Обезумев от отчаяния, Раде бросился бежать, вслед за ним кинулись и остальные. Загрохотали выстрелы. Спастись удалось только одному из несчастных.
Солнце заходило за холмы, окрашивая стволы деревьев в кроваво-красный цвет. Прижимая библию к животу, священник расхваливал усташей за усердие. Он ухмылялся, и его золотые зубы горели на солнце.
На дне оврага журчал ручеек.
С клена, под которым лежала Дара, с жалобным писком упал еще не оперившийся воробушек. Смешно растопырив слабые крылышки, он доковылял до Дары и забился под упавший с ее головы платок, который чуть шевелился от легкого ветерка. Тут же слетели еще два воробья, видимо его родители, и начали хлопотать вокруг, пытаясь спасти свое чадо.
- Проверьте, все ли мертвы, а то, может, кто-нибудь только притворился покойником, - приказал командир усташей и сел у ног священника.
Когда усташи осмотрели всех убитых и добили старика Мията, который еще дышал, они вернулись в дом священника, где их ждала ракия и жаркое.
На следующее утро два местных могильщика вырыли в овраге неглубокую яму, свалили в нее трупы и засыпали землей.
Спасшийся крестьянин рассказал в селе обо всем, что случилось. И вскоре по долине поползли слухи, что будто бы "дышит" земля в том месте, где закопаны крестьяне, и на поверхности проступает кровь.
Ориентиры
Митар очнулся, когда полил дождь, и не сразу понял, где находится. Сначала он почувствовал, что насквозь промок, а левая нога совершенно занемела. Он осторожно вытянул ее и попробовал пошевелить ступней. Под пяткой образовалось углубление, которое сразу же наполнилось мутной водой. Туго наложенный бинт сдавливал голень, грудь тоже была забинтована, и от этого было трудно дышать.
Митар помнил, как его ранило. Сначала он почувствовал, как его ударило в грудь слева, потом обожгло ногу. Он застонал, и к нему тут же подползла санитарка Айша. Она начала останавливать толчками бившую из раны кровь. Потом глаза его застлало какой-то розоватой пеленой... Что было после, он не помнил...
Митар вытянул шею и прислушался. Дождь шумел в верхушках сосен, капли быстро стекали по коре.
"Я был на запасной позиции. Да-да... - Его блуждающий взгляд остановился на черневшей в ветвях ближайшего к нему куста каске. - Немец! Нашим все-таки удалось вырваться из кольца. А я?.."
Его охватил страх, одна за другой замелькали тревожные мысли. Митар усилием воли заставил себя не думать о плохом.
Он пошевелил пальцами ноги, проверяя, хорошо ли держатся бинты. Раны под набухшими от крови повязками болели все сильнее.
"Надо что-то сделать, что-то предпринять. Сейчас же!.. Попробую идти".
Опираясь на согнутую правую ногу, он стал осторожно подниматься. Взмахивая рукой, чтобы не потерять равновесия, выпрямился во весь рост, отставив раненую ногу далеко в сторону и боясь наступить на нее.
"Так, потихоньку, еще немножко... - Он осторожно нажал на ногу, ее пронизала боль, но терпеть было можно, - Наверное, смогу идти..."
Сделав несколько шагов, он подобрал толстую сухую палку, чтобы опираться на нее при ходьбе. Еще два-три шага - и он оказался у того куста, где несколько минут назад заметил немецкую каску. По ней стекали струйки дождя. Немец лежал, уткнувшись в землю. Митар хотел заглянуть ему в лицо, но потом понял, что это стоило бы ему слишком больших усилий, и отказался от своего намерения. Плечо немца оттягивали ремни ранца, из которого торчала свернутая плащ-палатка; в руке, наполовину скрытой опавшей листвой, поблескивал пистолет.
"Пригодится и то и другое", - решил Митар. Он вытащил плащ-палатку, а потом, боясь согнуться, палкой подцепил за скобу пистолет и поднял его.
"Это иногда удобнее, чем винтовка, да и полегче". Митар поднял глаза к небу. Непогода стихала, темные тучи уползали за далекие горы. В просветы между облаками стало выглядывать солнце. "Куда теперь?"
Тревожно, неприветливо шумели обступившие его со всех сторон сосны. Митар огляделся. От мокрой земли поднимались пахнущие гнилью испарения. Справа от него на поляне чернело что-то похожее на корявый пень. Это оказалось скорчившееся человеческое тело. Партизан был сражен очередью разрывных пуль. Об этом говорили рваные раны на его теле.
"Может, наши пробивались в этом направлении?"
Митар стал внимательно осматривать землю в надежде отыскать следы. Однако дождь позаботился о том, чтобы не оставить ничего. Раненый отправился дальше. Нижние ветки деревьев были сбиты пулями. По множеству свежих следов от пуль и осколков на стволах деревьев можно было понять, какой жестокий бой шел в этом лесу. На небольшом пригорке лежал, широко раскинув руки, еще один немец. Он был изрешечен пулями. А внизу, за трофейным пулеметом, тесно прижавшись друг к другу, лежали двое партизан: наводчик и его помощник, который, казалось, спал, подложив под голову фуражку.
"Эх, товарищи мои, никогда не думал, что вы послужите мне безмолвными ориентирами".
Лес казался бесконечным. Митар шел уже полдня, то и дело натыкаясь на убитых партизан, среди которых оказалось много его знакомых. Он с трудом сдерживал слезы. Однажды Митар все-таки не стерпел. Прислонившись к толстому буковому стволу, он заплакал. Плакал в голос, не обращая внимания на то, что его рыдания далеко разносятся по притихшему лесу.
Из-за дерева слева от него, у самой земли, показалась немецкая каска. Затем высунулась рука с парабеллумом. Рука дрожала. Раненый немец собрал последние силы, чтобы унять дрожь и лучше прицелиться. Он очень боялся промахнуться. У него сильно дергалось левое веко, лоб покрыли крупные капли пота. Он целился Митару в грудь. Потом судорожно нажал на спуск. Руку с пистолетом подбросило вверх. Это был последний патрон. Немец ждал, что Митар упадет. Тот, однако, лишь дернулся от неожиданности, но уже в следующее мгновение спрятался за ствол дерева и выхватил свой пистолет. Потом осторожно высунулся, удивленный тем, что немец больше не стреляет. Два человека - один в шапке со звездой, другой в стальной каске - настороженно выжидали. Митар догадался, что этот немецкий солдат находится в таком же положении, что и он. Партизан решил пойти на переговоры. Труднее всего было начать.
"Позвать его? Что он будет делать? Откликнется или будет стрелять?.."
Митар помахал рукой, предлагая перемирие. Ничего. Лес дышал спокойствием, на него тихо опускались первые сумерки.
- Эй, ты!
Лишь эхо тревожно прокатилось по лесу.
"Не ждать же так до ночи", - решил Митар, поднял пистолет и вышел из-за своего укрытия.
Немец задрожал, увидев хромающего человека, который направил на него пистолет, хотел было бежать, но раздумал, боясь выстрела в спину. Он поднял руки и ждал.
- Не бойся, я не стану тебя убивать, - сказал Митар.
В глазах немца сквозил страх.
- Почему ты не стрелял? Что, все патроны израсходовал?
Немец не понял его. Он вдруг расстегнул свой френч и показал Митару рану на животе, кое-как перевязанную нижней рубашкой вместо бинта.
- Понятно! Болит. Еще бы!.. В общем я даже рад, что тебя встретил. Я не выношу одиночества. Один я бы загнулся в этом чертовом лесу.
Он показал немцу тропу, и они молча побрели вперед.
Через некоторое время немец вдруг остановился и рухнул в негустую траву. Из его груди вырвался хрип. Он заговорил о чем-то, размахивая руками, но Митар не понимал ни слова. Дыхание немца участилось, ноги судорожно царапали землю.
"Он не притворяется. Ему худо..."
Митар с трудом нагнулся, снял с него каску. На потный лоб немца упали густые льняные волосы.
- Бедняга, конец тебе приходит!
Митар осмотрел рану - это была страшная студенистая масса.
- Сейчас я тебя получше перевяжу...
Он не успел закончить перевязку. В застывших глазах немецкого солдата отразился холодный свет только что взошедшего месяца. Митар закрыл каской его лицо и тяжело вздохнул. Потом отошел в сторону и лег в густом папоротнике.
Утром его нашли партизаны, которые вернулись, чтобы собрать оружие и проверить, не остался ли кто живой на месте боя. Митар узнал, что немцы отступили берегом реки, вероятно, вернулись в город, чтобы передохнуть и пополнить свои поредевшие батальоны.
Сердце матери
Люди кричали, что надо бежать. Одни бросились на восток, другие на север. Стана сидела на телеге. Правил лошадьми ее сын Бранко. Перегруженная телега жалобно скрипела. Из дома было взято все, с чем не хотелось расставаться. А с чем было легко расстаться, если люди жили в доме не одно десятилетие? К большому тюку была привязана сухая тыква. Семечки в ней шуршали, когда телега ехала по ухабам. Этот звук раздражал Стану, и тогда она оборачивалась к сыну и просила:
- Брось тыкву!
Она и сама не знала, почему именно этот негромкий звук выводит ее из себя, а того, что противно скрипит телега и вдали то и дело раздаются взрывы, она не замечает.
Они доехали до перекрестка и увидели перед собой три дороги.
- Куда теперь? - спросил Бранко.
- Лучше нам свернуть в сторону.
Мать очень волновалась; от ощущения близкой опасности лоб ее прорезали глубокие морщины, губы чуть-чуть дрожали. Она хотела сказать еще что-то, но от волнения не могла произнести ни слова. Горло сдавило, стало трудно дышать.
- Ну же, сынок, поворачивай куда-нибудь! Быстрее!.. Они уже близко!..
Она взмахнула рукой, словно пытаясь отогнать страшную опасность. Поводья натянулись, и телега, свернув с дороги, покатилась по целине.
- На нас кто-то смотрит! - обернулась Стана к сыну.
Из-за куста боярышника за ними действительно следили чьи-то внимательные глаза. Потом человек этот выпрямился во весь рост, привычным жестом коснулся рукой усов и спросил:
- Ну, что стали? Езжайте дальше!
Бранко оглядел незнакомца с ног до головы. Тот было снова открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут вмешалась Стана:
- Чего расшумелся-то? И без тебя тошно!
- Бежите, куда глаза глядят?
Стана заметила за спиной незнакомца залегших партизан и поняла, что немцы уже совсем близко.
- Можно у вас тут телегу оставить? Мы пока хоть коней уведем.
Усатый партизан ничего не ответил, но Стана поняла его молчание как согласие. Мать с сыном распрягли лошадей и побежали с ними к лесу. Стана на бегу обернулась и, задыхаясь, прошептала:
- Берегите себя, милые! Помоги вам господь!..
Так она всегда благословляла людей - на уборке урожая и жатве, на крестинах и свадьбах. Во многих крестьянских домах пелись ее песни, из уст в уста передавались ее слова. Стана всегда радовалась и гордилась тем, что люди ее уважают и внимательно прислушиваются к тому, что она говорит...
Брко, молодой партизан, осторожно выглянул из-за редких кустов. Он даже не снял винтовку с плеча. Остальные бойцы были целиком поглощены предстоящим боем; приготовив оружие, они напряженно ждали, не открывая огня. Их было немного, и у них осталось мало патронов. А немцы подходили все ближе, ведя огонь из автоматов.
- Каждый может израсходовать по десять патронов. Если они не остановятся, придется отходить к реке. Лодки уже готовы, - раздался из середины цепи хрипловатый голос командира.
"А эти двое, парень с матерью, и их дивные кони?.. Зачем они здесь?" - мелькнуло в голове у Брко.
Он оглянулся. Из села в направлении гряды холмов вела песчаная дорога, растекаясь на несколько узких тропинок. Они петляли между заборами и живыми изгородями, спеша увести идущих под прохладную тень соснового бора. А среди деревьев еще различались фигуры отставших беженцев. Над их головами свистели пули, и люди испуганно жались к толстым стволам.
"И чего эти двое не бросили сразу к чертям свое барахло? Они бы теперь уже где были! Сейчас ведь главное - уцелеть!.."
Брко подумал, что надо было посоветовать им укрыться в траншее, но поздно: мать с сыном находились уже далеко.
Стрельба участилась, и он прижался к земле. Рядом ударила в землю разрывная пуля. Брко сжался в комок, ему уже приходилось видеть раны от таких пуль: входное отверстие маленькое, с лесной орех, а выходное - огромная рана с рваными краями.
Брко нажал на спусковой крючок. Винтовка подпрыгнула в его руках, приклад ударил в плечо. Немцы, однако, продолжали наступать, хотя и несли серьезные потери. Спотыкаясь о камни, путаясь в кустарнике, они все же спешили пробиться к дороге.
Командир понял, что им не сдержать яростного натиска немцев, - партизан слишком мало.
- Надо уходить! - решил он и стал выбирать, где удобнее спуститься к реке. Он отдал необходимые распоряжения, выделил нескольких бойцов для прикрытия.
Партизаны стали отходить. Брко, шедший последним, предложил:
- Может, пойдем опушкой леса, захватим тех двоих? И лошадей... Ох, хороши кони, товарищ командир!
Лощиной, укрывавшей их от неприятельских пуль, партизаны стали пробираться к лесу.
- К реке пройдем за холмами. Ты прав, надо вывести тех двоих, - сказал командир.
- А кони?
- Черт с ними!
Оставшиеся для прикрытия бойцы залегли в канаве у дороги. У кустов, где еще недавно лежали партизаны, теперь находились немцы.
С дороги было видно далеко вокруг. Вдали серебром поблескивала река, временами ветер доносил до партизан ее негромкий шум. На берегах ее качались стройные березы.
Брко с группой партизан уже добрались до леса. Скрываясь за деревьями, они рассыпались по опушке. Надо было спешить, и Брко громко позвал:
- Эй, мать, где вы? Выходите скорей!
Эхо разнесло его голос по лощине. Заржал конь, затем невдалеке раздался крик:
- Мы здесь! Немцы далеко?
- Сейчас будут здесь, скорее!
- А кони?
- Да бросьте вы их!
Со стороны дороги донеслась ожесточенная пальба, послышались взрывы гранат. Брко выругался. Стане показалось, что это относится к ней, но она все равно была благодарна партизанам, которые не забыли о них в суматохе боя.
Все бросились к реке. Бежали молча, слышно было только прерывистое дыхание людей.
- Эх, какие жеребцы были! - запричитала Стана.
- Да ты... - Брко едва сдержал уже готовое сорваться резкое слово.
- Как я их выхаживала! - все никак не могла успокоиться женщина, и в ее голосе слышалось отчаяние.
- Немцы!
Пока Брко перезаряжал винтовку, Стана опустилась на землю у его ног, остальные партизаны залегли поодаль.
- Бегите!
Стана поднялась первая и бросилась бежать, крича:
- Бранко, скорее! Ох, пропали наши жеребцы!
Петляя, чтобы помешать противнику целиться, партизаны спешили через лес. Дышать стало труднее: бежать приходилось в гору. Брко отступал последним, отстреливаясь на ходу.
Среди грохота выстрелов его привычный слух различил характерные хлопки разрывных пуль, и ему стало не по себе.
- Не убежать нам! - задыхаясь, кричала Стана. Она все время оглядывалась на сына, боясь, как бы он не отстал.
А юноша растерялся, в его широко раскрытых глазах появился ужас. Позади них яростно заливались автоматы...
Когда послышался крик сына, мать в ужасе застыла на месте:
- Бранко, сынок!
- Не останавливайся! - закричал Брко. - Я ему помогу!
Юноша бездыханный лежал на земле. Стана, не слушая криков Брко, бросилась к нему. Но Брко, использовав короткую передышку, преградил ей дорогу:
- Я его вынесу, беги!
Под ливнем пуль Брко пополз назад. Вражеский пулемет бил не переставая, не давая приблизиться к скорчившемуся на земле телу. Брко пополз в обход. Стана не могла двинуться с места и только шептала молитвы, стараясь не думать о самом страшном. Брко был уже рядом с ее сыном. Он окликнул Бранко, но в ответ не услышал ни звука. Он перевернул юношу на спину:
- Черт, так и есть, разрывная!..
Брко осторожно поднял погибшего.
- Неси его сюда! - закричала мать. - Он поправится, вот увидишь! Дай мне винтовку!
Глядя, как Брко несет ее сына, она еще надеялась, что Бранко жив.
Схватив винтовку, она открыла огонь по немцам.
Когда партизаны были уже по другую сторону холма, Брко проговорил, боясь взглянуть Стане в глаза:
- Вот он, мать.
- Ну, как он? - Она склонилась над телом сына и сразу поняла, что случилось самое страшное. По щекам ее покатились две слезинки, она судорожно прижала руки к груди. Постояв так несколько минут, она глухо сказала:
- Уходите! А меня оставьте. И винтовку мне дайте.
Командир не сразу понял, что она хочет делать.
- Идите, а я здесь дождусь изуверов! Я хочу отомстить!
- Нет, надо идти. Пойдем, мать. Мы понесем твоего сына. - Командир потянул ее за руку. - Брко, Ранко, будете прикрывать нас, пока мы не переплывем на ту сторону.
- Я останусь с ними! - твердо сказала Стана...
Лежа на вершине холма, она со злым хладнокровием выпускала пулю за пулей в мелькавшие среди стволов черные фигуры. Она стреляла, забыв обо всем на свете, и партизанам, оставшимся с ней, пришлось окликнуть ее, когда настало время уходить.
Лодка быстро перенесла их на тот берег. Словно утешая мать, тихо и ласково шумели березы.
На другом берегу Стана подошла к командиру:
- Я хочу остаться с вами. Буду шить, стирать, всегда ведь найдется какая-нибудь работа и для меня.
- Оставайся, мать! - согласился командир, стараясь загородить от нее бойцов, торопливо отрывавших могилу под березой.
Преданность
Пес неподвижно сидел на пепелище, грустно глядя в одну точку. Казалось, он чего-то ждал.
Собачью морду украшала белая полоса, которая шла от лба до самого носа, и это придавало псу вид задумчивый и сосредоточенный.
Из села донесся приглушенный расстоянием лай. Пес даже не повернул головы. Морда у него была испачкана пеплом, а в глазах отражалась горестная картина. От дворовых строений остались лишь обугленные стены. Судя по всему, животное сидело здесь без движения уже не первый час и, видимо, успело привыкнуть к этому невеселому зрелищу.
Медленно текли минуты. Пес не уходил. Он сидел в обычной собачьей позе: выпрямив передние лапы. Вокруг прыгали птицы, щебетали, раскапывали золу, не сводя настороженных бисеринок-глаз с неподвижного животного. Самым нахальным оказался один воробей. Он сел псу прямо на спину, потом осторожно перебрался ближе к голове, заглянул в морду, в тоскующие собачьи глаза. Вдруг он заметил у него на шее блоху и клюнул.
Пес зарычал, тряхнул головой и поднялся. Он подошел к кучке углей, на которую так долго смотрел, понюхал ее, но тут же с рычанием отскочил. Рычание перешло в протяжный вой. Пес хотел позвать людей, обратить их внимание на этот засыпанный золой и пеплом труп. Однако никто не отозвался. Поджав хвост, пес отбежал под старую грушу, на стволе которой виднелись совсем свежие следы от пуль, и, свернувшись в клубок, снова стал ждать.
Что же произошло здесь?
Утром небо было безоблачным и ясным. Все обещало погожий, солнечный день. Крестьяне готовились идти на уборку кукурузы. Вдруг все разом замерли и встревоженно прислушались. Издалека донеслись крики и винтовочная стрельба. Можно было или остаться в селе и переждать, или, пока не поздно, уйти в горы. Люди выбрали последнее и, подхватив детей и узелки с едой, которую они собирались взять с собой в поле, побежали к лесистым склонам гор, поднимавшихся за околицей села.