Сколько ни всматривался Семен, ничто не напоминало ему о партизанских стоянках. Свежая и пышная курчавилась зелень. Да и какие следы могли уцелеть, если осенью и весной здесь все заливает водой, а летом, как на дрожжах, прут из земли высокие болотные травы.
Неподалеку от озера, на пригорке, где косо торчали два огромных пня-близнеца, Миша показал:
- Здесь мы нашли тую гранату.
- Где?
- А в пнях. Там дупло есть, в дупле лежала.
Пни походили па гигантскую рогатку, воткнутую по развилок в землю. Семен обошел кругом, заглянул в трухлявое дупло.
- Больше нет, дядя Сема, - предупредительно сказал Миша. - Мы тогда все обшукали.
Семен поскреб затылок. Он упорно думал о своем. В конце концов следы должны остаться, ведь и года не прошло с тех пор!..
У озера - конечной цели их похода - он наткнулся на первый такой след. Круглая, наполненная водой яма с размытым кольцеобразным валиком земли по краям была воронкой от бомбы. Миша торопил - он боялся прозевать клев - и не дал Семену как следует осмотреться.
Рыболовы сели поодаль, чтобы не мешать друг другу. Дремотная тишина окутывала плавни. Хорошо думалось в этой тишине. Широко раскрытыми глазами смотрел Семем на воду, на сизый камыш, и картины недавнего прошлого теснились в его памяти.
…Идет мелкий осенний дождь, редкие желтые листья вздрагивают, когда по ним ударяют капли. Четверо солдат в мокрых и грязных шинелях, тяжело плеская по лужам ногами, несут пятого. Пятый мертв, ему теперь нипочем и хлюпающие сапоги, и голодные спазмы в желудке, и ночевки на мокром хворосте, под которым журчит вода. У ближайшей протоки четверо живых - среди них Семен Беров - набивают под рубаху пятого комки мокрой тяжелой глины, затягивают товарища солдатским ремнем и бросают его в мутную воду. Как матросов в открытом море, хоронили умерших и убитых, потому что в плавнях не выкопать могилы.
…Семен и еще один боец бредут с тяжелыми противотанковыми минами. Разведка донесла, что в Каменку прибыли танки, и командир приказал заминировать дорогу. Семен с напарником, дойдя до разветвления дорог у двух озер, без сил опускаются на поросшие травой болотные кочки: двенадцатикилограммовые мины слишком тяжелы для изнуренных людей. Отдохнув, они выкапывают ножами в мокрой глине гнезда для мин и маскируют их опавшими листьями, гнилыми сучками…
- Дядя Сема! - кричит Миша. - У вас клюет.
Семен дергает удочку. Серебряная рыбка, чуть показавшись из воды, срывается с крючка. Миша смотрит с сочувственным превосходством: у него на кукане уже пять штук красноперок и подлещиков.
- Знаешь что, - говорит Семен. - На-ка мою уду и лови сам. А я похожу поблизости - может, тоже гранату найду. Тогда сразу мешок рыбы шатанем!..
С сомнением Миша покачал головой. Но удочку взял и еще присоветовал:
- Вы, дядя Сема, шукайте в дуплах или около пнев. Если им быть, так они там.
- Ладно, - бормочет Семен и уходит.
Он останавливается около воронки, долго смотрит в мутную прозелень воды, в которой кишмя кишит мелкая болотная живность. Силится вспомнить…
Однажды на плавни налетел фашистский самолет и сбросил несколько бомб. Они упали далеко от лагеря и никому вреда не причинили: немецкий летчик принял кучи хвороста за партизанские шалаши. Когда налетел самолет, Семен, только что возвратившийся из дозора, сидел под кустом и зашивал порванную гимнастерку. Это было еще до осенних дождей, тогда стояла жаркая и сухая погода… Разрывы бомб раздались слева от него.
А прямо перед ним маячил на горизонте горб Мамай-горы. Значит, чтобы попасть в бывший лагерь, ему надо идти от воронки так, чтобы Мамай-гора оставалась с левой руки…
Промокший от росы, вышел Семен на поляну, обрамленную мелкорослым кустарником, она показалась ему знакомой. Не было на поляне каких-либо особых примет, за которые обычно цепляется память. Ровен кустарник, ровна земля. И все же Семеном владело такое чувство, что он был здесь. Вот за зеленым мыском должна вести в заросли едва приметная тропинка, сначала она круто вильнет влево, потом, упершись в болотце, завернет направо.
Так и было: тропинка вильнула влево, уперлась в болотце и завернула направо… Цепка на ориентиры память шофера! Ни имени, ни фамилии бойца, с которым Семен устанавливал мины, он не помнил. Запамятовал фамилии многих прежних своих товарищей, путал даты событий. А дороги помнил. Да еще как!
Некоторое время спустя он стоял на месте бывшего партизанского лагеря. Молчаливыми часовыми возвышались одиночные старые вербы. Взвод солдат, стоящих в строю, напоминала рощица молодых деревьев. Свежа и нетронута высокая трава, среди которой там и сям выметнулись рослые стебли болиголова и конского щавеля. Плавни быстро зализывали следы пребывания людей.
В одном месте из-под наносов ила Семей вытащил полуистлевший обрывок шинели - трава успела оплести и пронизать его своими корнями. Потом нашел ржавую винтовку без затвора, никуда не годную. Сходил к протоке, где по-матросски хоронили товарищей. Сняв кепку, долго стоял не шевелясь, вперивши взгляд в мертвую, подернутую рябинами ряски воду…
Как он очутился у развилки дорог, что у двух озер, Семен впоследствии и сам не мог дать себе отчета. Место это находилось довольно-таки далеко от лагеря, и он как будто и не думал туда идти. Ноги, казалось, сами принесли его. Однако все дальнейшие действия Семен совершал уже обдуманно.
Поскольку он очутился здесь, то, конечно же, захотел убедиться, целы ли мины. Следов взрыва не было заметно, но Семен уже видел, как быстро залечивают плавни свои раны. Опустившись на колени, осторожно разгребал пласты сухого камыша и рогоза, нанесенные половодьем. Он медленно продвигался вдоль дороги, ощупывая каждый бугорок и каждую ямку, и в конце концов нашел. Они лежали в своих неглубоких гнездах зеленые, как голыши. И даже не очень заржавели их крашеные металлические корпуса.
На дороге виднелись следы колес - кто-то ездил в плавни за дровами и по чистой случайности остался живым: колеса прошли буквально в двух сантиметрах от мины. "А что если?.. - осенила Семена мстительная догадка. - Это вам не "ежи"! Резиновым клеем после дырок не залатаешь!.."
Действовал он осмотрительно и точно. Раскопал песок и глину вокруг мин. Легкими движениями пальцев очистил взрыватели, соломинкой проковырял отверстие чеки и вставил туда выструганные ножом плотно подогнанные палочки. Но вывинтить взрыватели ему не удалось - приржавели.
Подумав немного, он связал мины за рукоятки поясным ремнем и перевесил ношу через плечо, так что одна мина взрывателем наружу оказалась у него на спине, другая - на груди. И пошагал. Старался ступать плавно, охраняя от толчков свой опасный груз.
До опушки шел по дороге, затем свернул в песчаные дюны. По песку идти было значительно трудней. К тому же солнце начало ощутимо припекать, и Семен взмок от пота. Заношенная красноармейская пилотка попалась ему под ноги. В другом месте он заметил россыпь свежестрелянных автоматных гильз и с удивлением подумал: кто и зачем тут стрелял?
Дюны эти, протянувшиеся неширокой грядкой от Днепра, носили название Кучугуры. Со времени прихода немцев они стали самым страшным местом в округе - здесь расстреливали советских людей. Возьми Семен чуть в сторону, он увидел бы небрежно заваленные ямы, жутко торчавшие из песка то носок ботинка, то кисть трупно осклизлой руки. Но Семен смотрел себе под ноги, чтоб не оступиться, и не догадывался, в какое место попал. Он шагал и шагал, увязая в сыпучем песке. Петлял в ложбинах между дюнами, изредка взбирался наверх и, высовывая над верхушкой дюны голову, проверял направление. Он шел под прямым углом к линии Каменка - Знаменка и знал, что рано или поздно выйдет на дорогу, по которой ежевечерне ездят немецкие грузовики.
Солнце перевалило за полдень, когда Семен явился в мастерскую. Одежда его была грязной, сам он выглядел донельзя усталым.
Миша кинулся навстречу с радостным криком:
- Дядя Сема! А мы думали, что тебя полицаи зацапали или ты утоп в трясине…
- Ти-ше, дура! - прошипел Попов, оглядываясь на дверь. - Крушина тут заглядывал, - повернулся он к Семену. - Мы сказали, заболел ты. Иди-ка домой, хлопец! Ты и в самом деле как больной. Чего с тобой там стряслось?
- Заплутался, - ответил Семен, заранее подготовивший объяснение. - Чтоб вашим плавням пусто было! И кричал Мишу, и свистал - никакого толку. Ходил, ходил - насилу обратно дорогу нашел.
- А я не чуяв, - заявил Миша. - Надо было громчее кричать. И от меня не надо отбиваться. Я-то откуда хоть дорогу найду.
- Ну и ну! - буркнул Попов себе под нос.
Сосед Наташи - Коля Найденов долго не мог взять в толк, что от него хотят.
- Приемник неисправный, - твердил он. - Сам рад бы послушать передачи, да катодная лампа перегорела и питания нет.
- А нам не нужно слушать передачи, мы танцевать хотим, - краснея, изворачивалась Наташа. - Гармонистов теперь нет, вот мы под радиолу будем танцевать…
Перед войной семиклассник Коля Найденов занимался в школьном радиокружке и приемник, о котором шла речь, смастерил своими руками. Коля гордился познаниями в радиотехнике и свысока относился к тем, кто был в этом деле несведущ. По опыту он знал, что особенное невежество в радио и вообще в технике проявляли девчата. Ну, ни бум-бум, хотя бы окончили все десять классов! Сейчас ему пришлось столкнуться с таким поразительным явлением, и он терпеливо объяснял Наташе:
- Радиола имеет проигрыватель с адаптером, понимаешь? А у меня обыкновенный приемник, понимаешь?
- Понимаешь! Понимаешь! - передразнила Наташа. - На школьных вечерах мы подключали к обыкновенному приемнику обыкновенный патефон - и какая еще музыка была!
Коля страдальчески сморщился:
- Тот приемник работал от сети - раз. Адаптер на патефоне был - два. А где вы адаптер возьмете? Ну где?
- Возьмем где-нибудь, - неуверенно отвечала Наташа, толком не представляя, что это за деталь такая и как она выглядит.
- Какие отметки у тебя были по физике? - спросил Коля.
- А что?
- Просто интересно.
- А мне интересно: одолжишь ты приемник или нет?
- Чтобы танцевать?
- Да.
- Он неисправный.
- Ну продай!
- Не продается.
- Фу ты! С тобой рядиться, как с цыганом…
- А тебе объяснять, что об стенку горохом - все отскакивает, - отпарировал Коля.
Выскочив за калитку, Наташа вытерла со лба пот. Лицо и шея у нее горели. Ей было стыдно за свою вынужденную ложь. Уф, как она врала!.. Но что ей оставалось, когда она не могла сказать Коле, для чего действительно нужен приемник?
Дома, успокоившись, девушка принялась обдумывать, как теперь быть. Тогда, на собрании, Наташа вызвалась раздобыть приемник, потому что была уверена в Коле Найденове. Ведь сколько раз ей приходилось по-соседски к нему обращаться, и никогда Коля ни в чем не отказывал. А тут, поди ж ты, вожжа под хвост попала!.. "Если не выпрошу, то украду", - вспомнила Наташа свои слова, брошенные вгорячах. И ужаснулась: неужели и в самом деле придется красть?!
Воображение нарисовало ей картину похищения. Глубокая ночь; в разбитое окно хаты Найденовых влезает Наташа; на цыпочках обходит комнаты, ищет, где спрятан приемник; в темноте задевает стул, он с грохотом падает, и в этот момент чья-то рука хватает Наташу за шиворот, слышится крик: "Попалась, воровка!"
Лицо девушки жалко кривится, от волнения и непереносимо жгучего стыда горло сжимают спазмы. Она уже не может ни сидеть, ни стоять - она мечется по комнате из угла в угол.
- Мама, - кричит Наташа. - Я к Анке пойду.
- Куда ж идти, ночь на двор заглядае, - недовольно говорит Анна Ивановна.
- Я у нее ночевать останусь, а утром на завод, - говорит Наташа, снуя по комнате в поисках запропастившейся косынки.
Решение идти к Анке возникло внезапно. Все равно Наташе ворочаться до утра - не дадут заснуть мысли о приемнике. А подружка что-нибудь да посоветует.
Длинные вечерние тени расчерчивали улицы; они вытягивались, расплывались, и к тому времени, когда Наташа подходила к Лиманной, блики солнца оставались лишь на верхушках деревьев да дымовых трубах, а низы зачернила сплошная тень.
Анка, сидевшая на веранде, еще издали приметила Наташу и побежала ей навстречу. Обрадованно обнимая подругу, шепнула:
- Я уже двадцать листовок переписала. - Когда разбрасывать будем?
В этот момент со стороны дороги на Каменку донесся глухой взрыв. Девушки вздрогнули и переглянулись. "Что это?" - спрашивали друг у друга глазами. Но больше взрывов не было, и они успокоились.
В комнате Анки в обнимку уселись на тахте. Вполголоса заговорили, торопясь выложить новости.
- Кажется, я тебе помогу с приемником, - приоткрывая в улыбке ярко-красные губы, сказала Анка.
- Как?
- Завтра приду к тебе. Ты сможешь "заболеть" и не пойти на работу?
Наташа отрицательно мотнула головой:
- У нас строго. Но на час после обеденного перерыва могу задержаться. Попрошу женщин, чтоб они за меня потаскали корзины.
- А меня заведующий перевалкой хоть на два дня отпустит. Ему без весовщика воровать сподручней. Так, значит, завтра я у тебя к часу дня!
- Ну а дальше что? - поинтересовалась Наташа.
- Пойдем вдвоем к этому… Коле Найденову.
- И что?
- Ох, Наташа! Ты допытываешься, как наш физик Николай Михайлович Ступак. Бывало, чуточку запнешься, так он уставится на тебя очками и чтокает: "И что?.. А дальше что?.. Что вы сказали?.. Садитесь, ставлю вам двойку".
Похоже вышло у Анки. Наташа невольно рассмеялась. В конце концов она выпытала у подруги, на что та рассчитывала, предлагая помощь. Козырь у Анки был старый - полагалась на свою внешность, неотразимо действовавшую на ребят.
- Не смотри на меня так, - загородилась Анка ладошками. - Когда на меня так смотрят, я чувствую себя грешницей… А в чем грешна, сама не знаю.
- Брось, - сказала Наташа. - Знаешь! Ну, да делать нечего…
В Никополе на Крымской улице в подвальном помещении, куда надо спускаться по кирпичной лесенке, отгороженной от тротуара покосившейся железной решеткой, помещалась частная мастерская. "Починка металлических изделий" - написано на самодельной вывеске.
С утра до вечера стучал в подвале молотком безногий инвалид - пожилой, цыганковатого вида мужчина. Длинный верстак у стены заставлен старыми примусами, ведрами, кастрюлями. Под верстаком и в углах навален всевозможный железный хлам.
Немало людей перебывает за день в мастерской. Кто сдает в починку прохудившуюся посуду, кто получает отремонтированную. Приходят и уходят. Если срочный ремонт, ждут, сидя на ящиках.
Но если кто-нибудь задался бы целью понаблюдать за посетителями, то обнаружил непонятное явление: некоторые спускаются в подвал по кирпичным ступенькам, а вот назад не выходят. К счастью, таких наблюдателей не было: подвал был штаб-квартирой Никопольского подпольного горкома ВКП(б).
Раз в неделю в мастерскую приходили одни и те же люди с одними и теми же кастрюлями и примусами. Они терпеливо дожидались очереди, если в мастерской были посторонние. Но когда не было никого, постоянные заказчики перебрасывались с хозяином несколькими словами и проходили в заднюю дверь. Собиралось там человек пять-семь. Спустя некоторое время они расходились поодиночке, большей частью через второй выход - во двор.
Кряжистый мужчина с самоварной трубой под мышкой неторопливо спустился по ступеням и встал в дверях, загородив собою свет. Хозяин поднял голову.
- Чи вы, дядько, принимаете в починку, чи нет? - спросил посетитель. Это был условный вопрос: все ли в порядке?
- Могу принять в срочный ремонт, - ответил хозяин. Это означало: все в порядке, можно проходить.
Клиент по-приятельски улыбнулся цыганистому хозяину и, оглянувшись на лестницу, торопливо прошел в глубь подвала, где за ширмочкой находилась дверь во внутреннюю комнату.
Минут пятнадцать спустя явился второй заказчик. Этот с тазиком. Потом пришел еще один…
- Ну, товарищи, - сказал кряжистый мужчина, когда собрались все, - начнем! Докладывайте, Калиниченко.
Калиниченко - худой, в очках, с отчетливым учительским говорком, - не поднимаясь со своего места, начал отчитываться:
- Из пяти барж с хлебом удалось затопить две. Остальные охраняются усиленным конвоем, нет никакой возможности подступиться…
- Где они сейчас? - спросил кряжистый мужчина.
- У Каменской пристани, товарищ Запорожный. Там сейчас двое из истребительного отряда. Пробуют подложить взрывчатку.
- Давно бы надо взрывчаткой, а то, небось, днища проламывали?
- Да. Щели клиньями расширяли.
- Плохо, - резко сказал Запорожный. - Риск не меньший, а результат? Немцы поднимут те баржи и снова смогут использовать. Парочку толовых шашек приложили бы к борту, тогда совсем иной коленкор.
- Взрывчатки мало… Экономим.
- На это дело не надо жалеть взрывчатки. Игра стоит свеч. За последнее время мы слишком увлеклись подготовкой покушений на гитлеровцев, а вот урожай уплывает из-под носа. По-моему, в конечном счете гораздо важнее сорвать вывозку хлеба и других продуктов из нашего района. Сейчас все наши силы надо бросить на коммуникации немцев - железную дорогу и речной транспорт. Всю взрывчатку - только туда! Как, товарищи? Согласны? Или есть возражения?
- У меня слово, - поднял голову усатый украинец.
- Давай, Панас, - кивнул ему Запорожный.
- Я с тою тактикою всею душою согласный. Но думку таку маю, як бы наши товарищи не понялы, шо мы зовсим отказываемся от убийств ворогов. Надо разъяснять так: изничтожай ворогов вместе с хлибом, шо от пас отнимають!..
- Правильно, Панас, - поддержал Запорожный. - У тебя все?
- Ни. У меня е гарна новость: один червоноармиец, шо освободылы мы з концлагеря, показав, шо в Знаменке на птицеферме колгоспу "Вторая пятилетка" заховано в бочках оружие.
Присутствующие радостно оживились. Оружия в подполье не хватало.
- Действительно, гарна новость! - воскликнул Запорожный. - Надо бы поскорей то оружие извлечь да к нам.
- И еще новина: по дорози в Знаменку хтось взорвав нимецьки автомашины. Коммунистив або партизанив в Знаменке зараз нема, но то зробилы знаменци, не иначе. И листовки по Знаменке раскидывають. Яка-то группа там действуе, я так полагаю. Узнать бы кто…
- Очень хорошо, - довольным голосом сказал Запорожный. - Поднимается народ на священную борьбу с захватчиками. Кто, товарищи, возьмется установить связь со знамеыской группой, а заодно найти оружейный склад?
- Панасу и поручить, - предложил Калиничепко. - Он до войны в том районе работал, людей знает.
- Ты как, Панас?
- Согласный.
- Решили, - подытожил Запорожный. - Теперь как у вас обстоит дело с Никопольской комсомольской организацией? Калиниченко, докладывайте…