Она толкнула незапертую дверь и очутилась в темных сенцах. В сенцы выходили три внутренние двери. Правая вела в нежилую половину хаты; там на земляном прохладном полу лежала кучка семенного проса, в углу стояла кадка с мукой, по стенам развешаны на гвоздях связки сухих кукурузных початков. Прямо - вход в продолговатую кухоньку с широкой, как кровать, лежанкой. В ней, собственно, и жила Дарья Даниловна с дочерьми. Слева - кладовка, дверь которой никогда не запиралась, потому что, кроме старых мешков и рухляди, там не было ничего. Все это Зоя знала - она не в первый раз была в гостях у Козловой.
Когда девушка вошла в сенцы, на жилой половине было темно и тихо. Свет пробивался из кладовки. Оттуда раздался голос Дарьи Даниловны:
- Поля, ты чего корову не идешь доить? Накипь за собой пробой, слышишь?
- Это я, Дарья Даниловна, - сказала Зоя, заглядывая в кладовку. - Поля уже побежала…
И ахнула от неожиданности: вместо Дарьи Даниловны она увидела незнакомого мужчину с неподвижно-черными, настороженными, как дула, глазами. Он сидел на табурете, в руке у него застыла ложка. Рядом, на другом табурете, стояла миска со щами. Дарья Даниловна стелившая на полу какое-то тряпье, проворно вскочила и стала перед Зоей.
- Ты чего? За молоком? - задыхаясь, спросила она. - Нету, милушка, сегодня, молока. Племянник ко мне приехал. Так уж не будь в обиде.
Грудью она оттискивала девушку к наружной двери. Зоя, ошеломленная, пятилась.
- Тетя, что ж вы молоденькую гостью от дому отваживаете? - раздался негромкий голос мужчины. - Познакомили бы с нею. Племянник-то ваш холостой!..
Эти игривые слова мужчина произнес каким-то неживым, деревянным голосом.
- А и правда! - всплеснула руками Дарья Даниловна. - Мне на радостях пир готовить, гостей созывать, а я!.. Вот дура-то старая! Иди, милушка, иди познакомься с племянником моим. Не подумай, что я его прячу… Митей его кличут. Десять лет не видала…
Недоумевающая и растерянная Зоя вошла в пахнувшую мышами кладовку. Следом втиснулась Дарья Даниловна и стражем застыла в дверях.
Зоя не знала, что и подумать. Племянник, сидевший в кладовке, явный испуг хозяйки - все было непонятным и странным.
- Вас Зоей зовут? А меня Митей. Вот мы и познакомились-племянник протянул девушке руку. Та вынуждена была подать свою-Извините, что не встаю: нога болит, - указал он глазами на вытянутую ногу.
Глаза у него лихорадочно поблескивали и казались от расширенных зрачков почти черными.
- Я, кажется, не вовремя? - Зоя переминалась с ноги на ногу и чувствовала себя очень неловко. - Я в следующий раз зайду.
- Почему же не вовремя? - деликатничал племянник-Садитесь, пожалуйста… Тетя Даша, возьмите миску, я сыт.
Дарья Даниловна поспешно подхватила посуду, вытерла передником табурет и исчезла, проговорив:
- Я молочка, Митя, сейчас принесу.
- Скажите, - спросил племянник, когда за Дарьей Даниловной закрылась дверь, - вас не удивляет вот эта обстановка? - Он сделал неширокий жест вокруг себя.
Зоя промычала что-то невнятное.
- Я сейчас объясню, - продолжал он. - Разрешите сперва узнать, кто вы? У вас интеллигентная внешность. Вы учительница?
Девушка вкратце рассказала о себе.
- Каковы же ваши планы? - поинтересовался он.
- Какие могут быть теперь планы! - пожала плечами Зоя. - Забилась вот, как мышь в нору, и жду. Спасибо, нора нашлась.
- М-да… Моя история в общем походит на вашу. С тою, однако, разницей, что я был в армии, раненым попал в плен… Меня кое-как подлечили и отпустили на все четыре стороны… Вот добрался до тетки - тоже вроде бы подходящая нора!.. Да вот беда: документы дорогой потерял. - Он царапнул по лицу девушки огромными тревожными зрачками. - Теперь боюсь, как бы меня за какого-нибудь партизана или парашютиста не приняли… Как на зло, говорят, парашютный десант высадился!..
Зоя вздрогнула, ощутив на своем плече мужскую руку.
- У меня к вам просьба, - сказал он, всматриваясь девушке в лицо - Не говорите пока никому, что видели меня здесь. Во избежание неприятностей для тети.
- Я не из болтливых. Не беспокойтесь, - сказала Зоя, поднимаясь. Она поняла, что из-за этой просьбы ее и задержали. Поняла также, отчего Дарья Даниловна поместила племянника в кладовку и почему встревожилась, увидев ее, Зою.
Едва только Зоя встала, на пороге кладовки появилась хозяйка. Шагов ее не было слышно, и девушке показалось, что Дарья Даниловна все время стояла в сенцах и подслушивала.
- Ну, как вы тут? Сумерничаете? - спросила она как ни в чем не бывало. И вдруг вспомнила: - Ой, яка дурная! Молока-то забыла принести… А ты куда с пустым глечиком собралась? - накинулась она на Зою. - Дай-кось, налью.
- Это вам, Дарья Даниловна, в подарок, - сказала девушка, разворачивая бумажный коврик. - Между прочим, - обратилась она к племяннику, - я могу нарисовать справку с немецкой печатью, чтоб вас не приняли за парашютиста. Мне только нужен текст справки. В нашей сельуправе не разберут подделки, за это ручаюсь.
Зоя испытывала разочарование от того, что этот парень оказался всего-навсего трусливым пленным. Она ждала другого. Ну что ж! Ради Дарьи Даниловны она готова помочь и ему. Пусть прячется в своей норе.
А племянник растягивал губы в нерешительной улыбке.
- Действительно, сможете? - не верил он.
- Я окончила художественный институт, я же говорила вам.
- Если завтра утром дам текст, к вечеру нарисуете?
Зоя утвердительно кивнула.
Провожая гостью, Дарья Даниловна, помимо глечика с молоком, сунула девушке лепешку сливочного масла в мокрой тряпке, шепча:
- Бери-бери, не стесняйся! Знаю, на каких хлебах живешь… Хороший ты человек, дай бог тебе здоровья!
9. СТОРОЖ БАШТАНА
На тетрадном, в клеточку, листе с расплывчатым лиловым штампом в верхнем углу начертано канцелярским почерком:
Справка
Дана настоящая г-ну Махину Дмитрию Ивановичу в том, что он находился на излечении в Могилев-Подольской городской больнице с 12/XII-41 г. по 3/V-42 г. и выписан в связи с выздоровлением.
Что настоящим и подтверждается.
Гл. врач А. Будагов.
На обороте справки значилось:
Разрешается следование к месту жительства родственников - в село Большая Знаменка Запорожской области.
Военный комендант (подпись неразборчива, по-немецки).
г. Могилев-Подольск, 5 мая, 1942 г.
Подпись коменданта частично закрыта густо-черной печатью, в центре которой изображен раскрылатившийся орел с фашистской свастикой в когтях.
Так и этак разглядывал Никифор справку, смотрел издали, вблизи и на свет, пытался по складам прочесть убористый латинский шрифт на ободке печати.
- А хорошо! - проговорил он наконец. - Документ что надо. Не знаю, Зоя, как вас и отблагодарить…
Признательно он посмотрел на сидевшую возле его постели девушку. Зоя сказала:
- Я не слишком сильна в немецкой орфографии, там могут быть ошибки. Так что немцам показывать небезопасно, а для полицаев сойдет. Не поймут.
- Преогромнейшее спасибо!
- Не стоит.
Девушка встала, собираясь уходить. Дарья Даниловна гостеприимно предложила:
- Погуляй еще, Зоенька. Только пришла и убегаешь. Хиба малые диты дома плачут?
- Работа по мне плачет, - улыбнулась Зоя. - Я не успела сообщить: мне доверили в сельхозобщине пост учетчицы трудодней.
- Да ну? - простодушно удивилась старая женщина.
- Представьте себе!
- С хлебом теперь будешь, - заметила Дарья Даниловна. Как у всех деревенских женщин, у нее был практичный взгляд на вещи; внешняя сторона дела ее не трогала, в первую очередь она спрашивала себя: а что это даст?
Зоя вздернула плечиком, беспечно ответила:
- Если дадут.
- А что? Могут не дать?
- Теперь все может быть. - Девушка тряхнула кудряшками и расхохоталась, увидев, с каким напряженным вниманием вслушивается в разговор племянник Дарьи Даниловны: даже рот приоткрыл!
- Между прочим, лучше переселиться в горницу, - сказала ему Зоя. - Если увидят вас в кладовке, то возникнут подозрения: ага, прячется, значит, здесь что-то не так!.. Понимаете?
- Вы правы. Спасибо еще раз!
Он отвернулся, силясь скрыть благодарные слезы. Если б неделю назад ему сказали, что первые встреченные им во вражеском тылу незнакомые люди будут рисковать своей жизнью ради спасения его, Никифора, он не поверил бы. Теперь он видел, как это делалось. Без позы, без громких фраз, как само собой разумеющееся.
Уходя, Зоя посоветовала Дарье Даниловне:
- Как только ваш племянник встанет на ноги, пошлите его к Раевскому - пусть зарегистрирует как жителя Знаменки. Иначе могут быть неприятности.
- В больницу бы ему, Зоенька…
- Потом можно и в больницу. Но сначала к Раевскому.
В горнице, где хранились семена и продукты, Дарья Даниловна поставила старую железную койку, сохранившуюся от покойного мужа. Девочки очистили кирпичом ржавчину с железных перекладин, набили соломой тюфяк. Когда постель была готова, хозяйка пригласила:
- Перебирайся, Митя.
Переставляя перед собой табуретку и опираясь на нее руками, он пропрыгал из кладовки в комнату. Улегшись, перевел дыханье, вытер со лба испарину. Девочки наблюдали за ним с сочувственным интересом.
- Больно, дядя Митя? - спросила младшая.
- Жарко, Маруся, - пошутил он.
Маруся выбежала из комнаты и через минуту вернулась с большим листом бумаги, на котором были нарисованы розовые лебеди на синем-синем озере. Двумя ржавыми гвоздями девочка прибила бумажный коврик у кровати Никифора и сказала серьёзно:
- Когда очень заболит, дядя Митя, то поглядите сюда и полегшает. Я уж знаю. В прошлом лете у меня палец нарывал, так я лежала и картинки в книжке рассматривала, а палец не так здорово болел. Правда-правда, дядя Митя!
Никифор молча потрепал девочку по чернявой, гладко причесанной головке.
- Не верите? - заподозрила Маруся. - Вот честное пионерское!
- Не болтай глупостей! - одернула ее мать.
- Так вполне может быть, Дарья Даниловна, - вступился за девочку Никифор. - Боль становится меньше, если не думать о ней, чем-нибудь отвлечься.
- А-а, ну да! - по привычке поддакнула Дарья Даниловна. - Ученые люди, они до всего взойдут…
Наведя в комнате порядок, она вышла и увела с собою девочек.
От прикрытых ставней в комнате был полумрак. Пахло мышами, мучной пылью, земляным полом. Никифор покосился на неправдоподобно розовых лебедей на синем-синем озере и подмигнул им. "Ну что, как наши дела? - спросил он у лебедей и ответил: - Дела вроде бы неплохи. Надо только еще раз хорошенько все обмозговать".
Последние сутки Никифор только тем и занят был, что "обмозговывал" свое положение. По госпитальному опыту он знал, что при повреждении кости выздоровление может растянуться на месяцы. Прожить два-три месяца в селе, кишащем полицейскими, и не быть обнаруженным - это казалось ему маловероятным. Если в хату не заглянут полицаи, то зайдет кто-нибудь из соседей, как зашла Зоя Приданцева. Ему повезло с Зоей, но ведь могло случиться иначе!..
Фальшивая справка меняла соотношение вещей.
Зоя - умница. Он сделает так, как она советует: явится к местному начальству и постарается внушить к себе доверие. А заживет нога, он возьмет в плавнях свой автомат и разыщет партизанский отряд, куда, по всей вероятности, отправились его товарищи-десантники. Жаль только, рация погибла в болоте…
Скрипнула дверь, в щель просунулась голова Маруси:
- Дядя Митя, молоко будете пить?
- Спасибо, не хочу. Географический атлас, Маруся, у тебя есть?
Девочка ответила утвердительно.
- Принеси, пожалуйста.
Он долго водил соломинкой между кружочками городов, прикидывал расстояния.
- Вы Днипро шукаете, дядя Митя? - осведомилась Маруся. - Так он не там, вот он где. А тут наша Знаменка. Как раз на загогулине. Тильки ее почему-то не нарисовали…
Дыханье Маруси щекотало Никифору за ухом. Он протянул руку и обнял худенькие девочкины плечи. Заглядывая в бойкие глазенки, спросил:
- Мама предупреждала тебя, никому нельзя говорить, что вы встретили меня в плавнях?
- Ага. И Полине тоже наказувала. Я - как могила, дядя Митя. Честное пионерское! Не верите?
- Верю, могила! - сказал он и тихо засмеялся. - А почему у тебя, могила, руки немытые? Иди-ка, вымойся хорошенько, иначе нашей дружбе конец.
Мелькнув тоненькими загорелыми икрами, девочка исчезла за дверью.
Через неделю резкие, колющие боли в бедре затихли, но на старой зарубцевавшейся ране открылся гнойный свищ. Рубец вздулся, сделался воспаленно-сизым и твердым на ощупь.
Никифор выстругал себе костыли и мог теперь свободно передвигаться по хате. Большую часть дня он проводил у полузакрытого ставнями окна, смотрел в щель на улицу и соседский двор. Там, за стенами хаты, текла чужая, вызывающая опасливое любопытство жизнь. В жилище Дарьи Даниловны он чувствовал себя, словно на крохотном клочке советской территории.
Но уже в соседнем дворе, за плетнем, ходили, разговаривали, совершали какие-то свои дела непонятные люди, от которых таилась Дарья Даниловна, а он, Никифор, и подавно. Но с теми людьми и в том мире ему предстояло жить. Поэтому он неотрывно сидел у окна и наблюдал за улицей и соседским двором, хотя ничего интересного там не происходило.
Неспешно шествовали редкие сельские прохожие, копались в пыли куры, соседка раскладывала на солнцепеке желтую от старости перину. Никифору все это казалось загадочным. "Как они могут перетряхивать перины, - думал он, - если на их земле фашисты?" Чистосердечно удивлялся, что Зоя Приданцева согласилась работать учетчицей. Он полагал, что единственное, чем могут быть заняты советские люди на захваченной врагом территории, - это борьба с оккупантами, и, конечно, никто не должен работать на врага. Он пока не понимал, что люди бывают вынуждены работать даже тогда, когда им это очень и очень не нравится, работать, чтобы не умереть с голоду.
Вместе с другими сельскими женщинами Дарья Даниловна ходила в степь полоть и окучивать общественный картофель. Весна выдалась дождливая, и от сорняков спасу не было. Девочки воевали с травой на своем огороде.
Уходя, они по просьбе Ннкифора закрывали хату на замок. Он просил об этом не потому, что не надеялся на фальшивый документ, хотя, сказать по правде, имелись опасения и на этот счет. Он твердо себе наметил, что должен сам, добровольно, явиться в сельуправу. В этом случае он будет выглядеть в более выгодном свете, и, наоборот, ему не избежать подозрений и придирок, если первыми его обнаружат полицаи.
Однажды за ужином он объявил:
- Завтра пойду к этому… как его… Раневскому.
- Раевскому! - торопливо, чтоб успеть первой, поправила Маруся. А Дарья Даниловна бессильно опустила ложку.
- Подождал бы, - боязливо посоветовала она. - Нога подживет, тогда и…
Никифор покачал головой:
- Кончилось мое терпение. Словно в тюрьме ждешь приговора.
Никто больше не сказал ни слова. Молча поужинали, молча легли спать.
До рассвета не сомкнул глаз Никифор, ворочался, часто курил. В ночной чуткой тишине слышно было, как за стенкой ворочалась и вздыхала хозяйка.
Утром навел блеск на сапоги, сбрызнул водой пиджак, чтоб расправились вмятины, побрился.
- Ну? Отправились? - бодро спросил у Маруси. Девочка должна была показать дорогу до сельуправы.
- Отправились! - эхом откликнулась Маруся.
Поскрипывая костылями, он вышел за воротца на улицу. Маруся семенила рядом и, скособочив голову, наблюдала, как ее спутник переставляет больную ногу. Они не оглянулись на Дарью Даниловну, застывшую у порога. А та дрожащей рукой мелко-мелко крестила их в спины.
До сельуправы Никифор шел под перекрестным взглядом женщин. Пригорюнившись, они долго смотрели ему вслед, силились угадать: чей же это вернулся?
К концу пути на ладонях Ннкифора набухли водяные мозоли, гимнастерку под пиджаком хоть выжми от пота. Тупо ныла больная нога, хотя он на нее не опирался, а держал на весу.
- Вон она - сельуправа, - шёпотом сказала девочка и показала на приземистое, старинной кладки здание.
Вместе с кирпичными амбарами и построенными впритык друг к другу продолговатыми сараями сельуправа представляла собой замкнутый четырехугольник. Внутрь вел один вход - массивные арочные ворота, возле которых прогуливался полицай с винтовкой.
При виде полицая в немецком мундире с желтой повязкой на рукаве Ннкифора взяла оторопь. "Повернуть назад, пока не поздно?.." - подумал он, охваченный внезапным страхом.
Но полицай у ворот перестал ходить. Остановившись, он с интересом рассматривал незнакомого человека на костылях. "Иди!" - приказал себе Никифор, подавляя малодушие.
- Дядя Митя, я вас туточки подожду, - издалека, заглушённый звоном в ушах, донесся голосок Маруси.
- Могу я видеть старосту Раевского? - спросил Никифор у полицая.
- Нема его, десь поихав, - сказал полицай, хлопая большими и светлыми, как у телка, ресницами.
- А когда вернется?
- Хто его знае, - ответил страж и поковырял пальцем в ноздре.
- А кто начальник полиции?
- Та вин же и начальник.
- К кому ж мне обратиться?
- Мабудь, к господину Эсаулову, - нерешительно посоветовал полицай.
- Он здесь?
- Туточки.
- Ага. Ну, так я к нему…
- Э-э! - полицай винтовкой загородил дорогу. - Не велено пущать.
Никифор растерялся: всего ожидал, только не этого. Сам пришел, а они не желают его видеть!
- Как же мне быть? - озадаченно спросил он глуповатого на вид полицая. Тот лишь похлопал в ответ белесыми ресницами.
- Мне нужно видеть господина Эсаулова, - громко, с настойчивостью сказал Никифор.
Полицай долго моргал, беззвучно приоткрывал и закрывал рот, наконец выдавил из себя нечто категорическое:
- Не можно!
- Ванька! - загремел из открытого окна бас. - Ты чего мордуешь над человеком? Тебе сказано було, щоб кого зря не пускав! А у человека, может, срочное ди-ло?! Я т-тебе покажу, стервецу, кузькину мать!..
При первых раскатах начальственного голоса Никифор вздрогнул и поднял лицо. В окно выглядывал бородатый мужик в таком же, как у полицая, травянисто-зеленом немецком мундире.
- Проходьте, гражданин, - пророкотал мужик, внимательно разглядывая Никифора.
Во дворе под навесом четверо полицаев играли в карты. Они удивленно вытаращились: в сельуправу приходили (большей частью за пропусками) женщины, а мужчина, явившийся добровольно, без конвоя, был явлением редким.
Поднявшись по ступенькам на веранду, Никифор очутился перед двумя смежными дверьми. Он открыл ближайшую и услышал за спиной хихиканье. Прежде чем успел заподозрить что-либо неладное, пружина захлопнула за ним дверь, и он очутился в полутемном коридоре. В нос шибануло таким густым спертым воздухом, что он невольно подался назад.
На веранде послышался топот бегущих ног, заскрежетало что-то железное. Никифор попытался открыть дверь и с ужасом обнаружил, что ее заперли.