Заморан не стал больше искушать судьбу и быстренько вышел из дома. На улице он остановился, испуганно озираясь. Он понял, что с этого момента в истории отряда начинается нечто такое, что может иметь весьма серьезные последствия. С тяжелым сердцем он решил зайти к повару Теодосию, чтобы хотя бы с ним поделиться своими грустными мыслями.
В то утро под дощатым навесом, где над котлами уже поднимался пар, повар Теодосий сдирал шкуру с козла. Он настолько увлекся своим делом, что ничего не видел вокруг. Повар задумал сварить для партизан хорошую похлебку. Но когда Теодосий заметил Заморана, такого поникшего и мрачного, выходящего из штаба отряда, он и сам испугался. "Вот, черт возьми, - подумал он, - наверное, приключилось что-то неладное". А когда Заморан медленно вошел под навес и упал как мешок на скамейку, повар ощутил, как у него самого даже засосало под ложечкой от смутного предчувствия.
- Что с тобой? - спросил Теодосий. - Что это ты так раскис?
Заморан только тяжело вздохнул и мрачно изрек:
- Катастрофа.
- Что ты сказал?
- Катастрофа, говорю... Вот что!
Услышав это слово, повар Теодосий выпучил глаза и застыл как памятник.
- Да о чем ты говоришь-то? Что случилось?
- Случилось, - проговорил парикмахер. - Ты что, о приказе не слыхал? Там все написано.
- Да что там написано, господи ты боже мой?! - воскликнул повар. - Уж не собрались ли они нас оскопить?
- Оскопить-то пока нет, а вот побрить - да. Побрить всех наголо, вот ты и подумай...
- Побрить, говоришь? Ха-ха! - прыснул повар. - Э, тоже нашел отчего печалиться! Стрижка и бритье, братец мой, первое правило гигиены. И нам нужно побриться, а ты как думал!
- А усы?
- Что усы? Неужели и усы приказали сбрить?
- Ну да, в этом-то вся беда! Дело, понимаешь, не в твоих усах, ты свои можешь сбрить, когда хочешь; они тебе вообще ни к чему. А что мы будем делать с теми усами, ты мне скажи? Попробуй их сбрить! Знаешь, что может получиться?!
- Да с какими теми усами-то?
- Да с усами взводного Чутурило. Что с ними делать, я спрашиваю? Ты думаешь, что я смогу просто так подойти к нему с наточенной бритвой и сказать: садись, братец! Пожалуйста, пожалуйста! Ну-ка скажи, что случится после этого?
- Ай-ай-ай, - вдруг забеспокоился и повар Теодосий. - Да неужели, черт возьми, и эти усы велели сбрить? Что они, с ума сошли?
- Сошли или не сошли, решение принято. Командир приказал побрить Чутурило первым. Не быть мне живому!
- Это действительно катастрофа! - загремел повар и как подкошенный рухнул на стул.
Они еще долго говорили о тех муках и неприятностях, которые могли случиться из-за этих усов, и в конце концов решили, что с таким делом никак нельзя торопиться.
- Он выхватит пистолет и будет стрелять, это точно, - сказал Теодосий.
- И в меня в первого! - ужаснулся Заморан.
Наконец они пришли к выводу, что эту операцию нужно провести крайне осторожно и деликатно, а начать с того, что сообщить бойцам о приказе, все подробно им рассказать и попросить их о помощи. Настроение у парикмахера и повара сразу поднялось, и они пошли собирать бойцов.
Через некоторое время под старым буком началась оживленная беседа партизан.
- Братцы, от него можно ожидать всего! - говорили одни. - Он же с этими усами был в таких переделках! Он не даст их сбрить!
- Тут нужно умно поступить, - говорили другие. - А если сделать это неожиданно? Например, так: подкрасться сзади, одному схватить его за руки, а другому начать брить.
- Да не получится так, что вы! Как это можно таким образом кому-то сбрить усы? У меня у самого усы, я знаю, что это значит - острая бритва под самым носом!
- Точно! - согласился пулеметчик Загора. - Это не шапка, браток, чтобы сразу снять, это усы! Нужно придумать что-нибудь поумнее. Я бы ему, например, сделал укол снотворного. У сестры Дары есть морфий, пусть она сделает ему инъекцию. После этого он бы ничего не почувствовал.
- Правильно! - зашумели партизаны. - Усыпить его, вот и все!
Но повар Теодосий снова возразил:
- Да зря вы говорите, не захочет медсестра этого делать. Чтобы она морфий дала для таких вещей?
- А почему бы и нет, если это ради дела? - закричали они. - Должна дать, обязательно!
И они, не медля ни минуты, бросились к медпункту, чтобы как можно скорее покончить с этим делом.
Медсестра Дара вместе с двумя своими помощницами кипятила бинты и развешивала их на веревке сушиться.
- Вот ведь какая история, - начали они объяснять, - ты сама знаешь, как Чутурило влюблен в свои усы, но теперь, как тебе известно, их придется сбрить. Сделай ему укол морфия... во имя революции. Никто не узнает...
Но Дара так возмутилась, услышав их просьбу, что они замерли.
- Еще чего придумали! У нас его раненым не хватает для операций, а вы из-за каких-то там усов!.. Уходите, пока я не доложила об этом товарищу комиссару!
- Но пойми ты, - начал убеждать ее пулеметчик Загора, - он помешан на своих усах! Это, конечно, верно, усы есть усы, не бог весть что, но если человек в них влюбился? Это же страшное дело, понимаешь?
- Меня это не касается, - отрезала Дара. - Убирайтесь отсюда!
Даже и парикмахер Заморан попробовал ее уговорить, но все было напрасно. Им не осталось ничего другого, кроме как попытаться найти какой-то новый путь. Решили они собрать поскорее остальных бойцов и всем вместе еще раз все обсудить. Собрался почти весь отряд, разумеется, без комиссара и командира.
- Всем понятна суть дела? - начал первым пулеметчик Загора. - Вносите ваши предложения. - Эта история с усами ему страшно нравилась, и вообще он любил похвастаться своей сообразительностью. - Я думаю, тут надо выработать особую стратегию.
- Стратегию, это уж точно! - согласились партизаны единодушно.
- Почему бы его не связать, а? Связать - это самое милое дело, - сказал один.
- А когда мы его развяжем? - заметил другой. - Что будет, когда мы его развяжем? Он же в парикмахера всадит пол-очереди!
- Ой-ой! - застонал Заморан. - Только не вяжите его!
После этого снова встал повар Теодосий и обратился к ним, осторожно выбирая слова:
- Я тут кое-что придумал, а вы рассудите. В этом случае нам поможет только хитрость. Например, скажем ему, что из штаба бригады пришел приказ о том, что взводный Чутурило будто бы должен быть направлен во главе делегации в Верховный штаб. При этом, скажем мы, в приказе говорится, что все делегаты должны быть побритыми и что даже усы не дозволены. Только это может заставить его согласиться сбрить усы.
Но на эти действительно мудрые слова повара солдаты ответили оглушительным хохотом.
- Эх, ну и придумал, нечего сказать! Да неужели ты думаешь, что это может подействовать? Он откажется от любой делегации, только бы сохранить свои усы!
- Пожалуй, да, вы правы, - почесал в затылке повар.
В конце концов все согласились, что иного пути, кроме убеждения, нет.
- Послушайте, товарищи, - взял слово пулеметчик Загора, - если взводный сознательный боец, он должен согласиться. Мать остается без сына, сестра без брата, дети без родителей - и живут, а он, видите ли, не может без усов! Вполне допустимо, что усы представляют для человека какую-то особую ценность, но нельзя же ставить их выше интересов революции! Вырастут потом новые! А вот если ему голову снимут из-за этих усов, другая уже никогда не вырастет. Дело нужно повернуть так, чтобы он понял: это, мол, в интересах революции, и так ему все объяснить. По моему мнению, это самое лучшее...
- Верно, - согласились партизаны и, обрадованные таким решением, перешли к практической стороне дела.
Теперь нужно было найти бойца, который лучше всех агитировал и который был бы ему другом. Споря об этом, они обнаружили, что пулеметчик Загора прямо-таки создан для этого. Он, как отмечали все, и поговорить любил, и находился в хороших отношениях с Чутурило, так что Загору взводный, конечно, должен послушать.
- Лучше всех это сделаешь ты, - заключили они.
Пулеметчик Загора, который был о себе очень высокого мнения, воспринял это решение как самое умное и с готовностью произнес:
- Ладно. Я ему обо всем сообщу. Попробую сделать это хитро. Разговор нужно начать умело, тонко, нельзя сразу бухнуть: тебе, мол, надо сбрить усы. Ну, я пошел!
Сопровождаемый подбадривающими взглядами, он двинулся к домику под горой, возле которого, он знал, находился в это время взводный.
Чутурило в то утро действительно был там. Он возился с патронташами, время от времени бросая взгляд на партизан и пытаясь понять, что бы там такое могло быть, из-за чего они так громко спорят... Но это не настолько его интересовало, чтобы идти к ним и спрашивать, что случилось. Он собирался пойти к парикмахеру Заморану и попросить у него бритву. Взводный всегда брился сам. Единственный раз, после освобождения одного города, он доверился местному парикмахеру, и тот нечаянно отхватил ему уголок левого уса, нарушив симметрию. С тех пор Чутурило никому больше не доверял брить себя.
По какой-то непонятной причине в это утро он был в очень хорошем настроении. Через два-три дня партизанские отряды должны были освободить близлежащий город, и он уже мечтал о том, как встретит там какую-нибудь славную девушку, которой тут же понравятся его усы, и она в первую же встречу скажет ему об этом. Так уже случалось прежде. Познакомятся, например, они, найдут укромное местечко, и она в порыве нежности умильно прощебечет:
- Какие у тебя усы! Так приятно щекочут! А какие красивые...
После таких слов его охватывало чувство гордости. Ему хотелось обнять весь мир. Он весело шагал в расположение своего отряда, не пропуская ни одной уцелевшей витрины, чтобы не посмотреться в стекло и не полюбоваться своими роскошными усами.
Вот и теперь он надеялся пережить несколько таких приятных приключений, чтобы сохранить о них воспоминания на всю жизнь. Кроме того, в этот раз он хотел купить себе принадлежности для бритья, чтобы больше не мучиться с бритвой парикмахера, такой тупой, что эта процедура всегда превращалась для него в пытку.
Мечтал он и о расческе, и о новой щеточке, и о зеркальце...
Погруженный в свои мысли, Чутурило и не заметил, как к нему подошел пулеметчик Загора и поздоровался.
- Эх, какая жара, братец! - заговорил пулеметчик после паузы. - Так и хочется все снять с себя и даже под мышками сбрить.
Взводный равнодушно посмотрел на него и пригласил сесть.
Загора присел, вытащил из кармана грязную тряпицу и начал вытирать ею лицо. При этом он отдувался и как-то особенно яростно чесался.
- Что это с тобой? - опять посмотрел на него взводный. - Температура, что ли?
- Ей-богу, температура, - выдохнул Загора и тут нее продолжил: - От такой жары с ума сойти можно. Сегодня же остригусь и обреюсь наголо. Волосы при такой жаре больше всего мешают человеку. Завелась там вошь проклятая, а когда так припекает, мочи нет от нее! Эх, смотрю я на тебя... и как тебе не надоест носить эти усы?
- Мои усы? - вздрогнул взводный.
- Да, братец, твои усы. Что с того, что они у тебя под носом? Не сегодня завтра и в них вошь заведется, что же в этом хорошего?
Если бы взводный Чутурило сразу понял, куда клонит пулеметчик, он, вероятно, тут же прогнал бы его. Но так как Чутурило даже и вообразить такого не мог, он только нахмурился и холодно ответил Загоре:
- Ты мои усы оставь, их я ношу, а не ты.
- Конечно, ты их носишь, - подхватил Загора, яростно почесываясь, - только я смысла не понимаю. В таких условиях вообще противно иметь заросли, тем более под носом. Просто ужас! Заползет, например, поганая вошь и превратит их в настоящий зоопарк. А там, глядишь, гниды появятся - и вот растет погибель человеку. И где - под самым твоим носом!
Эти слова Загора повторил дважды и опять стал чесаться.
Взводный Чутурило помрачнел:
- Мои усы оставь в покое! Поговори лучше с Теодосием.
- А почему с ним? Разве все дело в том, что его усы неухоженные, а твои ухоженные? По моему мнению, тут никакой разницы нет. Повар находится в более выгодном по сравнению с тобой положении. Он свои усы раз десять в день в суп обмакнет, а в таких мокрых да жирных усах вошь не выживет. А у тебя, ей-богу, чистота, порядок, ну просто как специально для ее размножения. Одним словом, держишь инкубатор под носом.
- Слушай, ты, - проговорил взводный, и глаза его засверкали, - если ты еще хоть раз сравнишь мои усы с зоопарком или с каким-то там инкубатором, я с тобой шутить не буду! Ты зачем сюда пришел, а?
Пулеметчик Загора только небрежно отмахнулся и продолжал:
- Чего ты, ей-богу, сердишься? Как будто я хочу что плохое сказать о твоих усах. Никаких дурных намерений у меня нет: я просто кое-что сравниваю. Вот, например, есть такая страна - Африка, в ней водятся всякие там тигры, львы и другие опасные звери. Почему не живут у нас тигры и львы или, например, змеи по пятнадцать метров длиной? Совершенно ясно почему: Африка - жаркая страна, тропический климат и непроходимые джунгли создают все условия для развития животного мира. Размножаются носороги, воют гиены, лязгают зубами крокодилы на берегах ее рек. А все из-за жары и непроходимой чащи, где на деревьях живут и обезьяны. По-научному это все называется джунгли.
- Ну и что? Зачем ты это мне говоришь? - спросил взводный. Мрачное предчувствие охватило его.
- Потому, браток, - без колебания ответил Загора, - что с усами дело обстоит так же. Вошь - маленькая зверюга, но без чащи нет ей жизни. Заберется она в твои усы, как тигр в джунгли, там для нее и будет сущий рай... А тут человечество пропадает от сыпняка, и революция теряет своих борцов.
Лицо взводного уже пылало от едва сдерживаемой ярости. Наконец он взорвался:
- Слушай, ты, убирайся! Ты что, оскорблять меня пришел? И не друг ты мне больше! Видеть тебя не хочу!
- Эх, - вздохнул Загора, - я ж к тебе, брат, с самыми лучшими намерениями пришел. Приказ для всех, и тебе его тоже придется выполнять.
Но взводный уже не слышал его. Он собрал патронташи и, отвернувшись от пулеметчика, буркнул:
- Уходи!
- Сбрей их, и дело с концом! - плюнул Загора.
Взводный повернулся к нему с искаженным лицом:
- Что сбрить?
- Да усы!
- Мои усы?
- Да твои, не мои же!
- Никогда!
- Приказ пришел!
- Меня не касается.
- Силой заставят.
- Это мы еще посмотрим! Убирайся!
Загора почесал в затылке, растерянно посмотрел на него и тихо пошел назад. Взводный метнул ему вслед яростный взгляд и смачно выругался.
Весть о том, что надо сбрить усы, поразила Чутурило как гром среди ясного неба. Он кинулся в хатенку, отбросив патронташи, и упал на кучу соломы. Еще немного - и он зарыдал бы. Чтобы он сбрил усы? Усы, которые он так берег и холил, на которые так рассчитывал? Да разве кто-нибудь Имеет право требовать это от него? Он мял под собой солому и ругался шепотом. Нет, это у них не выйдет! С какой стати, позвольте вас спросить, сбривать усы? Зачем это? Может, он их содержит не в порядке? Может, они воняют? Или в них что-нибудь завелось? Ну погодите же! Ни за что ни про что - взять да и сбрить усы! И что же, что сыпняк? При чем здесь его усы? Кто виноват, тот пусть и бреется. И он тоже за это. Разве не он еще когда говорил, что грязные усы нужно сбривать? Если уж усы, так пусть будут усами. Зачем же тогда такой приказ? Э нет, он на это не пойдет, пусть его хоть режут!
Чутурило вскочил с соломы и с решительным видом направился к лагерю. Он был готов защищать свои усы как важную высоту от неприятеля.
А Загора в это время уже пришел к своим и начал рассказывать им о том, что случилось.
- Товарищи, да он скорее жизнь отдаст, чем свои усы сбреет. Я ему все так хорошо объяснил, и ничего. Такую агитацию перед ним развел! Бесполезно. Полагаю, быть беде.
- Ей-богу, так и будет! - ужаснулся парикмахер Заморан и застыл с бритвой в руке. - Я боюсь ему на глаза показаться.
Все присутствующие поняли, что из-за усов взводного их ждут большие неприятности. Они знали, что он способен на что угодно. Повар Теодосий стянул с ветки сушившуюся козлиную шкуру и в волнении стал размахивать ею.
- Он кого-нибудь убьет из винтовки, - говорил при этом повар. - А я вот что думаю: по-моему, мы все должны попросить командира, чтобы он ему разрешил оставить усы. Я свои сбрею и глазом не моргну, а его нельзя трогать. Пусть это даже против приказа идет, но тут лучше отступиться.
Партизаны не знали, на что решиться.
- Действительно, от него, черт его подери, всего можно ожидать, - вздохнул кто-то.
- Тогда пошли к командиру! - решил пулеметчик Загора. - Все ему и объясним. А то, в самом деле, сбреешь взводному усы, а он еще с ума сойдет. Это дело такое.
Партизаны были согласны с ним.
- Да, братцы, все это не так-то просто. Пошли к командиру! - подхватил и парикмахер Заморан.
Командир встретил их так, как может встретить начальник своих солдат, которые хотят нарушить приказ. Он тут же раскричался:
- Какой еще взводный?! Что он себе позволяет? Чтобы я из-за его усов нарушил приказ? Никогда!
Тут пулеметчик Загора выступил вперед:
- Вот ведь в чем дело, товарищ командир. Приказ есть приказ, это правильно. Но его усы сбривать нельзя, они для него дороже всякой драгоценности. Вот послушайте: лежим мы однажды в засаде. Я ему и говорю, значит, что было бы хуже всего, если бы сейчас мне в глаз попали, так, черт возьми, человек на всю жизнь уродом останется - даже баба на него не поглядит, я уж не говорю о других вещах - человека без глаза и в собственном доме будут бояться. Ну так вот, говорю я ему об этом и всяческие страсти наворачиваю, а он меня вдруг обрывает: "Да ну, вот уж нашел самое страшное! Плевать мне на глаза! Сейчас и стеклянные вон как хорошо делают! А вот если бы мне осколок верхнюю губу поранил, я бы тут же покончил жизнь самоубийством. Не моргнув, отдал бы один глаз, только бы такого не случилось". Так и сказал. Так что ж тогда, думаю я, разговаривать, если ему усы важнее глаз?! Вот почему, товарищ командир, к этому делу надо отнестись весьма осторожно. Разрешите нам написать коллективное письмо в штаб бригады и по-товарищески попросить оставить ему усы.
Командир сжал кулаки, нахмурился, но, увидев, что бойцы не шутят, повернулся и шагнул в избу. Через несколько минут он вернулся и сказал им строгим голосом:
- Я переговорил с комиссаром. В штабе будут смеяться над нами. Будут называть нас усатым отрядом. Вы подумали об этом?
- Мы все взвесили, товарищ командир, - ответил пулеметчик Загора. - Нам легче носить такое прозвище, чем потерять друга. Вы согласны, товарищи? - спросил он у партизан.
- Согласны! - дружно гаркнули они.
Командир невольно поскреб лоб, посмотрел на них:
- И именно написать?
- Да, написать!
- Из-за каких-то усов?
- Из-за них!
- И опозориться?
- Это лучше, чем его потерять!
- Ну ладно, делайте что хотите, - махнул командир рукой и, огорченный, удалился.
Пулеметчик Загора повел бойцов под грушевое дерево и, собрав их в кружок, сказал: