Грозные годы - Джурица Лабович 9 стр.


Наверное, на этом совещании никто так внимательно не слушал выступавших и не анализировал услышанное, как подполковник Отто Майер. Ему было известно, что все присутствующие здесь или попали в немилость в Берлине вследствие своей недостаточной преданности национал-социалистской партии и фюреру, или же их просто посчитали пригодными лишь для диких Балкан. Глядя сейчас на Литерса, он понимал, что многие и тут не задержатся.

- Господа, - продолжал Бадер, - по плану, согласованному с Берлином, наша следующая операция должна начаться 15 января...

- А каковы сроки проведения операции? - спросил его Литерс.

- Самое позднее - до середины февраля, - ответил Турнер.

- И это будет конец! - воскликнул Бадер.

- Только надо действовать решительно! - вставил Резенер.

- Конечно! Никакой пощады! Огнем и мечом мы сметем их с лица земли! - прошипел Бадер. Взяв указку, он продолжал: - Одновременными концентрическими ударами по сходящимся операционным направлениям Вишеграда, Зворника, Тузлы и Сараева мы уничтожим основное ядро партизанской бригады. Эту задачу выполнят 342-я и 718-я пехотные дивизии и один полк 714-й пехотной дивизии при поддержке семи батальонов домобранов и эскадрильи бомбардировщиков.

Генерал Глейз фон Хорстенау негромко сказал Литерсу:

- На этих домобранов вообще не следует рассчитывать!

- Почему?

- Это не армия!

- Объясните...

- Это подлецы! Когда домобран встречает партизан, он бросает винтовку, поднимает руки и кричит: "Не стреляйте, братья, это снова я!"

- Я вас не понимаю, - нахмурился Литерс.

- Партизаны уже несколько раз разоружали его, и он возвращался домой, там его опять мобилизовали, и все повторялось сначала, - объяснил Хорстенау.

Будто услышав пошлый анекдот, генерал Литерс кисло усмехнулся, а затем обратился к Бадеру:

- Вы слышали о приказе вывести 342-ю дивизию из Югославии?

- Разумеется, - ответил Бадер и посмотрел на Турнера.

- Мы включили ее в наш план, так как в приказе не указана точная дата вывода этой дивизии из Югославии... - объяснил Турнер.

- Вы хотите что-то еще сказать? - обратился к нему Литерс.

- К сожалению, приходится констатировать, что при проведении нашей первой операции партизаны понесли весьма незначительные потери, в то время как нашим, итальянским, усташским, домобранским и четническим частям нанесен серьезный урон.

- Вы хотите сказать, что ваша операция потерпела крах?

- Им необходимо нанести решительный удар! - не дав ответить Турнеру, сказал Бадер, бросив на того яростный взгляд.

Литерс и на этот раз постарался сдержать бушевавший в нем гнев, решив про себя спокойно выслушать все до конца, а потом представить в Берлин детальный доклад.

- Парадоксально! - язвительно заметил он.

- Что парадоксально, господин генерал? - удивился Турнер.

- Верховное командование требует перебросить две дивизии отсюда на Восточный фронт, а генерал Бёме во время своей встречи с фюрером просит подкрепления.

- Однако мы, господин генерал, получили в качестве подкрепления только несколько батальонов итальянцев и домобранов.

- А единственная заслуга итальянских оккупационных войск - это Плевля! - снова вмешался Майер. - Все остальные сражения они проиграли. Партизаны бьют их, где только могут!

- Где сейчас находится партизанская бригада? Каков ее численный состав? - обратился Литерс к Гансу Гельму.

- Я, наверное, располагаю наиболее свежими данными об этом, - хладнокровно продолжал Майер. - Вчера она ушла из Меджеджи. - Он встал, подошел к Турнеру и показал на карте: - Сегодня они где-то в этом районе, между Романией, Деветаком и Яхориной. Скорее всего, они движутся долиной реки Прачи, а возможно, вошли уже в Рогатицу.

- А ее численный состав?

- В Рудо было около тысячи двухсот человек, сейчас в бригаде, наверное, свыше полутора тысяч. По всей вероятности, в ее состав уже вошел батальон белградских коммунистов.

- У вас есть свои люди в бригаде? - снова обратился к Гельму Литерс. - Гестапо должно принять активное участие в этой операции! - добавил он.

Вопрос Литерса поставил гестаповца в очень щекотливое положение - солгать он не смел, но в то же время знал, что еще опаснее сказать правду. До этого он с удовольствием наблюдал за перепалкой генералов, теперь же все взгляды обратились к нему. Не зная, на что решиться, он почувствовал, как покрывается холодным потом.

- Мы в основном в курсе дела, - осторожно начал он.

- Пожалуйста, конкретнее, господин Гельм! - сказал Бадер.

- У нас есть свой человек в бригаде...

- Вас же попросили быть конкретнее! - резко перебил его Литерс.

- Нам необходимо это знать! - поддержал его Резенер.

- Не смущайтесь, будьте уверены, что мы умеем хранить тайны! - улыбнулся Бензлер.

Гельм сглотнул слюну. Ему было не по себе.

- Все же мне не хотелось бы вдаваться в подробности, - пытался он вывернуться. - Я обязан беречь агента и хранить всю операцию в строжайшей тайне... Речь идет о бывшем корреспонденте "Времени" Нусрете Калянаце, который работает на нас еще с 1938 года. Связь с ним нам держать трудно, так как мы не знаем маршрута бригады...

- И это все? - презрительно взглянул на него Бадер.

- Как раз в эти дни мы проводим еще одну операцию по внедрению в бригаду нашего человека. Это бывший партизан, а сейчас наш агент, Алоиз Кочмур. Вероятно, со вчерашнего дня он уже находится в бригаде. Его, как бывшего партизана, не должны заподозрить.

- Способ связи? - спросил Кайзерберг.

- Как я уже сказал, именно это и представляет наибольшую трудность, - вздохнул Гельм.

- Какие задания даны этим людям? - вмешался Бадер.

- Задания самые общие...

- Конкретнее! - нахмурился Литерс.

- Пока им дано задание установить численный состав, вооружение бригады и планы Верховного штаба, который, по нашим сведениям, движется вместе с бригадой. Иными словами, они должны представить нам общие сведения о противнике.

- Спасибо, господин Гельм! - сказал Литерс. - Позднее мы поговорим с вами с глазу на глаз подробнее. И с вами тоже, господин Майер!

- Слушаюсь, господин генерал! - щелкнул каблуками Майер.

Генерал Бадер посмотрел на часы и, улыбнувшись, сказал:

- А теперь, господа, перейдемте в соседний зал: ужин подан!

9
Встреча с Хайкой

Первые бои, первые потери и первая победа... На примере героев и павших бойцов партизаны учились бороться за свободу... Бригада уже захватила в плен значительное количество вражеских солдат и офицеров, в то время как немцам не удалось взять в плен ни одного партизана...

Жители Рогатицы и окрестных сел тепло и радушно встретили Первую пролетарскую бригаду. Партизаны, отдохнув и пополнив запасы продовольствия, хорошо подготовились к предстоящим боям и трудным маршам. Несколько четников, среди которых были и агенты Дражи Михайловича, пытались вызвать смуту сначала среди населения, а потом и среди рогатицких партизан. Зная, что в памяти крестьян еще живы преступления усташей, совершенные в отношении сербов в первые дни восстания, они стремились разжечь вражду между сербским и мусульманским населением, подчеркивая, что многие мусульмане пошли в партизаны и даже стали коммунистами, а все партизаны, дескать, - пособники немцев и усташей. С одной стороны, это вызвало панику у части мусульманского населения, опасавшегося расправы, а с другой - привело к тому, что кое-где к партизанам стали относиться недоверчиво.

Гаврош, хорошо понимая опасность подобных провокаций четников, на собрании омладинцев роты вместе с Шилей и Воей поставил вопрос о необходимости всеми способами бороться с пропагандой четников.

На том же собрании командир взвода из 1-го батальона Станко Матияш получил задание побывать с четырьмя бойцами на руднике "Кукавица" и набрать добровольцев для пополнения бригады.

Гаврош стоял на пороге дома, задумчиво глядя на расстилавшуюся перед ним снежную равнину, однообразие которой нарушали только редкие одинокие деревья да чернеющие кое-где проталины. Над потемневшими соломенными крышами крестьянских домишек клубился голубоватый дым. Он жался к земле, скапливался в лощинах. Издалека доносилась песня о Златиборе и златиборских партизанах. Гаврошу вспомнился родной Земун, берег Дуная, по которому они часто гуляли вдвоем с Хайкой. Его раздумье прервал посыльный, сообщивший, что Гаврош выделен в состав патруля. Им предстоит патрулировать дорогу, по которой должны пройти члены Верховного штаба.

На другой день ясное небо и начавшее пригревать солнце выманили партизан из душных, тесных домов. Под яркими лучами снег начал таять, протоптанные в нем тропинки наполнились талой водой. С соломенных крыш закапало. Влажный воздух был напоен ароматами проснувшейся земли и прелого сена.

Наскоро проглотив завтрак, Гаврош вышел на улицу. Ему встретилась Рита, которая возвращалась с заседания партийного бюро парторганизации батальона.

- Как дела, Гаврош?

- Хорошо. Товарищ комиссар... с вашего разрешения... - Гаврош запнулся, и но щекам Риты разлился румянец. - Я бы хотел прогуляться до Рогатицы.

- Я бы тоже не прочь, да нельзя. Мы ведь все-таки армия, и у нас должна быть дисциплина...

- Но мне очень надо...

- Ты же знаешь, что мы можем двинуться дальше в любую минуту.

- И все же я прошу тебя разрешить мне отлучиться.

- Ты слишком часто обращаешься ко мне с подобными просьбами, - сказала Рита.

- Однако, я думаю, меня можно понять.

- У меня в роте ни один боец не отпрашивается так часто, как ты, - проговорила она после небольшой паузы, глядя ему в глаза.

- Может быть, но...

- Здесь не должно быть никаких "но"!

- Но я сознательный боец Первой пролетарской, товарищ комиссар, и если я у вас отпрашиваюсь, значит, мне это очень надо! - вспылил Гаврош.

Она, видимо, тоже рассердилась и уже повернулась, чтобы уйти, но потом вдруг остановилась. Ей всегда нравились в Гавроше его прямота и искренность, она понимала его постоянную тревогу за отца и брата, и, когда видела, как он расспрашивает о них каждого встречного, сердце ее наполнялось жалостью и глубоким сочувствием. И сейчас Рита неожиданно заколебалась. Ей уже казалось невозможным упрекать Гавроша и отказывать ему в такой естественной просьбе.

Она еще раз взглянула в его погрустневшие глаза и почувствовала, что у нее просто не хватит сил отказать ему.

- Это в последний раз! - торопливо проговорил Гаврош. - Мне сказали, что в Рогатицу должен прибыть белградский батальон. И разреши, пожалуйста, Шиле пойти со мной, - добавил он после короткой паузы.

Ничего не ответив, Рита бросила взгляд на часы и прошла в дом.

Гаврош позвал Шилю и спросил:

- Пойдешь со мной?

- Ну куда же мы друг без друга? - ответил тот.

В Рогатице они встретили омладинцев, горячо обсуждавших приход Первой пролетарской бригады.

- С ними и главный партизанский командир! - говорил невысокий парнишка.

- И они не заигрывают ни с немцами, ни с четниками, - добавил другой, постарше.

- Среди них есть и черногорцы, и словенцы. Есть там и боснийцы.

- Неужто и боснийцы?

- Да, но больше всего среди них сербов.

- Скоро вся Романия опять будет партизанской, - заверил их Шиля.

От группы отделился паренек в красной феске и направился к Гаврошу.

- Здравствуй, товарищ! - Он протянул Гаврошу руку.

- Привет будущим партизанам!

- Привет Первой пролетарской!

Шиля подал Гаврошу знак идти дальше. Но не сделали они и нескольких шагов, как их внимание привлекли двое четников, которые шли навстречу по другой стороне улицы. Гаврош перешел туда и преградил им путь:

- А ну стойте!

- В чем дело? - спросил тот, что был повыше.

Шиля растерялся. Хотя на собрании комиссар роты и предупреждала партизан о возможности подобных встреч, Шиля сейчас не знал, как себя вести. Перед ним были четники, а ведь именно четники, по всей вероятности, убили его отца...

- Вы кто такие? - спросил он, сильно побледнев.

- Мы четники.

- Это я вижу, - сказал Шиля, - только вот не могу понять, почему вы здесь... Ведь в Рогатицу вступила Первая пролетарская!

- Мы не имеем ничего против Первой пролетарской.

- А все-таки почему вы не ушли к немцам или итальянцам? - поинтересовался Гаврош.

- Потому что у нас с ними нет ничего общего! - рассердился высокий.

- За кого же вы воюете?

- За короля и отечество.

- А мы - только за отечество! - усмехнулся Гаврош.

- А против кого? - продолжал допытываться у четников Шиля.

- Да как сказать... Против усташей. Вернее, против мусульман, которые стали усташами.

Гаврош нахмурился и презрительно сжал губы. Ему и раньше доводилось слышать рассказы об этих вояках, которые, несмотря ни на что, упорно стоят на своем. Вот, пожалуйста: они за короля, а король, прихватив государственный золотой запас, удрал из своей страны, бросив ее в тяжелую минуту, и припеваючи живет за границей. Они за генералов, а эти генералы позорно предали свою родину, многие из них стали прислужниками фашистов. Они за бывшее правительство, а министры его сейчас наслаждаются жизнью в аристократических кварталах Лондона, устраивая пышные приемы.

Гаврош знал о тактике штаба бригады по отношению к четникам и тем не менее сейчас с трудом сдерживался, чтобы не начать ссору. Вот если бы ему точно было известно, что его отец погиб, и погиб от рук четников, тогда он ни секунды бы не раздумывал, как поступить... Ему вспомнились слова Риты о том, что Первой пролетарской просто необходима поддержка народа, который уже успел на себе почувствовать "новый порядок" немцев, и потому штаб бригады решительно отрицает всякое насилие, разумеется, если оно направлено против мирного населения и обманутых жителей, вступивших в отряды четников.

- Чем же вас так привлекает этот слюнтяй Перица Карагеоргиевич? - насмешливо спросил Шиля.

- Для всех четников он - воплощение веры в высшие ценности, - ответил высокий четник.

- А до народа вам и дела нет? Да вы просто фанатики! - воскликнул Гаврош.

- Это уже похоже на оскорбление! - бросил высокий.

- Неужели вы не понимаете, что основная масса народа вас не поддерживает? - Пристально взглянув на него, спросил Гаврош.

- А у вас какая цель? - наконец решился вступить в разговор второй четник.

- Борьба за свободу. Потому-то наша бригада и называется пролетарской, народно-освободительной, - ответил Шиля. - А потом, после освобождения, вместо того чтобы служить вашему дармоеду-королю, мы будем строить новое общество - социалистическое.

- А что для вас самое главное? - спросил Гаврош.

- Мы же сказали: защита короля и отечества, борьба за свободу и справедливость, - ответил высокий четник.

- Почему же не деретесь с оккупантами? - насмешливо поинтересовался Гаврош.

- Верно, чего вы ждете? - поддержал его Шиля.

- Еще не пришло время, - не очень уверенно сказал второй четник.

- Ну что ж, - улыбнулся Шиля, - когда надумаете схватиться с фашистами, милости просим в Первую пролетарскую.

Высокий четник тоже улыбнулся. У него было добродушное лицо и приветливый взгляд.

- Как тебя зовут? - спросил он Гавроша.

- Гавро Гаврич, я студент из Земуна.

- А меня - Васа, я два года назад окончил гимназию.

- А я - Шиля, рабочий.

- Мы слышали, что вы уже здорово всыпали итальянцам. Верно? - спросил Васа.

- Точно, и это только начало.

Васа поднял брови и в раздумье поглядел на партизан. Потом, кивнув на приоткрытую дверь трактира, напротив которого они стояли, несмело предложил:

- Может, опрокинем по рюмочке?

- С четниками мы не пьем! - ответил Гаврош. - Мы же люди противоположных убеждений.

- Вот когда снимете свои четнические кокарды, тогда и выпьем вместе! - добавил Шиля.

- Да какие мы четники?! Если вы нам подробно объясните, что такое Первая пролетарская, мы еще подумаем, что нам делать дальше...

- В самом деле, давайте выпьем! - предложил второй четник.

Шиля вопросительно взглянул на Гавроша.

- Ладно, пошли! - вдруг решился Гаврош, и вся компания направилась к трактиру.

Едва они сели за стол, как к ним подошла молодая черноглазая трактирщица с озорной улыбкой на лице.

- Кто платит? - спросила она.

- Первая пролетарская! - ответил Гаврош.

- Так вы из Первой пролетарской? Ну, тогда угощает сама хозяйка! - улыбнулась девушка.

- Четыре ракии, - заказал Васа. Девушка ушла и тут же принесла ракию.

- Так что же такое эта ваша Первая пролетарская? - продолжал допытываться Васа.

Гаврош поставил винтовку между коленями и стал неторопливо объяснять:

- Название "пролетарская" означает классовую принадлежность ее бойцов. Действительно, большинство их - рабочие и беднейшие крестьяне. И цели она преследует в конечном счете революционные. Сначала освободить страну от фашистских захватчиков, а потом установить народную власть. Скоро будут сформированы новые такие же бригады...

Васа поднял рюмку и чокнулся со всеми:

- За Первую пролетарскую!

Неожиданно Гаврош с беспокойством взглянул на Шилю. Тот сразу понял, в чем дело: ведь у них нет денег.

- Эй, получите с нас! - позвал Васа трактирщицу.

- За все уже заплачено, - сказала она и улыбнулась.

Они поднялись и поблагодарили эту симпатичную черноглазую девушку. Потом Гаврош пожал новым друзьям руки:

- Когда вы наконец поймете, что нужно нашему народу, и перестанете превозносить этого слюнтяя, что драпанул в Лондон, бросив свою страну, тогда вы присоединитесь к нам...

- И станете нашими товарищами, - добавил Шиля.

- А ну-ка, Мара, принеси нам еще по одной! Мы с Васой идем в штаб Первой пролетарской, - сказал второй четник, который до сих пор почти ничего не говорил.

- Не забудьте захватить кусок красной материи, - предупредил Шиля.

Гаврош и Шиля, прощаясь, подняли вверх сжатые кулаки.

Возвращались они лесом. Неожиданно из-за деревьев на тропинку вышли трое партизан. Гаврош замедлил шаги, а присмотревшись к ним, совсем остановился и проговорил:

- Вот так встреча! Бывший гимназист и его старый учитель...

Один из трех партизан, с командирскими знаками отличия, отделился от своих спутников. Это был бывший учитель математики, у которого учился Гаврош.

- Гавро Гаврич! - воскликнул он, подходя к Гаврошу.

- Неужели это вы, господин... то есть... товарищ учитель?

Они обнялись.

- Кто бы мог подумать, что мы здесь встретимся?! - вырвалось у Гавроша.

Он смотрел на учителя, который выглядел сейчас старше своих лет. Гаврош помнил его всегда подтянутым, очень педантичным, он мог рассердиться, вспылить, но никогда не был злопамятным, несправедливым; удивительное обаяние этого человека заключалось в его внутренней силе, добродушно-ироническом отношении ко всему на свете, и прежде всего к самому себе, в его непоколебимой вере в лучшее будущее.

- Бывший гимназист и его старый учитель идут к одной цели! - сказал учитель.

Назад Дальше