- Согласна, - выдохнула девушка, сделав судорожное глотательное движение, и лишь оно, это невольное движение, выдало глубину ее душевного волнения.
- Ты совсем не подумала, - упрекнул Орлов.
- Я раньше все обдумала… Не знала, что мне предложат… Но думала, если позовут…
- Хорошо, - кивнул Орлов. Он как-то сразу обмяк от схлынувшего напряжения. - В пятницу, когда стемнеет, приходи к Махину. Ты знаешь Махина? Ну, такой скуластый, с клюшкой ходит… Видела, наверное, только не помнишь… Ладно, приходи ко мне, вместе пойдем.
Наташа сделала утвердительный жест.
- А теперь угощай яблоками, - улыбнулся он глазами. - А то повела за яблоками и попробовать даже не дала…
С карманами, набитыми рассыпчатой панировкой, Орлов вышел за ворота. На углу встретились знакомые девушки, и он тут же раздарил Наташнн гостинец.
А Наташа снова вернулась в сад и, задумчивая, медленно шла по тропинке. У молоденькой яблони, где разговаривала с Орловым, остановилась, зачем-то потрогала пятнистые яблоневые листочки. Потом села прямо на землю, опершись спиною о ствол и сцепив колени руками. Мысли ее были взбудоражены, нервы напряжены.
Радостно повизгивавшая Жучка прибежала к молодой хозяйке и с разбегу лизнула ее в нос. Наташа кинула в собаку горстью земли. Жучка покорно отпрыггнула, но не убежала. Легла в отдалении, положила голову на лапы и глядела на девушку коричневыми преданными глазами.
О многом передумала Наташа, сидя под яблоней. Думала, что скоро ей двадцать лет, а она ничегошеньки не успела сделать для людей. Но теперь, подпольщицей, обязательно сделает, и люди будут ей благодарны. Если доведется погибнуть, то после войны, когда Красная Армия победит фашистов, на ее могилу придут пионеры и принесут цветы, а вожатая скажет им: "Ребята! Наташа Печурина училась в нашей школе, она погибла в борьбе с фашистами"…
Наташа ощутила, как на глаза ей наворачиваются слезы, и энергично затрясла головой. Нет, она не погибнет! Ведь в царское время не все подпольщики погибали… Глупо умирать в двадцать лет, такой молодой. Она сама еще будет рассказывать пионерам, как боролись с оккупантами их старшие товарищи-комсомольцы. Ну конечно, так и будет!
Протестующий жест, невольно сделанный девушкой, Жучка восприняла как призывный знак и снова бросилась к Наташе.
В горенке Дарьи Даниловны собралось пятеро. Сама Дарья Даниловна скромно пристроилась у двери на мешке с зерном, Никифор сидел на своей койке, рядом с ним - нога на ногу и независимо покачивая носком сапога - Петя Орлов. У противоположной стены на лавке - Наташа Печурина и Нюся Лущик.
Посреди комнаты грубо сколоченный необструганный стол - столярная самодеятельность Никифора. На перевернутом горшке мигает и коптит двухфитильный светильник. Такие светильники (их называли коптилками, каганцами, лампадами) на оккупированной территории заменили электричество и керосиновые лампы: нефти нет, нефть нужна немецким моторам.
Земляной пол горенки свежеподмазан красной глиной, присыпан духовитым чебрецом. По всему видно: гостей здесь ждали, к их приходу готовились.
Со стороны посмотреть - собралась молодежная гулянка. Прислонена к стене гитара, на столе колода истрепанных карт. Только веселья на той гулянке не слыхать.
И разговор не клеился. Гости приходили, рассаживались. С затаенным любопытством всматривались друг в друга. Но неудобно все время молчать - каждый это чувствовал. Перебросились замечаниями по поводу бумажного коврика с розовыми лебедями - и замолкли. Заинтересовались светильником (фитили поддерживаются проволочными крючками - ловко придумано!), и снова молчание. Не имели успеха шуточки Орлова, пытавшегося расшевелить девушек. Те лишь бледно улыбались.
У всех было торжественно-тревожное состояние, и говорить об обыденных вещах не хотелось. Они чувствовали себя заговорщиками, которых окружают тайны и опасности. Игре воображения способствовала обстановка: ночь, плотно закрытые ставни, колеблющееся пламя светильника, тени по стенам. Каждый старался не подавать виду, что взволнован, но все напряженно прислушивались к малейшему шороху в хате и за ее стенами. Даже Никифор, наиболее опытный из всех, и тот поддался общей нервной взвинченности.
Ждали опаздывавшую Зою Приданцеву.
Орлову стало невмоготу, он нагнулся к Никифору и предложил:
- Может, начнем, а? Сколько же ждать-то?!
В это время на улице раздался звук быстрых шагов. Скрипнула калитка, осторожно звякнула в сенцах щеколда, и, легка на помине, на пороге встала Зоя.
- Здравствуйте, товарищи! - сказала она, тяжело переводя дыхание. - Извините. От гостей не могла отделаться. И больной притворялась, и спать ложилась, а они никак не уходят…
- То верный признак: гости были мужского пола. - заметил Орлов.
Все разом засмеялись, задвигались: приход Зои внес разрядку в сгустившуюся атмосферу томительного ожидания.
Обычное, давно не слышанное "Здравствуйте, товарищи!" мгновенной лаской согрело сердце Наташи. Она тепло улыбалась незнакомой девушке, приглашая ее к себе на лавку:
- Товарищ! Садитесь сюда, товарищ! - с упоением повторяла она.
Никифор встал и постучал согнутым пальцем о стол, призывая к вниманию.
- Больше некого ждать, - сказал он. - Есть предложение открыть собрание.
Это вступление было так похоже на начало многих и многих собраний, что всех растрогало. Как водится, избрали президиум - Никифора и Наташу. Тетрадь и два карандаша заранее были припасены, и Наташа приготовилась вести протокол, без которого, по их общим представлениям, никакое серьезное собрание немыслимо.
- Товарищи, - сказал Никифор негромко. - Все вы знаете, для чего мы сюда собрались. Петя Орлов и я предварительно беседовали с каждым. Сейчас мы должны обсудить, как нам практически действовать, чтобы помочь Красной Армии.
Говоря, Никифор не стоял на месте, а прохаживался взад и вперед, от койки до двери, и пять пар глаз неотрывно следили за ним.
- Разрешите мне, - продолжал Никифор, - воспользоваться правом председателя и первому высказать свои соображения. Сейчас, товарищи, нас всего-навсего шестеро. Мы не представляем сколько-нибудь серьезной силы. Поэтому наша первоочередная задача - вербовка новых членов в нашу организацию. Вторая задача - вести пропаганду среди населения, распространять листовки… Наконец, мы должны готовиться к вооруженной борьбе. Рано или поздно Красная Армия погонит фашистов на запад, фронт приблизится к Днепру, вот тогда наша вооруженная помощь пригодится как нельзя кстати…
Вспомнила Наташа: скуластого парня она видела как-то мельком на гулянке, когда возвратился из концлагеря Орлов и Наташа с Анкой ходили его проведать, а потом задержались на алексеевской гулянке - вот когда это было.
Просто и спокойно говорил Никифор, так просто, словно речь шла об очередных задачах агитколлектива, готовящегося к встрече ноябрьских праздников. Надо раздобыть радиоприемник - без приемника как без рук. Надо достать и оформить знамя - символ чести и единства организации. Нужен запас бумаги для листовок.
Закончил Никифор так:
- Хочу еще раз подчеркнуть, что на первых порах нашу работу следует ограничить тремя задачами: вербовкой, устной пропагандой и листовками. Да еще, простите, раздобыть приемник! Ну, это уже как отдельное задание.
Усаживаясь на табурет, сказал не без смущения:
- Думал коротко, а целый доклад вышел.
- Так и надо! - горячо сказала Наташа.
- Не будем устанавливать регламент, - поддержал Орлов.
Теперь уже не чувствовали той стесняющей напряженности, какая была вначале. Лица разрумянились, глаза горели. Появилось ощущение спаянности, которое всегда возникает в коллективе, увлеченном общей задачей и одинаковыми переживаниями.
Одна Дарья Даниловна не разделяла общих восторженных чувств; она почти вдвое старше остальных, и жизнь научила ее осторожности. "Что из всего этого получится?" - было написано на ее лице.
Вслед за Никифором слово попросила Наташа. Она заговорила быстро и горячо:
- Товарищи! Я согласна с планом, который предложил сейчас товарищ Махин. Поручите мне, товарищи, достать радиоприемник. У моего соседа Коли Найденова есть приемник, я точно знаю! Я уж уговорю Колю. А не уговорю, так украду…
Взрыв общего смеха покрыл ее слова. Громче и дольше других смеялись Орлов и Нюся Лущик. Они знали щепетильную честность Наташи, и ее обещание "украсть" приемник никак не вязалось с самой Наташей, наивной и доверчивой.
Наташа принялась оправдываться: интересы дела, дескать, заставляют идти на это. Ей со смехом кричали:
- Воруй, пока трамваи ходят!..
- Так и записать в протокол…
Не договорив, Наташа села и уткнула раскрасневшееся лицо в ладони.
Орлов взял слово и предложил, чтобы вновь принимаемых в организацию рекомендовали по крайней мере двое товарищей.
- Кого зря - так не годится, - небрежно зачесывая пятерней чуб, говорил он. - Осторожно подбирать людей, иначе на предателей нарвемся. Один может ошибиться, а если двое - гарантии куда больше.
- Так мы до Нового года и десяти человек не наберем, - бросила реплику Зоя.
- Нет, Зоя, - покачал головой Никифор. - Осторожность - вещь неплохая. Орлов прав. Давайте-ка сейчас прикинем, кого бы мы могли принять в организацию в ближайшее время.
Несколько минут каждый обдумывал кандидатуры. Первой по-ученически подняла руку Зоя.
- Я предлагаю Семена Берова. Он работает в слесарной мастерской. Пленный. Из Киева.
- Ты хорошо знаешь того Семена? - ехидно спросил Орлов.
- А что?
- Попов, который с ним работает, говорит, что Беров - полицейский блюдолиз, продаст ни за грош. Каково? Вот так одна и поручилась бы за своего Семена!..
- Он такой же мой, как и твой, - обиделась Зоя, заливаясь румянцем.
- Кто может что-либо сказать о Берове? - спросил Никифор. - Никто? В таком случае придется воздержаться. А вам, Зоя, надо хорошенько разузнать о нем, ладно?
Зоя пробормотала, что согласна.
Сразу две кандидатуры выдвинула Наташа - Анку Стрельцову и Лиду Белову. Маленькое сомнение возникло насчет Лиды.
- Семен Беров - муж Лиды, - напомнила Нюся.
- Так они разошлись давно! - заступилась Наташа. Анку и Лиду с общего согласия записали кандидатами.
- Когда будете беседовать с Беловой, предупредите, что ее бывший муж якшается с полицаями, - сказал Никифор.
Килю Тяжлову и Лену Маслову предложила Лущик. Килю и ее брата Андрея, работающего делопроизводителем в больнице, знали Петя Орлов и Наташа. Поэтому Тяжловых зачислили кандидатами единогласно. Маслову, поскольку рекомендовала ее одна лишь Нюся Лущик, поручили дополнительно проверить Никифору.
- Смотрите-ка. - подытожил Никифор, - с Масловой уже одиннадцать человек набирается. Неплохо для начала, а?
Все негромко и дружно рассмеялись.
- Только вот как назвать нашу организацию? - Нюся Лущик обвела взглядом товарищей.
- Очень просто: Знаменская подпольная организация ЛКСМУ.
- А Дарья Даниловна? Какая же она комсомолка! Выходит, мы только комсомольцев будем принимать? А остальным отказывать?..
- Тише, товарищи, - постучал Никифор. Когда страсти утихли, он сказал:-В селе не осталось ни одного партийца, поэтому ядром подпольной организации должны стать комсомольцы. А принимать мы будем каждого желающего, каждого патриота.
- Давайте назовем так: подпольная организация патриотов!
- Не подпольная, а добровольная! Что подпольная, это ясно. Подчеркнуть надо: добровольная…
В конце концов решили именовать себя Добровольной Организацией Патриотов, сокращенно - ДОП.
Так, в ночь с 17 на 18 августа в глубинах оккупированной территории родился новый боевой отряд. Примерно в это же время на другом берегу Днепра, в городе Никополе, возникла другая подпольная молодежная организация, во главе которой встала бесстрашная девушка, недавняя десятиклассница Лида Назаренко.
И во многих городах и селах Приднепровья в то лето возникали группы и организации, ставившие себе целью борьбу против иноземных захватчиков. Отчеты о деятельности этих групп и организаций, написанные после войны, составили толстые тома.
Но 17 августа 1942 года никто из членов ДОПа не знал об этом и не мог знать. Им казалось, что они одни выступают с горящим факелом свободы в глухом лесу бесправия, и сердца их замирали от гордости и тревоги.
Расходились на рассвете. Уносили с собой текст первой листовки, сочиненный сообща.
14. ОТЧИЗНЫ РАДИ
Вечерами сельскую тишину будоражил гул немецких грузовиков. Тяжелые большегрузые машины из окружного военно-хозяйственного управления объезжали тока и подчистую забирали дневной намолот зерна. По указанию Раевского руководители сельхозобщин объясняли народу военизированный грабеж необходимостью выполнять поставки.
- Так ведь, граждане-господа, - успокаивал людей лысоватый Крушина, - оно и при Советской власти мы хлеб в госпоставку возили! Ну и сейчас так: заберут немцы свою долю, а остальное зерно - на трудодни. Как прежде! Точь-в-точь, как прежде, вот увидите…
Слушали Крушину и помалкивали. Возражать или высказывать сомнения - ни-ни, боже мой! Круто при новых порядках расправлялись с недовольными.
На Красной улице машины выдавили в супеси широкую колею, испещренную рубцами шин. Семен с профессиональным интересом бывшего шофера разглядывал разлапистые следы. Судя по отпечаткам, покрышки были необыкновенно толстыми, куда толще "зисовских", так что гвозди или обрезки железа на дороге - бич всех шоферов - едва ли им страшны.
"А впрочем, можно проверить", - усмехаясь, подумал Семен. В мастерской он скрутил из толстой проволоки несколько "ежей" с острыми концами и ночью разбросал их по машинным колеям, присыпав песком и сухим конским навозом. В следующий вечер на этом месте пропороли баллоны два немецких грузовика. Возвращаясь с работы, Семен наблюдал, как немцы-шоферы клеили резину, а унтер-офицер, сопровождавший машины, вертел перед носом у Раевского сплющенными "ежами".
Утром в слесарной мастерской полицаи произвели обыск. Искали восьмимиллиметровую проволоку, из которой были сделаны "ежи". Перерыли весь железный хлам, ползали по земле у тисков в поисках обрезков. Пока трое полицаев обшаривали мастерскую, Попов, Беров и Миша Мельников стояли у входных дверей.
- Да хоть скажите, что сам надо? - волновался Попов.
- Молчи, шалава! - погрозил ему полицейский сержант Феодосий Логвинов.
Попов проглотил слюну и умолк. Щека у него нервически подергивалась. Миша испуганно вертел круглой, как арбуз, головой. А Семен, прислонившись плечом к стене, с холодным вниманием наблюдал за поисками. Он догадывался, что ищут полицаи, и понимал, что не сдобровать, если обнаружат восьмимиллиметровую проволоку. Но найдут ее или нет, он не знал. Позавчера поднял кусок такой проволоки в углу, в куче хлама, разрубил его на несколько частей, заточил концы и каждые два отрезка скрутил в "еж". Обрезков, кажется, не оставалось, но точно не помнил.
Только сейчас осознал Семен, как неосмотрительно поступил. Глупее некуда, если он влипнет со своими "ежами"! Добро бы мину подкинул, а то "еж"! Мальчишеская забава, и ничего больше. А найдут обрезок - и наверняка расстрел.
Кусок проволоки, использованный Семеном, по чистой случайности оказался в мастерской единственным. Перепачканные в ржавчине и паутине полицаи собрались у двери с пустыми руками. Феодосий Логвинов сунул Попову, как самому старшему, расплющенный "еж" и спросил:
- Твоя работа?
Попов, удивленно тараща глаза, рассматривал металлический скруток.
- Отвечай швыдче, хрыч старый! - крикнул Феодосий. Он теперь рассчитывал взять на испуг: авось, мол, проговорятся.
Выслушав сбивчивые речи всех троих слесарей, которые громко изумлялись и божились, что в глаза не видели такой штуки, Феодосий завернул "ежа" в бумагу, вложил сверток в полевую сумку и сделал знак своим подчиненным: пошли, дескать. Уже за дверьми, чуя спиною насмешливые взгляды, он обернулся и пригрозил:
- Вы у меня смотрите, сволочи! Запримечу чего, так!..
Когда полицаи отошли за несколько хат. Миша с хитрым видом сказал:
- А я знаю, чего они показывали! И что шукали - знаю.
Попов и Беров молча смотрели на него.
- Той штукой, - заговорил Миша, наслаждаясь собственной догадливостью, - вчерась на Красной улице грузовики шины пропороли. Кто-то на дороге положил. Полицаи теперь и шукают, кто это сделал! Я сразу догадался…
- Догадался, так и помалкивай! - ошарашил парнишку Попов неожиданной суровостью. - Кто много знает, с того и спрос особый.
Спустя полчаса, когда Миша по надобности выбежал во двор, Попов подошел к верстаку Семена, взял напильник и повертел его в руках так и сяк, словно впервые видел.
- Пусти-ка, - сказал он Семену, отстраняя того от тисков; крутнул вороток, вынул кусок миллиметровой жести, из которой Семен опиливал ведерное ушко, и принялся со вниманием его рассматривать, как перед этим рассматривал напильник.
- Кто понимает, - ворчливо проговорил он, - тот всегда определение дать может: была вещь в тисках или же на руках ее обрабатывали. И в каких тисках - тоже при надобности можно сказать. Следы, они на металле остаются. А это, - он потряс тяжелым напильником, - есть напильник большой драчовый. В домашнем хозяйстве он ни к чему. Хозяин для домашних нужд бархатный или полубархатный держит, а драчовые - в мастерских. А ежели опять же до определения доходить, то понимающий человек скажет, каким напильником работано: драчовый, тот крупные бороздки дает… Так-то вот!
Крякнув, Попов положил напильник на прежнее место, вставил в тиски жесть и не спеша отошел. С чувством смущенного восхищения смотрел ему вслед Семен. "Догадался, черт! - думал он. - Подержал "еж" в руках и все приметил: что концы драчовым напильником заточены и что от тисков следы остались. Волк-слесарь!"
Вернувшийся со двора Миша с довольством удачливого человека помахал сломанной алюминиевой ложкой:
- Мировая блесна выйдет. Вот увидите!
- Хоть разок пригласил бы с собой на рыбалку, - весело упрекнул его Семен.
- И хучь разочек, - подхватил Попов, - рыбкой бы угостил!
- Я - пожалуйста! Да вы не пойдете, так только говорите, - сказал Миша.
- Алексей Александрович, - уважительно обратился Семен к старому слесарю. - В самом деле, не махнуть ли нам па зорьке порыбалить?
- Куда мне! - вздохнул Попов. - Сыростью прохватит, и получай бронхит. Это вам, молодым, все нипочем. А я… В молодости был любитель с удочкой посидеть.
С обычной словоохотливостью Попов принялся рассказывать, как однажды ему попался на удочку здоровенный сом и заставил его, Попова, вгорячах прыгнуть в воду…
Добрые отношения между Беровым и Поповым с этого времени восстановились. Оба, хотя и не признавались, испытывали облегчение.
На рыбалку с Мишей отправился Семен спустя две недели. Не так привлекала его рыбалка, как хотелось побродить по плавням в местах бывших стоянок партизанского отряда.
Небо на востоке только начало сереть, а рыболовы с удочками в руках уже пробирались к озеру. Позади них оставался на дымчатой траве темный примятый след.