20
Два генерала
Посредственным личностям не пристало искать славы, а если они и домогаются ее, то, как правило, не достигают успеха. Одаренные люди также стремятся к ней, но втайне, говоря при этом, что для них она не имеет значения. Чаще же бывает так: люди думают, что они почти достигли славы, но на деле это оказывается всего лишь иллюзией...
Когда генерал Литерс отдохнул и хорошо выспался после длительной поездки, он вызвал к себе генерала Бадера. Бадер подробно изложил Литерсу последние сведения относительно партизанской бригады и высказал предположение, что командует ею опытный человек.
- Почему вы так думаете? - спросил Литерс.
- Наверное, вы знаете, господин генерал, что бригада трижды ускользнула из наших рук, ловко избежав окружения.
- Это, господин генерал, не оправдывает провала ваших операций, - заметил Литерс, прищурившись.
- Я не ищу оправданий, господин генерал, - нахмурился Бадер. - Впрочем, вы сами увидите. Хочу только подчеркнуть, что я не напрашивался в преемники генералу Бёме! Меня назначили, и я честно исполнял свой долг!..
- Безусловно, враг очень хитер, и вы не сообщили мне ничего нового, - ответил Литерс - Однако, если учесть, что каждый наш солдат по своему опыту и вооружению равен трем партизанам, то в неудачах наших частей окажется виновен тот, кто руководит боевыми действиями из теплого кабинета. К тому же соотношение сил составляет по меньшей мере тридцать к одному.
Бадер промолчал. Теперь ему стало ясно, почему Литерс так вызывающе вел себя на совещании в отеле "Авала".Он взглянул на полковника Нордена, адъютанта Литерса. Полковник во время их разговора почтительно молчал, внимательно слушая. Это был плотный мускулистый человек, с загорелым лицом, со светло-карими глазами, опушенными густыми черными ресницами. Его взгляд беспокойно перебегал с Литерса на Бадера.
- Мне кажется, что из Белграда или Загреба вполне можно руководить всеми операциями, - снова заговорил Бадер. - Югославия страна небольшая...
- Во время проведения решающей операции по уничтожению партизанской бригады я буду непосредственно в войсках! - Свои слова Литерс сопровождал выразительной жестикуляцией.
- Славонски-Брод - городок маленький, знаете ли... и поверьте, у меня достаточно оснований, чтобы опасаться за вас: в окрестностях города орудует партизанский отряд, а тут еще эти подпольщики... - озабоченно проговорил Бадер.
- Солдату на войне, господин генерал, на каждом шагу грозит опасность, - заметил полковник Норден.
- Да, разумеется, - кивнул Бадер.
Они сели за стол и, склонившись над картой, стали обсуждать очередную операцию против партизанской бригады. Несколько рюмок ракии разрядили напряженную атмосферу, создавшуюся поначалу.
Прошел всего месяц со дня формирования Первой пролетарской бригады, но и Литерс, и Бадер вынуждены были констатировать, что за этот месяц инициатива перешла в руки партизан. Генерал Бадер заметил, что любая машина, если она слишком долго непрерывно работает, в итоге обязательно перегреется и остановится. Вероятно, нечто похожее произошло и с немецкой военной машиной в Югославии. Бадер напомнил, что на Восточном фронте сейчас тоже некоторая заминка и что фон Браухич снят с поста главнокомандующего сухопутными войсками.
- Вы, наверное, не очень-то хотели ехать в Югославию, господин генерал? - Бадер бросил на Литерса внимательный взгляд.
- Во всяком случае, если не удастся разгромить эту бригаду, фюрер не простит мне неудачи, - нехотя проронил Литерс.
- Как бы там ни было, считаю, что я честно выполнял свой долг! - повысив голос, произнес Бадер. - Возможно, вы, господин генерал, придерживаетесь иного мнения... Но я в ближайшие же дни вылетаю в Берлин, чтобы сделать подробнейший доклад о положении в Югославии.
- У меня и в мыслях не было упрекать вас в недобросовестности... - ответил Литерс.
- Каким, по-вашему, будет исход планируемой операции? - после паузы спросил Бадер.
- Бригада будет полностью уничтожена! - твердо ответил Литерс. - Если бы я не был уверен в успехе, то не приехал бы сюда. И я намерен кое-что изменить в тех порядках, которые вы здесь завели. Во-первых, буду посылать в Берлин доклады, основанные на фактах, во-вторых, буду лично руководить действиями наших войск.
Генерал Бадер поднял брови. Он не привык, чтобы с ним так говорили. Его самолюбие было ущемлено. Однако ответить он не решился.
- Вы что-то хотели сказать? - спросил Литерс.
- Нет, я просто подумал, что от неудачи никто не застрахован.
- Разумеется. Никто не знает, что будет завтра. Впрочем, возможно, это и к лучшему, - проговорил генерал Литерс.
Они выпили еще по рюмке.
Вошел унтер-офицер и стал накрывать на стол. На обед принесли вареное мясо, жареные дымящиеся сосиски...
Все это время Литерс не сводил с Бадера внимательного взгляда. Он думал о том, что если глаза действительно зеркало души, то хитрые бегающие глазки его собеседника отражают душу мелкую, но в то же время изворотливую. Этот чванливый генерал, кичившийся своей родословной, которая, кстати сказать, скорее всего, была фальшивой, никогда не вызывал у Литерса ни доверия, ни уважения.
- Чего стоит командир, бывает ясно только после боя, - изрек Бадер, аккуратно разрезая мясо.
- Вы правы, господин генерал, командиры, как и солдаты, проверяются только в бою, - вставил полковник Норден.
В камине догорали поленья. Литерс взял рюмку ракии, отпил немного, а оставшуюся жидкость выплеснул в камин. Ярко вспыхнул огонь.
- Вот видите, - задумчиво проговорил Литерс, - плеснешь немного - огонь только ярче вспыхнет. Чтобы потушить его, надо вылить, наверное, целую бутылку. Вот вам наглядная иллюстрация того, к чему приводят полумеры.
- Я понял вас, господин генерал, - сказал Бадер, - однако тушить огонь лучше всего водой...
Генерал Литерс встал и, подойдя к камину, принялся длинным железным прутом ворошить угли.
Генерал Бадер выпил еще одну рюмку, раздумывая, ответить Литерсу сразу на его выпады или махнуть на все рукой и постараться как можно скорее улететь отсюда в Белград, а оттуда - в Берлин. Лицо его было мрачным, он вспомнил тот нелегкий и отнюдь не прямой путь от лейтенанта до генерала, который ему пришлось пройти. Чувствуя себя как-то неуютно в этом большом сумрачном зале, Бадер с грустью сказал генералу Литерсу, который все еще стоял возле камина:
- Когда-то я был молодым и сильным... Меня любили и товарищи, и солдаты. Собственно, я и сейчас еще способен на многое, но почему-то для одних я стал вообще чужим, другие перестали мне доверять, в Берлине, видимо, считают, что я выдохся. Наверное, это участь всех стареющих военачальников...
- Вы позволили меланхолии овладеть собой! - усмехнулся Литерс.
В зал вошел худощавый офицер лет сорока, с улыбкой на бледном лице.
- Господин генерал, обер-лейтенант Крамер! Разрешите обратиться к господину генералу Бадеру? - вытянулся он перед Литерсом.
Тот молча кивнул, продолжая помешивать догоравшие угли.
- Что у вас, обер-лейтенант? - спросил Бадер.
- Господин генерал, вас просит к телефону генерал Турнер.
Бадер нахмурился и поспешно вышел в соседнюю комнату, где стояли телефоны. Вернувшись, он сообщил Литерсу:
- Весьма сожалею, но фельдмаршал Александр Лер ожидает меня в Белграде.
- Возможно, без вас здесь произойдут кое-какие перемены в командном составе, - сказал Литерс.
- Что ж, стало быть, не один я попал в немилость.
- Поверьте, я сделал все возможное, чтобы вас не сменяли.
- Вы хотите сказать, не сменяли до конца операции?
- Да, по крайней мере...
- До конца операции, я полагаю, и вы не продержитесь.
- Это почему? - вскинул брови Литерс.
- Да потому, что югославские партизаны - это не стая воробьев, на которых достаточно махнуть рукой, чтобы они разлетелись в разные стороны. Тут одной заменой командующего не обойтись.
- Посмотрим.
Бадер встал:
- Вынужден откланяться.
- Я провожу вас, - сказал Литерс и первым вышел из зала.
Они остановились перед домом.
- Желаю вам успеха, господин генерал! - сказал! Бадер.
- Право же, мне жаль...
- Благодарю вас за то, что вы заступились за меня перед Кейтелем, и от души желаю вам успешного завершения операции.
- Я надеюсь отпраздновать победу вместе с вами в Белграде.
- Я слышал, что решено удвоить число наших дивизий в Югославии, так что вам и карты в руки, - ответил Бадер, растягивая губы в улыбке.
Литерс дотронулся до плеча Бадера:
- Я хочу вам сказать, господин генерал, что всегда очень уважал вас и как генерала, и как человека. Я не раз говорил, что нашим офицерам надо у вас учиться честному служению отечеству. - При последних словах он повысил голос, чтобы услышали стоявшие у машины офицеры. Затем уже гораздо тише, почти шепотом, добавил, лицемерно улыбаясь: - Уверяю вас, что я приложил все усилия к тому, чтобы у Кейтеля и Йодля создалось о вас самое благоприятное впечатление.
- Я очень признателен вам за все, господин генерал. Постараюсь когда-нибудь отплатить услугой за услугу.
Рота автоматчиков, которая должна была сопровождать генерала Бадера, уже рассаживалась по грузовикам.
- Счастливого пути! - Литерс пожал Бадеру руку.
"Когда ненавидят враги - это понятно... - подумал Бадер. - Но вот когда свои же все время стараются подставить ножку... Впрочем, неудивительно: борьба за место под солнцем, сильные вытесняют слабых, каждый стремится уничтожить соперника..."
- Как бы там ни было, знайте, что я всегда на вашей стороне! - стараясь придать своему голосу как можно большую убедительность, сказал Литерс.
В слабом свете уличного фонаря он заметил, как по лицу Бадера скользнула печальная улыбка.
- Когда-то я говорил старым генералам, что мы, молодые, будем воевать лучше, чем они, что у нас будет первоклассная техника и огромная армия... Теперь я сам оказался в положении тех старых генералов.
- Вы имеете в виду то, что в моем распоряжении будет на две дивизии больше, чем у вас?
- Да, и это тоже. Вам дали две дивизии, а у меня все время хотели отобрать две для Восточного фронта.
Бадер еще раз пожал Литерсу руку и сел в свой черный "мерседес". Машины тронулись. Автомобиль Бадера сопровождали и двое мотоциклистов из охраны Литерса.
Словно в знак прощального приветствия, над колонной взлетели две ракеты, ярко вспыхнув в ночном небе.
Развалясь на просторном сиденье "мерседеса", Бадер вспомнил во всех подробностях разговор с Литерсом и то, что ему предшествовало, и крепко выругался.
21
Дошли!
Если верно то, что есть люди, которые живут только прошлым, презирая настоящее, то так же верно и то, что в колонне Первой пролетарской, поднимавшейся на Игман, таких людей не было. Все помыслы и стремления идущих определялись идеалами революции, которой они себя посвятили, и были целиком обращены к настоящему, но в еще большей степени - к будущему...
На Игмане все было прежним: тот же холод, те же крутые подъемы. Ветер, казалось, дул со всех сторон сразу, швыряя в лица бойцов мелкий колючий снег.
Бойцы шли с огромным трудом, каждый шаг требовал страшного напряжения сил. Однообразный серый пейзаж на всех действовал угнетающе.
Гаврош брел, рукавом закрывая лицо от ледяного ветра, машинально, почти не сознавая, что делает, передавал по цепочке приказы командира...
Он встрепенулся, чуть не споткнувшись о Хайку. Девушка неподвижно лежала на снегу, ветер трепал конец ее белого шарфа, засыпал снегом.
Гаврош опустился на колени и тихо позвал:
- Хайка!
Она слабо шевельнулась.
- Что с тобой?
- Ничего, мне хорошо, - еле слышно прошептала она.
- А ну-ка вставай, замерзнешь, - пытаясь поднять ее, заговорил Гаврош.
- Оставь меня, я больше не могу.
- Да что с тобой, Хайка?
- Я упала, - ответила она еще тише.
- Вставай, родная, вставай!.. То Шиля со своими трамваями, то Лека начинает сходить с ума, а теперь и ты не хочешь идти... Поднимайся, надо идти.
- Обмотай ей лицо шарфом, - посоветовал кто-то из бойцов, - а то щеки обморозит.
- Я же сказала: когда почувствую, что становлюсь вам обузой, брошусь вниз со скалы! - Хайка всхлипнула.
- Не смей так говорить, до вершины уже рукой подать.
Гаврош помог девушке подняться, перебросил ее руку через свое плечо, и они потихоньку побрели вперед.
- Я упала, и у меня даже не хватило сил, чтобы вытащить руки из карманов, не говоря уж о том, чтобы крикнуть и позвать на помощь.
- Мне недавно привиделся отец на белом коне, я бросился за ним и так здорово ударился о ствол дерева, что упал и долго потом не мог подняться.
- Я споткнулась о камень и упала. Наверное, потеряла сознание... Не помню, что было потом. В груди теперь какая-то тяжесть...
- Потерпи еще немного...
- Никаких сил больше нет.
- Держись, вершина уже близко, а там, глядишь, и солнце выглянет, скоро отдохнем...
Хайка сняла руку с его плеча и пошла сама.
- Лучше бы мне было остаться на снегу... - прошептала она.
- Потерпи немного, совсем чуть-чуть.
Неожиданно перед ними как из-под земли вырос приземистый домик, полузанесенный снегом. Около двери стоял командир бригады. Он отправлял внутрь погреться и отдохнуть тех, кто уже не мог идти дальше.
Хайка отказалась войти в дом:
- Есть люди, которые устали больше, чем я. Пусть они и обогреются.
- Вот здесь старый Мозер разводил чернобурых лисиц, - послышался чей-то голос - Значит, мы почти пришли.
Хайка вздохнула с облегчением. "Теперь будет легче", - подумалось ей. Она остановилась и подождала Гавроша. Только сейчас она заметила, какие воспаленные у него глаза. Ей показалось, что он тоже едва держится на ногах. Гаврош стал горячо говорить ей, как под утро увидел в просвете между облаками небо, усыпанное звездами, Большую Медведицу и рядом с ней какую-то новую звезду. Хайка решила, что он бредит.
- Гаврош, Гаврош, очнись! - потрясла она его за плечо.
Словно действительно очнувшись от сна, он замолчал и удивленно взглянул на нее.
Игман, казалось, оцепенел в предутренней тишине. Резкий контраст белого снега и черных скал и камней в эти часы стирался, смазывался, все приобретало однообразную серую окраску. Временами казалось, что луна, солнце и звезды перестали существовать, что мертвая серость разлилась по всему миру. Ветви деревьев сделались пушистыми от инея, у бойцов заиндевели усы, бороды, брови, выбившиеся из-под шапок пряди волос.
Однако сейчас, когда самое трудное было позади, когда цель уже была близка, даже серое однообразие скал не казалось бойцам гнетущим. На их лицах появились улыбки.
Медленно наступал рассвет.
Шиля вдруг почувствовал странное равнодушие ко всему. Ему сделалось совершенно безразлично, дойдет ли он до цели, выживет или навсегда останется среди этих голых скал, занесенных снегом... Он сам испугался своих мыслей и начал ругать себя за слабость. Ведь Игман-то уже почти покорен! Самое трудное было позади, но борьба продолжалась, вступала в новый этап. Он - боец Первой пролетарской бригады, и ему ли впадать в отчаяние из-за двух бессонных ночей?! В этот момент с ним поравнялся пулеметчик горняцкой роты Шкрбо. Он куда-то торопился, хотя был так измучен, что его шатало из стороны в сторону. Шилю насторожили и лихорадочный блеск в его глазах, и странные порывистые движения. "Этому, похоже, досталось еще больше, чем мне!" - подумал он.
- Шкрбо, что с тобой? - воскликнул он.
- Надо успеть!.. - без всякой связи, как показалось Шиле, ответил тот.
- Зачем зря тратишь силы?
- Мне надо поскорее найти командира бригады!..
Из группы бойцов вышел черноволосый худощавый человек с обледеневшими усами.
- Эй, товарищ! - окликнул он пулеметчика, - Я командир бригады.
Тот вытянулся перед командиром по стойке "смирно". Его лицо было почерневшим и огрубевшим от ветра и мороза, воспаленные глаза слезились.
- Товарищ командир, разрешите доложить! - Он качнулся. - Я вынес на вершину пулемет и много лент с патронами... Кто дойдет, пусть сообщит родным... Я из-под Печи... был столяром... - Голос его прервался. Было видно, что на ногах он держался страшным усилием воли; теперь же, сказав все, что должен был сказать своему командиру, он, не докончив фразы, замертво рухнул в снег.
Партизаны похоронили его на самой вершине Игмана.
Уже совсем рассвело. Начался спуск. Гаврош, Шиля и Хайка сошли с тропы в сторону. Их внимание привлекла высокая стройная ель, ветви которой сгибались под тяжестью снега. Вокруг нее метель намела большие сугробы, но возле ствола снега почти не было и образовалась небольшая ровная площадка, со всех сторон защищенная от ветра ветками и снегом. Место показалось им очень удобным для разведения костра. Они сбросили рукавицы и стали собирать сухие ветви. Закоченевшие пальцы плохо повиновались и уже даже не чувствовали холода.
Однако стоять было гораздо холоднее, чем идти, и мороз начал пробирать их все сильнее.
- Быстро разведем костер и позовем ребят погреться, а потом догоним колонну, - сказал Шиля, приплясывая на месте, чтобы не окоченеть.
- У меня нет спичек, - вдруг вспомнил Гаврош.
Шиля растерянно пошарил по карманам:
- У меня тоже.
- Пожалуй, нам лучше идти, - предложила Хайка.
Но Гаврош не хотел уходить. Он вытащил из кармана сложенный в несколько раз один из первых номеров "Борбы", который берег уже много месяцев. С трудом развернув негнущимися пальцами газету, он разложил ее на земле. Потом взял один патрон, вытащил пулю, а порох высыпал на газету. То же самое он проделал с другим патроном. Из третьего он только вытащил пулю, заткнул гильзу кусочком бумаги и зарядил ею винтовку. Шиля навалил на газету кучу хвои и сухих веток. Гаврош приблизил дуло винтовки к рассыпанному пороху и выстрелил, надеясь поджечь бумагу, однако выстрелом лишь смело с газеты весь порох, а бумага, конечно, не загорелась.
- Я же сказала, идем! - бросила Хайка и первая пошла догонять колонну.
- Вы что, с ума сошли? - подбежала к ним Рита. - Устроили тут стрельбу!
- Мы только хотели разжечь костер, - стал оправдываться Шиля.
- Этого еще не хватало! Хотите согреться - натритесь снегом.
Марш продолжался. Через некоторое время Гаврош вдруг снова остановился и окликнул Хайку.
Девушка не отозвалась. Она молча смотрела в одну точку прямо перед собой. Бахрома на ее шарфе превратилась в сосульки.
- Хайка, милая, погляди!
Она подняла голову. Еловый лес по обеим сторонам тропинки заметно поредел. А внизу, прямо перед ними, показалось небольшое село. Маленькие домишки были разбросаны по пологому склону. Хайка стояла и молчала, не веря себе, не веря, что они все-таки дошли.
Гаврош посмотрел в ее глаза. Ему так хотелось, чтобы она сейчас улыбнулась...
- Взгляни! - снова воскликнул он.
Она отвернулась, и Гаврошу показалось, что девушка плачет.
- Мы дошли! Понимаешь, дошли!.. Победили! - кричал он.