Медлить было нельзя. Он выставил уже подготовленное стекло, выбрался из барака и в три прыжка оказался возле колючей проволоки. Вокруг никого не было. Прижавшись к сырой земле, на животе прополз он под этим препятствием и спрыгнул с обрыва в небольшой овражек. Пока все шло гладко. Только штанина, зацепившаяся за колючую проволоку, была разорвана. Пробежав около двухсот метров, Манин выбрался из оврага и очутился на улице города. Сердце готово было выскочить из груди. Он остановился, глубоко вздохнул, огляделся. По тротуарам, вперемежку с жителями, деловито расхаживали немцы. Мысленно повторяя про себя маршрут, летчик независимой походной пошел по улице.
...Вот и маленький дом с палисадником. На калитке табличка на немецком и русском языках: "Врач-хирург Мартирос Сармакешьян". Дверь отворила жена хозяина. Вскоре, проводив больного пациента, показался и сам Сармакешьян.
На другой день к Манину прибежала Лидия Лихолетова. Волнуясь, она рассказала, что в лазарете немцы ведут допрос обслуживающего персонала, допытываются, куда скрылся пленный летчик.
- Для безопасности вам лучше отсюда уйти. Паспорт на чужую фамилию уже подготовлен. Пойдемте я провожу вас в русскую городскую больницу. Доктор Сармакешьян ожидает вас там, - скороговоркой выпалила она.
Манин решил не подвергать девушку опасности и попросил, чтобы она одна шла впереди, указывая дорогу. Подойдя к третьей больнице, он вошел в нее. Сармакешьян принял его и, задавая обычные вопросы, придвинул потрепанный паспорт с фамилией Дурнев.
- Так, гражданин Дурнев, вас следует положить в больницу, - сказал он, кивая на отвернувшуюся санитарку.
- Придется лечь, раз надо лечиться.
...Но в больнице Манин пробыл немногим больше недели. Вайс узнал, что немцам известно, где скрывается русский летчик. Сам Вилли Брандт собирался приехать за ним в больницу. Лихолетова вновь увела Алексея Манина, теперь уже на квартиру Пазона.
Василию доложили, что бежавший из плена летчик находится в безопасности.
...А через три дня он неожиданно исчез. Убежал через окно, даже не попрощавшись с гостеприимными хозяевами. В этот же вечер гитлеровцы арестовали аптекаря Сахниашвили. Руководители подпольного центра насторожились. Василий срочно вызвал Сергея Вайса.
- Я уверен, что нам подсунули провокатора, - сказал он. - Этот Манин водил нас за нос. Видимо, плохо работает наша разведка. Неужели история с Морозовым ничему еще нас не научила! Нужна сугубая осторожность.
- Наоборот, мы слишком увлекались разведкой, а о контрразведке совсем не думаем.
- Вот и займись этим. Кому, как не тебе, ее налаживать.
- Да... Нелегкое дело. - Вайс поморщился, почесал затылок. - Но попробую.
- Ну, ну! Действуй. Время сейчас горячее. Немцы насторожились.
- Не знаю, что и думать, - сказал Вайс. - Здесь дело было верное... Ошиблись мы, значит. А я думал, на летчиков можно положиться.
- Насчет летчиков ты зря. По одному обо всех судишь. А слышал, что вчера на аэродроме случилось?
- Да. Сегодня утром их хоронили.
* * *
По улицам Таганрога медленно двигалась траурная процессия. Впереди со спущенными бортами черепашьей скоростью полз грузовик, на котором увитые черными лентами стояли два некрашеных гроба. За автомашиной нестройными рядами вышагивал целый батальон гитлеровцев. А позади, сверкая золотом труб, шествовал военный оркестр. Скорбные звуки похоронной мелодии плыли над городом.
Возле кладбища процессия остановилась. Фашисты бережно подняли на плечи оба гроба, пронесли их мимо могил с крестами и обелисками и поставили возле двух свежевырытых ям. Обер-лейтенант - командир батальона - обратился к солдатам с речью. Толпы собравшихся вокруг жителей слушали его непонятные отрывистые слова.
Потом под троекратный ружейный салют фашисты опустили гробы в могилы, и солдаты, вытянувшись цепочкой, по очереди бросали на них горсти земли. Над выросшими холмиками гитлеровцы укрепили дощечки. На одной из них на русском и немецком языках было написано: "Здесь похоронен русский летчик, капитан Егоров, павший смертью храбрых на таганрогском аэродроме 17 апреля 1943 года". На второй вместо фамилии было написано: "Неизвестный русский летчик".
Гитлеровцы почтили погибших минутой молчания, потом по команде обер-лейтенанта построились в колонну и под бравурный марш духового оркестра покинули городское кладбище.
* * *
...Густая дымка висела над городом. Неожиданно на немецкий аэродром, расположенный на окраине Таганрога, спикировал советский бомбардировщик Пе-2. Не сбросив бомб, он взмыл в безоблачное небо и унесся навстречу солнцу. Вскоре после этого над притихшим аэродромом показалась целая эскадрилья краснозвездных истребителей. Разомкнув строй, они выпустили шасси и начали заходить на посадку.
Первая пара приземлилась точно у выложенного "Т" и, быстро освободив полосу, порулила на стоянку. На границе аэродрома летчики выключили моторы и, когда пропеллеры их истребителей перестали вращаться, увидели немцев, которые с автоматами и пистолетами бежали к ним со всех сторон. В это время над посадочной полосой, почти касаясь колесами земли, гасили скорость еще два советских истребителя. Но вот они, видимо поняв оплошность, взревели моторами, поджали под себя шасси, понеслись на бреющем полете прочь от вражеского аэродрома. Вслед за ними умчались и остальные. Над летным полем воцарилась тишина. И в этой тишине отчетливо послышались вздохи запускаемых моторов на двух одиноких краснозвездных истребителях. Медленно проворачивались лопасти винтов, из патрубков струился сизый дымок, но перегретые моторы не запускались. А гитлеровцы были совсем уже рядом. И ведущий пары капитан Егоров решил принять неравный бой. Он понял, что штурман бомбардировщика, который вел их группу из тыла на фронтовой аэродром, допустил непоправимую ошибку: вместо Ростова он завел их к противнику. Горизонтальная видимость во время полета была плохой, и летчики-истребители безраздельно доверились лидеру. Заходя на посадку, они видели немецкие самолеты, стоявшие на земле, но были уверены, что это трофейные машины. Ведь Советская Армия наступала. На многих наших аэродромах между Волгой и берегом Азовского моря стояли немецкие самолеты. Двум советским летчикам пришлось расплачиваться за ошибку штурмана и свою беспечность. В их распоряжении было личное оружие. По одному пистолету. Всего две обоймы - шестнадцать патронов на каждого. Прогремел одинокий выстрел. Первым повалился на землю высокий гитлеровец, успевший подбежать к советским истребителям ближе других. Остальные метнулись в сторону, залегли.
Горохом рассыпались автоматные очереди. Короткими перебежками подвигались немцы к двум одиноко стоявшим советским истребителям, которые поблескивали красными звездами на фоне машин, меченных черными крестами и фашистской свастикой. Уже более десяти гитлеровцев валялось вокруг, когда Егоров приставил пистолет к виску. У него оставалась одна пуля.
Его ведомый в горячке боя расстрелял все шестнадцать патронов. Бензиновый бак в самолете был пробит автоматной очередью. Под ногами, по полу кабины растекся бензин.
Немцы не заметили, как летчик чиркнул спичкой. Они только увидели, как захлопнулся над его головой фонарь кабины и тут же пламя мигом охватило машину.
Гитлеровцы бросились прочь от русского истребителя. Даже умирая, безоружный советский летчик заставил их отступить.
Враги хоронили летчиков с почестями. Командир 111-й пехотной дивизии генерал Рекнагель решил поднять боевой дух "непобедимых" солдат великой Германии: после разгрома и пленения 6-й армии фельдмаршала Паулюса, после панического бегства с просторов Кубани и Дона солдаты фюрера стали слишком часто сдаваться в плен.
Вот почему обер-лейтенант обратился на кладбище с речью к своим подчиненным. Он призывал солдат помнить о подвиге их врагов - русских летчиков, которые предпочли смерть позорному плену.
Жители Таганрога ежедневно носили на могилы героев живые цветы. Подпольщики расклеивали на городском кладбище листовки с призывами отомстить немцам за смерть советских летчиков.
А ортскомендант майор Штайнвакс решил использовать эти похороны в пропагандистских целях. По всему городу развесил он объявления, в которых разъяснил гражданам, с каким уважением немцы чтят героев, павших в открытом бою. "Но германское командование будет сурово карать большевистских агентов, действующих из-за угла, уничтожающих боевую технику немецкой армии и стреляющих в спину солдатам фюрера". Так заканчивалось это обращение.
* * *
Со дня на день ждал Василий Афонов появления в Таганроге представителя Красной Армии. Хотелось побыстрее сообщить командованию фронта ценнейшие разведывательные данные, собранные подпольщиками. Но после возвращения Копылова с той стороны прошло уже около месяца, а обещанный связной с радиостанцией так и не появился. Потеряв всякую надежду дождаться его, Василий решил вновь послать Копылова через линию фронта.
В воскресенье вместе с Максимом Плотниковым он отправился в Михайловку. Не успели они выйти из города, как им повстречался Акименко. Незаметно озираясь по сторонам, он как бы невзначай подошел к Василию и Максиму, попросил у них прикурить. Нагнувшись над горящим фитилем зажигалки, тихо проговорил:
- Копылов арестован. Забрали вчера ночью. Я к вам собрался, но, кажется, и за мной следят...
- Возвращайся к себе в Михайловку. В городе не показывайся, - сказал Василий, исподлобья оглядывая немноголюдную улицу.
Вечером к Василию заглянул Георгий Тарарин. Услышав об аресте Копылова, он посоветовал направить через линию фронта военнопленного старшего лейтенанта Мусикова. Это предложение пришлось Василию по душе. Он понимал, что военный опыт советского командира, умение ориентироваться на местности помогут Мусикову выполнить эту ответственную задачу. Вместе с ним для большей гарантии руководители подпольного центра решили послать еще двух-трех надежных ребят из группы Георгия Пазона. Выбор пал на Николая Кузнецова, Анатолия Назаренко и Виталия Мирохина.
Схему военных объектов зашили в подкладку пиджака Анатолия Назаренко. Остальные должны были охранять его во время рискованного перехода через линию фронта. Мусикову Василий вручил карту крупного масштаба, которую один из подпольщиков выкрал из полевой сумки немецкого офицера.
В назначенное время все четверо собрались в условном месте и под покровом ночи двинулись в путь.
До самого утра бродили они по талым полям между Самбеком и Таганрогом. Не раз натыкались на немецкие подразделения, скрывались в оврагах с журчащими ручьями, ползали в жирном глиняном месиве пустующих траншей, но так и не смогли подобраться к линии фронта. К рассвету, вконец выбившись из сил, они вернулись обратно в город.
Оправдываясь перед Василием и Тарариным, Мусиков только разводил руками:
- Здесь пройти невозможно. Пустая это затея. Давайте повременим.
Думая, что Мусиков просто струсил, Василий отобрал у него карту и отправил домой отсыпаться.
Для перехода через линию фронта нужен был смелый и решительный человек, и Василий вспомнил Женю Шарова.
* * *
Сергей Вайс разыскал Василия у Максима Плотникова. Там уже были Тарарин, Константин Афонов, Пазон и Петр Турубаров. Они сидели у стола, на котором стояли бутылки с самогоном, тарелка, наполненная солеными огурцами, вяленые чебаки и котелок с вареной картошкой.
- В городе давно патрули расхаживают, а вы будто напоказ собрались. Окно хоть завесьте как следует. На улице во какая щель светится, - сказал Вайс и кивнул на окно, небрежно закрытое черным тюфяком.
- А чего нам бояться? Пусть хоть сам Стоянов заходит. Завтра у Гитлера день рождения. Вот мы и отмечаем, - рассмеялся Василий. - Садись, выпей за фюрера... чтоб он трижды сдох.
Когда Вайс сел за стол, Василий спросил:
- Ты что так поздно?.. Докладывай.
Вайс снял с руки белую повязку полицая, с которой ходил по городу после комендантского часа, и молча окинул взглядом присутствующих.
- Ладно, потом. Это не срочно, - устало проговорил он.
- А чего ты скрываешь? Здесь все члены штаба собрались. Лишних никого нет, - сказал Тарарин. - Так, что ли, Василий?
- Вроде так. Просто сухо у него во рту, вот и не хочет рассказывать. Налей-ка ему, Максим.
- Правильно, пусть поначалу выпьет за фюрера, царство ему небесное, - поддержал Максим Плотников.
Вайс выпил полстакана самогонки, закусил огурцом и сказал коротко:
- Нашел я Манина.
- Где? - встрепенулся Пазон.
- Лида Лихолетова у одного рыбака обнаружила... Ходил я к нему.
- Ну и что? Почему он сбежал? - в один голос спросили Тарарин и Плотников.
- Говорит, испугался. Пазон с Николаем Кузнецовым все перешептывались за его спиной. Подумал он недоброе, да и махнул в окно. Ушел через сад.
- Хорошо, если все так, а не иначе, - сказал Василий, - почему же тогда Сахниашвили арестовали?
- По какому-то доносу. Это я установил точно. Во время обыска у него нашли в кармане нашу листовку.
- Откуда у тебя такие сведения? - спросил Максим Плотников.
- А это уже его личное дело. Тайна, так сказать, о которой даже я не расспрашиваю, - остановил Максима Василий.
- То, что сведения точные, могу поручиться. Сахниашвили сидит в арестном отделении полиции. Это в подвале бывшего Дома пионеров. Там и Морозова содержали... А Копылова там нет. Видно, в гестапо он или в зондеркоманде. Кстати, могу доложить членам штаба, что мной установлено наблюдение за полицией и полевой жандармерией. Туда дважды ходила Раневская, сожительница старшего лейтенанта Мусикова, который является членом нашей организации. Раневская работала в госпитале военнопленных и знает Первеева и Сахниашвили. Доктор Сармакешьян рассказывает, что Сахниашвили называл и ее в числе тех, кому он давал наши листовки...
- Постой, постой, Вайс - прервал его Василий. - Во-первых, Мусиков знает меня, знает, что я член подпольной организации. Видимо, и Раневская знает об этом. Да и Пазон с Тарариным ходили к нему домой. Она и их, наверное, видела... Но нас-то не арестовали.
- Нет, Василий, - вмешался Тарарин, - когда мы к нему заходили, у него никого не было.
- Как члены организации, мы его мало интересуем. А что ты командир, он может только догадываться, - сказал Вайс.
- Тогда понятно, почему он через фронт не пошел, - проговорил Пазон.
- А давайте проверим этого Мусикова, может, и Раневская чем-то себя покажет, - предложил Константин Афонов.
- Мы его уже проверяли. Листовки он расклеил. И во время диверсии на заводе вел себя по-настоящему. Но, наверное, следует его еще раз проверить. А как?
- Дадим ему задание немца убить в городе, а сами проследим, как он это выполнит.
- Что ж, ты прав, Костя, можно и так, - согласился Вайс. - В общем, учтите, с ними что-то нечисто. К господину Брандту советские граждане приходят только под конвоем. А эта дамочка за несколько дней дважды там побывала. И Мусиков мне не нравится.
- Да, Василий, теряем мы бдительность, - сказал Тарарин. - Организация разрослась. Если посчитать все группы, больше полтыщи народу наберется. Так и провокатора нетрудно подцепить. Мы ведь с февраля даже клятвы от новых членов принимать не стали.
- Кто ж его знал, что фронт на Миусе остановится? Ведь со дня на день Красную Армию ждали... "Согласен бить немца, добывай оружие и бей с нами". Не ты ли сам этот лозунг выдвинул? А теперь поумнел сразу. - Василий задумался. - За Сахниашвили я поручусь - не выдаст...
- Да, он не подведет, - согласился Вайс. - А вот за Копылова поручиться трудно. Мало мы знаем этого парня.
- Вы меня простите, но мне кажется, мы сами себя подводим. Несерьезно действуем, - вмешался в разговор Петр Турубаров, не проронивший до этого ни слова.
- Говори, коли начал, - Василий повернулся к нему.
- После похорон наших летчиков народ толпами на кладбище валит. И я и мы все преклоняемся перед мужеством этих героев. И, честно скажу, ежели что, я сам живым в руки не дамся. Последняя пуля в обойме - всегда моя. Это твердо... Но зачем штаб приказал расклеивать на кладбище листовки?
- Какие листовки? - недовольно поморщился Василий.
- Вы же приказывали, сами и должны знать.
- Так это не листовки, а призывы, всего одна фраза: "Отомстим гитлеровцам за смерть советских летчиков!"
- Про это я и веду речь. Ладно бы один раз расклеили, а то ведь каждый день, и все в одном месте, на кладбище. А немцы, думаете, дураки? Выследят и поймают кого-нибудь...
- Может, нам с перепугу всю работу свернуть, носа нигде не показывать? - в гневе сказал Василий и стукнул кулаком по столу.
- Василий! Правильно он говорит, - поддержал Петра Максим Плотников. - Когда мы по всему городу расклеиваем листовки - попробуй поймай нас. А тут каждый день и все в одном месте. Сами палец Стоянову в рот кладем. Смотри, как бы он у нас руку не оттяпал.
- Ладно, - примирительно сказал Василий. - С этим вопросом кончено... Костя! Скажи Андрею, чтобы с утра передал в группы: пусть прекратят клеить листовки на кладбище.
- Теперь надо решить, что делать с Маниным, - напомнил Вайс.
- Где он сейчас?
- Остался у рыбака.
- Это у Глущенко, наверно?
- Да, у него.
- Завтра вместе сходим к нему, хочу сам побеседовать. А с Раневской и Мусиковым ты, Сергей, не затягивай. Поручи Пазону, поручи другим ребятам, и чтоб глаз с них не спускали. Мусикову Тарарин завтра же на заводе передаст задание штаба убить немца. Потом доложите, как он выполнит. Ну что? Если больше вопросов нет, можно выпить за скорейшее освобождение.
- А как с первомайским праздником? - спросил Тарарин.
- По-моему, ясно. Ведь договорились уже. Ты, Георгий, готовишь лозунг для завода "Гидропресс". Кому вывешивать - сам назначишь. Перцев обеспечит лозунг для кожзавода, Лихонос на вокзале. В ночь на Первое мая и вывесят... - Василий оглядел всех, остановил взгляд на брате. - Что-то вы, Костя, с зондерфюрером Диппертом долго тянете?