ему пищу для размышлений. Только через несколько дней он понял, что речь-то вели о будущем Германии, исходя из того, что война ею будет проиграна. Это будет Германия без рабочего фронта и без нацистов. Дойдя до этого пункта в своих размышлениях, он внутренне содрогнулся: это ведь государственная измена!
***
Совершенно неожиданно для всех у ворот лагеря остановилась колонна грузовиков - раненых отправляли в другое место. Дважды Герберу не везло: все спешили занять места получше, а он со своим костылем оказывался в хвосте. Но на этот раз он был в числе первых.
Он прошел уже через два лагеря. И от очередного не ожидал ничего необычного. Но случилось по-другому. После многочасовой езды колонна остановилась не перед воротами нового лагеря, а на побережье, недалеко от сооруженного искусственным путем порта Мальберри. Это было чудо техники! Пленные, среди которых нашлось немало строителей и даже морской инженер, заговорили о его конструктивных особенностях. По всей видимости, отдельные элементы порта были доставлены через пролив на буксирах, а затем затоплены - так была заложена основа для портовых сооружений. У причала стояло несколько судов, неутомимо работали громадные краны. Здесь предусмотрели и противовоздушную оборону: плотная сеть аэростатов воздушного заграждения надежно прикрывала порт от воздушного нападения.
Оживление, царившее в порту, впечатлило. Беспрерывно сновали автомашины. Из чрева десантных кораблей выкатывались целые колонны. Корабли подходили как можно ближе к берегу, открывали аппарель, по которой автомашины выкатывались на сушу.
Движение регулировали военные полицейские. Уже издали видны были их белые шлемы. Блюстители порядка буквально рычали хриплыми голосами и щеголяли грубыми манерами. Как видно, они чувствовали себя хозяевами положения.
Внешне полицейские выглядели одинаково. По-видимому, их подбирали по физическим данным: среди них не было ни одного ростом менее ста восьмидесяти пяти сантиметров. В боксе все они наверняка выступали бы в тяжелом весе. И вот эти-то колоссы, обладавшие мощными бицепсами, напоминали Герберу о Рутше из Экдорфа. Герхард всегда остерегался подобных типов. Когда пленные должны были строиться в колонну по три для совершения марша, он всегда старался стать в середину. Если дело дойдет до тычков и ударов прикладами, то кто получит их? Естественно, те, кто идет с краю. За это он был благодарен школе Рутше.
Багаж не доставлял никому никаких хлопот. Носовой платок да ложка, и к ним еще костыль - вот, собственно, и все, чем располагал Гербер. Как говорили римляне: "Все свое ношу с собой". Эту цитату когда-то записал в его книжечку Хельмут.
- Вперед! - рявкнул ближайший полицейский.
Один из больших десантных кораблей был уже разгружен полностью, и в его трюм, подобно стаду коров, стали загонять сразу несколько колонн пленных. С верхней палубы на лифте туда спустили несколько параш, на чем, собственно, и закончилось обеспечение пленных на дорогу.
Воздушная тревога! Немедленно поднялась беспорядочная стрельба. Десантные корабли были хорошо вооружены. Еще при посадке Гербер заметил несколько счетверенных установок. Кроме них на борту были орудия и более крупных калибров. Десантный корабль сначала вел залповый огонь, однако затем стрельба приняла беспорядочный характер. Через люк, выходивший на верхнюю палубу, можно было видеть три "Хейнкеля-111". "Что за безумие соваться сюда всего одним звеном!" - подумал Гербер.
Немецкие самолеты были сразу же накрыты. Все три загорелись, не успев нанести прицельный бомбовый удар. Тем не менее стрельба продолжалась. Еще самолеты? И только позже выяснилось, что на радостях по случаю уничтожения противника были даны еще несколько залпов. Никто даже не стал этим возмущаться. Боеприпасов-то ведь было более чем достаточно.
Когда дело дошло до выплаты денежных премий за сбитые самолеты, начался ажиотаж. Командиры орудий получили толстенькие пачки банкнот в долларах. И все-таки, по их мнению, сумма была слишком маленькой. Каждый из командиров орудий убеждал, что все три сбитых самолета должны были быть отнесены на его счет. В громких дебатах по вопросу премий приняли участие все американские солдаты. Они спорили и горячились, совершенно позабыв о пленных. Вспомнили о них только тогда, когда речь зашла о немецкой авиации, и тут же, издеваясь, поднесли им под нос кукиши.
Во время перехода морем начались беспорядки. На корабле не было предусмотрено обеспечение продовольствием: питание пленных планировали только после прибытия на английский берег. Пленные, однако, были голодны и все громче выражали свои требования. Наконец появился молодой офицер, который выслушал их претензии с полнейшим спокойствием. Не разжимая губ, он бросил короткое "о’кэй" и ушел.
Никто и не ожидал, что после этого что-нибудь изменится. Но вот восемь человек из числа пленных - естественно, самых горлопанов - отобрали для того, чтобы они принесли в трюм несколько ящиков. Когда их вскрыли, каждому пленному досталась консервная банка весом почти с килограмм. К удивлению всех, в них оказался лосось в масле. Правда, хлеба им не дали. Все с жадностью набросились на деликатес, в результате чего у многих получилось расстройство желудка, Гербера после принятия жирной пищи вырвало.
Американские матросы веселились, бросая сухари и галеты в толпу. Вокруг каждого сухаря возникала дикая свалка.
***
В чреве громадного корабля было темно, так что в скат или во что-нибудь другое играть было нельзя. Тогда, чтобы скоротать время стали рассказывать истории.
Любовная тема в условиях, когда женщины находились далеко, была особенно актуальной. Смаковали невероятно грязные похождения. Франция в этой области дала больше материала, чем все остальные оккупированные страны Европы, вместе взятые.
Многие пережевывали вопрос о войне:
- Нам необходимо было строить подводные лодки, и только подводные лодки. Тогда Англии уже весной сорок первого года пришел бы конец.
- Ничего подобного! Нам нужно было строить самолеты и никаких кораблей. Четырехмоторные или еще лучше шестимоторные бомбардировщики. Нужно было разнести на куски всю Англию, и это бы решило исход войны!
- У нас было слишком мало танков. На Востоке явно не хватало машин на гусеничном ходу, в том числе для подвоза продовольствия и боеприпасов. Единственно правильным решением было бы производство танков! Еще двадцать танковых дивизий, и Иван капитулировал бы в октябре сорок первого.
- Было вообще грубейшей ошибкой остановить танки у Дюнкерка. Надо было продвигаться дальше, замкнуть кольцо окружения, и тогда томми оказались бы в помойном ведре!
- Роммелю не хватило трех дивизий для выхода к Суэцкому каналу. Тогда англичанам пришлось бы оставить Средиземное море. От этого удара им бы уже никогда не оправиться…
Находясь вдали от поля боя, все считали себя большими стратегами.
- Продвижение к Сталинграду было величайшей глупостью. Решения исхода кампании надо было добиваться на Севере. Ведь столица-то - Москва. Вот и надо было бросить туда все силы и средства! Ленинград все равно был бы нашим. Именно в этом заключалась основная ошибка!
- Да нет же, самым главным для нас было удержать Украину, житницу Европы. Да и промышленность там тоже имеется. Решающим фактором была Украина…
- Только Роммель мог что-то сделать. Его и нужно было направить туда, наверх…
- Нет, главным был Браухич. Когда его убрали, мы и стали отступать.
- К сожалению, Геринг не имел решающего влияния на сухопутные войска, иначе все бы шло по-другому!
Конечно же этот парень был из авиации. А впрочем, каждый хвалил свой род войск. Ошибки совершали всегда только другие, они и были во всем виноваты. А каждый из говоривших знал абсолютно точно, как можно было выиграть войну…
Между тем корабль остановился. Они вошли в порт. Вскоре громадные ворота корабля опустились, и свет хлынул в трюм.
Судя по оборудованию, это был пассажирский порт. Саутгемптон, 27 августа 1944 года. "Почетный эскорт" из полицейских стоял уже на пирсе, чтобы сопровождать "завоевателей" на берег. Но это были уже не американцы, а англичане. На них была другая форма, другие знаки различия, к тому же они отличались хорошими манерами. Больше подтянутости, больше военного духа, не то что мешковатые американцы. Только гораздо позже стало ясно, что томми просто-напросто выкрали у своих дорогих союзников несколько сот тысяч пленных - на острове требовались дешевая рабочая сила.
Подхваченный человеческим потоком, Гербер заковылял на берег. Таким образом, немецкое "вторжение", которое должно было начаться летом 1940 года, стало через четыре года явью…