Под силовой линией "двигатели - трансмиссия - винты" находится кабина вертолета. Носовой отсек с остеклением занимает экипаж, состоящий из левого (командир) правого (штурман) и центрального (борттехник) летчиков. Грузовой отсек с иллюминаторами несет на себе и в себе все топливные баки с запасом керосина на три часа полета. Открыв задние створки-полусферы, в отсек можно загнать автомобиль типа "УАЗ" или 24 десантника. Впрочем, последние войдут и через сдвижную дверь возле пилотской кабины - по трехступенчатой лесенке-стремянке, которую борттехник, открыв дверь, первым делом и вставляет крючками-зацепами в гнезда пола.
Шасси Ми-8 трехопорное, неубираемое, стойки - газово-жидкостные амортизаторы. По бокам грузовой кабины военного вертолета установлены пилоны для подвески вооружения - блоков с реактивными снарядами, контейнеров с пушками, бомб.
Вертолет поднимается до пяти тысяч метров (а то и выше - машины все разные, кто сильнее, кто слабее), может летать на скорости 250 км/ч в 2 метрах от земли, висеть даже на 50 метрах. Это машина для тонких операций, и обнимает все то пространство, что пропущено под собой, значит, упущено самолетом - горы, пустыни, воды и леса.
Ми-8 похож на стрекозу только издали. Вблизи он телесен, мышцы его налиты мощью. Это зверь с мордой гепарда, телом лошади и хвостом дракона, - и он красив…".
Перечитывая эти строки, бывший борттехник думает, что годы его детства были вершиной человеческой цивилизации. Тогда, в 60-е, рождалось все лучшее - одежда, музыка, кино, наука и техника. Во всяком случае, ни до, ни после не было создано вертолетов красивее, чем Ми-8, Ми-6 и Ми-24. Посмотрите на потомка последнего - это вылитый Микки-Маус, - а потомок предпоследнего не зря получил прозвище "корова". Да, именно в те годы мальчик Ф. был как-то не нормально влюблен в папин мотоцикл "Иж-Юпитер" первой модификации. Мотоцикл был синий, как море, на черной фаре его было два круглых глазка по обе стороны от черного и клювастого ключа зажигания - красный и зеленый (как и аэронавигационные огни на вертолете). Бензобак был каплевиден, а не огранен, как у последующих, и нос коляски был носом ракеты, а не торцом чемодана, как у тех же последующих. Когда папа, выгнав мотоцикл, закрывал гараж и натягивал краги, мотоцикл ждал, бурча мотором и склонив рогатую голову к левому плечу. А когда папа продал его какому-то небритому дядьке, мальчик плакал всю ночь.
Вертолет Ми-8 стал вторым железным существом в ряду его технофилии. И вся эта книга по большому счету есть объяснение борттехника Ф. в любви к его машине. Данная же история - и не история вовсе, а знакомство читателя с напарником и другом борттехника Ф. - с вертолетом Ми-8.
Прирожденный борттехник
Для допуска к самостоятельным полетам требовалось десять часов налета с инструктором. Борттехника Ф. прикрепили к борту старшего лейтенанта Янкина.
Этот старший лейтенант был совсем не похож на кадрового офицера - слишком хорошо знал и любил свои права, готов был их отстаивать и другим советовал это делать. Когда борттехник Ф. сказал, что, по слухам, двухгодичникам положен двухнедельный отпуск до нового года, но кто ж их отпустит, едва в строй вошедших, - борттехник Янкин. решительно возразил:
- Как это "кто отпустит"? Пишите на отпуск, а если начнут кочевряжиться, сразу пишите прокурору!
Первый полет борттехника Ф. выпал на первый снег. Летели в Зею. Это был традиционный молочный рейс, когда в салоне вертолета на пути туда позвякивают пустые трехлитровые банки в авоськах, принесенные личным составом, а на пути обратно они стоят прочно, полные молока и сметаны. Садились у дороги прямо возле проходной Зейского молокозавода, наполняли тару, рассчитывались, запускались и улетали.
Но сейчас борттехника Ф. не интересовала цель полета. Он сидел в грузовой кабине на откидном сиденье у двери в кабину пилотов и, подсоединив свой шлемофон к бортовой сети, слушал, как командир запрашивает РП, просит разрешения на руление и взлет, говорит "вас понял, взлет разрешили". Рев двигателей нарастает, вибрация пронизывает тело борттехника, он чувствует себя так, словно помещен в гигантскую электробритву, которая еще и перемещается. В иллюминаторе сквозь метельные вихри первого снега, поднятые винтами, мелькают аэродромные постройки, заснеженные вертолеты, люди, сметающие с них снег. Вдруг бритва останавливается и, постояв немного, начинает подниматься, одновременно опуская нос так, что тело борттехника придавливает к стенке, а пустые банки на полу начинают скользить прозрачным звенящим стадом к его унтам.
Они уже в небе. Борттехник смотрит в иллюминатор двери и видит под консолью вооружения неряшливо побеленную землю. Вытертое до третьего корда колесо шасси висит в небе, такое близкое, но уже отделенное пропастью. "Отход по заданию, - слышит борттехник в наушниках. - Азимут 170…". Вертолет закладывает вираж, борттехник цепляется за сиденье, чтобы не съехать, стадо банок, подпрыгивая и дребезжа сквозь гул, бежит к двери, борттехник останавливает банки ногой в косматом унте. Солнце ползет по дополнительному баку, фейерверком вспыхивает в баночном стекле. Синее морозное небо за бортом, пар изо рта - все гудит, переливаясь, вибрируя - уже не бритва, а камус, поющий в губах неба.
Открывается дверь, из пилотской в грузовую выходит борттехник Янкин.
- Иди, - говорит он, показывая рукой в кабину, - работай. Перед посадкой сменю.
Борттехник Ф. входит в кабину, подключает фишку шлемофона к разъему, садится на свое рабочее место - откидное сиденье в проеме двери, между командиром и штурманом, чуть сзади. Отсюда ему виден весь приборный иконостас кабины, - его он обязан обозревать в полете, контролируя показания. Борттехник обводит кабину спотыкающимся взором, прижимает ларинги к горлу и делает свой первый доклад:
- Давление и температура масла в главном редукторе в норме, топливные насосы, генераторы, САРПП работают, автопилот, гидросистема в норме…
Пока он думает, что еще отметить, откликается командир.
- Понял… - кивает он.
Борттехник облегченно откидывается спиной на закрытую дверь. В кабине тепло, работает печка, гонит теплый воздух. Перед борттехником - носовое остекление. За стеклом плывет под брюхо машины чахлый лес - то буро-зеленый хвойный, то желтый, еще осенний лиственный, то пустой и голый. Чем дальше на юг, тем лишайнее снег, и скоро он исчезает совсем. Борттехник гудит-летит в тепле. Он расстегивает куртку с рыжим меховым исподом, под ней - летный свитер цвета какао, поверх свитера, до самых плеч - синие летные "ползунки" со множеством карманов на "молниях", с клапаном сзади для больших и неотложных дел, с кольцами у колен - привязывать унты, чтобы не слетели во время прыжка с парашютом. Но сейчас густые собачьи унты не привязаны, - борттехник не собирается покидать вертолет.
Ему все спокойнее лететь в этой хрустально ограненной скорлупке. Он смотрит то на пейзаж, то на приборы. Прошло десять минут от первого доклада, он делает второй, и, после одобрительного кивка командира, откидывается на дверь уже совершенно беззаботно. Он закрывает глаза и слушает, как поет в нем небесный камус… Интересно, - думает он, чувствуя, как засыпают, пригревшись, его ноги, - из всех новых борттехников только он выбрал собачьи, - остальные взяли овчину. Пес и овцы - есть в этом какая-то буколическая символика, - зеленый луг, веселый лай…
Борттехник проснулся от внезапной пустоты за спиной и хлестнувшего крапивой по лицу мороза. "Падаем!" - подумал он, опрокидываясь, махая руками и боясь открыть глаза. Еще успел подумать, что парашюта на нем нет, а высота всего 400, уже не успеть натянуть и застегнуть подвеску, и когда его найдут в тайге, он будет босиком, потому что непривязанные унты обязательно слетят… Тут он стукнулся обо что-то мягкое затылком, открыл глаза и увидел над собой перевернутое, беззвучно кричащее лицо борттехника Янкина. Они по-прежнему были в вертолете, который по-прежнему летел в крейсерском режиме на той же высоте, - просто борттехник Янкин резко открыл дверь в кабину пилотов, и спящий борттехник Ф. выпал спиной назад, вырвав при этом фишку своего шлемофона из разъема.
Борттехник Янкин схватил павшего за воротник куртки, рывком поднял, и сквозь гул двигателей и куртку на голове борттехник Ф. услышал его крик:
- Лоси, командир! Давай погоняем!
Перегнувшись через борттехника Ф., Янкин показывал рукой в левый блистер. Командир взглянул, заложил вираж левым креном, сделал круг, и когда земля снова улеглась перед борттехником Ф., он, глядя по направлению указующего перста Янкина, увидел десяток темно-серых вытянутых теней. Прижатые к земле высотой наблюдателя, лоси текли цугом меж деревьев. Командир отдал ручку, вертолет спикировал, пошел над самыми верхушками
- За рога не зацепи! - пригибая голову борттехника Ф. к автопилоту, азартно кричал борттехник Янкин. - Вон, двое не скинули еще!..
Но лоси никак не среагировали на шум и ветер с небес. Вытянув морды, они продолжали плыть по предзимью на юг.
В Зее, когда ждали у проходной, пока им вынесут банки полные сметаны, борттехник Ф. сказал борттехнику Янкину:
- Понимаешь, у меня на вертолет условный рефлекс есть. Я подростком у отца в партии летом работал. Забрасывали туда вертолетом. Привык - как взлетели, так спать. Вот и сработало…
Лейтенант Ф. врал. В партии у отца он, и правда, работал, но добирался туда исключительно на машинах, и ни разу - на вертолете. Хотя, вертолет видел и даже выносил из его чрева тюки и ящики, - значит, мог и летать.
- Ты знаешь, - покосился на него старший лейтенант Янкин, - я вот никогда не работал в геологической партии… Но в вертолете сплю всегда, если случай подворачивается. Особенно - не поверишь! - после приема пищи. - Он засмеялся. - Да ты не бери в голову, это нормально. И твой первый полет показал, что с нервами у тебя полный порядок. Ты - прирожденный борттехник!
Формуляр Френкеля
Гудит в печке-бочке керосиновое пламя. В эскадрильском домике тепло. За столом сидит лейтенант Ф. Он исправляет записи в своей летной книжке. За тем же столом, ближе к печке, играют в шеш-беш два капитана - борттехник Гуртов и техник звена, которого все зовут по отчеству - Лукич. Лукич усат и морщинист, молодым борттехникам он кажется дедом. Сейчас автор понимает, что Лукичу было около сорока.
Открывается дверь, входит в морозном облаке старший лейтенант Янкин. Он с матом бросает на стол стопку холодных синих формуляров. Борттехник Ф. уже знает, что в этих толстых альбомах записывается налет вертолета, двигателей, редукторов. Оказалось, борт, на котором начал стажироваться лейтенант Ф. выработал свой ресурс и его надо продлять, то есть борттехник Янкин должен гнать борт на завод в Арсеньев и ставить его на капремонт.
- Что, Янкель, - усмехнулся в усы Лукич, - небось, забыл, когда крайний раз формуляры заполнял? Вот и проворонил ресурс.
- Лукич, потом поехидничаешь, лучше помоги быстренько заполнить, - сказал Янкин, снимая куртку и садясь за стол. - Я из Хабары зимнюю резину к твоей "копейке" привезу. Ты примерно подгони ресурс по редуктору, я потом распишусь.
- Ладно, Френкель, - сказал Лукич. - Но не привезешь резину, больше в полет не выпущу.
И он подвинул к себе формуляр.
Высунув языки, они писали. Ставили дату, время налета, потом должность, звание и фамилию - б/т ст. л-т Янкин - и тут Янкин расписывался, а Лукич оставлял графу пустой - Янкин распишется.
Борттехник Ф., закончив заполнение своей книжки, ушел на борт - вечерело, пора было закрывать и чехлить. Когда он вернулся в домик, Лукич, облегченно распрямившись, двинул формуляр к борттехнику Янкину:
- Расписывайся, Френкель…
- Спасибо, Лукич! - Янкин пролистал к началу, прицелился ручкой, замер, всматриваясь, и вдруг заорал: - Какой, нахер, Френкель, старый пердун?! Ты мне за год тут напортачил! Какой я тебе Френкель?!
- Ой… - сказал Лукич, прикрывая усы рукой. - Ошибся малость, знал же, что Янкель!
- Какой, нахер, Янкель! Моя фамилия - Янкин! Ян-кин! Я же не пишу в журнале подготовки "начальник ТЭЧ звена Лукич"! Что теперь делать с этим Френкелем?
- Ладно, ладно, давай бритвочкой подчистим, потом ручкой…
- Вот и чисти!
- А резину привезешь?
- Френкель привезет…
- Так и знал, вся работа насмарку… - пробурчал Лукич и придвинул к себе формуляр. - Вредный ты, китаец Ян-кин…
Ужин в Среднебелой
Шли большие учения. На аэродроме Среднебелая в тот вечер было тесно и весело, как в каком-нибудь космопорте, лежащем на перекрестке межгалактических путей. Здесь собрались борта со всего Дальнего Востока, и встречам не было конца, - в темноте раздавались звон бутылок, бульканье, хохот. Двухгодичникам искать в толпе было некого, и они спокойно ужинали в полупустой столовой. На их столике не было чайника - того стандартного для всей армии мятого полуведерного, с носиком-хоботом трубящего слона, наполненного то желтым кипятком с плавающими чаинками, то теплым киселем. Борттехник Ф. обернулся, поискал глазами. Ближайший чайник стоял на столике, за которым сидел спиной к ним здоровенный вертолетчик. Он шумно втягивал макаронины и жевал, кивая, словно соглашаясь со вкусом поглощаемой пищи. Борттехник внимательно посмотрел на затылок едока и на его подвижные уши, встал и подошел. Ни слова не говоря он взял чайник за ручку, поднял невысоко над столом и начал медленно уводить. Человек перестал жевать и следил за уходящим чайником, поворачивая голову. Наконец сглотнул и мрачно сказал:
- Верни на место и спроси…
- А ху-ху не хо-хо? - сказал борттехник Ф. как можно более наглым голосом.
- А в рыло? - медведем поднялся человек, разворачиваясь и отгребая ногой стул. - Ты на кого…
И тут он увидел смеющееся лицо борттехника Ф.
- Брат?! - радостно удивился борттехник Нелюбин, с которым борттехник Ф. (институтская кличка "Брат") учился на одном потоке. - Ты откуда здесь? Тебя же на кафедре оставляли?
- Я в Магдагачах на "восьмере", какие кафедры! - обиделся борттехник Ф. - А ты?
- С Камчатки. Сутки тарахтел с дозаправками, до сих пор вибрирую…
И они отправились на борт камчатской "шестерки". Вдвоем, потому что остальные двухгодичники, учившиеся на других факультетах, Валеру не знали (кроме лейтенанта Лосенкова, но его автор никак не может отыскать в той темноте, - или фонарик памяти слаб, или лейтенант Лосенков просто остался в Гачах). Там, в холодном, огромном, в сравнении с Ми-8, воздушном судне, в его поделенной на отсеки пилотской кабине (в которой в носовом остекленном коке было место для штурмана, всегда казавшееся борттехнику Ф. самым уютным местом в мире), два борттехника и провели вечер.
Они заняли кресла первого и второго пилотов, пили извлеченный борттехником Н. из тайника самогон из томат-пасты, закусывали соленой красной рыбой, курили. Говорили не много, - они не были в институте друзьями, пару раз пересекались на практиках, имели разные интересы - студент Н. продвигался по спортивной линии, был борцом, тогда как студент Ф. умудрился пропустить всю физкультуру. Но это было неважно здесь и теперь, в пяти тысячах километрах и в шести месяцах от института, в амурской зимней ночи, на борту самого большого вертолета, хозяином которого сейчас был недавний студент Н.
Недавний студент Ф., щелкая тангетой связи на ручке управления, думал, не прогадал ли он, выбрав Ми-8, который, если снять лопасти, весь поместится в грузовой кабине этого летающего диплодока. Его гигантские лопасти, кстати, не стрекочут, как у некоторых, а говорят грозно "дух-дух-дух", и когда этот серебристо-серый монстр взлетает или садится, все трясется вокруг. Но тут же борттехник подумал об огромности агрегатов и площадей, вспомнил, как ползают по гигантским тушам его товарищи из 4-й эскадрильи, выбравшие Ми-6. Нет, эта машина совершенно очевидно была делом рук и объектом эксплуатации исчезнувших гигантов, полуметровые следы которых, наверняка, еще не заросли в пристояночном леске. Борттехник Ф. вспомнил свой вертолет, в котором он тремя отработанными движениями попадал из кабины к двигателям, потом двумя шагами - к отсеку главного редуктора, - и ему стало так по-домашнему хорошо, что он устыдился своего минутного предательства.
- Да-а… - сказал он, глядя в темные окна, за которыми на огромном поле спали большие и малые вертолеты, - могли ли мы подумать полгода назад, что будем сидеть вот так, вот здесь…
- Да уж, - сказал борттехник Нелюбин - Кажется, вчера в общаге бухали, теперь вот на краю земли…
В следующий раз они встретятся через пятнадцать лет, в большом компьютерном центре Уфы. Бывший борттехник Ф. придет заказать для своей редакции оборудование, а бывший борттехник Нелюбин, директор известной компьютерной фирмы, встретив в зале замредактора Ф., позовет его в свой кабинет и достанет бутылку виски. И когда бутылка опустеет, они молчаливо согласятся, что этот офис в центре города, с его кожаными диванами и подвесными потолками - ничто в сравнении с холодной кабиной ночного Ми-6, стоящего в заиндевелой желтой траве на краю пространства и времени…
Обед в Сковородино
Был февраль. Шли большие учения. Борт Љ 22 на целый день отдали в распоряжение человека в штанах с красными лампасами. Возили генерала. С утра летали с ним и его полковниками по амурским гарнизонам, к обеду прилетели в Сковородино. Там, на укромных железных путях, у замерзшего озерца, под присмотром танка стоял железнодорожный командный пункт. В этом недлинном составе у генерала был свой вагон, в который и пригласили экипаж вертолета - отобедать.
Столик для летчиков накрыли у самого входа, генерал же со свитой принимал пищу в глубине своего вагона, за перегородкой.
- Коньячок накатывают, - потянул опытным носом командир экипажа капитан Божко.
- Ну и ладно, - сказал штурман лейтенант Шевченко. - А мы вечером нажремся, да, Фрол?
- Я вам нажрусь, - погрозил кулаком командир. - Учения вот кончатся…
Он хотел сказать еще что-то, но тут к ним подошла официантка.