Тягостные мысли и беспокойные сны Обрада всегда были связаны с одним трагическим днем войны, когда погиб весь его взвод, а сам он только чудом проскользнул сквозь кольцо вражеского окружения. День тогда стоял пасмурный. В сумерки поредевший взвод партизан отходил к вершине горы. Бойцы страшно устали. Командир, напряженно искавший способ вырваться из окружения, спросил Обрада:
- Сколько отсюда до реки?
- Километра три.
- На той стороне реки наши... Если бы мы смогли туда переправиться... Но, как назло, большинство бойцов не умеют плавать. А река, говорят, очень широкая и быстрая...
- Там полно водоворотов, и она опасна даже для хорошего пловца. Особенно в это время года, - ответил Обрад.
- Кто-нибудь должен переплыть на тот берег и сообщить о нашем положении. Нам нужна помощь. Если только она не опоздает... Ты, я слышал, хороший пловец?
- Да, я неплохо плаваю, - подтвердил Обрад.
- Доставишь пакет.
- Хорошо, я попробую пробраться.
Как только стемнело, Обрад тронулся в путь по небольшой лощине. Он неслышно прополз сквозь кольцо вражеских солдат, которые должны были уничтожить партизан, закрепившихся на самой вершине горы. Темнота помогла Обраду подойти к реке незамеченным. Он бросил на берегу все, что могло помешать ему плыть. Все, кроме винтовки, остаться без которой было для него равноценно гибели. Он уже собирался войти в воду, когда заметил на фоне неба несколько человеческих фигур. Они быстро приближались. Надо было где-то спрятаться.
"В реку прыгать нельзя, - решил он. - Заметят и подстрелят. Назад в лес - тоже не годится. Остается только уходить вдоль берега". Обрад побежал, как не бегал еще никогда в жизни. За спиной он услышал свистки немцев и с ужасом понял: заметили!
Выстрелы раздавались совсем близко, и это придало ему сил. Тяжело дыша, он убегал от настигавшей его смерти. Ему вдруг пришло в голову: "А что, если меня попытаются взять в плен? - И он тут же решил: - Река - мое последнее убежище. Если придется совсем туго, прыгну. Может быть, удастся уйти".
Силы покидали Обрада, бежать становилось все труднее. Пока что разрыв между ним и преследователями сохранялся. Но сколько он еще сможет выдержать?
В том месте, где река делала поворот, Обрад увидел в траве ровные ряды каких-то длинных предметов с одинаковыми промежутками между ними. Через несколько предметов он перепрыгнул, но потом любопытство победило страх. Он, задыхаясь, нагнулся, чтобы рассмотреть эти странные препятствия. Гробы!
Содрогнувшись от неожиданности, Обрад стал гадать, что бы это могло значить. Видимо, немцы привезли сюда гробы для своих погибших солдат. А где же охрана?
Он услышал крики за спиной, и это заставило его перепрыгнуть еще через несколько гробов. Бросив взгляд на реку, Обрад заметил у берега лодку с тремя неподвижно застывшими в ней людьми. Со своего места он не мог определить, были то солдаты или крестьяне, силой приведенные сторожить гробы.
"Заставить их, чтобы они перевезли меня через реку? Нет, вряд ли это получится. Может, лечь в какой-нибудь гроб и переждать погоню?"
Обеими руками он приподнял крышку одного из гробов и содрогнулся от ужаса. Окоченевший труп немецкого солдата испугал его сильнее, чем свист пуль над головой. Обрад опустил крышку и оглянулся. В темноте преследователей не было видно, зато он хорошо различал их голоса. Немцы, видно, тоже устали, однако и не думали отказаться от погони.
"Почему они оставили своих покойников без охраны? Хотя кому нужны трупы? Или, может, люди в лодке - это охрана?"
Обрад точно на раскаленном железе стоял. Раздумывать было некогда. Он приподнял крышку следующего гроба и боязливо сунул внутрь руку. "Пустой. Спрячусь здесь".
Сначала он положил винтовку так, чтобы она ему не мешала. Потом сам осторожно лег на деревянные доски гроба. Обеими руками опустил крышку. Сердце его бешено колотилось, и это мешало слышать, что происходит снаружи. Он попытался успокоиться. Но оно билось все сильнее, словно стремясь выпрыгнуть из груди. Обраду ничего не оставалось, кроме как ждать и надеяться, что немцы не обнаружат его. Вскоре он услышал топот. До него донеслись возбужденные голоса. Обрад не понял смысла фразы, сказанной на чужом, непонятном языке, к которому он никогда не питал никакого интереса. По визгливой интонации он догадался, что кто-то, по всей вероятности офицер, ругает своих подчиненных. Обрад с беспокойством подумал о том, что будет, когда офицер устанет орать. Если крышку гроба поднимут, то обнаружат. Обрад осторожно взялся за рукоятку ножа вытащил его из ножен. Обратись в слух, он в напряжении дал, досадуя, что не понимает, о чем говорят немцы, и не может узнать их намерений. Но вот наступила тишина, а затем кто-то заговорил по-сербски:
- Немецкий офицер прав. Он нас послал сюда с этим коротышкой немцем, чтобы мы работали, а мы заснули, укачавшись в лодке. Давно доказано, что могильщики и мобилизованные мужчины в годах - самый ненадежный народ. Видишь, Бумбар, офицер сказал, что здесь кто-то пробежал. Подозревает, что мы помогли ему скрыться. Вот тут он ошибся. Разве ж мы решились бы на такое? Человек, который в своем уме, никогда бы такого не сделал. Правда, и чокнутых сейчас много. Но какое нам дело до других? Слышишь, офицер спрашивал у нашего коротышки, не заметили ли мы кого. Черта лысого мы заметили! Нас и самих мог кто-нибудь украсть, так крепко мы спали. На этот раз, мне кажется, немцев кто-то обдурил. Они все хвастают, что партизан уничтожили, а партизаны, видать, все же есть...
- Не знаю, Пестрый, - сдержанно ответил другой голос.
- Как ты думаешь, Бумбар, почему могильщиков так мало интересует окружающее? Может быть, это из-за нашей не очень приятной профессии?
- Может быть. Нам часто приходится видеть, как земля скрывает бренные останки человека. Участвуя в похоронах и привыкая к однообразию, мы привыкаем и к людскому горю... Смотри-ка, фары грузовика! Наверное, новых покойников привезли. Сейчас будет нам работенка, чтобы мы не скучали и не занимались пустой болтовней.
Обраду показалось, что шум мотора доносится из-под земли. Он осторожно пошевелился, чтобы хоть немножко размять затекшие члены. Обрада все больше тяготило его положение. Сквозь щели между гробом и крышкой проник тоненький лучик света от фар грузовика. По стенам гроба запрыгали неровные тени. Обраду показалось, что чьи-то огромные когтистые лапы хотят схватить его и разорвать на куски. Он крепко зажмурился, пытаясь справиться с неприятным ощущением. Свет ослабел, и мотор затих. В наступившей тишине раздался голос Бумбара:
- Пестрый, еще трех покойников привезли. Я забыл, сколько у нас пустых гробов?
- Четыре, если я вчера ничего не перепутал.
- Сейчас мы этих положим. Ну-ка, помоги мне этого донести. Кажись, унтер-офицер.
- Мертвецам чины ни к чему.
- Ты прав, Пестрый. Однако тяжеленный же он. А солдаты и не думают помочь.
- Они, Бумбар, сами едва на ногах держатся. Видать, им здорово всыпали наверху, в горах.
- Не наше это дело. Давай лучше работать.
- Верно, опускай унтера. Погоди, я сниму крышку. Так, теперь давай... Ну вот, лежит, этому гроб словно по заказу делали. Иди, Бумбар, подтащи следующего к борту грузовика. Я пока открою остальные гробы, а потом подсоблю тебе.
Пестрый громко зевнул и сильно потянулся, чтобы разогнать дремоту, потом нагнулся и поднял крышку. Заметив неподвижного Обрада, он в первый момент растерялся. Удивленно вытаращив глаза, он пытался понять, откуда взялось тело в гробу, который еще вчера был пуст. Пестрый хотел дотронуться до Обрада рукой, но тут услышал шепот:
- Тсс! Враз кишки выпущу, только пикни!
Пестрый от ужаса потерял дар речи. Воспользовавшись его замешательством, Обрад прошептал:
- Наклонись, не бойся!
Могильщик нагнулся и увидел холодно поблескивающее лезвие ножа.
- Только попробуй меня выдать, сразу отправишься на тот свет...
- А что же мне делать? - тихо спросил Пестрый, не зная, как поступить.
- Погрузите меня в лодку вместе с мертвыми немцами. Может, мне где-нибудь по дороге удастся сбежать.
Поняв, что отказ равносилен смерти, Пестрый спокойно положил крышку на место, скрыв Обрада от глаз, немецких солдат, стоявших поблизости.
"Сказать об этом Бумбару?.. Нет, лучше уж промолчать", - решил Пестрый. Неторопливо подойдя к грузовику, он помог Бумбару перетащить немца, шея которого была изуродована рваными ранами от пуль. Он все время с ужасом думал о том, что в гробу могут найти живого партизана. "А тогда..." Что может быть "тогда", он боялся даже представить себе и потому торопился поскорее со всем покончить. Наконец он заколотил последний гроб...
Отделенный от окружающего мира досками гроба и мучимый неизвестностью, Обрад вытирал со лба пот, прислушиваясь к ударам молотка по дереву и шуму реки... Кто-то сказал, чтобы осторожнее заносили гробы в лодку. Подошли и к гробу, в котором был Обрад. Сначала гроб потащили волоком, потом чьи-то руки подняли его. Обрад услышал хрипловатый от натуги голос Бумбара:
- Этот что-то уж очень тяжел. Хорошо, что последний. - Положим его вот здесь, с краешка. Потом легче будет вытаскивать, - стараясь говорить безразличным тоном, сказал Пестрый.
- Кажется, не хватает одного пустого гроба, - заметил Бумбар, и от этих слов Обрада прошиб холодный пот.
- Что это тебе взбрело в голову? Ты просто напутал, когда считал трупы, - стал уверять приятеля Пестрый и сел на крышку гроба, в котором лежал Обрад.
- Да нет, не мог я обсчитаться. Хотя, бог его знает... Гробы все на месте. Пустые или нет - один черт. Может, действительно оказалось на одного покойника больше?
- Конечно, мы обсчитались, - успокоил его Пестрый и взялся за весло.
На другом берегу гробы перегрузили в машину. Судя по быстроте погрузки, Обрад решил, что это сделали солдаты. Грузовик медленно покатил в город. Голосов могильщиков больше не было слышно.
В гробу было нестерпимо душно. У Обрада мелькнула мысль, что они едут на городское кладбище, и он со страхом подумал о том, что может живым оказаться в могиле. К счастью, гробы установили в каком-то помещении, и вскоре все стихло. Тут Обраду невыносимо захотелось спать. Проснувшись, он почувствовал, что все его тело затекло. Обливаясь потом от духоты, прислушался. Тишина, запах плесени и воска наполнили его душу непонятной тревогой. Он решил, что, наверное, еще не рассвело, потому что сквозь щели гроба не проникал дневной свет. "Надо открыть крышку, тогда можно будет сориентироваться". Упершись локтями в дно, он напряг все силы, пытаясь приподнять крышку плечами. Наконец она отскочила.
"Церковь... Я по-прежнему в обществе мертвых фрицев. Интересно, стерегут ли живые немцы своих покойников?"
В ноздри ему ударил тяжелый запах разложения. Зажав рукой нос, он выглянул в маленькое окошко, через которое в церковь проникал слабый лунный свет. С этой стороны церкви было кладбище - он увидел очертания памятников. Обрад взял свою винтовку и снова вернулся к окну. Теперь он заметил немецкого солдата, который прохаживался по дорожке между церковью и кладбищем.
"Часовой! Так я и думал! Черт бы его побрал!.."
Обрад прикусил губу, лихорадочно размышляя, как поступить. Осторожно обойдя гробы, он подошел к двери и легко нажал на ручку. Дверь подалась, она была незаперта. Обрад начал обдумывать, как обмануть часового. Но все, что приходило в голову, казалось трудно осуществимым. Приближение рассвета заставило его действовать быстрее. Выбор у него был небольшой: или проскользнуть за спиной часового, рискуя быть обнаруженным, или же неожиданно напасть на него и убить. Оба варианта требовали выдержки и точного расчета. Обрад остановился на втором, хотя он и казался более трудным. Поставив винтовку у дверей, Обрад осторожно выглянул наружу. К часовому шла смена. Обрад неслышно прикрыл дверь и замер.
"Этому не придется заплатить за мои несчастья. Случайность... Но удастся ли мне спастись?.." - промелькнуло у него в голове.
С ножом в руке, босой, Обрад подкрадывался к врагу для решительного броска. Как тигр прыгнул он немцу на спину, повалил и ударил ножом. Затем перетащил немца в часовню и положил в тот самый гроб, который еще недавно служил убежищем ему самому. Он опустил на гроб крышку и пробормотал:
- Ну вот, теперь им придется поломать голову, куда девался часовой.
Потом он засунул винтовку немца в бурьян за церковью, а свою вскинул на плечо.
Когда рассвело, Обрад был уже далеко от города. Войдя в лес, он вскоре наткнулся на партизанский патруль. Его проводили к командиру отряда, которому он и нес пакет. Командир встретил его хмуро:
- Мы уже сами пытались прорваться к ним, но не смогли. А сегодня узнали, что твой взвод вчера вечером принял свой последний бой... Так что оставайся пока с нами.
У Обрада потемнело в глазах, когда он услышал это страшное известие. Он попросил воды. Командир налил ему из глиняного кувшина. Обрад залпом выпил и тяжело опустился на стул. Командир, на зная, что сказать, и понимая, что любые утешения излишни, вышел...
Оратор закончил говорить, и Обрад, очнувшись от воспоминаний, тряхнул головой. Он поднялся, намереваясь уйти, чтобы никто не мог увидеть его лица и прочитать на нем всю невысказанную боль.
- Куда ты? - положил Обраду на плечо руку его старый товарищ, который только что закончил свою речь.
- Я хотел уйти вон туда, в тень, - махнув палкой в сторону молодых акаций, ответил Обрад.
- Нет, сегодня ты не уйдешь в тень. Я понимаю твою скромность, но... Пожалуйста, останься. Поговори с матерями павших партизан, постарайся смягчить их боль...
- Раз просишь, останусь. Хотя, сказать по правде, мне и самому нелегко...
Кровавая жатва
Долина была залита солнечным светом. Колыхались спелые хлеба. В той стороне, где между стройными березами бежал ручеек, цепочкой двигались жнецы. На краю долины высилось несколько холмов, покрытых яркой зеленью. В конце ее, там, откуда бежал ручей, холмы становились выше и круче. На их склонах виднелись в беспорядке разбросанные небольшие домишки, окруженные сливовыми садами... В другом конце долины белела одинокая церквушка. А над всем этим в легкой дымке плавилось от зноя лазурное небо. Вдали, над круто вздымавшейся вверх горной вершиной, появилась туча и медленно поплыла на север.
Ложились под серпом колосья, за жнецами на стерне оставались ровные ряды снопов, а перед ними от легкого ветерка, который со склонов холмов струился в долину, качались волны спелой пшеницы. Жнецы раскраснелись, по их лицам тек пот. Обогнав всех женщин, ловко вязала снопы стройная черноволосая девушка. Толстые косы падали ей на грудь, мешая работать, и она то и дело быстрым движением откидывала их за спину. У нее были большие лучистые глаза, лоб закрывал платок, из-под которого выбивался непослушный вьющийся локон.
Первым шел молодой парень в длинной рубахе навыпуск. Работая серпом, он время от времени поглядывал на девушку, прикидывая на глаз, сколько ей до него еще осталось. Торопясь, он иногда, неосторожно взмахнув серпом, задевал землю, быстро вытирал его о штаны и спешил дальше. Пройдена была уже почти половина поля.
На меже устало выпрямилась женщина. Упершись руками в бедра, она посмотрела, много ли еще осталось, вытерла платком лицо и пронзительным голосом закричала остальным:
- Глядите-ка, Дара-то поджимает суженого! Заставляет попотеть своего женишка! Смотри, Раде, - добавила она, - не давай девке куражиться. А то ишь, собралась замуж и думает, что ей равной нет. - И женщина снова взялась за серп.
Все рассмеялись, а Раде еще быстрее заработал серпом. Когда ему удалось оторваться от девушки на несколько шагов, из-за холма, перепрыгивая через кусты ежевики, выбежали вооруженные люди. Крестьяне на поле не сразу их заметили. Дара первая услышала топот сапог по камням у ручья и, выпрямившись, испуганно оглянулась. Серп выпал у нее из рук.
- Усташи! - в ужасе прошептала она, не решаясь крикнуть, чтобы предупредить остальных, которые, ничего не подозревая, по-прежнему работали, наклоняясь низко к земле.
В этот момент к ней подошел Раде и увидел выражение ужаса на ее лице. Такого ему еще никогда не приходилось видеть. Он бросил взгляд в ту сторону, куда смотрела Дара, и заметил усташей, которые уже шли по полю, направляясь прямо к ним. Остальные жнецы, тоже заметившие усташей, так и застыли с серпами в руках.
Усташи быстро приближались, держа оружие наперевес.
- Вы убили нашего Анте! - хрипло крикнул один.
- А тело спрятали!.. - подхватил другой.
- Мы не убивали. Мы даже не знаем, кто это такой, - испуганно проговорила Дара.
- Молчи, сволочь! Ты ему отрезала уши, а теперь изображаешь из себя невинную! - прошипел один из усташей.
Раде крепко сжал руку Дары, понимая, что будет лучше, если она помолчит.
Ругаясь и дыша перегаром, усташи приказали жнецам бросить серпы и погнали всех мужчин и женщин вдоль ручья.
На поле в несжатой пшенице осталась широкая примятая полоса. На один из снопов села ворона, открыла клюв и растопырила крылья, точно ей было жарко. Откуда-то появившаяся на поле собака вспугнула ее, и ворона полетела вслед за крестьянами, которых уводили усташи. Пролетая над ними, она несколько раз каркнула и скрылась за деревьями.
Раде шел рядом с Дарой, касаясь ее плечом. Они находились в самой середине толпы и изнемогали от жары. Босые ноги жег раскаленный песок. Лицо Раде с черным пушком на щеках было бледным, глаза смотрели устало, на бровях дрожали капельки пота. Дара еще не остыла от работы, на щеках ее играл румянец, но в глазах уже не было прежней веселости. Губы у девушки пересохли, ее мучила жажда.
Когда они вышли на дорогу, усташи ударами прикладов стали выстраивать их в колонну. Больше всего ударов пришлось на долю уже немолодой женщины, которая шла последней. Она все время причитала, еще больше озлобляя этим усташей:
- Ой, малютки мои бедные! Остались вы без матери!.. А я даже не простилась с вами!
Раде оглянулся. Женщина упала в пыль. Из носа у нее пошла кровь. Усташи продолжали избивать ее, а потом поволокли окровавленное тело к обочине дороги.
К вечеру крестьян, избитых и истерзанных, привели в какое-то село и загнали во двор дома католического священника. Открылась дверь, и показался жирный священник.
- А, стадо божье! Сейчас вас принесут в жертву богу нашему Иисусу Христу. Господь будет доволен.
Он взмахнул крестом, который висел у него на шее, и вернулся в дом. Окруженные разъяренными усташами крестьяне в ужасе переглядывались. Через некоторое время толстый священник снова вышел. Его сопровождал жупан. По знаку священника на крестьян посыпались удары. Потом их погнали мимо старой церкви к околице села. За селом у оврага, где росли два дерева, усташи остановились. Священник встал на краю оврага и, держа в правой руке крест, а в левой библию, сказал:
- Сейчас вы по очереди исповедуетесь, чтобы с просветленной душой перейти в мир иной. Может, и райские врата перед вами распахнутся, если вы покаетесь в своих прегрешениях. Начинай ты, дочь моя, - обратился он к стоявшей перед ним Даре. - Поведай мне о своих грехах.
- Ах ты собака! Кровопиец проклятый! - закричала она, сжав кулаки.
К девушке подскочил один из усташей, толкнул ее к краю оврага и поднял винтовку. Раздался короткий выстрел.
- Продолжим исповедь, - произнес священник.