***
Две недели спустя пришло сообщение о том, что лейтенант Руди Шольц погиб на восточном фронте. Родители, учителя и учащиеся были потрясены, когда прочитали это сообщение в газете. Руди был первым из выпускников гимназии, который поплатился жизнью за политику фюрера.
Доктор Феттер принял смерть Шольца очень близко к сердцу. Он учил его в шестом и седьмом классе. Потребовалось некоторое время, чтобы ученики пришли в себя после перенесенного шока. Только благодаря сообщениям о быстром наступлении немецких войск настроение в гимназии стало улучшаться. Большинство ребят верили, что война на Востоке закончится к рождеству. Доктор Феттер был другого мнения и предсказывал длительную и упорную борьбу, исход которой для него был по меньшей мере сомнительным. Кроме того, он пророчил большие жертвы, но никто из учащихся ему не верил.
Глава 2
ЛОПАТА ВМЕСТО ВИНТОВКИ
В один из солнечных сентябрьских дней 1941 года толпа молодых мужчин с фибровыми чемоданами в руках двигалась по направлению к маленькому поселку "Экдорф", - значилось на почтовой открытке, которая припорхнула в дом каждого из них заказной почтой.
На полях убирали последние снопы овса, начали копать картофель. А вокруг чаще слышалась польская речь, чем немецкая: населенный пункт, указанный в открытке, находился в нескольких километрах от бывшей польской границы. Пришлось сделать несколько пересадок, чтобы добраться к месту назначения. Любезный железнодорожный служащий на меленькой станции показал дорогу к селению.
Когда-то в прошлом Экдорф славился сельскохозяйственным производством. В середине прошлого столетия здесь находилась образцовая ферма по разведению овец. Позднее сельское хозяйство стало приходить в упадок. Ферма опустела. И теперь молодые люди увидели на полях две допотопные машины, таскавшие за собой плуг.
В других сельскохозяйственных поместьях подобную технику уже давно сдали на лом. Здесь же обширный участок плодородной земли не распахивался лет десять.
Вдали от центральной усадьбы стоял полуразрушенный хутор, который служба трудовой повинности рейха купила за ничтожно малую сумму и, вложив небольшие средства, превратила в военизированный лагерь для отбывающих трудовую повинность.
В разговоре молодых людей, шедших в лагерь, слышались крепкие ругательства на нижненемецком диалекте. Все эти люди были направлены сюда из различных областей рейха для трехмесячной подготовки перед призывом на военную службу. В их числе были и три члена "морского союза".
Откровенно говоря, к трудовой повинности друзья отнеслись без особого энтузиазма. Правда, добровольно изъявленное желание отслужить положенный срок в трудовом лагере освобождало их от учебы и давало право досрочно получить свидетельство об окончании гимназии. Но готовность отбыть трудовую повинность была проявлена, вероятно, слишком поздно. Еженедельные сводки вермахта свидетельствовали, какое большое число торговых судов затоплено в морской войне против Англии. Согласно этим сообщениям, от британского торгового флота общим водоизмещением девять миллионов тонн почти ничего не осталось. На Востоке танковые клинья глубоко врезались в просторы далекой страны. Германские войска уже перешли Березину и Днепр.
- А мы здесь застрянем на целых три месяца! - гневно сказал Хайнц Апельт. - Это уж точно, танкисты и экипажи подводных лодок вернутся домой раньше нас.
Герхард Гербер, впервые оставивший родительский дом на такое длительное время, был подавлен и вообще ничего не говорил.
У входа в лагерь молодых людей встретил представитель военизированного ведомства. На его погонах блестели две серебряные полоски, означавшие, что их владелец имеет звание главного формана. Трое друзей предусмотрительно взяли с собой карманный справочник и за дорогу успели наскоро выучить знаки различия у чиновников военизированных трудовых отрядов. Главный форман распределил вновь прибывших по звеньям и указал помещения для отдыха. Трое друзей, к счастью, остались вместе.
- С этого момента все сонные увальни должны здесь, в лагере, передвигаться побыстрее. Отправляетесь по казармам! - закончил свой инструктаж главный форман.
Покорной рысью с фибровыми чемоданами в руках все ринулись к месту своего расположения. Теперь они должны были передвигаться только бегом.
Главного формана звали Рутше. Апельт, Гербер и Коппельман попали в его звено. Рутше являлся настоящим представителем нордической расы. У него были светло-русые волосы, голубые глаза и атлетическая фигура. Вечерние часы он почти всегда проводил вне лагеря. В трех соседних деревнях у него имелось по "невесте", которых он, соблюдая необходимую осторожность, регулярно навещал. Рутше редко возвращался раньше полуночи к своим подчиненным, располагавшимся в здании бывшего коровника. Старый рабочий как-то сказал, что на месте, где сейчас находится постель Рутше, было стойло для огромного быка. Это вызвало мощный хохот. На шутку Рутше отреагировал благосклонно, явно не скрывая того, что он чувствует себя польщенным.
Девять человек вызвали получать рабочую одежду. При выдаче кладовщик измерял каждого юношу беглым взглядом и бросал ему куртку и брюки. Если он видел, что кто-нибудь сомневается, он решительно бросал: "Подходит" - и не ошибался, одежда была впору. Члены "морского союза" с любопытством рассматривали себя. При посещениях магазинов готового платья они привыкли к другим формам обслуживания, но отметили, что кладовщик за многие годы службы развил у себя завидный глазомер. К комплекту одежды выдавалась еще кепка невообразимых размеров.
Завернув в плащ-палатку полученные вещи, новобранцы двинулись к своим казармам. Хайнц Апельт бежал, как было предписано, рысью. От него, тренированного спортсмена, это не требовало никаких дополнительных усилий. Герхард Гербер медленно затрусил позади. А Хельмут Коппельман, взвалив на себя тяжелую поклажу, пошел обыкновенным размеренным шагом. Однако из окна вдруг показалась голова Рутше, который зашипел на Коппельмана:
- Ты, вонючий окорок! Живо бегом вокруг двора три раза подряд!
Спустя несколько минут в помещении показался взмыленный Коппельман. И теперь пришла очередь Герхарда посмеяться над товарищем.
- Как говорили древние греки, - весело начал он, - никакого успеха не заметно, но зато хорошо виден пот. - Для себя же из этого случая Герхард сделал следующий вывод: "Только не выделяться! Делать то, что положено, не больше и не меньше. Держаться золотой середины!"
Затем одетые в новую униформу друзья с некоторой неловкостью во взгляде стали рассматривать друг друга. Они казались в ней возмужавшими, почти настоящими солдатами. И хотя юношам было только по семнадцать, в форме солдат трудовой армии их беспрепятственно пропускали в кинотеатр, куда молодежь до восемнадцати лет не имела права ходить. Будучи гимназистами, они часто пытались проникнуть на запрещенные фильмы контрабандой, но каждый раз их обнаруживали и прогоняли. При этом ребята всегда испытывали такое чувство, будто их чем-то обделили. Но теперь все это было, слава богу, позади!
Как-то в воскресенье, после обеда, они сидели в первом ряду кинотеатра и с нетерпением ждали поражающих воображение любовных сцен. Хайнц говорил, что обязательно покажут полдюжины совершенно обнаженных девушек. Однако, к их великому огорчению, в фильме промелькнуло всего несколько кадров, в которых героиня начинала раздеваться. Молодые люди вернулись в лагерь страшно разочарованные.
В первый же день начальник лагеря, обращаясь к новобранцам, заявил: "Запомните, рабочий - это не господин. Отныне на письмах, отсылаемых домой, следует писать: "рабочий Макс Пикендекель". Повинуясь приказу, все сообщили об этом домой. Почту обычно раздавали после обеда, и тот, кому приходила корреспонденция с обращением "господину", должен был двадцать раз подряд отжаться на руках лежа на земле. Иногда такое наказание получали сразу человек десять.
Хайнц, конечно, написал домой об этом требовании, но, вероятно, его родители просто не обратили внимания на просьбу сына или вообще забыли о ней, и Хайнцу пришлось делать эти упражнения в течение месяца. Герхард послал информацию телеграммой, и она сразу была учтена его исполнительным отцом. Телеграмма стоила пятьдесят пфеннигов, и Хайнц утешал себя тем, что каждым отжиманием экономит почти одну десятую пфеннига.
В первые дни жизни в лагере новобранцы занимались преимущественно строевой подготовкой, причем ружейные приемы отрабатывались на специальных лопатах. Для рытья грунта выдавались лопаты меньшего размера и более удобные, а кроме того, они не так блестели на солнце. Изучение уставов, марш-броски, походы, строевая подготовка - все это уже было известно молодежи по занятиям в юнгфольке и гитлерюгенде. Занятия по боевой подготовке в лагерях трудовой повинности проводились на гораздо более низком уровне, чем в вермахте. Они проходили не так напряженно, и с обучающихся слишком строго не спрашивали, но зато политической учебе уделялось очень большое внимание. Политучебой охватывались все, даже выпускники высших учебных заведений. И это было понятно. Нацистская партия не доверяла большинству немецких преподавателей уже потому, что они до 1933 года придерживались других взглядов. Руководство лагерей трудовой повинности, воспитанное в духе беспрекословного подчинения идеям национал-социализма, неукоснительно требовало этого и от своих учеников. Критические замечания или вопросы на занятиях были нежелательны. "Люди, вы должны верить нашему фюреру! Кто задает вопросы, тот не может считаться хорошим немцем и надежным национал-социалистом", - твердили слушателям.
Трудовые лагеря нацисты создали не только для обучения строевой подготовке и политучебы, но и для работы. В нескольких километрах от лагеря строился завод по производству боеприпасов для зенитных орудий разного калибра. Этот завод располагался среди соснового бора на холмах. Особо важные цехи помещались в штольнях, глубоко под землей. В сосновом бору проложили узкие бетонные дороги, которые нельзя было обнаружить с воздуха, поскольку их закрывали широкие кроны деревьев, образуя сплошное сводчатое укрытие. Рабочие трудового лагеря подвозили песок, разгружали машины или помогали при сооружении бараков. Дома для руководства лагеря были почти готовы, завершалось строительство столовой. На строке в основном работали женщины. Несколько пожилых мужчин, одетых в темно-коричневую форму, составляли охрану строящегося объекта.
Начальник лагеря имел высокое звание оберфельдмейстер, что соответствовало капитану вермахта. Однако любой армейский офицер в таком звании свысока смотрел на оберфельдмейстера, хотя и тот носил серебряные погоны с четырьмя звездами. Для краткости, обращаясь к оберфельдмейстеру, его называли "оберстом", а это означало, что его повышали в чине сразу на три ранга - до полковника. Начальник лагеря с удовольствием принимал такое обращение.
В лагере "оберст" появлялся редко. Чаще всего он курсировал между столовой и домом и почти всегда был или слегка выпивши, или совершенно пьяным. "Оберст" жил недалеко от лагеря в современном благоустроенном особняке. Это аристократическое жилище он выстроил благодаря своей почти гениальной находчивости. Котлован для постройки ему вырыли рабочие, которых за какие-то провинности он заставлял работать дополнительно. Кирпич он взял, когда сносили полуразрушенное здание на территории лагеря. Песок ему доставляли с песчаного карьера, где тоже работали молодые призывники. Доски и бревна он получал бесплатно с лесопильни, куда в знак благодарности посылал своих людей для разгрузочных работ. Тех, кто имел строительные специальности, "оберст" часто освобождал от занятий по строевой подготовке и спорту, чтобы направить их на свою стройку.
На сооружение своего прекрасного дома "оберст" почти не тратился из собственного кармана. Ему пришлось только частично заплатить за гвозди, оконные рамы, кровлю для крыши, цемент и известь. При этом он проявил завидную энергию и активность, которых никогда не выказывал при исполнении своих прямых служебных обязанностей.
Первым взводом, в котором находились наши молодые люди, командовал обергруппенфюрер Вабель. Родом он был из Бадена. Это чувствовалось по его мягкому говору.
К работе Вабель не проявлял особого рвения. Раньше ему приходилось добывать хлеб насущный в поте лица, но после 1933 года положение его изменилось. Он поступил на службу в трудовую армию и зажил вольготной жизнью. Вабель, конечно, целиком и полностью поддерживал нацистов, но до тех пор, пока с него не требовали работы.
Командир взвода симпатизировал баварцам, поскольку они жили в Южной Германии. Всех тех, кто проживал севернее Майна, он считал в основном подозрительными субъектами. Втайне он сожалел, что баварцы не баденцы. Разумеется, баварцам было легче найти общий язык с Вабелем, и это касалось не только привилегий и поблажек, которыми те пользовались у него. Тем не менее они тоже сожалели, что Вабель не баварец.
Несмотря на долголетнюю службу, военные знания у него были очень скудными. Вообще он мог провести лишь одно занятие по теме "Несение службы часовым". Однажды ему пришлось заменить заболевшего коллегу и объяснять устройство противогаза, но Вабель откровенно признался, что не имеет ни малейшего представления о противогазе и стал рассказывать об обязанностях часового. Занятия по строевой подготовке в своем взводе он полностью перепоручил Рутше.
Когда "оберст" появлялся на учебном плацу, что бывало весьма редко, командование взводом сразу же принимал на себя Вабель. При этом, желая остановить взвод и отдать рапорт, он, как правило, подавал команду "Стой!" не под ту ногу, и люди останавливались неодновременно. Тех, кто сделал лишний шаг, он выводил из строя и приказывал им бегом "совершить три круга почета" вдоль учебного плаца. В этом случае для баварцев всегда допускалось исключение. Правда, Вабель был отличным стрелком и на занятиях по стрельбе из трофейных французских винтовок он единственный попадал в центр мишени. В годы своей юности он слыл отчаянным браконьером, и его дважды штрафовали за это.
Помощником командира у Апельта, Гербера и Коппельмана был юноша с буйной шевелюрой. Он отличался очень хорошим музыкальным слухом и часто вечерами играл на аккордеоне, который привез с собой. Его звали Прассе, и родом он был из Бреслау. По всему было видно: Прассе уже имел какой-то жизненный опыт, поскольку о некоторых вещах он высказывал такие суждения, которые другим были абсолютно непонятны. В его шкафу висели портреты красивых девушек, вырезанные из различных журналов и календарей. Как-то Хайнц Апельт, с интересом рассматривая эти портреты, блаженно сказал:
- Хорошенькие, молоденькие, аппетитные!
Прассе смерил его холодным взглядом и произнес:
- Чего ты понимаешь в этом, молокосос!
Собравшись с духом, трое друзей за кружкой пива решили прозрачно намекнуть Прассе насчет встречи с девушками и тем самым показать ему, что они не такие уж юнцы. Прассе сразу ухватился за эту идею: он и сам собирался во время следующего посещения завода провести основательную разведку в этом отношении.
- Действительно, ребята, - согласился он, - там могут быть свободные женщины, которые охотно пойдут на сближение!
Облегченно вздохнув, они дали Прассе пачку сигарет, а тот заверил, что честно поможет им в этом вопросе.
В следующий раз Прассе и его подчиненных направили в упаковочный цех, где в основном трудились женщины. Когда наступало время грузить тяжелые ящики с боеприпасами, цех обычно делал запрос в трудовой лагерь на грузчиков. Руководила этим цехом энергичная и волевая берлинка Эрна, которой женщины подчинялись беспрекословно. Во время работы Прассе удалось обменяться всего лишь несколькими словами с Эрной и ее коллегой Хайдемари, но в обед он уже представил трех друзей этим женщинам. Он предложил вечером выпить вместе по стаканчику вина и сходить в кино. Эрна согласилась, и эта договоренность автоматически распространялась на Хайдемари. Однако трое друзей посмотрели друг на друга с недоумением, ведь вместе с Прассе их четверо, а женщин только две. Помощник командира взвода быстро оценил создавшееся положение и еще раз поговорил с Эрной.
Вечером численное равновесие было восстановлено. Эрна кроме Хайдемари привела с собой еще двух привлекательных девушек лет двадцати пяти. Они сделали модные по тому времени прически, на простенькие платья надели вязаные кофты - по вечерам уже было довольно прохладно.
После выпитого шнапса и вина беседа оживилась. Женщины начали рассказывать о своей жизни. Эрна была замужем, и ее муж служил в Дании. Муж другой женщины находился во Франции.
- Кто знает, сохранил ли он мне верность, - сказала она. - Война плохо влияет на людей.
Ненадежность женатых мужчин стала на некоторое время темой их разговора, и четверо молодых холостяков ничего не могли возразить против этого. Они четко ощутили, что эти молодые женщины чувствуют себя подавленными и покинутыми. Друзья терпеливо выслушивали все их жалобы и сетования на тяжелую заводскую работу и поддакивали им во всем.
Разделение молодых людей на пары прошло как-то незаметно. Прассе уже держал Эрну под руку, а Хельмут Коппельман - Хайдемари, которая во время разговора приветливо посматривала на него. В кино они заняли места в последнем ряду. Отсюда было плохо видно, но это не имело существенного значения.
Следуя инструкциям Прассе, Хельмут во время показа кинохроники осторожно обнял Хайдемари за талию. Она мягко отстранилась. На экране появились возвращающиеся из похода экипажи подводных лодок. Энергичные девушки вручали цветы матросам, которые грубовато тискали их. Этот пример придал храбрости Хельмуту, и он нежно поцеловал Хайдемари в ухо и в щеку. Та продолжала неотрывно смотреть на экран и не оказала ему никакого сопротивления.
Все шло, как предсказывал Прассе. Когда в перерыве включили свет, все четыре пары высвободились из объятий друг друга. Женщины с благодарностью смотрели в глаза своих спутников и улыбались. Художественный фильм "Три женщины вокруг Шуберта" девушки уже давно видели, а для молодых людей в данном случае он тоже представлял мало интереса. Хельмут снова робко прикоснулся к Хайдемари. Внезапно кинолента оборвалась, и в этот короткий момент он смог разглядеть, как Эрна быстрыми движениями застегивает на груди пуговицы платья. Это доказывало, что Прассе, как говорят моряки, обошел своих товарищей на несколько корпусов. Хельмут решил наверстать упущенное. К концу фильма Эрна издала приглушенный стон. Хайдемари же удобно устроилась на коленях Коппельмана.
Молодые люди покинули кинозал последними, и все решили немного прогуляться. Теперь, снова разбившись на пары, они расходились в разные стороны. Хельмут направился к куче ящиков, которые он разгружал сегодня утром. На душе у него была какая-то тяжесть, он чувствовал себя скованным и подавленным, оказавшись в темноте наедине с молодой женщиной. До сих пор все шло по задуманному плану. А что дальше? Окажется ли он достаточно зрелым, чтобы стать мужчиной? Хайдемари крепко обняла его и перед решающим моментом, когда юноша испытывал наибольший страх, искусно помогла ему преодолеть его… Хельмут познал все до конца. Но это "все" совсем не походило на ту настоящую любовь, которую он представлял в своих мечтах.
Хельмут проводил свою подругу до дверей барака, где она жила. Прассе и Эрна уже стояли там. А вскоре подошли и другие пары. Ночь была холодной, прощание быстрым.