- Товарищи, пусть письмо будет кратким, но горячим, искренним. Давайте бумагу - и за дело!
Через несколько минут все уселись под грушей и стали сочинять письмо. Бойцы рассказали всю историю усов взводного. Объяснили, что потери усов взводный не переживет по причине того, что питает к ним слабость. В конце изложили просьбу штабу помочь им. Потом письмо запечатали и попросили связного срочно отнести его. А затем все разошлись, чтобы до возвращения связного успеть побриться самим...
Этот вечер в отряде был особенно напряженным. Взводный Чутурило, узнав у бойцов, что они предприняли, сам с нетерпением ожидал возвращения связного. Он страшно волновался. Пулеметчик Загора подбадривал его:
- Поймут нас в штабе бригады, не бойся. Мы так написали, что земля и та расплачется. Составили так, как надо. Хочешь есть?
- Не хочу, - сказал взводный.
- Почему?
- Не хочу, и все!
- С каких это пор ты снова стал курить?
- С сегодняшнего утра. После того как ты меня "обрадовал"...
Взводный Чутурило, на удивление всем, снова курил, часто-часто затягиваясь и нервно отгоняя дым.
Заморан уже заканчивал свое дело. Партизаны по очереди подходили к нему, снимали рубашки, а он им сбривал все волосы. Повар Теодосий уже ходил побритый и говорил, что без усов он себя чувствует гораздо лучше.
- Братцы, легко-то как, будто я птица!
Но взводный Чутурило косо поглядывал на него, вовсе не склонный разделить с ним веселье. Наконец на тропинке, спускающейся с горы, появился долгожданный связной. Взводный вскочил и затоптал только что зажженную сигарету. Пулеметчик Загора встал рядом с ним и гаркнул:
- Радуйся, идет твое спасение!
Взводный посмотрел на него с надеждой и отчаянием одновременно, и усы его слегка задрожали.
- Думаешь, они разрешат? - коротко спросил он.
- Конечно! - восторженно выпалил Загора. - Можешь их носить с гордостью! Считай, что все в порядке!
Взводный грустно улыбнулся и пошел к груше, боясь, что просто не выдержит, когда будут читать ответ из штаба бригады.
- Я побуду тут неподалеку, - сказал он, - посижу немного.
- Как хочешь, можешь уйти совсем, - сказал пулеметчик Загора. - Вопрос-то ведь уже решен.
Весь отряд был в сборе, и бойцы нетерпеливо следили за приближением связного. Даже парикмахер Заморан прекратил бритье и, опустив бритву, щурясь, глядел на тропинку. Многие хотели пойти навстречу связному, но пулеметчик Загора задержал их.
- Нужно здесь прочитать ответ, - сказал он. - Мы все хотим послушать.
Связной приближался, потный от быстрой ходьбы. Конечно, никто не мог знать, какой ответ он несет в сумке, но все ожидали лучшего. Когда он подошел, многие загалдели:
- Ну что там, говори!
Связной молча вытащил из сумки письмо.
- Здесь все написано, - сказал он, - устно ничего не передали.
Пулеметчик Загора схватил конверт и с лихорадочной поспешностью начал его вскрывать. Взгляды собравшихся жадно устремились к его рукам. Наконец Загора вытащил листок бумаги с печатью. Как только он заглянул в него, глаза у него округлились и на лбу выступила испарина. Увидев это, партизаны нахмурились. Загора прочитал приглушенно:
- "Дорогие товарищи, приказ есть приказ, и никаких исключений быть не должно. Передайте товарищу Чутурило наш самый горячий привет. Начальник санитарной службы бригады".
Тяжкий вздох вырвался у партизан. Заморан выронил бритву и замер. Повар Теодосий бросил половник.
- Братцы, - простонал он, - а где же взводный?
Все вмиг повернулись туда, где находился взводный Чутурило, и переглянулись. Лица у них вытянулись. Там, под грушей, вместо взводного стояла бледная смерть в солдатской форме и с красивыми усами.
- Конечно, - сказал пулеметчик Загора, - сейчас он помрет!
Повар Теодосий закрыл руками лицо, бойцы сникли. Но именно в этот момент над их головами, как призыв в атаку, прогремело только одно слово:
- Брей!
Подняв головы, все увидели, как взводный Чутурило размеренным шагом приближается к парикмахеру Заморану.
- Брей! - повторил он и рукой смахнул шапку. - Пусть начальник санитарной службы будет доволен!
Заморан нагнулся за упавшей бритвой и, дрожа как лист, в отчаянии пролепетал:
- Люди, можно?
- Брей, если сам говорит, - решился пулеметчик Загора. - Видишь, он хочет добровольно. Товарищи, что это вы все остолбенели, черт вас подери! Да здравствует товарищ взводный! Да, прав он! Зачем ссориться со штабом из-за каких-то усов?! Ничего страшного, вырастут новые! Может, они еще лучше будут, чем старые! Ведь правда же?
- Точно! - подхватили партизаны. - Брей, Заморан, не раздумывай!
Все сразу почувствовали облегчение, потому что проблема была хоть как-то решена. Каждый торопил парикмахера. Один быстро пододвинул стул и помог сесть взводному. Другой вытащил откуда-то старое полотенце и повязал Чутурило вокруг шеи. Пулеметчик Загора, увидев, как у Заморана дрожат руки, схватил кисточку и сам начал взбивать пену.
- Люди, не толпитесь, не удивляйтесь, это вам не святой бреется, а наш взводный Чутурило! Сейчас все будет готово.
Пока он это говорил и энергично намыливал под носом взводного, Чутурило молча сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку стула. Ему вдруг показалось, что весь мир стал черным и что дальнейшая жизнь в нем будет для него сущим адом. "Завтра я покончу с собой, - сказал он себе. - Пусть пока начальник санитарной службы порадуется". Он не испытывал никакого желания жить. Ему все было безразлично. Мучила лишь мысль о том, что подумают люди о его внешности в тот день, который ему осталось еще прожить. Если бы он умер сразу, когда принесли письмо! Но он не умер, и теперь ему безумно хотелось, чтобы эти двадцать четыре часа как можно быстрее прошли. "Проклятие! Как по-идиотски устроен этот мир", - подумал он, чувствуя прикосновение бритвы.
Партизаны не могли себе представить, как будет выглядеть взводный, когда ему сбреют усы. Они даже не предполагали, какое впечатление это произведет на них. Это стало ясно лишь в тот момент, когда дрожащая рука Заморана наконец опустилась, а пулеметчик Загора убрал полотенце с шеи взводного. И тогда вдруг вместо лица взводного они увидели искаженную, как в кривом зеркале, маску со странной белизной под носом. Это уже был не их взводный, а какой-то таинственный пришелец, похожий на привидение.
- Матушка родимая! - охнул повар Теодосий.
- Ой, люди, чудо-то какое! - воскликнул и маленький чернявый партизан, все это время прилежно державший миску с мыльной пеной и подбадривавший Заморана.
- Чего только не бывает на этом свете! - застонал коновод Радула и в страхе поднял руки.
Только пулеметчик Загора в эту критическую минуту попытался сохранить выдержку.
- Ну, вот и готово! - сказал он. - Будь здоров, товарищ взводный!
Он бодро заглянул в лицо взводного и замер в изумлении. Вместо Чутурило перед ним сидел кто-то другой. Ничего не осталось от прежнего сильного тела - на стуле горбилась какая-то безвольная масса, расплывчатая и качающаяся, как куст на ветру.
- Я унижен! - простонал взводный Чутурило. - Мне так тяжело!
- Да кто тебя унизил? - махнул рукой пулеметчик Загора и постарался его успокоить: - Подумаешь, усы! Черт с ними! Да ты сейчас в три раза красивее стал! Тебя просто не узнать.
- Точно, меня не узнать, - грустно согласился взводный, - потому что это больше не я.
- Что ты сказал?
- Меня больше нет, я не существую!
- Э-э, что ты мелешь! - ужаснулся пулеметчик Загора. - Как ты можешь не существовать, когда ты тут, передо мной? Разве я тебе не сказал, что ты сейчас раза в три красивее стал? Правда, нос у тебя вроде больше сделался, ну да какая разница; важно, что ты ничего не потерял от своей красоты. Давай успокойся, и поговорим по-человечески.
- Нет для меня больше покоя... умру я! - вдруг жалобно простонал взводный Чутурило и бросил безумный взгляд в сторону леса. - Я сейчас ухожу, чтобы побыть одному. Если не сдохну до ночи, завтра покончу с собой, точно! - Словно прощаясь, он грустно оглядел своих товарищей и ушел.
Пулеметчик Загора даже подскочил:
- Вы все слышали?
- Сейчас самый критический момент! - взволнованно проговорил повар Теодосий. - Сейчас ему тяжелее всего! Давайте придумаем что-нибудь, чтобы его не потерять! Сообщите комиссару!
- Никому не будем сообщать! - воспротивился пулеметчик. - Раз мы взялись сами его спасать, то сами и сделаем это. Главное - облегчить ему эти тяжелые минуты... Готов обед?
- Все готово, - ответил повар.
- Налей ему супу и неси следом за ним в лес. Смотри, чтобы он все съел. А после я пущу в ход свою тактику.
Повар Теодосий поспешил к котлу, а партизаны отошли в тенечек, чтобы там продолжить разговор об усах.
- Братцы, да разве это возможно, чтобы человек так переживал из-за каких-то паршивых усов? - спросил кто-то.
- Это не паршивые усы, а крылья горного орла, - возразили ему. - Разве вы, черт возьми, не видели, что усы и впрямь были красивы?
- Видели, но только могут ли усы быть важнее жизни? Да пропади пропадом все усы на свете, если человек из-за них способен до такой крайности дойти!
- Не скажи... Раньше, например, усы играли бо-ольшую роль, - почти философски заметил пулеметчик Загора. - Я думаю, что взводный - человек с предрассудками. Он их раб. Может, в его роду усачи были в почете.
- Как это - в его роду?
- А так. В моем роду, видишь ли, был когда-то дед Кузман, который из-за пол-уса порезал соседа ножом. Из-за таких усов в прошлом бог знает что делали.
Пока они так беседовали и искали разные объяснения этому случаю, повар Теодосий с миской в руках прошел через лагерь и скрылся в лесу. Через некоторое время он возвратился, все так же держа миску. Подойдя к бойцам, он устало присел и прохрипел:
- Не ест, хоть ты лопни! Уж как я ему нахваливал похлебку, и все бесполезно!
- Ты сказал ему, что сегодня ночью мы идем в атаку и что ему с пустым животом придется нелегко? - спросил Загора.
- Да чего только я ему не говорил! И о пустых кишках, и о голодной смерти! Ничто не помогло. Одного я боюсь больше всего: как бы он себе дырку во лбу не сделал!
- Придется и мне постараться, - сказал Загора. - Если не удастся, тогда приставьте к нему на ночь дежурного, пусть понаблюдает за ним. Ночь для чокнутых особенно опасна. Ну, я пошел! - С этими словами он двинулся к лесу, размышляя на ходу о всевозможных хитростях, коими мог бы отвлечь взводного от тяжелых дум.
С приходом вечера обстановка в лагере стала еще более нервозной и тягостной. Мысли бойцов упрямо возвращались к взводному. Они едва дождались пулеметчика Загору, таково было их нетерпение. Но, увы! Пулеметчик вернулся и принес новые тревоги.
- Я, товарищи, ежели еще раз пойду с ним разговаривать, то и сам свихнусь, это точно, - сказал он. - Вы и представить себе не можете, что он мне наговорил об этих проклятых усах! Начал со средних веков и как понес, как понес! Усы, говорит, в славные старые времена были символом чести и гордости. Безусые, говорит, были презренными отбросами общества. Женщины не хотели и смотреть на безусых. Усы, говорит, значили в жизни так много, что ценность человека измеряли по ним. Вот чего он мне наболтал. Я прямо-таки в феодализме побывал... А потом он сообщил мне вот что: "Я завтра покончу с собой, и вам больше не придется обо мне беспокоиться".
- А почему именно завтра? - заинтересовались партизаны.
- Наверное, хочет всей бригаде что-то доказать и начальника санитарной службы поставить в неудобное положение. Готовится отомстить, что ясно.
- Э, его бешенство уже перешло все границы! - загалдели партизаны и, по-настоящему сердитые, разбрелись по сторонам, чтобы закончить последние дела перед выступлением на марш.
Через какое-то время из леса вышел и взводный Чутурило и стал заниматься своим делом, как будто ничего не случилось. Бойцы могли только заметить странную неподвижность его теперь уже безусого лица да темные круги под глазами. Речь его была скупой, слова короткими и едва слышными, а движения - замедленными. Когда все легли спать, он еще что-то делал, а когда до сигналу подъема поднялись, Чутурило уже стоял на месте построения. Он лихорадочно курил; сигарету, обжигая пальцы.
Командир Казимир подошел к строю, и первое, что он спросил, было:
- А где взводный Чутурило?
После этого вопроса лицо Чутурило потемнело от ярости, а голос загрохотал как из бочки:
- Нет его! Нет больше взводного Чутурило, товарищ командир!
Командир отряда Казимир смутился, некоторое время помолчал, как бы раздумывая, потом со злостью заметил:
- Что это за ответ, черт возьми? Что это значит?
Но взводный Чутурило еще злее ему отрезал:
- Нет меня, вот что! Я стою в строю, а вы меня и не замечаете. Это значит, что меня нет! Я исчез, и точка!
Еще вечером командир узнал, что случилось со взводным, поэтому сейчас он не хотел продолжать этот разговор, а только махнул рукой и приказал отряду следовать для выполнения боевой задачи. Сделав несколько шагов, Чутурило гаркнул:
- И не будет меня, так и знайте!
Близился рассвет, когда отряд занял позиции на холмах невдалеке от железнодорожной станции. Бойцы напряженно вглядывались в здание вокзала и вырытые перед ним блиндажи и окопы. Ожидая условленного сигнала и команды к атаке, они уже забыли и о взводном Чутурило, и о его усах. Но именно в этот момент, когда они находились в лихорадочном ожидании, когда знали, что ничего неожиданного не должно случиться, из залегшей цепи вдруг поднялся какой-то партизан и побежал к рельсам. Всего лишь несколько прыжков - и он оказался внизу. Он перескакивал через рельсы, направляясь прямо к блиндажам. Кто-то тяжело охнул:
- Товарищи, да это же взводный Чутурило!
И тут раздалась очередь, за ней - другая, послышался звук разорвавшейся гранаты. В следующую секунду началась бешеная стрельба с обеих сторон.
- В атаку! - разнеслась команда, и отряд рванулся к окопам и блиндажам.
Бой продолжался недолго. Застигнутый врасплох враг был окружен и разгромлен. Подняв руки, солдаты в черной форме уже строились в здании вокзала, а партизаны спешно обыскивали блиндажи и выносили оттуда оружие. Несколько человек под руководством командира отряда разрушали железнодорожное полотно.
Лишь пулеметчик Загора не принимал в этом участия. Он бегал повсюду, разыскивая мертвое тело взводного Чутурило. Он знал, что уже первая очередь должна была скосить беднягу. Сейчас оставалось только найти труп. Он обошел все блиндажи, окопы и в конце концов решил осмотреть здание вокзала. Большие двери были распахнуты, и Загора бросился туда. Вбежав в просторный зал ожидания, он остановился как вкопанный. Посреди зала на перевернутом снарядном ящике сидел взводный Чутурило и лихорадочно курил. Вокруг него валялось множество трупов усташей.
- Так ты жив? - удивленно воскликнул пулеметчик Загора.
- Да, не повезло мне, - спокойно ответил взводный. - Эти вояки даже не заметили, как я ворвался. Слабаки какие-то.
Пулеметчик Загора сдернул с головы шапку, вытер ею вспотевшее лицо, с трудом перевел дыхание:
- Так ты, значит, хотел погибнуть? Поэтому и бросился до команды, да? Вот что значило твое: "Нет его!" Так, что ли?
- И не будет, запомни это, - сказал взводный. - Сегодня не получилось, но завтра получится наверняка, найдется пуля и для меня.
Пулеметчик вытаращил на него глаза, а потом вспыхнул гневом:
- А вот с этим ты немного подождешь! Что касается смерти, так пусть смерть придет, но придет так, как того требует война. Не тебе решать, когда надо вставать под пули. Это право командира, а не твое!
- Мое право бить врага так, как я смогу, - спокойно ответил взводный. - И этого права у меня никто не отнимет.
- Но у тебя нет никакого права нарушать приказ! - крикнул пулеметчик. - Кому это позволено, я тебя спрашиваю, делать такие вещи без приказа?
- Я сделал это сознательно, принял огонь на себя, а этого мне никто не запретит, - отрезал взводный.
- Ну, это мы еще увидим! Вставай и к командиру - шагом марш! Сейчас я командую!
Взводный Чутурило только кисло усмехнулся при виде взъерошенной фигуры пулеметчика Загоры, взял свой автомат и поднялся. Но, прежде чем пойти, он бросил презрительный взгляд на одного из убитых.
- Посмотри, - сказал он, - и у этого были усы. Ты только взгляни на эту паутину под носом. За такие усы я бы убивал.
Пулеметчик посмотрел в сторону лежавших. Усы у мертвого усташа были, по правде говоря, обыкновенными, и Загора не понимал, почему из-за таких усов надо кого-либо убивать.
- Э, да ты совсем дурак! - бросил он. - Что ты тут разглядываешь чужие усы да еще судишь-рядишь о них? Может быть, этот усташ тоже восхищался своими усами. В конце концов, это дело вкуса.
- Именно потому я и говорю, - пробормотал взводный. - Если он не знает цены этому украшению, то зачем отпускать усы? Это же не усы, а насмешка! Если ты не способен ухаживать за такой красотой, то и жить не надо. Усы - это красота, это самое что ни на есть замечательное у мужчины!
От этих слов пулеметчика Загору просто затрясло.
- Знаешь, - сказал он, - мне надоело слушать твои бредни об усах! Ты понимаешь, что и мне уже голову заморочил? Клянусь тебе, что с этих пор я всех усатых буду за километр обходить! Да это же чистое безумие! Когда же конец-то этому придет?!
- Да-да, - безвольно согласился взводный, - по-твоему, это безумие. Но разве безусые могут мыслить по-другому?
После этого замечания пулеметчик Загора просто онемел. Если взводный еще не сошел с ума, тогда он, Загора, сойдет. Нужно положить этому конец и направить взводного в соответствующее заведение. Действительно, дальше уже некуда.
- Пошли! - сказал Загора. - Идем к командиру, а то от тебя тошно становится! А когда образумишься, я тебя поспрашиваю кое о чем. Давай!
После этого оба вышли из здания вокзала и направились прямо к командиру Казимиру.
В этот день на долю взводного Чутурило выпало еще несколько испытаний. Он, собственно, никому не мог объяснить суть дела, а когда происшедшим заинтересовались даже высшие штабы, он вообще отказался говорить о своих усах. Все свелось к выяснению его проступка. Командование отряда ругало его за нарушение дисциплины, хотя и не оспаривало его храбрости и готовности к самопожертвованию; в штабе же бригады сказали, что право каждого бойца - бить неприятеля и что разумную инициативу во время боя необходимо всячески поощрять. В штабе бригады даже подготовили официальный приказ об объявлении ему благодарности, который надлежало прочесть перед всем строем. Под вечер взводный Чутурило вернулся в отряд в очень дурном расположении духа. Бойцы же смотрели на него с восхищением.
- Видишь, ты без усов стал в четыре раза храбрее! - сказали они. - Еще немного - и о тебе легенды начнут слагать!
Пулеметчик Загора подошел к нему, отозвал в сторону и прошептал так, чтобы больше никто не слышал:
- Только, браток, не дели этот свет на усатых и безусых, а то я и впрямь рассержусь. Ведь мы же серьезные люди, перед нами стоит задача огромной важности! Я думаю, ты меня понимаешь?