- Пить… Пи-ить дай! - простонал кто-то в глубине коридора, а чей-то голос надрывно выкрикнул:
- Изверги! За что мучаете?!
Холодея спиной, Никифор оглянулся. Глаза, успевшие освоиться с полумраком, различили две внутренние двери, на которых висели тяжелые амбарные замки. Голоса шли из прорезей в нижних углах - в свое время здесь, очевидно, находились кладовые, и прорези были сделаны для кошек.
Теперь-то Никифор сообразил, куда он попал и почему здесь такой тяжелый, пропитанный вонью воздух. Догадался, что сидевшие в кладовках люди приняли его за полицая. На какое-то мгновение показалось, что дурные предчувствия оправдались, промелькнула горькая мысль: "Сам пришел в тюрьму…" Но потом все в нем бурно возмутилось против нелепости происшедшего. "Откуда они могли узнать, кто я таков? - лихорадочно заработал разум. - Нет, конечно, тут какая-то ошибка!.."
- Откройте! Немедленно откройте! - закричал он, барабаня кулаком по дубовым доскам.
На веранде раздался взрыв хохота.
- Я вам пошучу, мерзавцы! - заорал Никифор. - Сегодня же сообщу коменданту района!
Хохот на веранде постепенно сменился настороженным покашливанием, и Никифор понял, что выбрал верную тактику.
- Да я вас всех, с-сукиных детей, так-перетак!.. - продолжал он разоряться, и у него захватило дух от собственной наглости. - Вы у меня насидитесь в комендатуре!.. Где Эсаулов?
Эсаулов сам пришел на крики, увидел перетрухнувших полицаев и понял, что те нашкодили. А посему рявкнул на них таким голосом, что те мигом обрели несвойственную живость.
Звякнул отодвигаемый засов, и Никифор с видом оскорбленного достоинства вышел на веранду. Эсаулов смотрел на красное от гнева лицо человека на костылях озадаченно, полицаи - виновато. Все ждали, что же он теперь будет делать, что скажет?
- Господин Эсаулов, - сказал Никифор. - Мне надо побеседовать с вами.
- Милости просим, - пожевал губами Эсаулов и направился ко второй, выходящей на веранду двери. Именно в эту дверь надо было идти Никифору. Но откуда он мог знать!..
В этот день Эсаулов замещал Раевского по случаю его отъезда. Сказал Раевский, что едет в Никополь по служебным делам, но все знали - на базар. Шила в мешке не утаишь, а воз, груженный продуктами, подавно скрыть невозможно.
Усевшись за стол Раевского, Эсаулов сиял и положил слева от себя фуражку, разгладил бороду и деревянно выпрямился, словно позируя перед фотографом.
- Я слушаю, - сказал он медленно и важно.
- К великому сожалению, - начал Никифор подрагивающим от волнения голосом, - я буду вынужден, господин Эсаулов, сообщить в комендатуру…
Он продолжал тактику ошеломления, да и, собственно, ничего другого у него не оставалось. И он, как говорится, попер напролом:
- Я усматриваю крупные непорядки, наносящие вред нашему общему делу. Вы сами видели в окно, как часовой не пропускал меня в сельуправу. А если я пришел сообщить о спрятавшихся коммунистах…
- Где? Каких? - выдохнул заместитель старосты.
- Это я к примеру, - пояснил Никифор. - Но в случае обнаружения подозрительных лиц, как это было в Каменец-Подольске, я сочту долгом сообщить об этом. Тамошний комендант лично благодарил меня за сотрудничество.
Никифор остановился, чтобы дать собеседнику оценить значимость сказанного. Эсаулов прикрыл глаза кустистыми бровями, гмыкнул и вновь неестественно выпрямил спину. "Позвоночник у него болит, что ли?" - успел подумать Никифор, вытаскивая из кармана справку, написанную Зоей Приданцевой. Он протянул ее Эсаулову таким образом, чтобы была видна печать с немецким крючконосым орлом.
С важным видом Эсаулов развернул документ. Прежде чем приступить к чтению, зачем-то вынул из кармана карандаш, затем достал крохотный дамский платочек и дотронулся им до носа, хотя видимой надобности в этом не было. Все его движения отнюдь не были рассеянными, а носили торжественно-показной характер.
"Зачем он ломается передо мной? Какая в том надобность?" - не без удивления подумал Никифор. Мелькнула догадка: "Он играет роль начальника, повторяет чьи-то жесты!" От того, что он понял, Никифору стало весело, и он внезапно успокоился.
Между тем заместитель старосты напряженно раздумывал: "Черт его знает, в самом деле - нажалуется еще!.. Этот хромой связь с немцами имеет, недаром у него документ… Вызовут в комендатуру, а там доказывай, что не верблюд…" Поразмыслив, Эсаулов пришел к выводу, что ему следует вести себя осторожно.
- Не извольте обижаться, господин… - Эсаулов заглянул в справку, - господин Махин. Ужо я пропесочу бездельников!
А Никифор охотно шел навстречу:
- Очень жаль, господин Эсаулов, что так произошло. И, главное, в первое наше знакомство. Ведь я намереваюсь некоторое время пожить здесь у тетки Дарьи Даниловны Козловой, знаете её?
- Как же! Ить мы в одном конце проживаем, - обрадовался Эсаулов. - Я ей, сердешной, еще дров помог в одночасье привезти. Никак, на медовый спас это было… Да еще наказал: будет в чем нужда, заявляйся до меня - помогу, - беззастенчиво врал Эсаулов.
- Так вы разберитесь со своими людьми, - Никифор мотнул головой в сторону двери и, поднимаясь с табурета, спокойно протянул руку за документом. - Из уваженья к вам, поверьте… Не хотелось бы выносить сор из избы.
- Чего уж там, господин Махин! Свои люди - сочтемся, - заверил Эсаулов.
- Я, собственно, зашел, - сказал Никифор, пряча справку в карман, - чтобы оформить свой приезд.
- Какие там оформленья! - махнул рукой Эсау-лов. - У нас, чать, не в городе. Знаем о проживаньи, и ладно. А на работу мы тебя пристроим. Вот в полицию людей надоть, да какой же из тебя полицай?! - с огорченьем сказал он, глядя на костыли.
- Активно буду сотрудничать по выздоровлении, - пообещал Никифор.
- Гм… Ну, да я напишу зараз записку Крушине Иосифу Давыдовичу - он голова колгоспу… тьфу!., сельхозобщины "Вторая пятилетка". Он тебя пристроит.
На клочке какой-то ведомости Эсаулов вывел корявыми буквами неграмотно:
Иосип Давыдыч нады работу падателю этай бамаги гаспадину Махину Эсаулов.
Расстались они, можно сказать, довольные друг другом.
Уже за воротами Никифор услышал раскаты баса Эсаулова, крывшего своих подчиненных распоследними словами.
Навстречу Никифору от плетня отделилась тоненькая фигурка. Это была Маруся. Следом за ней качнулась женщина, закутанная в старый платок.
- Мы больше часа дожидаемся, дядя Митя, - сообщила Маруся, посматривая снизу вверх острыми, любознательными глазенками.
В закутанной по глаза женщине Никифор узнал Дарью Даниловну и успокоительно ей улыбнулся.
Если лечь на спину и смотреть в блеклую просинь неба, то спокойно и тихо становится на душе. Плывут куда-то пышные, величаво чистые облака. Ветерок доносит настоенный полынью запах трав. Невидимый, заливается в поднебесье жаворонок. И словно нет ни войны, ни бесчисленных опасностей - одна беспредельная синь-голубизна…
- Э-ге-гей! Сторож! Спишь, что ли?
Никифор приподнимается на локте. К нему по тропинке идет Зоя Приданцева. На плече у нее полевой сажень.
- Косить начали? - лениво спрашивает Никифор, когда девушка опускается на траву рядом с ним.
- С утра. По старинке: серпами да косами, - говорит Зоя и - ах! - с болезненным возгласом отдергивает руку - оперлась ладонью на колючку.
Темные короткие волосы Зои от солнца порыжели на концах. В мелких и частых, как у зверька, зубах закушена соломинка. Взгляд меланхолично скользит где-то вдали - там, где курчавятся плавни и в лиловатом полуденном мареве теряются ряды хат Большой Знаменки.
Отсюда, с Мамай-горы, видна большая часть села, видны сверкающие на солнце лиманы Днепра - голубые прочерки на зеленом фоне.
На Мамай-горе баштан сельхозобщины "Вторая пятилетка". Никифор на баштане-сторож. Должность эту он получил благодаря записке Эсаулова. Хорошая должность, всеми статьями подходит Никифору: немцам от тех кавунов, что он караулит, проку не будет, а сам он может спокойно лечить ногу, да и от подозрений забронировался - работает человек, чего еще надо?! Теперь и Дарье Даниловне он не в тягость: зарабатывает себе кусок хлеба. Магическая записка Эсаулова способствовала тому, что Крушина выписал из кладовой "господину Махину" два пуда пшеницы "для поправки здоровья". То-то радости было в маленьком семействе Козловых, когда возчик дед Фаддей Комаров свалил у двора мешок с зерном! Дарья Даниловна после этого уверовала в счастливую звезду "племянника" и по ночам стала спать спокойно.
На баштане кроме зеленых арбузов и дынь под охраной Никифора небольшая полоска огурцов.
- Какие вы, мужчины, недогадливые! - повернула Зоя курчавую головку к Никифору. - Угостил бы огурчиками…
Никифор с шутливым кряхтеньем поднялся на ноги и, опираясь на палочку (он уже ходил без костылей), пошел к шалашу.
- Почему обобщаешь: "Вы, мужчины?" Разве среди твоих знакомых есть еще недогадливые? - спросил он.
У Зои порозовели мочки ушей. Вчера с гулянки ее провожал кудлатый, хмурый с виду парень - Сеня Беров, бывший киевский шофер. Они наперебой вспоминали Крещатик, Подол, воскресные вылазки на ту сторону Днепра и вздыхали о довоенных временах. Зое он нравился. Она не возражала бы, если б Сеня ее поцеловал. Но он не догадался.
- Что же ты молчишь?
Сочные, в пупырышках, огурцы застучали о землю возле Зои. Следом упали завернутая в тряпицу краюха хлеба, спичечный коробок с солью и нож.
- А что говорить? - обернулась Зоя. - Придираешься к словам, да и только! Лучше сюда обрати внимание: разве в такую тряпку хлеб заворачивают? Это же портянка.
- И вовсе не похожа на портянку, - миролюбиво заметил Никифор. - Чуть-чуть загрязнилась. Не стирать же мне ее каждый день!
- Будто сам стираешь?
- Сам, - признался он. - Смены-то у меня нет… Вот иду па ручей, тут под горой - Мамасаркой называется, - раздеваюсь и стираю. Повялится маленько на солнце - надел и пошел. Все мое ношу с собой, как говорили древние римляне.
Зоя критически осмотрела его одежду и сморщила носик:
- Горе, а не стирка… Женился бы ты.
Сказала и вспыхнула пожаром: не то что лицо, но и шея зарделась.
- О-о! - удивился Никифор. - Хоть прикуривай. Кусая губу, девушка честно призналась:
- Я подумала, ты сочтешь, я себя предлагаю в жены.
Никифор расхохотался:
- Ей-богу, не догадался! Но спасибо за подсказку: теперь будет над чем подумать.
- Ну вот! - вскричала Зоя, еще больше пунцовея. - Я не хотела!.. Я прямо скажу: замуж за тебя ни за что не пойду! Все!
- Неужели я такой уж никудышный?.. - поинтересовался Никифор.
- Ты дашь возможность хоть пару огурцов съесть?
- Пожалуйста, - Никифор демонстративно перевернулся на другой бок.
Некоторое время Зоя аппетитно похрустывала. Никифор курил. Молчанье не тяготило их. Полтора месяца они были знакомы, и между ними успели завязаться приятельские отношения.
Наевшись, Зоя сама отнесла в шалаш оставшийся хлеб и коробочку с солью, вернулась и села на прежнее место. Ногу она подвернула под себя и оперлась на руку, отчего одно плечо поднялось острым углом вверх.
- Что нужно сказать дяде? - спросил Никифор, как спрашивают у малых детей.
- Ш-шпасибо.
Зоя швырнула в Никифора огуречной очисткой. Тот в свою очередь сорвал пук травы, но послышался быстро нарастающий клекочущий гул, и Никифор непроизвольно, по въевшейся фронтовой привычке, прижался к земле.
Над головами у них по-хозяйски низко прошла девятка штурмовиков с черно-белыми крестами на крыльях. Хищные тени, напоминавшие распластанных орлов с немецкой гербовой печати, скользили по пашням, садам и черепичным крышам Большой Знаменки.
Наморщив лоб, Никифор следил за самолетами, пока они не растаяли в сизом мареве горизонта. Охота шутить у него пропала. И небесная синева уже не казалась умиротворяющей и спокойной: она была враждебно-холодной, таящей смерть в своих прозрачных глубинах.
- Юнкерсы, - мрачно проговорил Никифор. - Там умирают, а мы… Огурцы кушаем.
У Зои некрасиво перекосился рот.
- Там армия. Огромная. И то отступает, - упавшим голосом проговорила она. - А мы жалкие единицы… Что мы можем сделать?
Они избегали взглядом друг друга, потому что оба испытывали чувство неясной вины. Зоя обхватила сплетенными руками колени, лицо ее было обращено на восток. Туда же смотрел и Никифор.
- Армии составляются из единиц, - после долгого молчанья сказал он устало.
Фраза явно требовала продолжения, и Зоя ждала его, склонив кудрявую голову. Но продолжения не последовало.
У него была своя цель. И он считал, что не имеет права размениваться по мелочам.
10. НЕСКОЛЬКО СТРАНИЧЕК
27 мая.
У соседской хаты на бревнах издавна было место гулянок молодежи с Лиманной улицы. Вот и сегодня вечером собралось человек двадцать. Только мы завели песню, нагрянули полицаи. Девчата бросились врассыпную, кто куда. Одной девочке попало прикладом по плечу, вскочил огромный синяк - она нам после показывала.
Вот как проходит в немецком плену наша молодая жизнь.
10 июня.
Наташу оштрафовали на 1000 руб. за то, что не ходит на работу в сельхозобщину. Боюсь, что и мне прилепят штраф. А за неуплату штрафа утоняют под конвоем на работы в Никополь. Нескольких женщин, которые не могли заплатить, увезли, и не слыхать покамест, что с ними.
Если бы мы с Наташей имели по мешку карбованцев, то откупились бы. А как мешки наши пустые, то надо искать выход. Наташа думает поступить на овощесушильный завод - там управляющий из немцев фон Вирцен набирает рабочих на сезон. Мне тоже надо что-то придумать.
23 июня.
В Каменке свирепствует тройка (карательный отряд). Идут аресты. Мне сообщил об этом Ваня Синюков. Он пошел в Каменку проведать своего друга Жоржа Башмакова - пришел, а того два дня как арестовали.
5 июля.
У Нади Жомовой, которая на год раньше меня окончила школу, вчера должна была состояться свадьба. Приглашали и меня. Но я не пошла. Сегодня узнала, что не пришли многие приглашенные, и свадьбу отложили. Причиной тому жуткая новость, которую передают шепотом: за последние дни в Кучугурах расстреляли более 100 человек, приговоренных карательной тройкой. Поразило как гром с ясного неба. Боже мой, что дальше будет? Не сегодня-завтра карательная тройка прибудет к нам.
11 июля.
Пришел из плена Петя Орлов. После обеда мы с Наташей пошли его проведать. Он поднялся из-за стола худой, бледный. Нос от худобы - как секира. Рассказывал, что из Одесского пехотного училища он сразу попал на фронт. В плен его захватили в мае, держали в лагере для военнопленных в Днепропетровске. Выручили сестра с мужем, которые взяли его на поруки.
Наташа сидела хмурая, слушая эти невеселые рассказы. Петя заставил выпить вместе с ним - "За встречу!" - по рюмке водки. Мы засиделись до вечера, все говорили и говорили, вспоминая школьные денечки.
Потом Петя нас провожал. На Красной улице мы наткнулись на гулянку - вроде нашей, на бревнах. Петю Орлова на Алексеевской конце все знают, поэтому начали расспрашивать что да как и ему пришлось повторить свой рассказ. У нас с Наташей тоже нашлись знакомые - Нюся Лущик и Киля Тяжлова, и мы решили немножко посидеть с ними. Среди хлопцев выделялся своей веселостью один скуластый - зовут его Митей. Нюся Лущик сказала, что это пленный, приписанный к сельхозобщине "Вторая пятилетка". У него в Знаменке живет кто-то из родичей. Мне этот парень сразу понравился, а Наташа сказала - "ничего особенного".
Видели Семена, Лидкиного мужика. Он разгуливал под ручку с чернявой художницей. Бросил жену с ребенком, и хоть бы хны! На месте Лидки я взяла бы дрючок и отгвоздила бы такого муженька, а заодно и его художницу.
Семен с нами поздоровался, но мы с Наташей не ответили. Еще здороваться со всякими!..
12 июля.
Сегодня Лида Белова и я поехали на лодке в Ильинку по вишни. Подплываем к берегу, видим неладное творится: машины стоят, полицаи снуют, бабы ревут. Мы сдуру решили узнать в чем дело. Пошли садами к моей двоюродной сестре. Навстречу выбежала тетушка, бледная с лица, вся трясется. Говорит: "Идите поскоренча отсель. "Черный ворон" приехал, берут людей, за что и про что - неизвестно. Идите, пока и вас не забрали, и я с вами беды не нажила!" Мы повернулись - и ходу. Прибежали к лиману, а лодки нашей нет. Какой-то мужчина спешно гребет на ней, правится на тот бок. Мы кричим ему, а он еще крепче на весла налегает.
Тут уж нам стало не до лодки. Бросились берегом со всех ног. Бежим, а в ушах стоят крики и вопли. Когда добежали до нашего огорода, Лида не выдержала и упала. "Не могу больше, - говорит, - помираю". Я совсем перепугалась. Тяну Лидку за руку, а у самой ноги подкашиваются. Спасибо, мать на огороде была, прибежала на помощь.
Сейчас вечер, но я до сих пор не могу прийти в себя. По временам сердце словно закатывается. И ноги очень болят. Как на грех, мы с Лидой были босиком, а когда бежали, то где уж разбирать дорогу.
11. НАДЕЖДЫ НЕ УМИРАЮТ
Анна Ивановна собралась проведать родичей. Уходя, сказала Наташе:
- Обедайте без меня. Борщ в зеленой кастрюле. Если хочешь, творожников сделай… Да ты слушаешь меня или нет?
- Слушаю, - рассеянно отвечала Наташа, не отрывая глаз от книги. Лежа на кровати, она с упоеньем читала "Трех мушкетеров" и сейчас всецело принадлежала тому удивительному миру храбрецов, где честь и дружба ценились превыше всего.
Мать недовольно покачала головой и вышла.
Во дворе Гришутка из палок и веревок, сплетенных в сложную систему на дровяных козлах, мастерил катапульту, которая должна кидать гнилые помидоры за соседский плетень, где жил неприятель, Гришуткин ровесник.
- Мама, смотри! - закричал Гришутка, и помидор жмякнулся в плетень. Жучка трусливо отскочила в сторону.
- Ты где помидоры берешь? - подозрительно осведомилась мать.
- На огороде. Так они ж курами поклеванные…
Мать всплеснула руками и пошла проверить запас Гришуткиных метательных средств. Большая часть помидоров не имела и намека на порчу.
Наташа краем уха слышала воркотню матери, оправдания братишки - до ее сознания все это доходило, как сквозь вату.
К полудню, ощутив голод, Наташа с книгой в руке вышла на кухню. Ела хлеб и прихлебывала молоко из кружки, а сама продолжала скользить глазами по строчкам. Мокрый шлепок о стену и брызги, оросившие лицо и книгу, заставили ее вздрогнуть и вернули в реальный мир. Это Гришутка стрельнул из катапульты в открытое окно кухни и теперь был в восторге от удачного попадания.
Схватив холщевое тяжелое полотенце, Наташа бросилась во двор. Гришутка сразу разгадал намерения сестры и благоразумно зашел за козлы. И они закружились вокруг: Гришутка с опасливым смехом, Наташа - разозленная, жаждущая отмщенья. Жучка, которая решила принять участие в игре, вырвала у Наташи полотенце и поволокла его по двору под торжествующие крики Гришутки.