- Если мы встретим Хайку, сделай так, чтобы она осталась в нашей роте!
Рита усмехнулась и ничего не сказала. У нее были большие темные глаза и полные губы. Гаврош представлялся ей человеком сильной воли и большого мужества. Ей импонировали его дерзкая храбрость, нередко переплетавшаяся с мальчишеским озорством, честность. Ей казалось, что именно он был тем человеком, которого она всегда мечтала встретить.
- Хорошо, я сделаю все, что смогу, - наконец ответила она и поспешила вперед.
Утром они прибыли в Меджеджю.
Гаврош стоял в охранении на вокзале вместе с десятью бойцами 2-й роты 1-го батальона, когда к ним подошел Верховный главнокомандующий. Он несколько минут поговорил с партизанами, сообщил им последние сведения о противнике и отошел.
Через какое-то время у платформы со скрежетом остановился поезд из Фочи. Из вагонов стали выходить испуганные пассажиры.
- Вы что, партизаны? - спросил кто-то.
- Как видите! - ответил Гаврош.
Один из пассажиров - мужчина лет тридцати, в шляпе - расплылся в улыбке и, раскрыв объятия, хотел броситься к Гаврошу, но женщина, стоявшая рядом с ним, потянула его за рукав:
- Стой, Гойко, осел!
- В чем дело? - удивленно обернулся он.
- Куда тебя понесло? Усташи ведь тоже могут нацепить красные звезды!..
Гойко как будто ударили чем-то по голове. Он застыл на месте и недоверчиво посмотрел на весело улыбающегося Гавроша.
Пассажиры, среди которых было и несколько перепуганных домобранов уже разошлись, когда на опустевший перрон спрыгнул еще один человек, среднего роста, атлетически сложенный, в длинном черном пальто и мягкой серой шляпе. Он сошел с поезда с другой стороны и быстро направился вдоль вагонов к выходу. Гаврош заметил его и, обежав поезд, преградил дорогу. Мужчина остановился и. посмотрел Гаврошу прямо в глаза. Гаврош прищурился. Неизвестный хотел уже идти дальше, но партизан движением руки задержал его.
- Позвольте мне пройти! - сказал мужчина.
- Мы должны проверять всех приезжающих, - ответил Гаврош.
- Я спешу!
- Мне тоже не хочется терять время попусту.
- Я не знаю, с кем имею дело, - продолжал человек, переведя взгляд на звезду на шапке Гавроша.
- Вы, кажется, бежали от кого-то?
- Может быть...
- Однако вы еще не предъявили никакого документа!
- Но и вы никак не доказали, что являетесь именно тем, за кого себя выдаете.
- Все-таки вы мне подозрительны и пойдете с нами в штаб!
- Именно этого я и хочу.
В это время к ним подошел высокий сухощавый командир взвода Тале Дрплянин.
- Предъявите документы! - настаивал Гаврош.
Незнакомец помолчал, взглянул на серьезное лицо Дрплянина и, поняв, что имеет дело с партизанами, ответил:
- Пусть кто-нибудь из вас отведет меня в Верховный штаб!
- Я как раз получил такой приказ! - неожиданно сказал Тале Дрплянин и слегка поклонился.
- Тем лучше! - улыбнулся Гаврош.
Неизвестный повернулся к Гаврошу и, протянув ему руку, сказал:
- Все в порядке!
- У вас ведь на лбу ничего не написано!
- Я вас ни в чем не упрекаю.
- Еще бы вы меня упрекали, если приехали из Фочи!
- Мне показалось странным, что вы пропускаете сюда домобранов...
- Они, конечно, собаки, но не все собаки кусаются, - ответил Гаврош.
- Вы черногорец? - спросил у незнакомца Дрплянин.
- Далеко Черногория... - ушел тот от прямого ответа.
- Далеко и солнце, да нас греет.
- А где здесь находится Верховный штаб?..
Тале повернулся к Гаврошу:
- Будь здоров, братишка!..
Гаврошу вспоминались марши по промерзшим тропам через горы и овраги. Грязь, бездорожье... Перед глазами его возникла извивающаяся по снегу колонна, которая упорно пробивалась вперед сквозь туманы и метели.
К нему подошла Рита. Кажется, она хотела что-то сказать, но, посмотрев в его отрешенное лицо, прошла мимо. "И хорошо, что не остановилась", - подумал Гаврош, у которого губы замерзли до такой степени, что казалось, он не сможет даже раскрыть рот.
Это было время, когда партизанские батальоны вели боевые действия на довольно большой территории, избегая затяжных боев. С каждым днем увеличивалось число партизан. Одновременно росли и усиливались местные партизанские отряды. Бойцы бригады проводили активную агитационную работу; ни в одном селе, куда прибывала бригада, не обходилось без митингов, политбесед, выступлений партизанской самодеятельности. Почти у каждого бойца бригады в рюкзаке можно было найти книги, многие вели дневники, писали стихи. Каждый батальон был в состоянии за одну ночь подготовить агитпрограмму, чтобы на другой день показать ее местным крестьянам.
Когда колонна подходила к Рогатице, Гавроша догнали трое бойцов из 1-го батальона. Это были Страдо Бойович, Мило Боричич и Хамид Беширевич.
- Давай познакомимся! - протянул ему руку Бойович.
- Вы хотите со мной познакомиться? - удивился Гаврош.
- Ведь ты - Гавро Гаврич? - спросил его другой боец.
- Да, я Гаврош! - улыбнулся он.
- А я Беширевич из 3-й роты 1-го батальона.
Бойович обнял Гавроша за плечи и, весело поблескивая черными глазами, спросил:
- Ты герой?!
- Герой ли - не знаю, но, во всяком случае, не трус!
- Комиссар бригады узнавал о твоем отце и брате. Он просил передать, что здесь, в Рогатице, их нет, но твой брат с остатками белградского батальона должен присоединиться к нам в ближайшие дни.
- Горчин?!
- Поздравляю, Гаврош! - сказал Боричич. Его загорелое лицо с широкими скулами, с которого никогда не сходила улыбка, сейчас светилось радостью за товарища.
- Спасибо вам! - ответил Гаврош.
Бойович взглянул на Беширевича:
- Ну что ж... Я думаю, поручение комиссара мы выполнили.
- Большое вам спасибо! И передайте, пожалуйста, комиссару бригады, что я никогда не забуду его внимания ко мне!
- Счастливо, Гаврош! - поднял сжатый кулак Хамид.
- Мы, наверное, пробудем в Рогатице несколько дней? - поинтересовался Гаврош.
- Об этом еще ничего не известно, - ответил Бойович.
- Я вижу, двое из вас мусульмане... - снова остановил их Гаврош.
- А разве это что-нибудь меняет? - улыбнулся Боричич.
- Наоборот! Мне кажется, это очень хорошо, что наша бригада состоит из людей самых разных национальностей и вероисповеданий.
Хамид вытащил из кармана сверток, развернул его, достал сало и угостил Гавроша. Гаврош поблагодарил его.
- А это придется по вкусу курильщикам! - сказал он, протягивая партизанам кисет...
День, проведенный в маленьком боснийском городке Рогатице, Гаврош, Воя, Лека и Шиля запомнили на всю жизнь. Идя по улице, они встретили группу командиров. Это был Верховный штаб в полном составе. Впервые в жизни партизаны видели Эдварда Карделя, Иво Лолу Рибара, Александра Ранковича, Светозара Вукмановича, Родолюба Чолаковича. Здесь же они познакомились еще с тремя революционерами - Славишей Вайнером (Дядей Романийским), Миланом Иличем (Дядей Шумадийским) и Мошей Пиядой (Дядей Янко). Позднее от связного 1-го батальона Шпиро Негатора они узнали, что из Рогатицы Кардель и Рибар должны выехать в Загреб.
- Отлично! - воскликнул Гаврош.
- Что же тут отличного, когда оба идут прямо в волчье логово? - покосился на него Шиля.
- Отлично! - повторил Гаврош. - Отлично, что борется не только наша бригада!.. Это и есть революция!
- Ты прав, Гаврош, - согласился Лека. - Революция - это когда борются все трудящиеся под руководством Коммунистической партии...
Гаврош улыбнулся другу. С Лекой у них было много общего. Гаврошу нравились его принципиальность и простота.
- Я гляжу, вы так хорошо во всем разбираетесь, что нашему брату, крестьянину, только и остается, что держаться за интеллигенцию, как пьяному за забор, - пошутил Шиля.
Но Лека воспринял его слова неожиданно серьезно.
- Крестьяне - надежные союзники рабочего класса и мощная опора революции. Союз рабочих, крестьян и революционной интеллигенции - это основное условие нашей победы и успешного строительства социализма.
Шиля задумчиво сказал, что он долгое время не мог найти своего места в жизни, пока не встретил революционеров и не пошел за этими людьми, навсегда ставшими для него идеалом добра и справедливости.
- Возможно, моя ошибка в том, - продолжал он, - что я ждал слишком быстрого осуществления всех своих надежд и желаний.
- Эти желания, Шиля, должны исполниться! - серьезно сказал Лека.
- Хорошо бы, товарищ Лека! - произнес Шиля.
Лека улыбнулся.
Быстро опустился ночной мрак, и вскоре Рогатица уже спала.
8
Агент
Гитлеровским оккупантам стало ясно, что борьба будет упорной и что противник не собирается складывать оружие...
Совещание немецких генералов на Авале продолжалось. Шел третий день... Главной его темой было успешное продвижение Первой пролетарской бригады из Восточной Боснии в Центральную, а также обсуждение общего положения в Югославии. Генерал Кайзерберг после некоторых грубых замечаний Литерса на его счет понял, что спокойной жизни на Авале приходит конец. Со смешанным чувством злобы и страха он слушал, как генерал Бадер, время от времени бросая на него взгляды, полные ненависти, старался охарактеризовать его Литерсу как беспомощного и никчемного труса.
- Кое-кто считает меня храбрецом именно потому, что я живу на Авале, - довольно спокойно произнес Кайзерберг. - По мнению других, Авала - это рай для такого труса, как я. Однако, как бы там ни было, Авала - это ключ к Белграду...
- Генерал Бадер оценивает наше положение в Белграде как очень плохое, а между тем вы ничего не сказали по этому поводу! - перебил его Литерс.
- Я промолчал только потому, что полностью согласен с генералом Бадером.
- Подобный ответ, господин генерал, необходимо пояснить! - снова сказал Литерс.
- Молчание тоже иногда говорит о многом.
- Достаточно того, что генерал Кайзерберг признает свою вину, - усмехнулся Глейз фон Хорстенау.
- Господин генерал Бадер, господин генерал Литерс! Господа! - поднявшись, обратился к ним Кайзерберг. - Мне всегда казалось, что молчание, подобное моему, не следует осуждать. Я, как вы знаете, вследствие полученных ран говорю с трудом... Однако мне придется напомнить вам, что генерал Кайзерберг - это не тесто, которое каждый может месить, как ему вздумается!..
Многие улыбнулись, а генерал Литерс нахмурился.
- Я, безусловно, считаю для себя высокой честью даже просто присутствовать на этом совещании вместе с вами, господа!
- Старая лиса! - прошептал Турнер на ухо Бадеру.
Генерал Бадер, будто не расслышав его, приступил к анализу общего положения в Югославии. Прежде всего он, повернувшись к Литерсу, сказал, что опасность представляет не сама по себе Первая пролетарская бригада, а общий размах партизанского движения на всей территории Югославии.
- Господа, - продолжал он, - в начале декабря фюрер издал секретную директиву о подавлении коммунистического движения на оккупированных территориях. В ней говорится, что любые выступления против третьего рейха или оккупационных властей должны караться смертной казнью или отправкой на работы в Германию...
- Одно замечание! - перебил его Бензлер. - Директива принята 7 декабря, а эта так называемая Первая пролетарская бригада сформирована 21 числа того же месяца!
- Совершенно верно, - подтвердил Бадер. - И поэтому в отношении Югославии руки у нас развязаны. Правда, генерал Бёме тоже ничем не был связан, но об этом после... Его доклады из Белграда были не совсем точны...
- Почему вы так думаете? - резко спросил Литерс.
Генерал Бадер упрямо вскинул голову, его глаза злобно блеснули.
- Мы все здесь не вчера родились, господа! А о генерале Бёме я упомянул только потому, что сейчас все мы принадлежим не себе, а великой Германии, и поэтому от нас постоянно требуется полная искренность!..
- Итак, мы констатировали, что директива фюрера дает нам возможность применять самые суровые меры, - напомнил генерал Хорстенау.
- Именно. А теперь я хотел бы на конкретных фактах показать активность партизанского движения по всей стране. Для примера я познакомлю вас с тем, что произошло в Югославии с 7 по 20 число текущего месяца, то есть в период, непосредственно предшествовавший формированию бригады.
- Интересно! - подняв глаза, воскликнул Литерс.
- 7 декабря... - начал генерал Бадер. - В этот день на шоссе Подгорица - Даниловград был поврежден участок дороги протяженностью в сто пятьдесят метров и перерезаны телефонные провода. Под Рисаном в бою с партизанами итальянцы потеряли сто двадцать человек убитыми и ранеными. Под Купресом партизаны из засады совершили нападение на итальянскую роту, уничтожив при этом два грузовика и захватив пять пулеметов. В Белграде были расклеены листовки и плакаты подстрекательского содержания...
8 декабря партизаны напали на усташский полицейский пост в деревне под Коницем. При этом захвачено в плен шестнадцать усташей. В Писаровине - территория "Независимого государства Хорватия" - партизаны разоружили целый гарнизон. Нова-Варош в руках коммунистов. В Белграде коммунисты совершили покушение на Велимира Даниловича, ближайшего помощника Лётича, и ранили его.
9 декабря пущен под откос поезд под Оточацем.
10 декабря произошла ожесточенная перестрелка между усташами и партизанами в районе Плитвицы. К месту боя подоспели подразделения итальянского кавалерийского полка. В бою, продолжавшемся до ночи, усташи и итальянцы потеряли девятнадцать человек. Разрушена в нескольких местах железная дорога Ниш - Лесковац.
11 декабря партизаны заняли деревню Коричане под Травником, захватив при этом пятьдесят винтовок. Никшичский партизанский отряд отбил нападение подразделений одного из полков итальянской дивизии.
12 декабря проведена диверсия на железнодорожной линии Загреб - Сплит, под откос пущены паровоз и один вагон. В Решковице партизаны нанесли большой урон местному гарнизону. В Белграде - листовки подстрекательского содержания.
- Короче, ни дня без инцидента! - привстав со своего места, сказал генерал Литерс.
- Да, ни одного дня! - подтвердил Бадер. - Следует добавить, что я не располагаю еще данными по Македонии.
- Итак, господа, - произнес генерал Литерс, - как видите, каждый день они проводят по нескольку операций, а с 21 декабря, когда была сформирована эта бригада, календарь событий стал еще более насыщенным. Кроме того, я хочу предупредить вас: получен приказ высвободить для Восточного фронта как можно больше наших соединений, находящихся в Югославии. В первую очередь 113-ю и 342-ю дивизии.
- 113-я уже была на Восточном фронте, - заметил Гельм.
Бадер встал и, подражая Литерсу, прошелся вдоль стола, потом вытащил из кармана портсигар и сказал:
- Все это понятно... Но каким образом высвободить целых две дивизии?
- Сложный вопрос, - подтвердил генерал Хорстенау.
Генерал Бадер хмурился, обеспокоенный непонятным молчанием Литерса. Он чувствовал, что взгляды присутствующих обращены на него, и все же не мог скрыть раздражения. Повернувшись к Турнеру, он заметил ему, что легко давать приказы, не задумываясь над возможностью их выполнения. Потом вскинул голову и без всякой связи с предыдущим надменно проговорил, что поставит на колени этих югославских авантюристов, и добавил, что регулярным частям немецкой армии, вооруженным первоклассной военной техникой, пора бы справиться с горсткой босоногих, почти безоружных бандитов.
- Будьте уверены, генерал Бадер не станет командовать из своего кабинета! - аффектированно закончил он.
- Надо сообщить в Берлин о сложившейся здесь ситуации, - предложил Глейз фон Хорстенау.
- Я хотел бы предложить конкретный план действий, - снова заговорил Бадер. - Вероятно, вам известно, что Бенито Муссолини недавно послал письмо фюреру с предложением объединить усилия немецких и итальянских войск, чтобы еще до начала весны ликвидировать все очаги восстания.
- А каковы результаты вашей первой операции против бригады? - перебил его Литерс - Было бы интересно услышать и о них!
- Можно сказать, что поставленные цели не достигнуты, - смутившись, пробормотал Бадер.
- Да, результаты неудовлетворительны! - заметил Турнер.
- И в чем же причина этого? - покосился на него Литерс, чувствуя, как в нем снова закипает ярость.
- Причин много.
- Объективных?
- В основном - да.
- Наша операция закончена, - сказал Турнер, - однако бои с бригадой продолжаются.
- Сегодня нам необходимо согласовать план нашей второй операции, - продолжал Бадер.
- Когда примерно вы думаете ее начать? - взглянув на него, спросил Литерс.
- Дней через двадцать, - ответил Турнер.
Когда Литерс снова опустился на свой стул, Бадер, у которого несколько поубавилось самоуверенности, развернул на столе большую карту Югославии с нанесенными последними данными о партизанах.
- Наша первая операция закончилась неудачей...
- Почему? - снова перебил его Литерс. - Объясните, почему! - повторил он, вставляя монокль.
В зале наступила тишина. Все со злорадством наблюдали за смутившимся Бадером, которого многие из них считали спесивым выскочкой.
- Хотя бы потому, - ответил Бадер, - что эта партизанская бригада перешла в Восточную Хорватию...
- В Восточную Боснию! - поправил его Литерс.
- Это территория "Независимого государства Хорватия"! - снова обретая уверенность, произнес Бадер. - Уже по тому, что эта бригада перешла туда, можно заключить, что пожар восстания охватывает новые области. Правда, в Ужице его очаг ликвидирован. Под Ужице за три часа мы уничтожили целый батальон партизан.
Генерал Хорстенау, считавший все предложения и планы Бадера совершенно абсурдными, поскольку, по его мнению, Бадер вообще занимал чужое место, бросил:
- Бригаду нельзя было пускать в Хорватию!
- Ее необходимо было уничтожить! - поддержал его Литерс.