Маленькая однокомнатная квартирка, в которой временно поселились Кормушенко, принадлежала холостяку, капитану второго ранга. Он уезжал в Ленинград на курсы усовершенствования и, отдавая ключи, сказал:
- Живите на здоровье!
Кормушенко считали, что им здорово повезло. Вера ахнула, когда увидела комнату: большая, светлая, хорошо обставленная. Она долго не могла привыкнуть к тому, что свет тут зажигался автоматически - едва переступишь порог, а в кухне большая и удобная электрическая плита…
Приятно было впервые в жизни осознать себя хозяйкой дома, хоть временного, маленького, но дома.
Она с удовольствием наводила порядок в квартире, готовила обед, уходила в магазин и возвращалась с полными авоськами. Таня неотступно следовала за ней. Это не Ленинград, где бежишь в магазин полуфабрикатов и за полчаса обед готов. В маленькой отдаленной базе все гораздо сложнее…
И после того, как Танюшка и Геннадий засыпали, Вера еще долго шила, гладила, штопала и ложилась, когда во всех окнах напротив были потушены огни.
В заботах первых недель Вера редко вспоминала о встрече с Максимовым…
Беда пришла неожиданно. Уже смеркалось. Таня прибежала с улицы оживленная более обычного, забрызганная с ног до головы, и по всему было видно, что северная весна пришлась ей по нраву. Заснула она не сразу.
Вера пристроилась на диване с книжкой, прикрыв плечи пуховым платком. Спать не хотелось. Шумел вентилятор, который Вера включала перед сном. Голоса ребят под окном понемногу стихли. На сердце у Веры было тревожно. Она поднялась с дивана, побродила по комнате, пытаясь определить причину нарастающего беспокойства. Дочь во сне тихо застонала. Вера склонилась над ней, положила руку на лоб. Он был очень горячий.
Вера бросилась к телефону и набрала номер Максимовых. Этот номер назвала ей Анна Дмитриевна, провожая на новую квартиру. Вера даже не подозревала, что он останется у нее в памяти.
- Слушаю. Кто говорит? Не пойму! - Она узнала голос Максимова. - Да, да, помню. Чем могу быть полезен?
Деловитость, прозвучавшая в этом вопросе, отрезвила Веру, и ей вдруг ясно представилось ее незавидное положение, затерянность на краю света, в снегах, внезапная болезнь ребенка, одиночество и беспомощность.
- Не знаю, что делать. Таня заболела, а муж на дежурстве, - сказала Вера и заплакала. Она пыталась сдержаться, но не могла, всхлипывала, то растирая глаза, то закрывая мембрану телефонной трубки. Потом тихо положила трубку на рычаг и побежала к кроватке.
Таня стонала, лоб у нее был в испарине. Вера попыталась разбудить девочку, но та только чуть-чуть приоткрыла мутные глаза и вновь впала в забытье. Тогда Вера выбежала на площадку и позвонила соседке. Еще и еще раз. Сонная соседка открыла дверь. Вера спросила телефон госпиталя и, не ответив на вопрос, что случилось, вернулась к дочери.
Максимов, услышав в трубке плач Веры и короткие гудки, постоял несколько минут в раздумье, потом постарался пройти в комнату как можно тише, боясь разбудить жену, но она услышала и проснулась.
Михаил Александрович рассказал обо всем. Анна Дмитриевна тотчас же набрала номер госпиталя. Ей ответили - врач уже отправился к больному ребенку. Она погасила свет. Минут двадцать они лежали в полной темноте. Анна прислушивалась к ровному дыханию мужа, потом приподнялась. Чуть скрипнула пружина. Максимов лежал не двигаясь. Тогда она начала подниматься осторожно, без шума.
- Ну, ну, ну, - пробурчал в подушку Максимов, - беспокойная старость. Ну что тебе еще? Позвонила же врачу. Без тебя обойдутся.
- А я думала, Миша, ты спишь. Я ведь просто так - бессонница напала.
- Бессонница, бессонница, - передразнил ее муж. - Ты знаешь, у меня какое-то странное чувство к этому лейтенанту. Любопытство разбирает узнать, что он за человек, а с другой стороны, все папаша его вспоминается.
- О папаше я бы постаралась забыть.
- Трудно! Этот человек на чужом горе строил свое счастье.
- Сегодня в этом трудно разобраться. Да и не к чему копаться в прошлом. Пойми, молодые не виноваты. Они здесь без году неделя, одни-одинешеньки, с больным ребенком на руках.
Максимов, услышав о ребенке, смягчился.
- Что тебе мешает? Встань и позвони к ним.
- Я телефона не знаю.
- Что ты, при царе Горохе живешь? Спроси дежурную телефонистку. Она найдет.
- Неудобно как-то ночью…
- Вечно ты Со своим "неудобно". Ну пойди к ним, я тебя провожу.
Они оделись, больше не разговаривая, тихо вышли на улицу. Метель стихла, и дома стояли белые, в изморози. Шли осторожно по слабому, уже не зимнему насту, поддерживая друг друга.
У дома, где жили Кормушенко, они расстались. Анна Дмитриевна поднялась наверх, а Максимов остался ждать внизу. Он стоял возле парадной и смотрел в небо. Оно так много говорит сердцу моряка, который привык оставаться наедине с морем и небом чаще, чем с землей. Ковш Большой Медведицы выделялся отчетливо, была заметна каждая звездочка.
Анна Дмитриевна вышла через несколько минут.
- Мне придется остаться, Миша. Девочка тяжело заболела.
- Что ж это, врачей, что ли, у нас не существует? Тоже мне доктор!
- Врач был, и, может быть, придется вызвать еще раз.
- Ну и вызовут. Пошли, пошли…
- Нет, Миша, ты извини, я останусь.
Максимов взял Анну Дмитриевну за руки, снял варежки и погладил маленькие морщинистые ладони:
- Ну что мне с тобой делать?
Анна Дмитриевна улыбнулась:
- Если я задержусь, имей в виду, на всякий случай, хлеб завернут в полотенце, рыба и масло в холодильнике.
Максимов возвращался один. На востоке чуть-чуть пробивались белесые сполохи северного сияния. "Вот и ночь прошла. Еще одна ночь в нашей жизни".
5
Время от времени Геннадий возвращался к мысли, что он здесь пришелся не ко двору.
Бывая на корабле, Максимов проходил мимо, вроде не замечая, а если обращался, то коротко, только по делу, строго официальным тоном. Да и командир корабля тоже не жаловал вниманием. Капитан первого ранга Доронин принял его стоя. Критическим взглядом осмотрел Геннадия с ног до головы, спросил, где он проходил практику, на каких лодках плавал. И тут же холодным, чеканным голосом преподнес не очень-то приятное известие:
- Вам предстоит сдать экзамены на самостоятельно управление группой и на допуск к самостоятельному несению вахты.
Геннадий знал - через это не перешагнешь. И все же разбирала досада: экзамены, зачеты, курсовые работы ему осточертели еще в училище. Мечтал оторваться от учебной скамьи и почувствовать себя самостоятельным. А тут все сначала…
Вернулся домой грустный.
- Что случилось, ежик? - спросила Вера, наклонилась к нему и провела ладонью но жестким волосам.
- Разговаривал с командиром…
- Ну и что?
- Приказывает сдавать экзамены.
- Опять экзамены, ты же только кончил училище?!
- Ничего не значит. Существует порядок - сдать экзамен по устройству корабля и самостоятельному несению вахты.
- Так почему же ты расстраиваешься? Раз надо, какой может быть разговор?!
- Дело совсем не в экзамене. Понимаешь, и командир корабля, и каждый, с кем я встречаюсь, смотрят мне в глаза и будто бы хотят спросить, да не решаются: ах, вы сын того самого Кормушенко?!
Вера тихо рассмеялась:
- Чудак ты у меня. Ежик-фантазер. Вечно придумаешь что-нибудь несусветное. Ты не о том думай, что было да прошло, а о том, что будет. Тебе важно проявить себя, тут отношения Даниила Александровича с Максимовым не имеют никакого значения…
- Ты думаешь?
- Не думаю, а уверена.
Вера была тихой и незаметной, но в нужный момент, в минуты колебаний, она умела вмешаться, повернуть ход мыслей, придать своему мужу уверенности, настроить его на нужный лад. И сейчас Геннадий вдруг почувствовал облегчение, подумал: "В самом деле, может быть, она права?!"
Дни летели незаметно. Прошел месяц. Большую часть времени Геннадий проводил в штурманской рубке за работой, стараясь не мельтешить перед Дорониным и не попадаться на глаза Максимову, который часто бывал на корабле.
Но это не значит, что командир корабля забыл о существовании лейтенанта Кормушенко. Когда истек срок, Доронин с утра вызвал к себе Геннадия:
- Как ваши дела?
Геннадий сказал, что по своей штурманской специальности он готов к ответу. Северный театр ему знаком. Конечно, пока теоретически, по картам и лоциям. Что же до устройства корабля, то в училище он изучал разные типы лодок.
Доронин недовольно покачал головой:
- При чем тут училище? Вы теперь на флоте, и у вас есть возможность полазить, пощупать, узнать.
- Я ходил по кораблю, знакомился. Только, мне кажется, мало…
- Мало или много, мы сейчас узнаем. Идемте!
Доронин резко поднялся и надел фуражку.
"Везет же… - подумал Геннадий. - Надо было угодить под начало такого дотошного командира".
С виноватым видом он следовал за Дорониным, думая, как бы, чего доброго, не опозориться на глазах у матросов, работающих в отсеках.
В одном из отсеков Доронин задержался и потребовал объяснить ему схему приборов управления стрельбой.
"Счастливый билет!" - обрадовался Геннадий. Как раз на выпускном экзамене он "вытянул" эту же самую схему и ответил на "пятерку". С полным знанием дела начал он показывать устройство приборов и как они вырабатывают данные для стрельбы и синхронно посылают их на боевые посты.
С кнопок, переключателей, сигнальных лампочек он переводил взгляд на командира корабля, на его безразличное лицо и никак не мог понять, доволен он знаниями Геннадия или постоит, послушает и преподнесет какую-нибудь пилюлю…
Доронин не сделал никаких замечаний, а коротко бросил:
- Хватит! Идемте!
Они шли дальше. Доронин то и дело останавливался и требовал показать воздушные магистрали, объяснить, где, в районе каких шпангоутов, расположены балластные цистерны, и многое другое…
А когда, обойдя чуть ли не весь корабль, они вернулись в штурманскую рубку, Доронин сел на стул и спокойно подытожил:
- На "троечку" знаете, штурман.
"И на том спасибо!" - подумал Геннадий.
- А теперь потолкуем о вашей специальности.
Командир поднялся и подошел к столику с картами.
Сдерживая волнение и страх, комом подступивший к самому горлу, Геннадий говорил себе: "Ну, чего сдрейфил? Это же твоя стихия".
Не торопясь развертывал он карту северного театра, показывал фарватеры, маяки, объясняя при этом систему радионавигации. Вдруг он заметил интерес на лице командира и сразу ободрился. Уже спокойней и уверенней объяснял он характерные особенности течений в различных районах Баренцева и Карского морей, рассказывал о гидрологии морей, а в отношении ледового режима приводил новейшие данные советских дрейфующих станций.
- Довольно! - строго сказал Доронин. - Свое дело знаете много лучше…
И, точно сразу забыв об экзамене, мягко спросил:
- Кажется, адмирал Максимов с вами говорил насчет истории подледного плавания?
- Так точно, говорил.
- Ну, и что вы решили?
- Я заказал в Североморске литературу и буду этим заниматься, как только освоюсь на корабле.
- Слушайте, штурман! В таком случае вам сам бог велел стать для начала нашим корабельным историком. Правда, исторический журнал у нас ведет замполит. Вы будете его правой рукой.
Геннадий обрадовался: пожалуй, это дело по нему. И смотрел, не решаясь перебить командира, увлеченного своей идеей.
- Вы понимаете, штурман, все в жизни проходит. Люди, корабли рождаются и умирают, а написанное нами остается, продолжает жить. И передается новым поколениям моряков. Уверяю вас, придет время и нас с вами вспомнят, скажут, вот они осваивали первые советские атомоходы, совершали далекие плавания и прочее такое…
Геннадию понравилась идея, но еще больше, пожалуй, удивила его восторженность командира, все время казавшегося сухарем и службистом.
- Я еще кинолюбительством увлекаюсь, - обронил Геннадий. И точно масла в огонь подлил.
- Вот и отлично! Значит, вы будете писать историю и иллюстрировать фильмом собственного производства!
Доронин посмотрел на часы, встал, и его лицо опять приняло строгое выражение.
- Учтите, история историей, а по устройству корабля я вас еще погоняю…
С этими словами он вышел. Геннадий направился к столику, за которым над картами сидел Таланов.
- Поздравляю, вам здорово повезло, - сказал он с улыбкой. - С нашим командиром не так-то просто найти общий язык.
- Странно. Он так заинтересовался моим кинолюбительством…
- Минутное настроение… Я это на себе испытал.
6
Рано просыпался жилой городок подводников. Машины к кораблям уходили в семь утра, а незадолго до этого на улицах, при свете фонарей, точно призраки, возникали из снежной пелены фигуры в черных шинелях.
Геннадий обрадовался, издали приметив Таланова, подошел к нему и, козырнув, весело сказал:
- Метет, товарищ капитан третьего ранга. По всем правилам север…
- Что вы! Иногда за ночь снежные горы вырастают. А в общем, север не так уж страшен. Возможно, где-то на Новой Земле затеряешься, а у нас дорогу к остановке спутать нельзя. Круглые сутки горят уличные фонари. Цивилизация…
Две яркие фары осветили толпу. Геннадий с Талановым последними вошли в автобус и устроились на заднем сиденье.
Вскоре автобус плавно подошел к знакомому дому.
Процедура переодевания и выполнение всех формальностей занимала каких-нибудь десять - пятнадцать минут. И офицеры шагали к своим кораблям.
- Смотрите, какая пестрая гамма цветов, - сказал Таланов, закинув голову вверх. - Такое можно наблюдать только у нас в Заполярье.
Геннадий присмотрелся: всходило солнце, у самого горизонта небо было темно-синее, выше к зениту оно незаметно светлело и постепенно переходило в бледно-розовый цвет. Действительно, чудеса природы! Ни одному художнику не придет на ум такое фантастическое сочетание цветов.
Они подошли к кораблю. Вслед за командиром боевой части Геннадий спустился в центральный пост и первым, кого он увидел, был мичман Пчелка-Дубовик.
Комкая в руках ветошь, он рапортовал Таланову, а затем, словно желая подчеркнуть свое уважительное отношение к Кормушенко, произнес громко и раскатисто:
- Здравия желаю, товарищ лейтенант! Як здоровья, товарищ лейтенант?
Геннадия трогало участие, забота и больше всего подкупала интеллигентность этого добродушного, круглолицего, улыбчивого человека.
По утрам Геннадий с удовольствием наблюдал, как мичман, облачившись в комбинезон, командовал: "Дать давление гидравлики!" - и начинал проверку рулевого хозяйства.
Не так сложились отношения у Геннадия с другим своим подчиненным - старшиной команды штурманских электриков Василием Голубевым. Он, скрытный, замкнутый, нелюдимый, ко всем, в том числе и к Геннадию, относился с подозрением.
Хотя Геннадий знал, почему так происходит, но от этого не легче столько времени быть рядом с человеком и ничего от него не услышать, кроме служебных разговоров. Отчасти Геннадий винил себя, свою неопытность. Нужно обладать какими-то качествами, чтобы человек проникся доверием, а он прямо в лоб спрашивает: "Ну, как жизнь?" И Голубев так же отвечает: "Ничего, живем нормально".
Однажды Геннадий обратился за советом к Пчелке и услышал, что ничего в таких случаях не надо делать. Пройдет время, и все образуется. "Он привыкнет к вам, вы к нему. Через годик не узнаете Васю Голубева".
"Год - слишком долгий срок. Хорошо бы побыстрее", - подумал Геннадий. Зато на службу он не сетовал. Через несколько месяцев после прихода на корабль стать полным хозяином штурманского комплекса - это немало. А все он, Таланов, со своими причудами, странностями… Одно хорошо: ни во что не вмешивается, не сует всюду нос, не нервирует… Обычно, придя утром на корабль, выслушивает доклады подчиненных, как будто думая о чем-то другом, но в ходе разговора умеет схватить главное, даст указания, затем отпускает всех, в виде напутствия повторяя одну и ту же любимую фразу: "Время деньги, а денег нет", и больше не мельтешит перед глазами, забьется куда-нибудь в укромный уголок и читает научно-фантастические романы.
Геннадия не давит командирская опека, он принимает это с благодарностью, как знак особого доверия, и думает только о том, как бы не подвести Таланова.
Еще накануне командир корабля предупредил: скоро пойдем на зачетную стрельбу. Важное событие.
Первый раз Геннадий будет свидетелем ракетного удара. А пока надо все трижды проверить, исключить какую-либо случайность.
Геннадий привычно вошел в помещение боевого поста. Голубев, возившийся у основания прибора, поднял голову, вскочил и наспех вытер руки ветошью.
- Товарищ лейтенант, произвожу чистку блока датчиков, - доложил он и замер, вытянув руки, как всегда пугливый, настороженный.
Геннадий поздоровался:
- Ну, как дела?
- В порядке, товарищ лейтенант. Лично проверил.
- Давай посмотрим.
Геннадий за короткое время службы выработал золотое правило: свой глаз - алмаз. Все прощупает своими руками… Он нажал рычажок "питание", вспыхнули сигнальные лампочки счетно-решающих приборов, послышался мягкий шелестящий шум работающих механизмов. Вместе со штурманскими электриками он проверял навигационный комплекс, недавно установленный заводской бригадой. Геннадий забыл обо всем на свете и даже о том, что рядом стоит Василий и надо бы с ним переброситься живым словом. Сам Голубев не решался напомнить о себе.
"Оба офицеры, а какие разные, - думал он, сравнивая Кормушенко и Таланова. - Этот все может сделать, а тот - книжный человек. Аппетит большой, любит красивую жизнь".
Вспомнился недавний случай. Таланов приобрел телевизионный комбайн "Беларусь". Казалось бы, чего больше - тут и телевизор, и радиоприемник, и проигрыватель. Так нет, пришло в голову придать ему "художественное оформление": пусть телевизионная антенна возвышается в виде маяка. Где ее такую достать? Тут он и вспомнил о Голубеве. Вспомнил потому, что Василий сам сконструировал радиоприемник с телевизором. Таланов позвал его к себе: вот, полюбуйся моей покупкой и построй антенну-маяк.
"У всех офицеров антенны куплены в магазине за десять рублей, и видимость отличная", - заикнулся было Василий, а он и слушать не хочет: "Пусть у всех будет покупная, а ты сам сделай". Спорить бесполезно. Василий пошел на берег, раздобыл журналы. Там десятки вариантов антенн. Есть схемы, страшно поглядеть - еж с колючками. За "ежа"-то и ухватился Таланов. "Такую мне и сделай". Много вечеров сидел Василий и мастерил маяк и замысловатую антенну; один тросик сплести чего стоит… Привез, установил. Появилась на экране сетка для настройки. Все, как полагается, а хозяина не устраивает: "Вот этих квадратиков сбоку почти не видно. Давай сделай яснее…" - "Это же сетка, товарищ командир", - объясняет Василий. А он сердится. "Вот ты добейся, чтобы каждая точка на ней была отчетливо видна". Пришлось переделывать антенну, убить еще несколько вечеров, и все оказалось бесполезным: изображение четкое, а эти проклятые квадратики по краям так и не прояснились…
Геннадий устал, прервал работу, сел и задумался.
- Василий, новая техника требует больше внимания. В инструкции по обслуживанию приборов придется кое-что добавить…
- Как прикажете, товарищ лейтенант.